ловных флотов - его оперативные  отделы.  В  самых  далеких  морях
планеты "пашут" соленую воду рыболовные суда с камчатской припиской, и
надо не только взять улов, но  и  сохранить  до  грамма  -  обработать
вовремя и вовремя отгрузить; вот почему днем и ночью действует  "штаб"
со всеми его отделами: маневрирует плавбазами и флотилиями сейнеров  и
траулеров, подтягивает тылы, ищет резервы. Каждая пара рабочих рук  на
счету. Камчатка еще  и  строит - современные  города, поселки, заводы,
дороги, исследует недра, в которых уже открыто почти  все,  что  может
таиться в них,  -  от  нефти  и  золота  до  вулканического  стекла  и
асфальта; Камчатка пасет стада и обрабатывает землю. И все-таки сердце
ее - Петропавловский морской порт, ритм его жизни  -  это  ритм  жизни
полуострова, вписанный в напряженные рабочие ритмы страны.
   Здесь, на Никольской сопке, невольно склоняешь голову перед памятью
отважных первопроходцев, преодолевших на утлых  кочах,  на  оленьих  и
собачьих упряжках тысячекилометровые пространства бурных морей, горных
пустынь и тундр, чтобы дикий этот край стал называться русской землей,
чтобы не стал он вотчиной для разбойничьих шаек заморских торговцев  и
авантюристов,  чтобы  в  наш  век  расцвела   здесь   социалистическая
цивилизация и богатства края служили трудовому человеку.
   Мы не станем перечислять всего, что сделали и делают  наша  партия,
Советская власть для развития национальных  меньшинств,  в  том  числе
малых народностей Камчатки - коряков, эвенков, ительменов, алеутов,  -
сведения эти  легко  найти  в  любой  энциклопедии.  Даже  отдаленного
сходства нет между  нынешним  Корякским  национальным  округом  и  его
центром Паланой и дореволюционным краем сплошь неграмотных, страдающих
от голода  и  болезней  кочевников,  ибо  сегодня  в   округе   только
общеобразовательных школ больше, чем было на всей Камчатке, не  говоря
уже о  библиотеках,  клубах,  киноустановках,  медицинских  и  детских
учреждениях, которых здесь не было  вовсе  и  которые  теперь  есть  в
каждом поселке.
   В одном  из  воинских  подразделений  мы  познакомились  с  Сергеем
Федоровым и Валентином Борисовым. Оба потомственные оленеводы. У обоих
- среднее образование. В армии стали классными  связистами.  Отличники
боевой и политической подготовки. Активные комсомольцы,  замечательные
товарищи. После  службы  собираются  вернуться  домой,  пасти  оленей,
продолжать учебу - ведь современное сельское хозяйство Севера  требует
разносторонних и глубоких знаний, да и техника, которая  нынче  служит
оленеводу - от вездехода и вертолета до радиостанции и  телевизора,  -
не любит неумех и недоучек.
   Слушая  этих  обыкновенных  советских  ребят,  глядя  в  их  умные,
серьезные глаза, вдруг с волнением воспринимаешь всю значимость  таких
привычных слов: ленинская национальная политика партии.  Вот  оно,  ее
живое, самое наглядное воплощение. Эти парни лишь по книгам знают, что
деды их не имели понятия о письменности, платили ясак купцам, не знали
иного жилища, кроме ветхого чума, иного способа избавиться  от  недуга
или стихийного бедствия, кроме  молитвы  шамана,  иного  света,  кроме
света жирника, что были они вымирающими народностями. И всего-то  чуть
более полувека назад! Трудно поверить. Однако же вспомним,  что  целые
племена и древние государства, куда  более  многочисленные,  бесследно
исчезли с лица земли под пятой конкистадоров  и  иных  "цивилизаторов"
нарождающегося капитализма.
   Передовые люди России, к числу которых  в  подавляющем  большинстве
относились первопроходцы русского  Севера  и  Дальнего  Востока,  люди
труда, уходившие вслед за ними от притеснений эксплуататоров,  никогда
не противопоставляли себя местному населению, не пользовались  военным
превосходством; больше  того,  насколько  было  возможно  в  ту  пору,
старались защитить малые  народы  от  грабежей  авантюристов.  История
освоения русского Севера и дальневосточных земель не знает  ни  одного
случая  кровавой  резни,  которой  на   каждом   шагу   сопровождалось
завоевание Америки западно-европейцами.
   Вместе с русскими первопроходцами приходила в  далекие  неосвоенные
края   современная   культура   хозяйствования.   Недаром   выдающийся
революционер А.И. Герцен посвятил первопроходцам  -  этим  космонавтам
своего времени, раздвигавшим границы земли во славу Отечества, - столь
проникновенные  слова:  "Горсть  казаков  и  несколько  сот  бездомных
мужиков перешли на свой страх  океаны  льда  и  снега,  и  везде,  где
оседали усталые кучки, в мерзлых степях,  забытых  природой,  закипала
жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это  от  Перми  до  Тихого
океана".
   Первым  "по  суху"  проложил  дорогу  на  Камчатку  в   1697   году
пятидесятник Владимир Атласов "со товарищи". Но была она такой  долгой
и трудной, что ее влияние на жизнь полуострова  не  могло  идти  ни  в
какое сравнение с морским путем, открытым горсткой  других  храбрецов.
На суденышке длиной восемнадцать метров, построенном под  руководством
якутского служилого Кузьмы Соколова, они вышли в  июне  1716  года  из
Охотска и достигли Камчатки в устье реки Тигиль. С того  времени,  как
свидетельствует современник Соколова, "между Охотском и Камчаткою  был
проезд морем непрестанной".
   Но потребовались столетия, чтобы слова  эти  приобрели  тот  смысл,
который мы вкладываем в них сегодня. Нужны  были  плавания  Беринга  и
Чирикова,  Федорова  и  Гвоздева,  нужен  был  подвиг  сотен   русских
первопроходцев, чтобы Камчатка  окончательно  и  навечно  вписалась  в
карту России.  А  когда  это  произошло,  когда  кресты  над  русскими
могилами усеяли суровое  пространство  от  Чукотки  до  мыса  Лопатки,
Камчатка вдруг показалась особенно  желанной  для  заморских  пиратов,
охочих до чужого добра. Они хищнически били китов  в  водах  Охотского
моря, рубили леса, беззастенчиво грабили  местное  население,  спаивая
его  и  отбирая  пушнину.  Иностранцы,  писал  в  то  время  лейтенант
Збышевский, "оставляют на  Камчатке...  следы,  напоминающие  если  не
древних варваров, то по крайней мере татарские пожоги". Лишь Советская
власть   упразднила   иностранные   концессии   и    положила    конец
беззастенчивому грабежу природных богатств края.
   В 1854 году, в разгар Крымской войны, противники России решились на
открытый захват Петропавловска...
   Никольская сопка. Эту зеленую возвышенность  над  Авачинской  губой
жители города зовут Сопкой любви. Скорее всего, второе название  сопке
дала молодежь, ибо в погожие вечера нет лучшего места  для  сердечного
разговора, чем эта возвышенность, поросшая витой ольхой  и  кряжистыми
камчатскими березами, с которой открывается красивейшая в мире  бухта,
осыпанная и пронизанная до дна тысячами огней. Но, глядя на памятники,
стоящие на склонах Никольской сопки, на живые  цветы  у  их  подножия,
понимаешь, что в название "Сопка любви" камчатцы вкладывают и  другой,
особенный смысл,
   Со старинного редута сурово смотрят на залив  чугунные  пушки.  Это
они в августе 1854 года на  вызывающий  грохот  якорей  многочисленной
вражеской эскадры ответили громом  залпов,  свистом  бомб  и  картечи.
Здесь, на Никольской  сопке,  гарнизон  Петропавловска,  насчитывавший
менее  тысячи  воинов  при  шестидесяти   одной   пушке,   дал   отпор
англо-французским  интервентам,  у  которых  было  более  двух   тысяч
шестисот человек войска и двести шестнадцать орудий.
   "Я пребываю в твердой решимости, - писал в своем приказе перед боем
губернатор Камчатки генерал-майор Завойко, - как бы ни многочислен был
враг, сделать для защиты порта и чести  русского  оружия  все,  что  в
силах человеческих возможно, и драться до  последней  капли  крови..."
Вместе с солдатами и матросами  жители  города,  ближайших  стойбищ  и
селений  поднялись  на  защиту  родной  земли.  Из  добровольцев   был
сформирован отдельный отряд, в составе  которого  находилось  тридцать
шесть стрелков-камчадалов.
   Два жесточайших штурма, которым предшествовали двух- и  трехдневные
бомбардировки города, предприняли интервенты, и  оба  были  отбиты,  а
десанты сброшены в море с тяжелыми для неприятеля потерями.
   Английская газета  тех  лет  назвала  поражение  интервентов  самой
позорной страницей в истории британского военного флота.  Колониальный
хищник,  нападая  на  Камчатку,  видимо,  полагал,  что  нападает   на
российскую колонию, а оказалось - напал на саму Россию.
   Жители   Камчатки   бережно   хранят   в   памяти   имена    героев
Петропавловской обороны - лейтенантов Александра и Дмитрия Максутовых,
Петра  Гаврилова,  унтер-офицера  Якова   Тимофеева,   солдата   Петра
Белокопытова,  матросов  Халитова  и  Абубекерова,  всех,  кто   стоял
насмерть на склонах Никольской сопки,  нередко  сражаясь  один  против
десяти и - побеждая.
   И так естественно, что сегодня молодые камчатцы клянутся друг другу
в вечной любви именно здесь,  где  предки  их  пролитой  кровью  своей
доказали беззаветную любовь и преданность родной земле.
   А близ памятников уже седой  истории  -  памятники  дедам  и  отцам
молодых камчатцев, памятники  солдатам  Великой  Отечественной  войны,
воинам социалистической Родины,  проявившим  героизм  невиданный,  ибо
защищали они не только родную землю, но и мир на планете, мир в  Азии,
растоптанный самурайской  кликой,  а  с  ним  -  и  справедливое  дело
народов, порабощенных японскими милитаристами.
   Отсюда, бросив  прощальный  взгляд  на  Никольскую  сопку,  уходили
освобождать Курилы десантники первого броска, и в их числе  -  рулевой
катера МО-253 краснофлотец Петр  Ильичев  и  боцман  плавбазы  "Север"
старшина 1-й статьи Николай Вилков. Они знали одно:  их  ждут  крутые,
каменистые острова, превращенные захватчиками в неприступные крепости.
О том, что их ждет бессмертие, они, конечно, не думали. Просто  знали:
бессмертна советская Родина и бессмертно дело, во  имя  которого  надо
идти на вражеские батареи и пулеметные гнезда.
   ...Нам посчастливилось встретить на  Камчатке  бывшего  заместителя
командира батальона  морской  пехоты  по  политчасти  подполковника  в
отставке Аполлона Павловича Перма. Командование  Тихоокеанского  флота
пригласило его, как и многих других участников освобождения  Курил,  в
Петропавловск  на  празднование  годовщины   разгрома   милитаристской
Японии. На кораблях и в воинских подразделениях ветеран рассказывал  о
том, как в августе сорок пятого батальон первого броска высаживался на
скалистый берег острова Шумшу под огнем самурайских пушек и пулеметов,
как первыми бросались  в  огонь  коммунисты,  увлекая  товарищей.  Это
коммунист Вилков перед боем произнес слова, которые ныне знает  каждый
моряк-тихоокеанец:  "Родина  и  командование   возложили   на   нас...
задачу... - добить фашистского зверя на Востоке.  У  каждого  человека
есть чувство страха, но каждый в силах побороть  его,  ибо  выше  всех
человеческих чувств является любовь к Родине". Когда путь  наступающей
роте преградил огонь вражеского дота, коммунист Николай Вилков  закрыл
амбразуру собственным телом.
   То же самое сделал в тяжелом бою краснофлотец Петр Ильичев.
   Освобождая Курилы - исконно русскую землю, отторгнутую от России  в
начале века японскими империалистами,  воины-камчатцы  умножили  славу
героев, насмерть стоявших под  Сталинградом  и  Курском,  штурмовавших
Берлин и освобождавших Прагу.  Массовый  героизм  десантников  венчают
подвиги, которые никогда не сотрутся в памяти народа. Младший  сержант
Баландин поджег в бою два японских  танка,  а  когда  вышло  из  строя
противотанковое  ружье,  кинулся  с  гранатами  навстречу  третьему  и
подорвал его вместе с собой. Подвиг пяти моряков-черноморцев повторили
техник-лейтенант  Водынин,  краснофлотец  Власенко  и  сержант  Рында,
бросившиеся со связками гранат под вражеские боевые машины.
   После разгрома японских милитаристов у подошвы Никольской сопки,  в
сквере Свободы, вырос еще один строгий обелиск - в  память  о  воинах,
отдавших жизнь за родную дальневосточную  землю.  Здесь  часто  звенят
детские голоса: юные ленинцы клянутся в  сквере  Свободы  любить  свою
Родину так, как любили ее деды и отцы, выметавшие с советской земли  в
двадцатые годы белогвардейских бандитов, а в сорок пятом - иностранных
захватчиков. "...Память о вас, - начертано на  обелиске,  -  вернувших
Родине Курильские острова, переживет века".
   Мало сказать - камчатцы неравнодушны к истории  родного  края.  Они
ревниво берегут все, что составляет былую и нынешнюю славу этой земли.
Высаживают "десанты" на  океанские  острова,  чтобы  разыскать  могилы
героев, в зимнюю пору привозят с юга живые цветы (они  здесь  поистине
драгоценны), чтобы положить их к памятникам. В камчатских названиях то
и дело встречаются имена  первопроходцев  и  героев  битв  за  свободу
дальневосточной земли. Берингово море, Командорские острова  и  остров
Атласова, городок Елизово -  в  честь  героя  гражданской  войны  Г.М.
Елизова, рыболовецкий поселок Сероглазка - в память сероглазой героини
Петропавловской   обороны,   повторившей   подвиг   знаменитой    Даши
Севастопольской,  совхоз  "Пограничный",  сейнер  "Николай  Вилков"...
Невозможно перечислить все "военные"  наименования,  встречающиеся  на
полуострове. И в  названии  самого  Петропавловска  живут  имена  двух
русских военных кораблей, исследовавших эту далекую землю.
   Подвиг не рождается  на  голом  месте.  Всем  образом  жизни  своей
старшее поколение передает его младшему как завещание, как  опыт,  как
необходимость, ибо путь в лучшее завтра всегда лежит  через  подвиг  -
ратный или трудовой. Люди неласковой камчатской земли особенно  хорошо
это знают. Потому-то они так бережливы к каждой героической  страничке
в ее истории, потому-то каждый, кто въезжает  в  камчатские  города  и
поселки, прежде всего замечает на их улицах и площадях портреты героев
войны и героев труда.
   Никольская  сопка.  С  этой  легендарной  высоты  усталые   рыбаки,
возвращаясь после океанской страды, окидывают взглядом  родной  город,
каждый раз находя в его облике приятные перемены.
   Бывает  здесь  и  капитан  рыболовного  сейнера  "Николай   Вилков"
Константин Андреевич Числов. Воин, чье имя носит сейнер, в сорок пятом
дал  Числову  рекомендацию  в  партию,  и  всей  жизнью  своей   Герой
Социалистического Труда Константны  Числов  стремится  быть  достойным
партийной рекомендации своего  друга  и  сослуживца  Героя  Советского
Союза Николая Вилкова...
   Воины и труженики Камчатки, они достойны бессмертной славы тех, кто
открывал эту землю, кто с оружием в руках защищал ее, ибо  на  подвиги
зовет их не личная выгода и слава, а высокая любовь к  Родине,  забота
об ее экономическом могуществе, вера в ее завтрашний день, который они
уже сегодня наполняют новым светом.
Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Пять минут мужества



   Это  случилось  безлунной  ночью  у   южных   берегов   Аравийского
полуострова,  над  Аденским  заливом.  Самолет  Аэрофлота   Ту-154   с
пассажирами на борту вылетел обычным рейсом из Адена  в  Дар-эс-Салам.
Едва машина миновала черту побережья, горы  заслонили  огни  города  и
аэропорта. Черное тропическое небо в крупных белых звездах  и  бледных
туманностях, черная бездна воды под крылом - словно воздушный корабль,
расставшись с землей, сразу оказался затерянным в неведомых вселенских
далях, где лишь звездные лучи пронизывают черную пустоту.  Но  приборы
своим особенным языком бесстрастно говорили пилотам о близости  земли,
а точнее - моря.  Самолет  набирал  высоту.  Две  с  половиной  тысячи
километров и три часа до посадки - самый обыкновенный рейс, в  котором
один из наиболее ответственных моментов -  взлет  -  был  уже  позади.
Пассажиры  из  бывалых  поудобнее  устраивались   в   креслах,   чтобы
вздремнуть. Время - к утру, в эти часы так сладко спится, особенно под
ровный, как бы отдаленный гул самолетных двигателей. Ту-154  -  машина
действительно комфортабельная...
   Шла первая минута полета, когда командир корабля Леонид Серафимович
Трофимов внезапно ощутил, как необычной силы  вибрация  навалилась  на
штурвал, а в следующий миг уловил тряску всей громадной машины.  Свыше
семи тысяч часов провел в небе тридцативосьмилетний  летчик  Трофимов,
водил вертолеты, "аны" и "яки", пятый год управлял  могучим  "ту",  не
раз попадал в переделки и хорошо  знал,  как  вздрагивает  машина  под
ударами грозовых вихрей и тропических циклонов, как трясет ее в полете
над горами, но то, что происходило теперь, было непохоже на  что-либо,
испытанное им. Сотрясение зарождалось  где-то  в  металлическом  чреве
самого самолета, словно в него вошла неведомая и  неуправляемая  сила,
грозящая разнести машину.
   - Помпаж! - Это слово вырвалось у Трофимова как бы  само  собой,  и
второй пилот экипажа Борис  Приходько  тотчас  отозвался,  подтверждая
догадку командира:
   - Помпаж!..
   Редкому летчику, даже из числа испытателей, доводилось сталкиваться
с этим  грозным  явлением,  когда  поступающий  на   лопатки   турбины
воздушный поток становится рваным и двигатель - а вместе с ним и  весь
самолет - как бы подвергается непрерывным ударам нарастающей силы.
   Счет времени теперь пошел на секунды  и  доли  секунд:  ведь  когда
высота не превышает  сотни  метров,  а  скорость  тяжелого  корабля  -
трехсот километров, в случае аварии каждое выигранное мгновение  может
стать решающим. Приборы контроля, эти недремлющие  стражи  машины,  не
подвели. Через мгновение после того,  как  пилоты  определили  причину
вибрации, бортинженер Евгений Алексеев доложил:
   - Падают обороты в третьем!
   Распоряжение командира последовало немедленно, вместе  с  оборотами
уменьшилась вибрация, но  снизилась  и  скорость  машины.  Бортинженер
доложил о полном отказе  третьего  двигателя.  На  лице  командира  не
возникло и тени тревоги, в глазах, устремленных  на  приборный  щиток,
читалась спокойная сосредоточенность, и то же спокойствие прозвучало в
голосе, когда произнес свое решение:
   - Продолжаем полет на двух двигателях.
   Второй пилот Борис Приходько  кивнул,  штурман  Александр  Павленко
невозмутимо колдовал у своих приборов, следя за  направлением  полета,
скоростью и высотой, радист Станислав Васильковский передавал на землю
обстановку на борту самолета и решение командира, бортинженер  Евгений
Алексеев был поглощен контролем состояния двигателей. Все они  провели
в небе тысячи часов,  отлично  знали  возможности  своего  "ту"  и  не
сомневались, что он на двух  двигателях  благополучно  донесет  их  до
места назначения.
   Однако не прошло и половины минуты, как перед  командиром  зажглось
табло тревоги, и почти сразу раздался предупреждающий голос инженера:
   - В гондоле третьего - пожар!
   Значит, помпаж не  просто  вывел  турбину  из  строя,  он  повредил
систему питания топливом - только это могло  вызвать  пожар.  Ситуация
стала действительно грозной...
   Нет, не беззащитен современный воздушный корабль даже  перед  таким
бедствием,  как  огонь  на   борту.   Автоматическое   противопожарное
устройство сработало одновременно с сигналом опасности, а командир все
тем же ровным, невозмутимым голосом - словно решал вводную  задачу  на
тренировке - отдавал распоряжения экипажу: полностью отключить  третий
двигатель, убрать забор воздуха, быть в  готовности  вручную  включить
вторую очередь системы пожаротушения...
   Пассажиры, слегка потревоженные встряской, успокоились, как  только
исчезла вибрация, и снова дремали в креслах. Они не ведали, что пятеро
советских летчиков во главе  с  коммунистом  Леонидом  Трофимовым  уже
повели борьбу с  непредвиденной  опасностью  за  их  жизнь,  за  жизнь
корабля и, наконец, за собственные жизни. Но если бы  даже  кто-то  со
стороны заглянул в ту минуту в пилотскую  кабину,  он  ни  за  что  не
догадался бы об этой борьбе -  так  спокоен  был