Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
возразил фронтовик. - Должен вам сказать, что и в
труднейшие времена забота о солдате в нашей армии стояла на первом
месте. Даже после гражданской, когда страна голодала, ходила раздетой
и разутой, красноармеец обеспечивался всем необходимым. Сапоги с
картонными подметками, шинели из гнилого сукнеца, на которых
наживались поставщики и царские чиновники, - это осталось по ту
сторону революции. Да и теперь в иных армиях ведь как? Выдали солдату,
что предписано по табелю, а то еще и деньги на прокорм - и точка:
исполняй, что велят, и больше не спрашивай. Потерялось, сломалось,
сносилось до срока - на свои покупай или так обходись. А у нас
возможно ли, например, чтобы солдат спал без одеяла или в зимнее поле
вышел без теплой одежды да в дырявых сапогах?
- Что вы! - Офицеры даже засмеялись. - Самый плохой старшина такого
не допустит, не говоря уж об офицерах. А допустит - сочтем за че-пэ со
всеми последствиями.
- То-то! Не знаю, существует ли другая армия, где бы человеку
уделялось столько внимания, сколько в нашей. В этом сказывается и
любовь народа, и гордость его за своих защитников. Но я отвлекся, не о
том хотел сказать. Меня вот что беспокоит: не привыкают ли нынешние
солдаты к тепличной жизни? Да и командиры - тоже. Воинский быт сам по
себе должен воспитывать привычку к лишениям. Из таких казарм, ей-богу,
в зимнее поле не потянет лишний раз.
- Однако выходим, и не так уж редко.
- А не оглядываетесь на теплые казармы? - не сдавался фронтовик. -
Мол, перекантуемся как-нибудь несколько дней, воротимся - тогда и
отогреемся, и отоспимся. Я говорю о привычке жить в поле, как дома.
Вот вы, - он снова обратился к офицеру-хозяйственнику, - сумеете на
трудных учениях, скажем, обеспечивать подразделения не хуже, чем
здесь, в городке, где и склады под рукой, и ваша прекрасная
кухня-столовая со всей механизацией?.. Я, например, фронтовых
тыловиков доселе поминаю добром. Бывало, огонь адский, враг лезет, но
пришло время обеда - старшина или повар с термосом тут как тут. И без
патронов в бою не оставляли, и амуницию по сезону приносили прямо в
окопы или в цепь. Оттого и воевали мы уверенно... У вас когда-нибудь
случались в поле критические ситуации?
Молодой офицер задумался. Мирное время - не война, где критические
ситуации на каждом шагу. И вдруг вспомнилась одна запись в блокноте, о
которой, кажется, самое время вспомнить. Всего-то строчка: "А.
Карпухин и В. Горпенко. Штормовая ночь..."
Старшего лейтенанта Карпухина посыльный оторвал от телевизора:
"Срочно вызывает начальник штаба". Шел приключенческий фильм, и
Карпухин, натягивая шинель, подосадовал: не могли отложить до утра! На
улице бушевала метель. Днем еще стояла осень, теперь была настоящая
зима. В северных широтах - дело обычное.
Подполковник встретил вопросом:
- Прогноз слышали? Нет? Так вот: сейчас - минус три, в полночь
будет минус двадцать, к утру - ниже тридцати. У нас в поле две роты и
взвод. Люди в шинелях и сапогах, небось, вымокли. Представляете, что
их ждет утром?
- Может, отложить учение? - неуверенно предложил Карпухин. -
Переоденем, потом пусть воюют.
- На учениях воевать учатся, - отрезал начальник штаба. - А война
погоды не выбирает. И у нас ведь существует вещевая служба, которой
командуете вы.
Карпухин покраснел и догадался, зачем его вызвали. И тогда ему
стало зябко...
- Подойдите к карте, - пригласил подполковник. - В три часа ночи
они будут здесь. - Он очертил рощицу на краю полигона. - Вы тоже
будете здесь не позже трех часов ночи. Разумеется, с полушубками и
валенками на всех. Возьмите палатку и походную печку - возможно,
придется оборудовать пункт обогрева и для вас самих. У них такой пункт
имеется. Ехать советую так. - Кривая карандашная линия легла через
полигон. - Чтоб не терять времени, распоряжения я отдал сам. Прапорщик
Горпенко с отделением сейчас грузит машину. Получите карту, она для
вас уже приготовлена. Вопросы?
- Если дороги замело...
- Пробейтесь. Машина сильная, снег пока рыхлый. Да лопаты возьмите.
И помните: запасного варианта у нас нет. Если поморозим людей,
отвечать будем вместе. Верю вам...
Уверенность начальника штаба ободрила Карпухина, и все же он боялся
заплутать на просторах ночного полигона, покрытого островками леса, во
всех направлениях изрезанного полевыми дорогами. Метель-то нешуточная.
Поэтому решил ехать по знакомому шоссе, затем - вдоль широкого лога.
Через лог машина не пройдет, но нужная рощица от него в каких-нибудь
полутора-двух километрах. Груз не так уж велик, прапорщик выбрал
крепких солдат да на всякий случай прихватил легкие дюралевые сани на
широких полозьях, которые в прошлом не раз выручали хозяйственников на
зимних учениях. Так что перетащить груз не составит большого труда.
Тридцать километров под ветер по шоссе прошли за какой-нибудь час.
Все началось, когда свернули возле лога наперерез ветру. То, что
творилось в поле, трудно было назвать метелью, даже пургой -
свирепствовал настоящий снежный шторм.
Лучи фар уходили в него, словно в кипящее молоко. Карпухин, взяв
железный штырь, двинулся впереди машины, нащупывая безопасный путь.
Солдаты с прапорщиком вначале выскакивали из крытого кузова -
подтолкнуть машину или прорубить глубокий сугроб, а потом уже и не
садились - шли, подпирая борта плечами. Казалось, ураган подгоняет
время: минуты полетели как секунды. Прошел час, а распадка, где
Карпухин наметил остановку и переход через лог, не было. Боясь
уклониться от маршрута, он взял ближе к логу - все равно дорога
потеряна. Ветер стал злее, но - вот радость! - на гребне склона снег
едва скрывал полегшую траву. Сколько ведь слышал и читал, что в снега
и распутицу лучшие пути - по гребням высот, по водоразделам, что еще в
древности полководцы именно так водили свои рати, но оказывается, иные
истины надо открывать собственным горбом. "Однако, что за учения в
такую бурю?" - подумал с новой досадой. И тут же вспомнилось: "Война
погоды не выбирает..."
Когда наконец достигли распадка и спустились в относительное
затишье, Карпухин глянул на часы. Последние пять километров они прошли
за два с лишним часа! И только три часа оставалось теперь в их
распоряжении. В хорошую погоду можно было бы дать людям отдохнуть и
даже вскипятить воду на костре, благо в распадке ветер не так свиреп,
а кругом стояли таловые заросли, полные сухого коряжника. Но шторм уже
показал, что привычное отношение к пространству и времени сейчас не
годится, следовало поторапливаться. Тем более что всего имущества
сразу взять не удалось.
В логу стало еще тише, наверху ветер дул порывами - то ли затихал,
то ли менял направление. Под тяжестью связок одежды солдаты едва брели
по глубокому снегу, однако сани скользили легко, и Карпухин лишь
теперь оценил предусмотрительность своего помощника. В сплошной стене
тальников на дне лога смутно белел узкий проход вдоль летней тропы,
туда Карпухин и повел свой маленький отряд. Он спешил и не сразу
понял, отчего снег под ногами вдруг стал тяжелым. Внезапно за голенище
сапога скользнула холодно-жгучая змейка, и он сразу остановился. Вода!
В сапогах были только Карпухин да Горпенко. Солдат переобули в
валенки...
Прапорщик молча остановился рядом. Какой смысл гадать, откуда
взялась вода? Скорее всего, перехватило сток ключей, и на дне лога
образовалась коварная снежница. Справа и слева - сплошной коряжник,
через который ночью с тюками одежды не пробиться. Да и там, в
зарослях, тоже могла быть вода. Карпухин растерялся. Он еще ничего не
решил, а прапорщик вдруг взял лямки саней и накинул на свои плечи.
- У меня высокие сапоги, товарищ старший лейтенант. Да уж если и
мокнуть - так одному. Переволоку груз, потом - вас по очереди.
Никаких слов было но надо, и все же кто-то из солдат сказал вслед
тающей в темени широкой фигуре:
- Ни пуха, товарищ прапорщик...
Пока Горпенко перевозил имущество через снежное болото, от машины
принесли остальное имущество. "Форсировать" эту преграду надо было в
один прием. Переправа заняла больше часа. Вымок не только Горпенко.
Двое солдат промочили валенки, зачерпнул воды в сапоги и сам Карпухин,
когда помогал вытаскивать застрявшие сани. Переобулись сразу, у
разведенного наспех костра. Ветер, слабея, становился по-зимнему
сердитым.
На крутом подъеме из лога разогрелись до пота, но наверху когтисто
схватил мороз, сухая снежная крупка больно стегнула по глазам. В
разрывах туч проглядывали звезды, и это значило - прогноз не обманул:
через какой-нибудь час северный ветер наполнит степь арктической
стужей...
За горизонтом вспыхивали ракеты, оттуда доносились глухие разрывы,
треск пулеметов и автоматов. Там не легче, но там бой учебный, а в
том, что делал Карпухин со своими подчиненными, не было и тени
условности. Даже опоздание грозило бедой - люди обморозятся. Сгибаясь
под увесистым мешком с валенками, он ни разу не остановился для
передышки, даже направление, взятое по компасу, сверял на ходу. Потом,
едва свалив груз на опушке рощицы и оставив прапорщика с солдатом
устраивать палатку обогрева, остальных сразу повел обратно - ведь
часть имущества еще лежала в логу.
Когда в заиндевелых куртках и шапках, с обросшими инеем бровями
вернулись к роще, в палатке обогрева его поджидал руководивший
учениями комбат. Он без лишних слов подозвал к походному столику,
освещенному лампочкой от переносного аккумулятора, разложил карту.
- Смотрите и отмечайте по своей. Здесь занимает позиции первая
рота, здесь - вторая, а между ними - взвод обеспечения. Вам надо
разбить людей на группы - две или три, как самим удобнее. Главное -
доставить валенки и полушубки во все подразделения до начала атаки,
чтоб люди переоделись. Я вызвал старшин, они помогут вам и покажут
дорогу.
Карпухину хотелось объяснить, что солдаты хозяйственного отделения
на пределе сил, рассказать, как два с лишним часа толкали тяжелую
машину через сугробы в слепящей пурге, тащили на себе груз по снежной
целине, форсировали жижу. Но разве станет от его жалобы легче тем
десяткам людей, одетым в мокрые шинели и сапоги, которые сейчас в
стылой броне, в засыпанных снегом траншеях занимают оборону на лютом
северном ветру? Задача его, старшего лейтенанта Карпухина, пока не
выполнена. Он лишь сказал:
- Товарищ майор, прошу дать точный расчет людей по подразделениям.
Комбат кивнул и улыбнулся оттаивающими губами.
Снова грузили сани, брали на плечи мешки и связки, пробивались к
позициям мотострелков где по пояс в снегу, а где и ползком. Через час
командиры подразделений докладывали по радио руководителю учения, что
люди переодеты, обмороженных нет, а значит, и не будет. Каждый говорил
спасибо за неожиданный подарок, и каждому комбат отвечал, что спасибо
надо адресовать Карпухину и Горпенко с их подчиненными. Карпухин стоял
рядом, ожидая, когда комбат подпишет накладные, и думал о своем
шофере, оставшемся с машиной по другую сторону лога. Догадался ли
развести костер или мерзнет в кабине? Чего доброго - еще уснет. Пора
было возвращаться, а то в этой теплой палатке можно и растаять...
Рассказанный эпизод офицеры выслушали довольно равнодушно. Ничего
особенного, на учениях всякое бывает. Но Илья Григорьевич вдруг
оживился:
- Вы мне один случай напомнили. Осенью сорок второго под
Сталинградом было. Вот так же в ночь - неожиданный снег и мороз.
Видно, где-то близко резервы наши были, фашисты занервничали -
обстреливают непрерывно, и, похоже, готовят разведку боем. Мы вылезли
из блиндажей, а сидеть часами в ледяном окопе одетым в легкую
телогрейку да обутым в ботинки, скажу вам, не сладко. У меня руки
примерзли к автомату, диска заменить не могу. И вдруг под утро
сваливаются в траншею солдаты с мешками, а в них - маскхалаты,
валенки, полушубки да еще подарки из тыла - шерстяные перчатки. Как
праздник помню это... Фашисты и правда скоро полезли в контратаку - ну
и задали мы им по-сталинградски!..
Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Как наш командир
Неуютным показалось в то утро Алексею Ермилову учебное поле. Дул
сквозной северный ветер, набегали низкие, неопрятные тучи, ночью
прошел дождь, и веяло холодом от сырых сумрачных траншей, от угрюмо
стоящего поодаль танка с тяжело нависающим орудийным стволом.
Казалось, и не пахло близостью лета, скорее, пахло осенью, и Ермилов
знал, что неприятный холод таили не только ветер и сырая земля - в нем
самом сквозил холод тревоги от близости танковой брони, с которой он
сегодня первым вступит в единоборство. Еще не отданы последние
распоряжения, не установлена очередность обкатки, но Алексей знал, что
первый - он. И хотя предстояло знакомое дело, было тревожно, словно
начинал что-то такое, что касалось всей нынешней жизни младшего
сержанта Алексея Ермилова.
За три месяца, пока он командовал отделением, как-то так вышло, что
забылся, словно исчез из взвода, отличный солдат Ермилов и появился
малоприметный отделенный командир, которого если и терпят, то лишь
потому, что еще помнят, каким отличным бойцом был его однофамилец.
В последние дни, чувствуя нарастающее беспокойство и раздражение,
которые скрывать было все труднее, он стал думать, отчего у младшего
сержанта Ермилова все выходит хуже, чем у других сержантов, отчего
солдаты в отделении скучны, вялы и равнодушны при выполнении его
распоряжений. Ведь и он не хуже других сержантов умел и замечание
сделать, а то и наказать суетливых Сухорукова и Макухина, которые за
все берутся безоговорочно, но все делают из рук вон плохо. И командир
взвода не обделяет вниманием отделение Алексея Ермилова, а все же оно
последнее во взводе...
И вдруг он вспомнил... Вспомнил, как в самом начале своей
сержантской службы добровольно уступил соседям право защищать честь
взвода на батальонных состязаниях. Да он сам сказал тогда, что в
других отделениях и бывалых побольше, и командиры со стажем. Он вроде
бы заботился о чести взвода, но теперь-то понимал, что побоялся
ответственности, не решился испытать ни себя, ни своих солдат,
предпочел спокойствие, словно в тылу остался, когда другие шли на
передовую... Потом снова формировали ротную команду для участия в
полковых состязаниях, и командир просто обошел отделение Ермилова,
"молодое и малоопытное", Алексей же промолчал, довольный, что снова
окажется в роли болельщика, а не участника комплексных состязаний. Да,
именно тогда он как бы признал, что ни сам, ни солдаты его не могут
выступать на равных с соседями. Что удивительного, если на первой же
стрельбе, а затем на плацу и в спортивном городке его второе отделение
оказалось худшим во взводе. Было досадно, но ни в нем самом, ни в
подчиненных не возникло яростного желания доказать, что второе
отделение способно стать и первым. Чуть смущенные лица людей как бы
говорили: "Что же делать? В других-то отделениях и командиры со
стажем, и опытных побольше!" И постепенно стало считаться, что второе
отделение второго взвода - отделение отстающее, а если Алексей хотел
утешиться, думал про себя: "Отстающее - не значит плохое. В каждом
взводе кто-то первый, кто-то последний".
На ротном тактическом занятии, когда готовились к отражению атаки,
второе отделение не успело зарыться в землю, и командир роты объявил
половине солдат двойки за окапывание. Командир взвода, сильно
расстроенный, гневно заметил Алексею, что в отделении его не могло
быть хороших окопов уже потому, что собственный окоп отделенного
командира мало отличается даже от окопов, отрытых Сухоруковым и
Макухиным.
Алексею упрек показался обидным. Грунт был трудный, и он считал,
что времени на оборудование окопов отвели недостаточно.
- Сходите к соседям и посмотрите, - отрезал старший лейтенант.
Алексея поразили даже не сами окопы полного профиля, которые он
увидел. Поразила мысль: во втором отделении не просто отстающие
солдаты, они становятся плохими солдатами, которым недоступен трудный
норматив, на них нельзя положиться в бою. Самое скверное в том, что и
командиру отделения такой норматив уже кажется непосильным. Офицер мог
бы кое-что добавить к своим резким словам, знай он, что еще раньше,
перед атакой опорного пункта с ходу, младший сержант Ермилов задремал
в машине на марше, прослушал команду - оттого-то отделение медленно
спешилось, вяло начало атаку.
...Кажется, это ротный говорил однажды, что младший командир обязан
быть лучшим и первым бойцом, обязан доказывать это всякий час; тогда
все бойцы в отделении будут лучшими...
Нет чувства тяжелее, чем острое недовольство собой...
Утром на взводном построении перед выездом в поле обнаружилось, что
Сухоруков забыл порученные ему подсумки с гранатами. Взвод, досадуя,
ждал его, и кто-то негромко, но отчетливо произнес: "Второе отделение
- что с него взять?" Алексея словно обожгло, другое послышалось ему в
этой насмешке: "Ермилов - что с него взять?" То была последняя
капля...
На учебном поле, когда сходили с машины, Алексей улучил минуту,
чтобы обратиться к командиру взвода:
- Товарищ старший лейтенант, - хмуро сказал он, - назначьте,
пожалуйста, меня первым... В нашем отделении больше всего молодых
солдат, которые на обкатке танками раньше не были, так я покажу... -
Он привел первый пришедший в голову аргумент, и командир взвода
одобрительно улыбнулся.
- Резонно. Только... - В глазах офицера мелькнула усмешка, словно,
одобряя, он хотел и спросить: "А не получится ли так, что после вашего
показа снова скажут "второе отделение - что с него взять?" - ...Только
я непременно вызову сначала добровольцев. Первый должен быть уверен в
себе: он учит, как надо воевать...
И вот теперь, стоя в строю и слушая последние объяснения офицера,
Ермилов испытывал тревогу ожидания, хотя почти не сомневался, что
старший лейтенант изберет именно его - должен, обязан понять он своего
отделенного командира. И когда в числе нескольких сержантов и солдат
Алексей шагнул вперед на приглашение первым встретиться с танком в бою
и услышал собственную фамилию, вдруг спиной и затылком ощутил
удивленные взгляды товарищей, и настороженность их, и недоверчивость.
Давно уже не было такого, чтобы Алексей Ермилов целому взводу
показывал, как надо воевать, да еще воевать с танком, один на один.
Чуть позже, окинув взглядом замкнутые лица солдат второго отделения
и перехватив чуть растерянный, словно бы виноватый, взгляд Сухорукова,
Алексей подумал: "Побаивается обкатки", - и почувствовал острое
желание рассеять эту боязнь молодого солдата, а вместе с желанием - и
уверенность в себе. Нет, сегодня не может случиться такого, как тогда
с недооборудованным окопом.
Танковый экипаж уходил к машине, и командир его подмигнул Алексею:
- Не дрейфь, парень. Мы хоть и в броне, а видим лучше, чем сказано
в известных стихах. Сослепу не задавим.
- А я и не дрейфлю, хоть вы и в броне, - с легким вызовом ответил
Алексей. - У вас броня стальная, у нас - земная. Поглядим, чья лучше.
Послышался веселый смех, и Алексей благодарен был товарищам, что
этим одобрительным смехом они как бы желали удачи ему, посредственному
командиру посредствен