какиваю  верхом  и  несусь  к
штабу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви...
   В штабе корпуса меня немедленно повели к майору Москвину,  подробно
расспросили обо всем  увиденном,  потом  вызвал  Шабаров.  Выслушав  и
расспросив, он пригласил к себе начальника разведки майора Богомаза, а
мне приказал пока отдыхать...

        - В записках лейтенанта нет сведений о его возвращении  в
     бригаду, - говорил Александр Павлович Рязанский.  -  Видимо,
     оно прошло без приключений. Но он оказался последним связным
     - кольцо вокруг двенадцатой гвардейской  скоро  окончательно
     замкнулось.  Корпус   получил   приказ   отойти   на   рубеж
     Михайловка,  Елизаветградка,  но  прежде  следовало  вывести
     бригаду из окружения.
        План  выхода  мы  разрабатывали  в  штабе  корпуса.   Для
     деблокирующего удара у нас не оставалось  свободных  сил.  В
     танковой  бригаде,  например,  насчитывалось  лишь   полтора
     десятка машин. Поэтому расчет был на хитрость и  внезапность
     действий, если она  вообще  возможна  в  подобных  условиях.
     Выбрали направление,  наиболее  трудное  для  движения,  где
     гитлеровцы меньше всего ждали  появления  бригады. Это  -  в
     нескольких  километрах  севернее  того  места,  где  бригада
     входила  в  Каменский  лес.   Гитлеровцы   теперь   усиленно
     караулили его. По "старому" пути  намечалась  ложная  атака.
     Корпус  помогал  бригаде   встречными   ударами   на   обоих
     направлениях.  Причем  демонстративный  удар   должен   быть
     наиболее шумным  и  начинаться  в  том  случае,  если  выход
     бригады к опушке обнаружит противник,

   ...Ночь с 17 на 18 декабря.  Состояние  у  всех  напряженное.  Мной
владеет одна мысль: скорее в  бой,  на  прорыв.  Комбриг  уверенно,  с
подчеркнутой  точностью  отдает  распоряжения.  Начальник  политотдела
подполковник Дмитриев доложил ему  о  расстановке  офицеров  на  самых
ответственных участках. Сам комбриг будет в авангарде,  Дмитриев  -  в
штабе с главными силами, Михайленко - в  арьергарде,  Кривопиша  -  на
"сабантуйном"  направлении  -  там,  где  обозначалась  ложная  атака.
Комбриг приказал выстроить разведроту. Он объяснил разведчикам, что от
того, насколько бесшумно они снимут боевое охранение противника, будет
зависеть судьба бригады. В заключение спросил,  есть  ли  добровольцы.
Вся рота, словно по команде, шагнула вперед. Борисенко  обнял  ротного
командира и сказал: "С вашими героями можно и не такие  дела  вершить!
Ждите сигнала к выступлению". Затем  он  проинструктировал  командиров
батальонов, артдивизиона  и  отдельных  рот.  Тыл  бригады,  машины  и
повозки с ранеными были поставлены в середине колонны главных сил.
   Глубокой ночью подошли к опушке. Падал снежок,  холодно  искрясь  в
отсветах немецких ракет. Мы знали: враг ждет нашей попытки прорваться,
и оттого было  особенно  тревожно.  Поступило  донесение  разведчиков:
можно двигаться вперед. Не прошли и двух десятков шагов,  как  впереди
загремела стрельба.  В  небе  повисло  сразу  несколько  осветительных
ракет. Однако в следующую минуту вражеские ракетчики стали уделять нам
минимум внимания. И не случайно. Справа  Кривопиша  устроил  настоящий
"сабантуй". Там  рявкнули  танковые  пушки,  затараторили  автоматы  и
пулеметы,  завыли  мины.  Со  стороны  леса  Нерубайка  ухнули  орудия
самоходок, их тяжелые снаряды понеслись на Болтышку. Не  мудрено,  что
гитлеровцы не поняли, где у нас ложная атака, а где настоящая.
   В темноте слышу голос  комбрига:  "Петрикеев,  вперед!.."  Батальон
прорыва молча бросился в ночную атаку. В ход пошли гранаты,  приклады,
штыки. Минометчики и артиллеристы  неистовым  огнем  расчищали  дорогу
мотострелкам и танкистам. Кольцо  вражеской  обороны  здесь  оказалось
непрочным, и его быстро прорвали.  На  флангах  сразу  встали  сильные
заслоны, и в  образовавшийся  коридор  устремились  части  бригады.  А
справа все сильнее разгорался бой отвлекающей группы с противником.
   Гитлеровцы поняли свою ошибку лишь тогда,  когда  группа  Кривопиши
внезапно и быстро отошла по просеке на путь основного прорыва. Фашисты
яростно бросились преследовать ее  и  попытались  штурмовать  коридор.
Однако им надо было  совершить  сложный  маневр  силами  вдоль  фронта
обороны  по  труднопроходимой  местности.  А   наш   сильный,   хорошо
организованный и подвижный арьергард вместе с группой Кривопиши  легко
отбил атаки и так же легко оторвался затем от наседавших  гитлеровцев,
которые  в  ночном  бою  на  незнакомой  местности  вели   себя   явно
нерешительно.
   Утром, когда бригада заняла новый район обороны, на командный пункт
приехали  командир  корпуса,  начальники  штаба  и  политотдела.   Они
благодарили Борисенко,  Дмитриева,  Бочинского,  Кривопишу  за  умелое
руководство прорывом. И когда старшие офицеры обнимались,  похлопывали
друг друга по спине, я снова думал о том, что три дня жизни на войне -
это так много... Потом командование корпуса в сопровождении комбрига и
подполковника Дмитриева направилось в боевые порядки батальонов и рот.
Генерал Скворцов, оказывается, хорошо знал многих младших  офицеров  и
солдат бригады. Он сердечно благодарил их за  стойкость  и  мастерские
действия, вместе с ними смеялся над  гитлеровцами,  которых  гвардейцы
оставили с носом.
   Когда  пришли  в  роту  лейтенанта  Чараева,  генерал  Скворцов   и
начальник политотдела корпуса полковник  Шибаев  подробно  расспросили
очевидцев о подвиге сержанта Галочкина  при  наступлении  на  Каменку.
Лейтенант Чараев доложил генералу, что Галочкин шел в атаку  рядом  со
старшим сержантом Васиным, и того вызвали к командиру корпуса.  Васин,
волнуясь, сбивчиво рассказал, как Галочкин в опасную минуту бросился к
командиру, пошел рядом с ним и, увидев летящую гранату,  остановил  ее
собственной грудью. "Товарищ гвардии генерал! - горячо сказал Васин. -
Сержант Галочкин - настоящий геройский  браток".  Генерал  печально  и
строго ответил: "Да, он герой, и мы сделаем все для  того,  чтобы  имя
его знал весь народ".

        [Сержанту Галочкину Виктору Ивановичу посмертно присвоено
     звание Героя Советского Союза. А.А. Чараев живет в настоящее
     время в городе Мары Туркменской ССР.]

   Пожав руку Васину, комкор и сопровождающие двинулись дальше, а я на
несколько минут  остался  со  старшим  сержантом.  "Вот  и  свиделись,
товарищ лейтенант, вот и свиделись, - повторял он радостно, встряхивая
мою руку.  -  Значит,  поживем  еще  и  повоюем.  Только  скажите  там
начальству - вы к нему поближе: не любит, мол, сержант Васин сидеть  в
обороне. Надоела она ему в сорок первом, ох как надоела! В наступление
бы опять поскорей! Так скажите об этом начальству обязательно, товарищ
лейтенант..."
   Была в словах этого парня лютая ненависть к войне и страстная жажда
увидеть ее конец. Мне все время казалось, что у Васина, как и у многих
других, есть свои, особые счеты с войной.
   Обходя оборону, генерал встретился с пулеметчиком Летутой. Скворцов
поблагодарил  младшего  сержанта  за  отличные  действия  в   бою   за
Иванковцы, осмотрел  позицию,  прикинул  дистанцию  до  ориентиров  и,
кажется, поразил Летуту меткостью своих  замечаний.  Как  бы  поясняя,
откуда у него детальное знание пулеметного дела, сказал: "Вы знаете, в
гражданскую войну я начинал службу станковым пулеметчиком.  На  курсах
нас обучал пулеметному делу бывший унтер-офицер, Георгиевский  кавалер
Иван Панфилович Лузгин. На выпускном экзамене задал он мне вопрос: для
чего служит спусковая тяга? Товарищ Летута, слушайте, правильно  ли  я
тогда ответил. Спусковая тяга в пулемете системы "максим"  служит  для
вывода шептала нижнего спуска из-под боевого взвода лодыжки".  Подойдя
к пулемету, он поднял крышку, вынул затвор и показал все  в  действии.
"Товарищ гвардии генерал! За этот ответ - пять", -  отчеканил  Летута.
Скворцов улыбнулся: "Тогда я был юнцом, не старше, Григорий Яковлевич,
вашего  офицера  связи.  Сколько  вам  лет?"  -   спросил   он   меня.
"Восемнадцать!" - "Да, почти столько же. Мне было тогда семнадцать".
   Побывали в танковом полку.  Он  стоял  в  двух-трех  километрах  от
переднего края обороны, готовый контратаковать  противника,  если  тот
вклинится в нашу оборону.  Комкора  встретили  подполковник  Журавлев,
майоры Загорайко и Мананников, Журавлев доложил о состоянии  полка:  в
строю - девять танков, в текущем и среднем ремонте  -  шесть,  требуют
капитального ремонта - восемь, безвозвратные потери -  девять  танков.
Майор Загорайко рассказывал о самоотверженности  танкистов  в  бою,  о
росте числа заявлений с просьбой принять в партию и комсомол.
   Я все время искал глазами Филимонова, а сердце сжималось:  жив  ли?
Однажды мне показалось, что около замаскированного танка мелькнула его
фигура. Как раз подполковник Журавлев пригласил  всех  на  обед,  и  я
попросил у Борисенко разрешения сходить в "свою"  роту.  "Хорошо,  что
любишь и не забываешь танкистов, - ответил комбриг. - Полчаса хватит?"
Я кивнул и, получив разрешение, побежал к танкам. Сколько радости было
в нашей встрече! "От-то хорошо! - вскричал Филимонов, увидев меня, и с
раскрытыми объятиями пошел навстречу.  -  Безуглов  тебя  уже  заметил
среди начальства, хотел сбегать - на обед позвать, да я сказал, что ты
сам придешь. Вон, гляди, они и котелок для тебя успели приготовить".
   Я сердечно поздоровался с Безугловым,  Хабибулиным  и  Семеряковым,
устроился  рядом  с  ними  за  импровизированным   столом.   Филимонов
встряхнул  фляжку,  испытующе  глядя  на  меня:  "Может,  налить?"   Я
отказался. "От-то правильно. Ты знаешь - мы держим на всякий случай, а
сами не пьем. Пока бои - сухой закон.  Может,  нам  через  пять  минут
придется идти в атаку, а какой  ты  вояка  с  пьяной  головой?  Первым
снарядом сожгут..." Заговорили  о  прошедших  боях.  В  девяти  атаках
побывал за это время взвод. Немало гитлеровцев побили, два танка и три
бронетранспортера  сожгли,  по  бронепоезду  и  эшелонам   в   Каменке
стреляли, минометов и пулеметов раздавили десятка  три.  "Ну  и  самим
попадало, - улыбается Филимонов. - В  бою  меняли  ленивец  и  опорные
катки. Гусеницы не раз летели. Девять атак в  нашей  жизни  -  большой
срок. Некоторые экипажи без машин остались. Теперь вместо автоматчиков
в атаку ходят. Ничего, потом танки сильнее беречь будут!.. А как  ты?"
Коротко рассказал о том, что выпало за эти дни на мою долю. "Ну вот, а
ты боялся - в штабе воевать не придется, -  заметил  Филимонов,  -  На
войне, брат,  всюду  воюют".  Пожимая  на  прощание  руку,  пригласил:
"Заглядывай почаще".
   Девять  дней  бригада   держала   оборону.   Восстановили   машины,
пополнились боеприпасами, горючим и продовольствием. Удалось  немножко
отдохнуть и даже искупаться - кому в бане, кому в  подвижной  душевой.
Для меня это был первый отдых после окончания училища.

        - В ночь на третье января, - пояснил генерал Рязанский, -
     корпус сосредоточился юго-западнее  железнодорожной  станции
     Знаменка.  В  то  время  шли  напряженные  бои  на   ближних
     подступах к Кировограду.  Гитлеровское  командование  именем
     фюрера требовало от своих войск удержания города, как одного
     из важных стратегических объектов. Ведь  отсюда,  из  района
     Кировоград, Знаменка, проводился сильнейший контрудар, чтобы
     сбросить  в   Днепр   советские   войска,   ворвавшиеся   на
     Правобережную Украину...

   3 января 1944 года часа за два до сумерек полковник Борисенко, взяв
с собой майора Кривопишу и меня, направился на командный  пункт  233-й
стрелковой дивизии, занимавшей оборону на участке, куда мы выдвинулись
после ночного марша.  На  КП  уже  находились  многие  офицеры  нашего
корпуса.  Когда  полковник  Борисенко  здоровался  с  ними,  Кривопиша
негромко называл мне их фамилии:  командир  10-й  гвардейской  бригады
гвардии полковник Буслаев, командир  11-й  бригады  полковник  Бриков,
только что прибывший в корпус... Вскоре приехал Скворцов с  генералами
и офицерами управления корпуса. Когда собравшиеся  двинулись  по  ходу
сообщения на высоту, где в траншеях виднелись  стереотрубы,  я  понял:
предстоит серьезное наступление, и сейчас  командиры  бригад,  видимо,
получат боевой приказ...

        - Овчаренко не ошибся, - подтвердил Рязанский.  -  Корпус
     получил  задачу  вместе  со  стрелковой  дивизией   прорвать
     оборону противника и, развивая удар на  Новомиргород,  Малая
     Виска,  отрезать  противнику  пути  отхода  из  Кировограда.
     Двенадцатая  мехбригада  должна  была  наступать  в   центре
     боевого порядка корпуса.

   Весь день 4 января я носился между штабами бригады и корпуса: возил
донесения, сводки, приказы, боевые распоряжения  и  другие  документы.
Очень хотелось побывать в танковом полку, однако выкроить время так  и
не удалось. Только через начальника  связи  полка  лейтенанта  Паршина
передал Филимонову привет. Отчего это перед новыми боями  так  хочется
увидеть товарищей? Может, потому, что в глубине души все время  таится
вопрос, от которого никак не отделаешься: "Увидимся ли еще?.."
   Забрезжило хмурое, туманное утро 5  января,  и  тотчас  загрохотала
мощная канонада. Мы знали: за  десять  минут  до  атаки  наша  авиация
должна нанести бомбо-штурмовой  удар  по  первой  позиции  и  резервам
противника. С тревогой поглядывали на небо, затянутое плотным туманом.
Опытные командиры ворчали: "Не полетят! Да оно, пожалуй, и лучше, если
не полетят,  а  то,  чего  доброго...  Пускай  в  глубине   хорошенько
поддержат".
   Полковник Борисенко во время артподготовки  нетерпеливо  поглядывал
на часы, часто хватался за телефон и, стараясь  перекричать  канонаду,
давал последние указания командирам мотострелковых  батальонов:  "Пока
не рассеялся туман, мотопехоте  ни  на  шаг  не  отставать  от  машин!
Берегите "коробки", их мало!"
   В тумане бой вести труднее, чем ночью. Видимости почти  никакой,  к
тому же оптика запотевает. Мне понятна тревога комбрига.  Он  верил  в
свою  мотопехоту,  считал,  что  в  такой  обстановке  ей  принадлежит
решающая роль, и, конечно, был прав,
   Успех  наступления  определился  сразу.  Туман  давил  на   психику
гитлеровцев, не позволял им вести  по  наступающим  прицельный  огонь.
Мотострелки и танки внезапно, как призраки,  появлялись  из  тумана  и
одну за другой брали траншеи.
   К исходу второго дня наступления мы вклинились  в  глубину  обороны
противника на двадцать пять километров, прорвав ее на широком  фронте.
Всюду были видны следы поспешного отхода врага,  брошенное  имущество,
машины, артиллерийские орудия,  минометы,  личное  оружие,  за  потерю
которого фрицев расстреливали. Фашисты нередко бросали своих  раненых,
сдавались в плен целыми  подразделениями.  Нам  было  ясно:  достигнут
крупный успех, вражеская оборона трещит по  всем  швам.  Помню,  когда
наша бригада первый раз наносила удар на Каменку, было такое  чувство,
что мы совершаем отчаянную дерзость. Фланги открыты, кругом враг, а мы
все-таки  рвемся  вперед.  И  радостно,  и  жутковато  от  собственной
решимости. Похожее, наверное, испытываешь, идя по узкому  мостику  над
бездной. Пусть ты храбрейший на свете,  а  все  же  в  груди  холодный
комочек. Ни справа, ни слева нет опоры - попробуй оступись!
   Теперь не то. Наша бригада казалась лишь частицей  могучего  потока
наступающих войск, мы каждый час ощущали надежный локоть  соседей.  Я,
офицер связи, быть может, лучше многих знал это. Казалось,  за  спиной
вырастали крылья, душа ликовала, и я  теперь  хорошо  понимал  бывалых
солдат, которые говорили, что большое наступление-это праздник,  когда
и умирать легко. Падая лицом на запад, ты сообщаешь движение тем,  кто
дойдет до победы, и остаешься жить в  наступательной  силе  войска.  В
этом бессмертие солдата, и он верит в него.

        - Восьмого января  корпус  перерезал  пути  Кировоград  -
     Новомиргород  и   Кировоград   -   Малая   Виска,   выполнив
     поставленную задачу,  -  сказал  об  этих  событиях  генерал
     Рязанский. - В тот  же  день  соединения  пятой  гвардейской
     танковой  и  седьмой   гвардейской   армий   штурмом   взяли
     Кировоград,  завершив  одну  из  важных   операций   Второго
     Украинского фронта.
        Наступление продолжалось  и  в  последующие  дни.  Однако
     сопротивление гитлеровцев начало возрастать - войска подошли
     к переднему краю  сильной  полосы  обороны,  проходившей  по
     рубежу Смела, Новомиргород, Малая Виска, Новоукраинка.  Сюда
     подошли и свежие силы противника. Прорыв этой полосы обороны
     требовал  времени  для  перегруппировки  войск,   и   потому
     наступление было приостановлено по  распоряжению  Верховного
     Главнокомандования. Наш  корпус  остановился  на  рубеже,  с
     которого в феврале пятая гвардейская танковая армия наносила
     удар в знаменитой  Корсунь-Шевченковской  операции,  которую
     историки называли  "вторым  Сталинградом"  или  "Каннами  на
     Днепре".
        Нам  в  этих  событиях  участвовать  уже   не   пришлось.
     Семнадцатого января  корпус  был  выведен  на  пополнение  и
     доукомплектование  и  передан  в  резерв  Ставки  Верховного
     Главнокомандования. Мы тогда еще не знали,  что  пробудем  в
     резерве до декабря и вновь вступим в бой уже  на  территории
     Польши, чтобы идти вперед до самого Берлина.
        В резерве жили по-фронтовому напряженно.  Корпус  получил
     новые   танки   -   тридцатьчетверки    взамен    устаревших
     семидесяток, которых в наших частях оставалось  еще  немало.
     Артиллерию на механической тяге заменила более  маневренная,
     защищенная  броней:  самоходно-артиллерийские  установки   -
     СУ-семьдесят шесть. Вместо винтовок и карабинов  мотострелки
     получили автоматы,  прибавилось  у  нас  и  пулеметов  -  от
     тяжелых до  ручных.  Выросший  и  численно,  и  качественно,
     корпус   теперь   вполне   оправдывал    название    мощного
     механизированного    соединения,     которому     предстояло
     участвовать в завершающих сражениях Великой Отечественной.
        С рассвета и до  позднего  вечера  в  частях  шла  боевая
     подготовка на основе Полевого устава, вобравшего опыт войны.
     Тщательно изучался и анализировался  наш  собственный  опыт,
     приобретенный в тяжелых боях от  берегов  Волги  до  берегов
     Днепра.  Занятия  по  тактической,  огневой,  инженерной   и
     специальной подготовке  велись  комплексно,  чтобы  бойцы  и
     командиры  в  полной  мере  ощутили   напряжение   боя.   На
     двухсторонних тактических учениях, в полях и лесах, усеянных
     разбитой   вражеской   техникой,   которая   нам   как    бы
     "подыгрывала" и по которой мы изучали способы борьбы с  нею,
     офицеры  и  солдаты  действовали  в  условиях,   максимально
     приближенных  к  боевым.  Учились   искусству   быстрого   и
     скрытного  маневра,  нанесению  внезапных  ударов,   ведению
     разведки и поддержанию высшей  бдительности  во  всех  видах
     боевых действий. Каждый обстрелянный командир  и  боец  имел
     подшефных из числа прибывших к ним новичков.
        Занимаясь делами  чисто  военными,  командование  корпуса
     старалось  всячески   помочь   местному   населению.   Враг,
     отступая, в бессильной злобе стремился превратить  советскую
     землю   в   "зону   пустыни",   разграбляя   или   уничтожая
     материальные  ценности.  И  надо  было   видеть,   с   какой
     готовностью бойцы и командиры  помогали  исстрадавшимся  под
     фашистской  оккупацией  людям  налаживать   жизнь!   Строили
     жилища, пахали,  сеяли,  косили,  убирали  хлеба.  Благодаря
     помощи воинов  в  районах  дислокации  корпуса  летом  сорок
     четвертого года был выращен  и  без  потерь  собран  богатый
     урожай.