о   обсуждали
какой-то вопрос.  Ивашкин  шепнул:  "Опытные  оперативные  работники".
Впрочем, это было видно и по наградам, и по нашивкам за ранения.
   Пока я ждал и  получал  документы,  в  отдел  пришел  генерал-майор
танковых  войск  Шабаров  в  сопровождении  невысокого,   круглолицего
майора.  Все  встали,  но  генерал  тотчас  жестом   приказал   сесть.
"Начальник разведки корпуса майор Богомаз, - заговорил  он,  -  кратко
проинформирует вас о противнике и его намерениях".

        -  Здесь  надо  бы  несколько  прояснить  ту  обстановку,
     которую,  видимо,  докладывал   майор   Богомаз,   -   снова
     прокомментировал генерал-майор Рязанский. - К  тому  времени
     корпус вышел на  тылы  сто  шестой,  сто  восьмой  и  триста
     двадцатой пехотных дивизий одиннадцатого армейского  корпуса
     гитлеровцев,  оборонявших  правый  берег  Днепра  на  фронте
     Новогеоргиевск, Чигирин. Во избежание их разгрома  противник
     на рубеже Крюков, Глинск начал свертывать оборону  и  спешно
     отводить  войска  на  запад,  организовав  сильное   тыловое
     охранение. К Новогеоргиевску подошли части пятьдесят третьей
     армии.  Быстрое  овладение  Чигирином,  задуманное  вначале,
     могло привести к отсечению  и  уничтожению  лишь  части  сил
     одиннадцатого армейского корпуса...

   Когда  Богомаз  закончил  доклад  и  ответил  на  вопросы,  генерал
спросил: "Кто желает сделать  вывод  по  обстановке?"  После  короткой
паузы встала Кострикова: "Разрешите мне?" Я с интересом смотрел на эту
синеглазую блондинку в сбитой на затылок ушанке. На правой щеке  ее  -
глубокий шрам. Позже я узнал, что в бою под Прохоровкой, где она  была
военфельдшером 54-го гвардейского танкового полка,  осколком  мины  ее
тяжело  ранило  в  лицо.  Она  лишь  недавно  вернулась  в  корпус  из
московского госпиталя. Говоря, она  по-мужски  отсекала  рукой  каждую
фразу.
   "Иван Васильевич! - Это генералу-то. - Из доклада майора Богомаза я
поняла, что наш корпус, да и сосед из пятьдесят третьей армии  уцепили
одиннадцатый корпус фашистов за хвост. - Послышался смех. - Честь  для
нашего  гвардейского   корпуса,   откровенно   говоря,   небольшая   и
незавидная. -  Смех  умолк.  -  По-моему,  фашистов  следует  уцепить,
извините, за морду, а это можно сделать, если мы быстро обойдем  их  и
будет наступать далеко западнее Чигирина".
   Генерал Шабаров, сдерживая улыбку, ответил: "Евгения Сергеевна, мне
кажется, что вам в образной форме удалось  выразить  смысл  очевидного
вывода. Подумайте-ка  над  этим  все". Затем  он  подозвал  корпусного
инженера  подполковника  Кимаковского  и  меня.  Кимаковский   получил
задание лично проверить готовность моста в овраге и  пропустить  через
него противотанковый дивизион и батарею Су-85. Мне приказал через  час
явиться в распоряжение капитана Неверова - командира дивизиона (указал
точку на карте) и вывести колонну на западную окраину Иванковцев.
   От ОД (оперативного дежурного) позвонил майору Кривопише, сообщил о
времени выезда из штаба корпуса. Капитан Ивашкин организовал для  меня
ужин, за которым рассказал об офицерах оперативного отдела, просил без
стеснений обращаться за помощью. Меня охватывало теплое чувство к нему
и его товарищам. Среди неуюта войны, на новом для тебя пути нет ничего
дороже, чем братское отношение  людей,  о  существовании  которых  еще
вчера  не   подозревал.   Исчезло   ощущение   неопределенности   моих
обязанностей, я уже  чувствовал  себя  живой  нитью,  связывающей  два
важных оперативных звена, олицетворенных в близких мне людях. Теперь я
знал: не посмею, не смогу быть плохим офицером связи.
   В  пункт  встречи  с  командиром   противотанкового   дивизиона   и
самоходной батареи я прибыл до  срока.  Назначил  наблюдателей  и  сам
внимательно  слушал  тишину  ночи.  Уловив   шум   моторов,   приказал
Бигельдинову включить стоп-сигнал. Вскоре подошла головная машина,  из
щели ее замаскированной фары едва пробивался темно-синий свет.  Офицер
в шинели и плащ-накидке,  назвавшийся  капитаном  Неверовым,  спросил,
знаю ли я маршрут. Утвердительный ответ удовлетворил его. Марш  прошел
довольно быстро, так как саперы успели уже не только  соорудить  мост,
но и  "подлатать"  дорогу.  На  западной  окраине  Иванковцев  колонну
встретил начальник артиллерии бригады гвардии майор  Шаповалов,  он  и
повел дивизион и самоходную батарею на огневые позиции,
   Вошли в высокий, густой лес. Разбитая дорога с  глубокими  колеями.
Незастывшая густая грязь. Темень. Сильный ветер со снегом.  Через  час
движения майор Шаповалов остановил колонну и  приказал  рассредоточить
орудия на просеке в полной боевой готовности. Затем я вместе с другими
офицерами выехал на командный пункт бригады, располагавшийся на опушке
леса.
   На КП, несмотря на поздний час, шла напряженная работа.  В  большой
палатке, вокруг макета местности,  собрались  офицеры  штаба  бригады,
командиры танковых, мотострелковых  и  минометного  батальонов.  Ждали
прибытия  командира  24-й  гвардейской  танковой  бригады.   Полковник
Борисенко нетерпеливо поглядывал на часы - время очень дорого. "Что-то
запаздывает Вениамин Павлович!" - "Еще пять минут",  -  ответил  майор
Бочинский, однако Борисенко не успокаивался. Наконец послышался  рокот
мотора, лязг гусениц, а через минуту в палатку вошли трое танкистов  в
кожаных куртках и шлемах. Первый - это был командир танковой  бригады,
любимец корпуса гвардии полковник Рязанцев, - подошел к  Борисенко  и,
чуть улыбнувшись, певуче заговорил: "Заждались, Григорий Яковлевич?  Я
был уверен, что вы используете эту ночку  для  атаки.  Чувствую  -  не
ошибся. Мы тоже готовы. Осталось только согласовать..."
   Майор Кривопиша пригласил двух других танкистов садиться, и один из
них - командир танка  комбрига  гвардии  лейтенант  Хазипов  устроился
рядом со мной. Мы тотчас познакомились, и он стал рассказывать  мне  о
последних  боях  под  Медеревом.  Глаза  его  разгорелись,  когда   он
рассказывал, как танковая рота под командованием  старшего  лейтенанта
Иксара, ведя разведку, обнаружила  в  движении  одиннадцать  "тигров".
Иксар пристроился им в хвост и, когда "тигры", одолевая подъем,  стали
хорошими мишенями, скомандовал: "Огонь". Буквально  за  полминуты  два
"тигра" были сожжены и два разбиты. Рота не потеряла ни одной  машины,
Назип (так звали  моего  нового  знакомца)  смеялся  и  потирал  руки,
вспоминая этот бой...

        - Пока лейтенанты знакомились и беседовали  о  боях,  был
     принят план совместного наступления, - пояснил Рязанский.  -
     Сводился он к тому, чтобы силами  мотострелковых  батальонов
     при поддержке танков и артиллерии овладеть  опорным  пунктом
     гитлеровцев - селом Вершацы, что в десяти  километрах  южнее
     Чигирина. Если  гитлеровцы  контратакуют  танками,  стремясь
     отсечь  войска,  захватившие  село,  -  встретить  их  огнем
     артдивизиона   гвардии   капитана   Деревянко   и    батареи
     противотанкового дивизиона Неверова. Связав  фашистов  таким
     образом, нанести сильный  фланговый  удар  танками  двадцать
     четвертой бригады, разгромить отступающего противника  и  на
     его плечах, ворваться в Чигирин с юго-востока. В то же время
     танковый полк  (тот  самый,  где  начинал  фронтовую  службу
     Овчаренко)  вместе  с  мотострелками,  самоходной   батареей
     СУ-восемьдесят  пять  и  двумя  батареями   противотанкового
     дивизиона должен  обойти Чигирин с запада. Это было особенно
     важно  потому,  что  город  с   юга   прикрывался   сильными
     оборонительными   позициями   фашистов   и    атака    могла
     захлебнуться.

   Прощаясь,  начальник  политотдела  24-й  бригады  гвардии   капитан
Сербиченко и Хазипов пригласили Кривопишу и  меня  побывать  у  них  в
гостях. Мы согласились, и я с сожалением подумал, что едва  ли  у  нас
выпадет для этого время. С сожалением потому, что мне очень понравился
Назип.
   Часа за полтора до рассвета вся наша оперативная группа во главе  с
комбригом вышла на НП, спрятанный в самой  кромке  леса.  Разбушевался
ветер, он пронизывал  меня  до  костей.  Телефонисты  поеживались  над
аппаратами в своих плащ-палатках. Пока  вся  радиосвязь  -  на  прием.
Гитлеровцы реже стали бросать осветительные ракеты,  полагая,  видимо,
что опасное для нападения время ночи миновало. Майора Кривопишу  то  и
дело вызывали к телефону - части бригады докладывали  о  готовности  к
атаке.
   По телефонным проводам и радио улетела долгожданная команда, прошло
томительных двадцать минут, но ничего не изменилось  в  расстилавшемся
перед  нами  черном  пространстве.  "Режим"  фашистских  ракетчиков  и
дежурных пулеметчиков все тот  же.  Нервничает  полковник  Михайленко.
Наконец он обращается к комбригу: "Разрешите запросить комбатов, в чем
дело". - "Не надо! Молчат  -  значит  все  идет  нормально".  Внезапно
поведение немцев резко изменилось. В  районе  села  Вершацы  вспыхнули
десятки осветительных ракет. Но бросали их  гитлеровцы  не  в  сторону
фронта, а на фланги  и  даже  в  тыл  своего  расположения.  Фейерверк
быстро  разросся, и вскоре над всем пространством от села  Вершацы  до
Чигирина заполыхал трепетный, мертвенно-бледный свет. До нас донеслись
удары орудий, пулеметная стрельба, разрывы мин. В  Вершацах  вспыхнули
пожары.  Командиры  батальонов  доложили,  что  им  удалось   внезапно
окружить село и теперь они очищают его от гитлеровцев.
   Наступило хмурое декабрьское утро. Последние  фашисты,  оборонявшие
село, сдались в плен. Батальоны  перестраивались  для  наступления  на
Чигирин. Вот прошли на запад танки нашего полка.
   Предупреждение комбрига сбылось: на  наш  первый  успех  гитлеровцы
ответили сильным огневым  налетом  и  контратакой  тридцати  танков  с
пехотой. Вступили в бой артиллеристы капитана  Деревянко.  Они  хорошо
изучили повадки гитлеровских танкистов, знали,  где  у  них  в  боевых
порядках  находятся  командирские  машины,  и  сосредоточенным   огнем
взводов, а иногда и батарей выбивали их  в  первую  очередь.  Немецкие
солдаты - нечего греха таить - дерутся хорошо, но  до  тех  пор,  пока
слышат своих офицеров. Стоит  их  голосам  умолкнуть,  как  гитлеровцы
теряют самообладание. Бить их тогда легче.
   После первых залпов дивизиона у гитлеровцев загорелись  три  танка.
Когда гитлеровцы приблизились к позиции артиллеристов, по ним был  дан
залп дивизиона "катюш". Танки скрылись в смерче огня,  дыма  и  грязи.
Пехота противника побежала назад, танкисты тоже остановились,  неловко
развертываясь фронтом на восток, откуда их атаковали  гвардейцы  нашей
24-й танковой бригады.  Таким  образом,  гитлеровцы  подставили  борта
своих машин  артиллеристам,  и  на  поле  поминутно  вспыхивали  новые
факелы. Поняв наконец, в какую западню они попали,  гитлеровцы  спешно
отошли, потеряв более половины машин.
   Борисенко  быстро  повернулся  к   начальнику   артиллерии   майору
Шаповалову: "Передайте Морозу, - командиру дивизиона РС,  -  огонь  по
мосту через реку Тясмин". Огненные трассы "катюш" пронеслись в сторону
Чигирина, там, постепенно разрастаясь, поднялись,  разносимые  ветром,
багровые клубы огня и черного дыма.
   Мимо НП провели в Иванковцы колонну пленных, взятых в селе Вершацы.
Человек  двести.  Жалкое  зрелище.  В   шинелях   мышиного   цвета   с
подоткнутыми  за  пояс  полами,  некоторые  поверх  шинелей   натянули
камуфлированные плащ-палатки. Все в ботинках. По колено налипла мокрая
грязь. Летние фуражки-кепи с опущенными наушниками.  Синие  от  холода
лица.  Некоторые   дыханием   согревают   обнаженные   руки.   Взгляды
трусливо-злобные.   Смрадный   запах   от   немытого   тела,    белья,
обмундирования...
   Кривопиша  докладывает  комбригу:  "Танковый  полк  с   батальонами
Новикова  и   Петрикеева,   преодолевая   возрастающее   сопротивление
противника,  ведет  бой  в  семи  километрах  юго-западнее   Чигирина.
Двадцать четвертая танковая бригада, преследуя отходящего  противника.
контратакована шестьюдесятью  танками гитлеровцев и сейчас ведет бой с
ними юго-восточнее Чигирина.  Видимо,  товарищ  гвардии  полковник,  и
Чигирин надо брать ночью. По ночам нам больше везет". - "Все  до  поры
до времени, - хмурится Борисенко.  -  Однако  срок  выполнения  задачи
истекает.  Надо   что-то   придумать...   Если   "хозяин"   согласится
перекантовать Рязанцева на наш левый фланг, Чигирин к завтрашнему утру
будет наш!" - "Я тоже так думаю",  -  ответил  Кривопиша.  "А  вы  что
скажете?" -  обратился  Борисенко  к  начальнику  политотдела  бригады
гвардии  подполковнику  Дмитриеву.  "Видите  ли,  Григорий  Яковлевич,
Чигирин,  конечно,  орешек  крепкий.  Но  раскусить  его  можно,  если
избежать фронтальных атак. Слабое место Чигирина -  западная  окраина,
туда и бить надо. Лучше ночью - Михаил Дмитриевич прав. Меньше потерь,
да и гитлеровцы ночью неуверенней себя чувствуют. Офицеры  политотдела
в любую минуту  пойдут  в  батальоны  готовить  людей  на  штурм  этой
крепости. Тут же почти родина Богдана Хмельницкого,  орденом  которого
награждены многие офицеры бригады. Взять город - дело нашей чести!"
   Разговор командира и начальника  политотдела  бригады  был  прерван
довольно шумным появлением на НП генерала Ермакова, майора Москвина  и
других офицеров штаба  корпуса.  Выслушав  доклад  Борисенко,  Ермаков
протянул ему какую-то бумагу, дал  прочесть  и  сказал:  "Свой  боевой
участок сегодня с наступлением  темноты  сдадите  стрелковой  дивизии.
Заместитель командира дивизии со  мной  -  познакомьтесь.  К  двадцати
одному часу бригада должна быть готова  к  маршу.  Вот  карта-приказ".
Ермаков,  Борисенко  и  Москвин,  склонясь  над   картой,   заговорили
вполголоса...

        - Новый, приказ, который  получила  бригада,  был  вызван
     самим ходом наступления, - говорил  Рязанский.  -  Передовые
     части нашего соединения и соседней, пятьдесят второй,  армии
     глубоко вклинились в оборину противника, в результате в  ней
     образовался выступ, обращенный  в  нашу  сторону.  В  центре
     основания  этого  выступа  оказалось  историческое  местечко
     Каменка, связанное  с  деятельностью  декабристов.  Если  бы
     сходящимися ударами с севера и  юга  в  направлении  Каменки
     удалось окружить гитлеровцев, мог бы  образоваться  изрядный
     котел. Все зависело от быстроты действий, и  бригада  должна
     была совершить марш от села Вершацы на север  в  направлении
     Ефимовка, Заломье, Красноселье, Омельгород,  лес  Нерубайка,
     откуда нанести удар на Каменку. Навстречу нам в  направлении
     Смела, Каменка  готовились  наступать  соединения  пятьдесят
     второй армии...

   Услышал я лишь последние фразы Ермакова: "Обратите внимание на свой
правый фланг, он открытый. За вами  идет  Рязанцев, остальные - левее.
Донесение о выходе в район пришлете в лес Нерубайка с офицером  связи.
Вы бы одели его по-человечески! Все понятно?..  Будьте  здоровы.  Я  к
Рязанцеву. Адъютант, машину!"
   В моей памяти сразу всплыло совещание в оперативном отделе корпуса,
доклад майора Богомаза и заключительные слова генерала Шабарова:  "Вам
удалось в образной форме  выразить  напрашивающийся  вывод".  (Уцепить
противника за "морду".) Видимо, за этим и пойдем.
   Проводив Ермакова, Борисенко  появился  перед  нами  озабоченный  и
нетерпеливый: "Товарищ Кривопиша! Здесь  будет  полковник  Михайленко.
Остальные - в штаб. Готовьте документы  на  сдачу  боевого  участка  и
расчеты на марш. Да, вот что! Оденьте офицера связи как полагается.  Я
не люблю замечаний начальников  даже  по  мелочам.  Вы  посмотрите  на
генерала Ермакова: он всегда в горячих местах,  вечно  в  движении,  а
приедет на ка-пэ, сбросит плащ - на нем  все  блестит,  точно  на  бал
собрался. Старый кавалерист. У них строевая подготовка и  внешний  вид
здорово были поставлены. Ермаков за это получил  не  одну  награду  от
наркома".


                     "Я тебя еще не туда поведу"

   Бригада  выступила  глубокой   ночью.   Предстояло   пройти   около
шестидесяти километров по самым плохим дорогам. Бригадные и  корпусные
саперы, выделенные в отряд обеспечения движения,  выступили  вслед  за
разведкой. В авангарде бригады  шел  мотострелковый  батальон  гвардии
старшего лейтенанта Ильиных, усиленный ротой танков и батареей. С  ним
находились замкомбрига гвардии полковник Михайленко, майор  Кривопиша,
капитан Фальтис, инструктор политотдела корпуса капитан Суворов. Я  по
обычаю - с Кривопишей. При начальнике штаба бригады, в главных  силах,
остался  старший  лейтенант  Фесак.  Во  время  боев  на   чигиринском
направлении он "температурил"  и  только  перед  маршем  выписался  из
медсанроты.
   В пути полковник Михайленко и майор Кривопиша обсуждали, как с ходу
овладеть  населенным  пунктом  Болтышка,  чтобы  затем  проникнуть   в
Каменский лес. Оттуда до Каменки - три-четыре  километра: условия  для
наступления бригады  станут  идеальными.  "Может,  опять  какой-нибудь
"сабантуй"  придумаешь?"  -  спросил   Михайленко.   "Что   ж,   Роман
Алексеевич, здесь они, возможно,  непуганые,  и  "сабантуй"  наверняка
удался бы. Однако на Болтышку ночь тратить нельзя. Ночь  нужна,  чтобы
овладеть Каменским лесом. Об этом и комбриг  твердил.  Весь  вопрос  в
том, что за противник обороняется на  рубеже  Ивангород,  Болтышка,  -
ответил  Кривопиша.  -  Боем  бы  прощупать,  да   нельзя.   Командира
разведроты комбриг  предупредил,  чтобы  работал  бесшумно  и  не  дал
фашистам догадаться о выходе бригады на каменское направление".
   Офицеры умолкли на несколько минут. Потом капитан Суворов  негромко
сказал: "А ведь это та самая Каменка, товарищ гвардии  полковник,  где
начиналась история русского революционного движения. Здесь,  по  сути,
был центр тайного Южного общества декабристов. В  Каменке  у  Давыдова
бывали Пестель,  Орлов,  Волконский,  Муравьев-Апостол.  Здесь  Пушкин
стихи свои читал! Да  и  Болтышка,  о  которой  вы  говорили,  -  тоже
небезызвестна. В ней жил герой Отечественной войны  двенадцатого  года
генерал Раевский. С его  семьей  Александр  Сергеевич  был  по-особому
дружен. В Болтышке он  не  раз  бывал  гостем  Раевских.  -  Помолчав,
капитан добавил: - На войне чаще всего не до истории. А  все  же  надо
нам напомнить  бойцам,  какие  святые  места  освобождаем".  "Надо!  -
отозвался Михайленко. - Вот вы мне напомнили, и я  уже  иначе  к  этой
Каменке отношусь".
   Задолго до рассвета бригада  вошла  в  лес  Нерубайка.  Авангард  в
боевом порядке расположился на северной и западной опушках леса. Здесь
уже несколько дней находилась пехота 53-й  армии.  Командир  авангарда
старший  лейтенант  Ильиных  обосновался  рядом  с   КНП   стрелкового
батальона. Комбат охотно объяснил обстановку, сообщил, что днем хорошо
видны Ивангород  и  Болтышка,  а  в  пространстве  между  ними  синеет
Каменский лес. На рассвете полковник Михайленко приказал мне  отыскать
комбрига и сообщить ему о местонахождении авангарда. Для  поездки  дал
свой газик.
   Задачу я выполнил довольно  быстро.  У  машины  комбрига  стоял  на
страже "Иван Семеныч".  Улыбнувшись  мне  как  старому  знакомому,  он
предупреждающе стукнул в дверь и сказал,  чтобы  я  входил.  Борисенко
брился. "Ты, голубчик, извини,  -  заговорил  он,  -  что  я  в  таком
затрапезном  виде  принимаю  тебя.  Ей-ей,  времени  так   мало,   что
приходится службу и быт совмещать. Поэтому докладывай,  не  смущайся".
Выслушав, он задал несколько вопросов, потом сказал, что через полчаса
поедет с  командирами  частей  к  Ильиных  на  рекогносцировку  и  мне
предстоит  быть  проводником.  "А  пока  есть  время,  получи   теплое
обмундирование. Да попроси Ивана Семеныча помочь тебе. Насчет этого он
дока..."
   "Иван  Семеныч"  действительно  знал  толк  в  вещевой  службе.   Я
моментально получил добротную ватную куртку и шаро