мократической партии. Необходимо, чтобы
наши  требования - национализация шахт, фабрик и заводов, раздел земли между
беднейшими  крестьянами  -  нашли  дорогу к сердцу каждого рабочего, каждого
докера, каждого батрака.
     Пусть народ на выборах выразит свою волю.
     Мы не побоимся выслушать эту волю, потому что мы - партия народа.
     Я верю - большинство пойдет за нами.
     Если  народ  нашей  страны даст нам власть, я верю - мы сумеем удержать
ее.
     (Из  речи Орландо Либеро на заседании ЦК Демократической партии Оливии.
Цитадель.)"

     "...Обсудив  различные  предложения (см. протоколы прений), Центральный
Комитет постановляет:
     утвердить  кандидатом  в  президенты от Демократической партии товарища
Орландо Либеро.
                                                                  Цитадель".

     Генерал  Четопиндо  задернул  шторой окно, за которым сияло и плавилось
щедрое  оливийское  солнце, затем подошел к телефону и набрал номер министра
внутренних дел.
     Едва обменявшись приветствиями, Четопиндо перешел к делу.
     - Полиция час назад арестовала в Санта-Рите некоего Гульельмо Новака.
     - За что?
     - Пьяный дебош в ресторане.
     - И что же?
     - Освободи его.
     Министр промямлил что-то насчет законности.
     - Какая   там   законность,   -   возмутился  Четопиндо,  -  история-то
выеденного  яйца  не  стоит...  Ну  ладно,  затребуй  дело, я подожду, потом
перезвони мне.
     Генерал  в  сердцах  бросил  трубку на аппарат и вышел из-за стола. Чем
объяснить  строптивость  министра?  Он ему и в больших услугах не отказывал.
Видимо,   предвыборная   лихорадка   вносит   во  все  взаимоотношения  свои
коррективы.
     Четопиндо   почти  успел  докурить  очередную  сигару,  когда  зазвонил
телефон.
     - Я  ознакомился  с  досье Гульельмо Новака, - приглушенно прозвучало в
трубке.
     - Ну?
     - Дело совсем не так просто, как кажется.
     "Докопался, сволочь", - мелькнуло у Четопиндо.
     - Этот человек - видный деятель левого движения, - продолжал министр.
     - Знаю.
     - Знаешь  -  и  просишь  за  него?  -  удивился  министр.  - Я прочитал
донесения моих сотрудников...
     - Ты  слишком  доверяешь  своим  филерам,  - перебил Четопиндо. - А они
рады   нагородить   что   угодно,   чтобы   подзаработать.  Их-то  никто  не
контролирует.
     - Генерал  Четопиндо  в  роли  противника института осведомительства? -
удивился министр. - Ну и ну! Клянусь богом, такое не часто услышишь.
     Генерал и сам понял, что его немного занесло.
     Этот  разговор  с министром все больше его раздражал. Не мог же генерал
сказать,  что  Новак  нужен  ему... для революционной агитации в Королевской
впадине и других "горячих точках" Оливии!
     - Комитет настоятельно просит.
     - Нет, Артуро, - вздохнул министр.
     - Ты меня обижаешь. А Четопиндо не из тех, кто забывает обиды.
     - Хорошо.  Сделаем  так,  -  предложил министр. - Я переправлю Новака к
тебе. В конце концов, у нас родственные организации.
     - Когда ты пришлешь его?
     - Да хоть сейчас.
     - Ладно. Я высылаю машину.


     Гульельмо   долго  вели  по  коридорам,  лестницам,  переходам  старого
здания, где размещалось министерство внутренних дел.
     - Куда мы идем? - спросил он у конвоира.
     Молоденький  конвоир пожал плечами. На лице его было написано смущение.
Он однажды слышал пламенную речь Гульельмо Новака.
     Это  было,  когда  их роту послали на усмирение шахтеров. Лишенные прав
люди,  работавшие  в  бесчеловечных  условиях, требовали прибавки заработной
платы  и элементарной техники безопасности. Запали в сердце слова Гульельмо,
обращенные  к  ним,  солдатам.  Он  говорил,  что солдаты - братья шахтеров,
рабочих,   крестьян,   что   они   должны   повернуть   свои   штыки  против
угнетателей...  Поймать  Гульельмо  тогда  не  удалось  -  он выскользнул из
заградительной цепи, словно дьявол...
     Теперь  конвоир  молча  вел  Гульельмо  Новака  на  допрос.  Ему  очень
хотелось   ответить   Гульельмо   и  кое-что  спросить,  но  за  разговор  с
заключенным могло здорово нагореть.
     Гульельмо  втолкнули  в  машину,  охранники  устроились  по  бокам, как
положено.
     - К  Четопиндо!  - уловил он предельно обостренным слухом тихо отданную
команду.
     Итак,  его переправляют в Комитет общественного спокойствия. Ясно, этот
перевод ничего хорошего не сулит.
     Через  некоторое  время  он  понял, что везут его в ведомство Четопиндо
вовсе не кратчайшим путем.
     Машина  на  хорошей  скорости  миновала  центр  и вырвалась на окраину.
Здесь  не  было  оживления главных улиц, не было богатых магазинов, вечерней
толпы,   блестящих  витрин,  зазывной  рекламы.  Однообразные  домишки,  где
ютилась городская беднота, глядели на мир божий подслеповатыми оконцами.
     Его  хотят, наверно, без лишнего шума прикончить где-нибудь на пустыре,
подальше  от  лишних  глаз.  Если  бы только увидеть перед смертью Роситу...
Хотя бы на одну минуту...
     - Ты не заснул, парень? - толкнул его в бок конвоир.
     Гульельмо  посмотрел  вперед.  На лобовое стекло машины упало несколько
капель  дождя.  Они  ехали  по  широкой, деревенского вида улице, идущей под
уклон.
     Улица  была  пустынна.  Ни  машин,  ни пешеходов. Длинные вечерние тени
пересекали дорогу.
     В  конце  улица  упиралась  в  мост,  переброшенный через реку. Ветхий,
потемневший  от  времени,  он,  казалось,  готов был вот-вот рухнуть. Машина
въехала на него и остановилась.
     Один из конвоиров спросил у шофера:
     - Что случилось?
     Тот повернулся:
     - Что-то с мотором.
     - Давай поживей чини свой примус.
     Шофер  вышел,  хлопнул  дверцей.  Приподняв  капот, принялся копаться в
моторе.
     Один из конвоиров зевнул.
     - Искупаться бы...
     - Холодно, - возразил второй.
     - Скоро ты? - спросил первый конвоир, приоткрыв дверцу.
     Шофер озабоченно покачал головой.
     Конвоир,   сидевший   слева  от  Гульельмо,  вышел  из  машины,  сделал
несколько  шагов,  разминая  затекшие ноги. Дверцу он за собой не захлопнул.
Деревянный мост поскрипывал под его ногами.
     Дождь  то  припускал,  то  снова прекращался, словно не знал, как быть.
Разбухшая река торопливо несла под мостом мутные воды.
     Конвоир,   насвистывая,   подошел  к  перилам,  облокотился.  Кобура  с
пистолетом повисла, покачиваясь, над водой.
     Гульельмо прикинул расстояние до перил.
     Шофер выпрямился, вытер руки паклей и снова сунул голову под капот.
     В  тот  же  миг  Гульельмо изо всей силы двинул сидящего рядом конвоира
ребром  ладони  по  горлу.  Конвоир  словно  ждал удара - он успел выставить
локоть.  Тем  не  менее  удар  достиг  цели  -  голова  конвоира мотнулась и
безвольно  откинулась  на  спинку  сиденья.  Гульельмо  выскочил из машины и
бросился  в противоположную от второго конвоира сторону. Казалось, что доски
под ногами сумасшедше грохочут.
     Послышался крик:
     - Стой!
     Гульельмо,  не  оборачиваясь, подскочил к перилам и занес ногу. Рядом в
старое  дерево  перил  впилось  несколько  пуль,  расщепивших  обшивку. Одна
отскочившая  щепка  вонзилась  в  щеку,  но  боли Гульельмо не почувствовал.
Странная вещь - он и звуков выстрелов не слышал.
     Впрочем, все это он осознал потом.
     Гульельмо  перемахнул  через перила и тяжело плюхнулся в реку. Холодная
вода обожгла тело.
     Он   плыл,   стараясь   как   можно   реже   высовывать  голову.  Рядом
выплескивались  фонтанчики от пуль. "Неважный стрелок", - подумал он. Одежда
стала  тяжелой  и  тянула  ко  дну.  Он  выбрасывал  руки медленно, стараясь
экономить  силы.  Обернувшись,  увидел,  что  отплыл  от моста на порядочное
расстояние. Ему помогло течение.
     Преодолевая   мучительный   кашель,  с  трудом  выбрался  на  берег  и,
обессилевший, долго лежал в камышах.
     Выстрелы прекратились.
     Когда  Гульельмо  пришел  в  себя,  стояла  глубокая  ночь. Он выкрутил
мокрую  одежду,  сделал  несколько резких движений, пытаясь согреться. Затем
двинулся  вдоль берега прочь от Санта-Риты. Каждый шаг отдавался мучительным
колотьем в боку.
     Сквозь  небо,  затянутое тучами, не проглядывала ни одна звезда. Вода в
реке была черная как деготь.
     Рот  наполнился  солоноватой  жидкостью.  Он  лег  на спину, чтобы хоть
немного  унять  горловое  кровотечение.  Гульельмо  понимал,  что дни его, а
возможно и часы, сочтены.
     Время,  которое  ему  отмерено,  он  обязан  посвятить  самому важному,
самому  главному  в  жизни.  Не  для  того  ускользнул  он  из лап полиции и
Четопиндо,  чтобы  подохнуть  здесь,  в  этих камышах. Он должен любой ценой
добраться  до  Королевской  впадины  и  поднять  докеров на всеобщую стачку.
Сразу  же,  немедленно!  К  черту осторожность! К черту выжидание! Главное -
начать, докеров поддержит вся Оливия.
     Впереди  смутно  забелела  узкая  полоса.  Гульельмо догадался, что это
дорога.  Издали  брызнули  два  луча.  Машина  быстро  приближалась. Это был
старый работяга-грузовик. Лучи превратились в колышущиеся желтые снопы.
     Гульельмо поднял руку...


     Несмотря  на  позднее  время, Четопиндо медлил покидать стены Комитета.
Секретаря он давно отпустил, остался только дежурный да охрана у входа.
     Похаживая по кабинету, генерал то и дело смотрел на часы.
     Для  других  нынешняя акция показалась бы, возможно, мелочью, однако он
понимал, что мелочей в политике не бывает.
     В кабинет вошли двое конвоиров и шофер.
     - Ну? - спросил генерал.
     - Задание   выполнено,  шеф,  -  доложил  старший  конвоир.  Голос  его
прозвучал сипло.
     Четопиндо окинул его цепким взглядом.
     - А что это у тебя с горлом?
     Конвоир, осторожно потрогав пальцем горло, произнес:
     - Этот тип помял немного.
     - Он-то ведь весь спектакль воспринял всерьез, - добавил шофер.
     - Где это произошло? - спросил Четопиндо.
     Старший  подошел к карте Санта-Риты и указал на крестик, два часа назад
собственноручно нанесенный генералом:
     - Здесь,  на мосту, где договорились, шеф, - сказал он и повторил слова
Четопиндо:
     - На воде следы не остаются.
     - Хорошо... А то еще полиция сдуру ринется по следу.
     - Полиции  я  там  не заметил, - сказал второй конвоир, преданно поедая
глазами генерала.
     - Вас никто не видел на мосту? - продолжал расспрашивать генерал.
     Старший покачал головой.
     - Глухое  место,  -  сказал он. - А движение на это время перекрыли - я
договорился,  как  условились,  с  дорожным  управлением. Они направили весь
поток машин в объезд, по другому мосту.
     - Молодцы, - похвалил генерал.
     Трое   переглянулись   -   это   слово   в   устах   Четопиндо   сулило
вознаграждение.   И   действительно,   генерал   вытащил  из  сейфа  заранее
приготовленные тоненькие пачечки кредиток.


x x x

     О  прискорбном  происшествии  на  мосту  министр  внутренних  дел узнал
только  на  следующий  день,  когда  шансы поймать беглеца для полиции стали
весьма проблематичными.
     Возмущенный, он позвонил Четопиндо.
     - Главная  вина  падает на тебя, - ледяным тоном отпарировал Четопиндо.
-  Ты  передал  мне арестованного на незаконном основании, тем самым нарушил
закон:  согласно  нашей конституции, в случае каждого apeста полиция обязана
провести дознание, и лишь затем...
     - Я  помню  эту  статью  конституции,  Артуро,  -  примирительно сказал
министр.  -  А  вообще-то  весь  разговор  действительно не стоит выеденного
яйца. Этот Гульельмо Новак - мелкая сошка...
     - Раньше  ты  говорил о нем иначе, - заметил Четопиндо. - Ну, да ладно.
Я не злопамятен.
     - Посоветуй, что теперь делать?
     - Это  другой  разговор.  Для  разумных людей не существует безвыходных
ситуаций.  Я  думаю,  самое лучшее, если ты задним числом оформишь дознание,
по  которому  Гульельмо  Новак  признан  невиновным  и  на  основании  этого
освобожден из-под стражи.
     - А твои люди не проговорятся, Артуро?
     - Могила! - успокоил его Четопиндо.
     Бывает   так,  что  механизм,  который  прежде  работал  хорошо,  вдруг
начинает  разлаживаться.  И  никакой  мастер  не может определить, в чем тут
дело. Вот так исподволь начали разлаживаться отношения Орландо с дочерью.
     Внешне  все  оставалось  по-прежнему.  Росита  готовила  ему, убирала в
доме,  охотно выполняла поручения отца, благо после закрытия фабрики времени
у нее стало хоть отбавляй.
     Он  не  хотел быть навязчивым, не задавал Росите лишних вопросов, был с
ней,  как  всегда,  ровен  и  доброжелателен.  Но в душе Орландо страдал. Он
считал,  что у Роситы не должно быть тайн от него. Ведь они столько лет жили
вдвоем:  жена  умерла  рано,  он  больше не женился, опасаясь, что с мачехой
девочке будет хуже.
     Не  было  случая,  чтобы между ним и дочерью возник конфликт, чтобы они
не поняли друг друга.
     А тут...
     Это  началось  несколько  месяцев  назад,  после исчезновения Гарсиа. В
Росите  что-то  надломилось,  она  стала  замкнутой, избегала общения даже с
самыми своими близкими приятелями - Рамиро и Люсией.
     А потом начались эти таинственные поездки в Санта-Риту.
     Сначала  он  думал,  что  частые  поездки  Роситы  в  город  связаны  с
каким-нибудь  новым  знакомством,  но  позже  отбросил эту мысль. Нет, после
встречи  с  человеком,  который тебе симпатичен, не возвращаешься с потухшим
взглядом и скорбной складкой у губ.
     Надо  бы  вникнуть,  потолковать по душам, но Орландо никак не решался,
да и занят был сверх головы.
     Он  принадлежал  к  тем людям, которые ничего не умеют делать вполсилы.
"Ты  -  лампочка,  которая не может гореть вполнакала", - сказал ему однажды
Рамирес.  И  это  была  правда.  Орландо вгрызался в дело с такой яростью, с
такой страстью, что не мог не зажечь энтузиазмом друзей.
     Теперь,  с  приближением  всеобщих  выборов  в стране, Либеро был занят
днем  и ночью. Разработанный им и его ближайшими сподвижниками план требовал
величайшего  напряжения  сил  от  каждого,  и  в  первую голову - от Орландо
Либеро.   Партия  вела  свою  линию,  используя  трения  в  парламенте,  его
неспособность  прийти  к  единому  мнению.  Свободы,  дарованные оливийскому
народу  конституцией,  носили  своеобразный характер. Рамиро Рамирес в одной
из песен метко охарактеризовал их как "полицейские свободы".


     ...Росита  вернулась  домой  за  полночь.  Отца  не  было. Она медленно
обошла  комнату,  словно  попала  сюда впервые, подошла к раковине и бросила
взгляд  на небольшое зеркальце. Волосы ее были растрепаны, щеки горели как в
лихорадке.
     Она  села  к  столу,  уронив  лицо  в  ладони.  Хорошо  бы переодеться,
вымыться,  но  не  было  сил заставить себя все это проделать. Перед глазами
все  время  стоял  прокуренный  ресторанный  зал, глаза Гульельмо, его рука,
занесенная  для удара. Что будет теперь с Гульельмо? И во всем виновата она,
только  она.  Как  помочь  ему?  Правда,  Карло  обещал  ей это сделать. Но,
во-первых,  Комитет общественного спокойствия не очень-то дружит с полицией.
Во-вторых,  и  самому  Карло  порядочно  досталось  от Гульельмо. В-третьих,
Роситу многое настораживал в Карло.
     Будь  дома  отец,  она  бы  посоветовалась с ним, все бы рассказала. Он
такой сильный, спокойный.
     Росита  пошла  на  кухню, выпила кружку холодной воды и, не раздеваясь,
легла в постель. Сон не шел.
     Под  самое  утро,  когда  небо  за  окошком  начало синеть, она встала,
зажгла  керосиновую  лампу,  в аптечке, которая осталась от матери, отыскала
таблетку снотворного. Приняв ее, залезла в постель, ожидая сна.
     ...Очнулась совершенно разбитая. В голове стучали молоточки.
     Над Роситой склонился отец.
     - Что с тобой? - спросил он.
     - Уснула...
     - Ты кричала во сне. Я насилу добудился тебя.
     - А что я кричала? - спросила она.
     - Что-то  вроде "огонь на щеке"... Упоминала какого-то Карло... А потом
Гарсиа. - Он положил руку на ее пылающий лоб. - Ты не заболела, дочка?
     - Нет.
     - Еще ты упоминала Гульельмо. - Голос Орландо дрогнул.
     Росита  глянула  на отца и, словно в детстве, ожидая чего-то страшного,
зажмурила глаза.
     - Он умер.
     - Как - умер?! Когда это случилось?
     - Несколько  часов  назад.  Он  появился  в Королевской впадине прошлой
ночью.   Окровавленный,  в  разорванном  платье.  Вокруг  собрались  докеры,
работавшие  в  ночной  смене.  Меня  там  в  это  время  не было - я ходил в
цитадель.  Гульельмо  обратился  к рабочим с речью. Говорят, это была лучшая
его  речь.  Он  призвал  докеров  к всеобщей стачке. И убедил их... Сейчас в
порт  стягиваются  правительственные  войска.  -  Орландо тяжело вздохнул. -
Одевайся, мы должны уйти.
     Умер Гульельмо... Теперь она ничего уже не сможет ему объяснить.
     Росита  быстро оделась, и они вышли из дому. По пути Росита заглянула в
почтовый ящик, прибитый прямо к забору. Ящик был пуст.


x x x

     Стачка  в  порту  с самого начала приобрела характер острого конфликта;
власти  предлагали  очистить  порт,  докеры  отвечали отказом, пока не будут
удовлетворены их требования.
     Начались вооруженные столкновения.
     На  помощь  полиции  было  привлечено  ведомство  Четопиндо.  Позабыв о
прежних   распрях,   агенты  Комитета  общественного  спокойствия  вместе  с
полицейскими прочесывали Королевскую впадину.
     Четопиндо  был  доволен - события теперь развивались именно так, как он
хотел.
     Демократическая  партия  была объявлена вне закона. Поддержка бастующих
докеров  в  других  районах  страны  носила  стихийный,  мало организованный
характер, и подавлять эти вспышки властям не составляло труда.
     На помощь полиции бросили войска.
     Несмотря  на  отчаянное  сопротивление,  докеров  теснили.  На  стороне
властей  были  порядок, хорошее вооружение и, наконец, численный перевес, на
стороне  стачечников  - лишь революционный энтузиазм, который, увы, не может
заменить винтовок и пулеметов.
     Бомбы   со  слезоточивым  газом  и  прочие  боеприпасы,  приготовленные
группой  Ильерасагуа  по заданию Четопиндо, Миллер благополучно переправил в
Санта-Риту.  Ящики  с  боеприпасами  сложили в подвале Комитета - помещении,
вызвавшем у Миллера отнюдь не радужные воспоминания.
     Под   давлением   превосходящих  сил  стачечники  покинули  Королевскую
впадину  и  укрылись в цитадели. Ночью докеры сумели прорвать кольцо, и все,
кто  был  в  порту,  включая женщин и детей, которые в первые же часы стачки
прибежали  в  Королевскую  впадину,  -  все  скрылись  за  толстыми  стенами
старинной испанской крепости.
     Взять  крепость  штурмом  не удалось, тогда полицейские и военные части
приступили к осаде.
     По  агентурным  сведениям,  в  крепости находился и сам Орландо Либеро,
это  подогревало энтузиазм осаждающих: лидер партии, объявленной вне закона,
неплохой трофей.
     - Нужно,  чтобы  и  мышь  не  выскочила  из  крепости, - сказал министр
внутренних дел на экстренном правительственном совещании.
     Президент изрек:
     - Окружить крепость мало, нужно ее взять.
     - У нас есть пушки, - подал голос министр вооруженных сил Оливии.
     - Они  слишком  громко  стреляют,  -  поморщился  президент.  -  Нам не
следует устраивать грохот на весь континент.
     - Цитадель  может  сокрушить генерал Голод, - сказал министр внутренних
дел.
     - Этот  генерал слишком медлителен, - возразил президент. - Мы не можем
ждать.
     Разгорелись дебаты.
     Подавить  цитадель  следовало  быстро  и  без лишнего шума, сделать это
было непросто. Совещание зашло в тупик.
     На четвертом часу, когда все выдохлись, поднялся генерал Четопиндо:
     - Я  берусь  взять  цитадель.  -  И, выждав эффектную паузу, пояснил: -
Взять крепость мне поможет генерал... Икс.
     - Что-то  не  слышал  я  о  таком  генерале,  -  пожал  плечами министр
внутренних дел.
     - Не