Честно  говоря,  этот  вопрос больше всего мучил
Миллера.  Кроме того, его беспокоило, что сумка, с таким трудом доставленная
сюда, неожиданно перекочевала к Четопиндо.
     - Большинство  автострад  в  Германии  построил  Гитлер, когда пришел к
власти, - сказал Миллер.
     Четопиндо улыбнулся.
     - Вот как! А я и не знал, что Адольф Гитлер - дорожный инженер.
     - Гитлер   велел   строить   автострады,  чтобы  дать  работу  немецким
безработным, - невозмутимо пояснил Миллер.
     Четопиндо  вышвырнул  окурок  в  открытое  окно машины. Солнце начинало
припекать, в окно вливалась тугая струя нагретого воздуха.
     - Уроки  истории  следует запоминать и извлекать из них пользу. Гитлера
погубили  не  союзники, - сказал генерал. - Гитлера погубили вы, его солдаты
и  помощники.  Что  же  касается  дороги,  по которой мы едем, то ее целиком
построили   заключенные.  И  в  пустыне  прокладывали,  и  в  горах  тоннели
пробивали. Так сказать, перевоспитывались трудом, хотя и мерли как мухи.
     Миллер  с  облегчением вздохнул. Похоже, этот Четопиндо свой человек. С
ним можно иметь дело.
     - Трудовое перевоспитание мне знакомо, - сказал Миллер.
     - Вы  были  заключенным? - посмотрел Четопиндо на своего собеседника. -
Странно. Кто бы мог подумать!..
     "Шутник!  - с внезапной неприязнью подумал Миллер. - Попал бы ты ко мне
в  лагерь..."  В  памяти всплыл небольшой плац, выбитый десятками тысяч ног,
ободранное  мертвое  дерево,  на котором за руки подвешивали проштрафившихся
заключенных  -  кого  на пятнадцать минут, кого на тридцать, а кого и на все
четыре   часа.   Наказание  выдерживалось  с  немецкой  пунктуальностью,  по
хронометру  старшего  офицера  охраны. Близ плаца с полной нагрузкой работал
крематорий,  днем  и  ночью выбрасывая в небо черные клубы жирного дыма. Да,
это было суровое время и суровая работа для блага нации.
     - Нет, я не был заключенным. Наоборот, я занимался их перевоспитанием.
     Генерал засмеялся:
     - Вас  трудно  вывести  из  себя,  друг мой. Между прочим, я знаю о вас
гораздо больше, чем вы думаете.
     Миллер   посмотрел   на   худое,  с  хищным  носом,  лицо  Четопиндо  и
непроизвольно  сжал  кулаки.  Врезать  бы  в  этот  подбородок,  да со всего
размаха, чтобы шейные позвонки затрещали!
     - Отчего вы завели руки за спину? - поинтересовался Четопиндо.
     Миллер вздрогнул:
     - Старая привычка.
     Дорога  внезапно  втянулась  в  заросли  кактусов.  Колючие растения то
подступали  к  самому полотну, грозя шагнуть на проезжую часть, то отступали
немного.
     - Я не совсем уловил вашу мысль, генерал, - нарушил паузу Миллер.
     - Относительно мескалина?
     - Да.
     - Мысль  проста:  наркотик,  конечно,  яд,  но  лучше  разрешить народу
наркотик,  чем  левые  взгляды,  -  отчеканил  Четопиндо. - По крайней мере,
такова  моя  точка зрения. К сожалению, не все в правительстве ее разделяют.
Что  поделаешь!  У нас в верхах засилье гнилых либеральных элементов. Но это
до  поры  до  времени,  друг  мой,  -  добавил  генерал, по-отечески хлопнув
Миллера по плечу.
     Миллер  навострил  уши.  Но  генерал  снова ушел от главного разговора.
Возможно,  он  не хотел вести его при шофере. Шикарная машина, в которой они
мчалось,   обладала  одним  существенным  недостатком:  в  ней  нельзя  было
отделить стеклом кабину шофера, если бы пассажиры пожелали этого.
     - От  удачного  завершения  дела,  которое  мы с вами задумали, Миллер,
зависит многое, - неожиданно заметил Четопиндо.
     "Мы  с  вами  задумали"!  Что  бы  это  значило?  Едва Миллер ступил на
оливийскую   землю,   таможенники  -  или,  черт  их  знает,  кто  были  эти
широкомордые  парни в штатском, - втащили его в приземистое кирпичное здание
и  впихнули  в  маленькую  комнатку с единственным зарешеченным окном. Через
несколько   минут   отворилась  дверь,  и  в  комнату  вошел  этот  человек,
назвавшийся  генералом  Четопиндо.  Он  показался  Миллеру  огромным пестрым
попугаем.  Однако  этот попугай все дни держит его в напряжении... И вот они
мчатся  в  Четопиндо  по  этой  превосходной  автостраде, у Миллера время от
времени  нет-нет  да  и сожмется сердце, как только вспомнит о неведомо куда
уплывших ценностях.
     Генерал вытер лоб белоснежным платочком.
     - Жаль  вашего погибшего шефа, - сказал он, аккуратно складывая платок.
-  Сильный  был человек. Такие люди нужны моей стране, которую рвут на части
эти  подлые  людишки,  которые  называют себя демократическими элементами. У
него  были  железные руки, а главное, железное сердце. - Четопиндо покосился
на затылок шофера и, не докончив фразу, сунул платок в карман.
     В  машине  стало  душно. Миллер расстегнул воротник, но это не принесло
никакого облегчения.
     - О  вашей  поклаже не беспокойтесь, - неожиданно сказал Четопиндо, как
бы  угадав  мысли  Миллера.  - Могу вас заверить, что она в надежных руках и
послужит нужному делу.
     Миллер вздохнул.
     Четопиндо просверлил его долгим взглядом:
     - А  пока  что  и  вы  должны исчезнуть. - И, испытующе выдержав паузу,
добавил:  -  Кто его знает, как повернется дело после войны. У левых длинные
руки.  Если они начнут вылавливать беглецов третьего рейха... Короче говоря,
нужно  хорошенько  позаботиться  о том, чтобы им не помогли ни фотокарточки,
ни оттиски пальцев, взятые из досье некоего Карла Миллера. Не так ли?
     Миллер встревоженно показал глазами на шофера.
     Четопиндо  стал говорить потише, но по тому, как покраснели уши шофера,
Миллер  догадался, что тот слышал последние слова генерала, а значит, и весь
их предыдущий разговор.
     - Напрасно  беспокоитесь,  Миллер,  -  сказал  Четопиндо,  угадав мысли
немца. - Я уверен, что Гарсиа будет молчать!
     Миллеру   очень   не   нравилась   откровенная   болтовня  Четопиндо  в
присутствии третьего лица, но он никак не высказал своего недовольства.
     - Вот  очки  вам  ни  к чему, - сказал внезапно Четопиндо, посмотрев на
Миллера. - Придется от них избавиться. Слишком приметная улика.
     - Я не могу без них, - сказал Миллер.
     - Что у вас со зрением?
     - Близорукость.
     - Лишь  бы  не  политическая,  -  сострил  Четопиндо.  Миллера  уже  не
шокировали эти нелепые потуги на остроумие. - Сколько у вас диоптрий?
     - Минус две.
     - Пустяки.   Выбросим   очки   и   поставим  вам  контактные  линзы,  -
безапелляционно решил генерал.
     Теперь   палящие   лучи  солнца  падали  отвесно,  и  духота  в  машине
становилась нестерпимой.
     Миллер  дышал  открытым ртом, разевая его словно рыба, которую вытащили
из воды. Он не успевал вытирать обильный пот.
     - Мне  Педро  успел рассказать в порту вашу "одиссею", Миллер, - сказал
Четопиндо, вытаскивая новую сигару. - Прямо-таки мир приключений!
     Машина  промчалась  по мосту, переброшенному через могучую реку. Вода в
ней была мутная, желтоватого цвета.
     - Весенний наводок? - спросил Миллер.
     - Осенний, - неожиданно поправил Гарсиа, полуобернувшись к Миллеру.
     - Наш  уважаемый  шофер  прав,  -  сказал  Четопиндо.  -  В  Оливии все
наоборот:  в  Европе  весна  -  у  нас  осень, в Европе лето - у нас зима, в
Германии  -  нацист,  у нас - деятель демократического фронта. Недурно, а? -
Он подмигнул Миллеру и захохотал, довольный собственным остроумием.
     Миллеру,  однако,  было  совсем  не  до  смеха. Он подумал, что генерал
Четопиндо  ведет  себя  как  провокатор,  столь  откровенно разговаривая при
шофере.
     Солнце  между  тем  продолжало усердно согревать мчащуюся машину. "Черт
бы  побрал  эту  духотищу!"  -  выругался  он  про  себя.  Все  вокруг вдруг
показалось ему бесконечно чужим.
     Что  ни  говори, а вне привычной концлагерной обстановки, где, особенно
в   последние  месяцы,  он  пользовался  почти  неограниченной  властью  над
военнопленными  и  упивался  собственной значимостью, Миллер чувствовал себя
потерянным,  все вызывало у него глухое раздражение. А тут еще эта несносная
жар"...
     - Скоро приедем? - спросил Миллер.
     - Минут через сорок пять, - ответил Четопиндо, посмотрев на часы.
     После   того  как  миновали  широкую  реку,  окрестный  ландшафт  резко
изменился.
     С  каждым  километром  заросли  по  обе  стороны дороги становились все
гуще,  и  Миллер подумал, каких невероятных усилий стоило пробить сквозь них
автостраду.
     - Вам,  Карло, нельзя выходить на солнце с непокрытой головой, - сказал
Четопиндо,  покосившись  на Миллера. - Оно прихлопнет вас в два счета. Когда
приедем  на  место, раздобудем для вас у старины Шторна сомбреро. Такое, как
у Гарсиа, - добавил он, кивнув на шофера.
     - Я  читал,  что  в  жарких странах, таких, как ваша, - сказал Карло, -
лучше всего защищает голову от солнца тропический пробковый шлем.
     Четопиндо  улыбнулся  насмешливо,  и  Миллер  понял, что в чем-то попал
впросак.
     - Бьюсь  об  заклад,  что  во  всей  Оливии  вы  не  найдете  ни одного
тропического  шлема,  если  не  считать  краеведческих  музеев, - проговорил
Четопиндо.
     - Почему?
     - Потому  что пробковый шлем стал в нашей стране символом колониального
угнетения,   -   пояснил   генерал.   -  В  пробковых  шлемах  ходили  белые
колонизаторы,  а Оливия изгнала колонизаторов еще в прошлом веке. Так что не
советую  заводить  у  нас  речь  о  тропическом шлеме: вас могут неправильно
понять  со всеми вытекающими отсюда последствиями... Верно я говорю, Гарсиа?
- возвысил голос Четопиндо, перекрывая урчание мощного мотора.
     Шофер улыбнулся:
     - Верно.
     - Когда твоя свадьба, Гарсиа?
     - Через двенадцать дней, - сразу же отозвался шофер.
     - Поздравляю!
     - Спасибо, генерал, - ответил Гарсиа, на мгновение обернувшись.
     - Его  невеста  -  дочь Орландо Либеро, - сказал Четопиндо, обращаясь к
Миллеру.
     - А кто это?
     - Сразу видно, что вы новичок в этой стране.
     Миллер привалился к открытому окну машины, тщетно стараясь освежиться.
     - Эге,  да  вас  совсем  развезло,  голубчик,  -  присвистнув, протянул
Четопиндо.
     - Может, остановимся на минутку? - попросил Миллер. - Мне нехорошо.
     - Сейчас  вам  станет  хорошо,  -  пообещал  Четопиндо,  вытаскивая  из
кармана портсигар.
     Закурив,  генерал  посмотрел  в  осоловелые  глаза  немца  и, улыбаясь,
покрутил ручку и полностью закрыл окно.
     - Ты,  Гарсиа,  привычен, с тобой от малой дозы ничего не случится... -
донеслось как бы издалека до Миллера.
     Машина  быстро  наполнилась ароматным, сладковатым дымом сигары. "Зачем
он  окно  закрыл?  И  так  дышать нечем", - подумал Миллер, но высказать эту
мысль  у  него  уже  не  хватило  сил: голова безвольно откинулась на спинку
сиденья,  странное  онемение  разлилось  по  телу.  То  ли от жары, то ли от
быстрой   езды,  то  ли  от  обилия  новых  впечатлений  его  вдруг  одолела
непреодолимая  сонливость. Засыпая, он подумал о странной вещи: хотя капитан
Педро  курил  дешевые  сигареты,  а  генерал  Четопиндо  - дорогие гаванские
сигары  с  золотым  обрезом  и стилизованной короной, дым от тех и от других
припахивал одинаково.
     Миллер  погрузился  в  забытье,  глубокое  как  пропасть. Ему приснился
необычный сон, причудливый, хаотичный, рваный.
     ...Безлюдный  порт,  безлюдный  город.  Старинная  ратуша, острокрышие,
словно  игрушечные домики. По рельсам мчится грузовой трамвай, только вместо
колес  у  него  ноги  заключенных.  Десятки,  сотни  ног,  в  сбитой  обуви,
кровоточащие.  Они  мелькают,  перебирая  изо  всех  сил,  башмаки  стучат о
булыжник   -   отсюда   грохот...   Миллер  врывается  в  будку  водителя  и
обнаруживает   там   заключенного   француза.   В   тот  же  момент  трамвай
останавливается.  Ноги  заключенных  разом подкашиваются, и вагон опускается
на дорожное полотно: буммм!..
     Они   выскакивают  из  вагона  -  Педро,  его  команда  и  Миллер  -  и
углубляются  в  узкую  извилистую  улочку,  по  пояс  погруженную в молочный
туман. Позади слышен топот. Погоня!
     Миллер,  бегущий  сзади,  оборачивается:  их догоняют ноги заключенных,
вырвавшиеся   из-под  трамвая.  Только  ноги,  лишенные  туловищ.  А  может,
туловища скрыты туманом?..
     С  каждой  секундой  ноги  все  ближе. Миллер хочет крикнуть, но ему не
хватает воздуха. Ноги почти настигают беглеца, они сейчас затопчут его!..
     Единственное  спасение - стать невидимым, исчезнуть, но это невозможно.
В  детстве  -  это  было  еще в Дрездене - отец читал ему старую книжку, где
рассказывалось  о  злоключениях  одного  коммивояжера, который превратился в
насекомое. Если можно было бы последовать его примеру! Но увы!..
     Преследующие  его  ноги вдруг в нерешительности замедлили бег. Педро на
ходу   оборачивается   и   протягивает   ему  руку,  и  в  то  же  мгновение
преследователи,  почти  настигшие  его,  исчезают,  словно  растворившись  в
тумане,   а   вместо   них  появляется  капитан  затонувшего  "Кондора".  Он
отыскивает нужный дом, стучит в дверь.
     - Педро,  бродяга!  Какими судьбами? - восклицает хозяин, который долго
боялся отворить.
     - Есть дело, старик, - отвечает Педро.
     Они  рассаживаются вокруг старинного дубового стола, занимающего добрую
половину комнаты.
     Хозяин  суетится, поглядывая на неожиданных гостей, на столе появляются
несколько жестяных банок с пивом, нехитрая закуска - килька да кусок булки.
     - Все,  что  удалось  раздобыть по карточкам, - бормочет хозяин, словно
оправдываясь.
     - Богато  живешь,  -  замечает  Педро,  вертя  в  руках банку с пестрой
наклейкой. - И пиво по карточкам получаешь?
     - Что  ты! - несмело, вроде бы виновато, улыбается хозяин. - Я поступил
на  пивной  завод.  Теперь  это, наверно, единственное в городе предприятие,
которое работает.
     Он  сыплет  и  сыплет  словами,  частит,  и  Миллер  замечает, что руки
хозяина дрожат.
     - Хорошо, что ты пришел с ребятами, Педро, - продолжает хозяин.
     - А что? - переспрашивает капитан.
     - На  днях  в  порт  должно  прийти  судно за грузом пива. Французское.
Рабочих рук не хватает, грузить ящики некому. Вот я и подумал, что...
     - Я  сам  подумаю,  чем  нам  заняться, - резко перебивает его Педро. -
Скажи-ка лучше, в городе тихо?
     Хозяин пожимает плечами.
     - Ты  же  сам видишь - город словно вымер. А что будет через час - один
господь знает.
     Педро  кивает,  что-то обдумывая. Слава богу, на Миллера не смотрят. Он
с  наслаждением грызет маринованную кильку, потягивает пиво, погружая в него
жесткие усы.
     - Ты с "Кондором", Педро? - спрашивает старик.
     Педро делает неопределенный жест.
     - Оставлять  судно  в  порту опасно, - бормочет хозяин. - Немцы вот-вот
могут вернуться, они начнут искать вас, и след приведет сюда...
     - Не  волнуйся, божья коровка, - хлопает его по плечу Педро, - "Кондор"
уже не отыщет ни один человек в мире.
     - Вы спрятали его?
     - Само собой.
     - В бухте?
     - Дальше,   дружище,  значительно  дальше.  "Кондор"  на  дне  морском.
Отплавался,  бедняга...  -  Педро в нескольких словах рассказывает хозяину о
своих злоключениях, не забыв упомянуть и Миллера.
     - Почему  у вас на улицах пусто? - решился спросить кто-то из матросов.
Миллер впервые услышал его голос.
     - Город  восстал,  -  ответил  хозяин.  - Часть гарнизона мы сбросили в
море, остальные боши удрали.
     - С каких пор ты занимаешься политикой, старина? - усмехается Педро.
     - Это  не  политика, а самозащита, - отвечает хозяин. - Теперь вот ждем
карательную  экспедицию.  Такие дела, будь они неладны... Ты-то что хотел? -
вдруг в упор спрашивает он Педро.
     - Нужно воскресить "Кондор".
     - Воскресить, говоришь?
     - Вот именно.
     - Я не всевышний.
     - Зато  ты  знаешь  в  порту все ходы и выходы. Можешь ты раздобыть мне
посудину, похожую на "Кондор"?
     Хозяин почесал затылок. Все смотрят на него, ожидая ответа.
     - Есть  у  меня  на  примете  один  ботик,  -  произносит он наконец. -
Владельца  я  знаю,  с  ним  можно столковаться. Название на борту сменить -
пара пустяков... Но сам понимаешь, нынче такое время, что...
     - Ты о деньгах, что ли? - перебивает Педро.
     - Какие сейчас деньги...
     - У нас есть золото.
     - Это другое дело! - обрадованно восклицает хозяин.
     - Вот он заплатит за все, - Педро указывает на Миллера.
     Услышав  эту двусмысленную фразу, Миллер вздрогнул и... проснулся от не
слишком  вежливого  толчка  генерала Четопиндо. Да, такого разговора не было
тогда в Нильсене, но он вполне мог быть.
     Сон  казался  Миллеру  реальным до ужаса. И наоборот - мчащуюся машину,
подтянутого  генерала  Четопиндо  и  юного  шофера Гарсиа он воспринимал как
нечто нереальное.
     Четопиндо опустил стекло и выпустил дым из кабины.
     - Держу пари, вы видели сон, Миллер.
     - Видел...
     - Дикий, красочный, гротескный.
     - Откуда вы знаете?
     - Так  всегда  бывает.  Первая  доза  марихуаны  действует  как  первая
любовь, - пояснил генерал и похлопал по портсигару.
     Машина  свернула  с  дороги  и,  подпрыгивая,  ехала  теперь  по  узкой
просеке.  Ветки,  скрежеща, царапали кабину. Они смыкались, образуя закрытый
коридор.  Миллер  с  трудом  приходил в себя. Голова казалась набитой ватой.
Почему-то подумалось, что сверху просека не видна.
     Они  ехали  довольно долго, подминая и ломая молодые побеги кустарника.
Колея поросла травой и была еле заметна. Видно, этой дорогой ездили редко.
     Наконец по сигналу Четопиндо Гарсиа остановил машину.
     Перед  ними  возвышалась  высокая,  ослепительно  белая ограда. Миллер,
сколько ни всматривался, не мог обнаружить в стене никаких признаков ворот.
     Четопиндо  вышел из машины, захлопнул за собой дверцу, сделал несколько
шагов,  разминая  затекшие  ноги.  Несмотря  на  утомительную дорогу, жару и
несколько  выкуренных  в  пути  "сигар  мечты",  генерал  выглядел свежо. "А
может,  благодаря  сигарам?.. Выступает словно цапля, проглотившая лягушку",
-  подумал  Миллер.  Сам  он  чувствовал себя совершенно разбитым, хотя тело
было странно легким, почти невесомым.
     Генерал  подошел  к  стене, выбрал участок, который, на взгляд Миллера,
решительно  ничем не отличался от соседних, и нажал на несколько неприметных
бугорков  в  одному ему ведомой последовательности. Белые створки медленно и
бесшумно  раздвинулись.  Четопиндо  сел  рядом с Гарсиа, и машина въехала на
огороженную  территорию,  после  чего створки сдвинулись сами по себе, столь
же беззвучно.
     Территория,   на   которую   они  попали,  была  обширной  и  почти  не
возделанной.
     Гарсиа осторожно вел машину, руководствуясь указаниями Четопиндо.
     - Запустил  Шторн  свою  усадьбу,  запустил,  -  приговаривал  генерал,
поглядывая  вокруг  хозяйским  глазом.  - Да, впрочем, где ему справиться: у
него ведь только один ассистент, а дел хватает...
     Машина  миновала поляну, сплошь покрытую ковром опавших листьев. Ковер,
шурша, прогибался настолько, что листья достигали бампера.
     - Надо  помочь  Шторну  прибрать  территорию,  -  сказал  Четопиндо.  -
Надеюсь, ты не откажешься, Гарсиа?
     - Когда  же  я  успею?  -  посмотрел  на  него Гарсиа. - Мы ведь сейчас
выезжаем обратно.
     - Я передумал. Заночуем и выедем завтра.
     - Я сказал Росите, что сегодня вечером вернусь...
     - Напрасно. Может быть, ты ей еще сказал, куда собираешься ехать?
     - Нет, этого я ей не говорил.
     - А кому говорил?
     - Никому.
     - Это точно?
     - Точно. Вы же предупредили, что...
     - Хорошо,  хоть  на  это ума хватило, - проворчал Четопиндо. - Да ты не
унывай.  Никуда  не  денется  твоя Росита. Разлука укрепляет любовь, запомни
это... Ну как, поможешь Шторну?
     - Как прикажете, генерал.
     Четопиндо поморщился.
     - Какие  приказы?  Чистка  дорожек и срезка сухих веток, как ты знаешь,
не  входит  в  твои  служебные  обяз