дательный вердикт.
   Джейк начал было покачивать головой.
   - Выслушай меня, прежде чем говорить "нет". Он знает,  что  не  может
гарантировать полного оправдания, но он в состоянии  обеспечить  перевес
голосов - для этого может хватить и одного.  Это  обойдется  в  двадцать
пять тысяч. Понятно, это целая куча денег, но ты и  сам  понимаешь,  что
они у меня есть. Я заплачу их, а ты со временем мне  вернешь.  В  общем,
мне наплевать. Даже если и не вернешь,  я  не  огорчусь.  У  меня  полно
кредитных карточек. Тебе известно, что деньги для меня ничего не значат.
На твоем месте я бы ни минуты не колебался.
   - Ты сошел с ума, Люсьен!
   - Конечно, я сошел с ума. Но и ты недалеко от меня ушел. Этот процесс
выжал тебя. Посмотри, что он с тобой происходит: ни нормального сна,  ни
еды, тебе просто не везет, ты лишился дома. А суеты-то сколько!
   - Но у меня сохранились еще какие-то понятия о нравственности.
   - А у меня никаких. Ни морали, ни нравственности, ни совести.  И  тем
не менее я побеждал, детка.  Я  выигрывал  свои  дела  здесь  чаще,  чем
кто-либо другой, и ты это хорошо знаешь.
   - Не все продается, Люсьен.
   - Я вижу, ты считаешь, что Бакли не продается. Да  он  станет  врать,
изворачиваться,  давать  взятки,  воровать  -  лишь   бы   оказаться   в
победителях!  Уж  его-то  не  волнует  никакая  нравственность,  никакие
правила или мнения. Для него не существует морали. Единственное, что его
заботит, - это  победа.  И  тебе  представляется  блестящая  возможность
побить его тем же оружием. Я бы так и сделал, Джейк.
   - Забудь об этом, Люсьен. Выбрось из головы.
   Они просидели еще час, не произнеся больше ни слова. Один за другим в
ночи гасли огоньки. Сквозь полуночный  мрак  от  машины  доносился  храп
Несбита. Салли принесла последнюю порцию  выпивки  и  пожелала  мужчинам
спокойной ночи.
   - Впереди самое трудное, - проговорил Люсьен.  -  Нужно  ждать,  пока
двенадцать обывателей поставят точку.
   - Идиотская система, а?
   - Идиотская. Но как правило, она срабатывает. В девяноста случаях  из
ста присяжные оказываются правы.
   - Погано у меня на душе. Жду какого-то чуда.
   - Джейк, мальчик мой, чудо случится завтра.
   - Завтра?
   - Да. Рано утром.
   - Ты не мог бы выразиться яснее?
   - Завтра, к полудню, Джейк, здесь соберется  толпа  тысяч  в  десять,
черные будут сновать вокруг здания суда, как муравьи.
   - Десять тысяч! Но почему?
   - Они станут орать: "Свободу  Карлу  Ли!  Свободу  Карлу  Ли!",  -  и
устроят тут настоящий ад, чтобы нагнать на всех страху,  чтобы  запугать
присяжных. Чтобы снести здесь все к чертям. Слетится так  много  черных,
что белые  будут  прятаться  по  щелям.  Губернатору  придется  высылать
дополнительные войска.
   - Откуда тебе это известно?
   - Я сам все это организовал, Джейк.
   - Ты?
   - Слушай, Джейк, в свои лучшие годы я  был  знаком  с  каждым  черным
проповедником на территории пятнадцати округов. Я  ходил  в  их  церкви.
Молился с ними, ходил с ними на демонстрации, пел с ними.  Они  посылали
ко мне клиентов, я же давал им деньги. В северной части штата  Миссисипи
я был единственным белым юристом, выступавшим в защиту их  прав.  Я  вел
больше дел по дискриминации черных, чем десяток контор в Вашингтоне. Все
они  были  моими  людьми.  Так  что  мне  потребовалось  сделать  только
несколько телефонных звонков. Они начнут прибывать с утра, а к  середине
дня черных в центре Клэнтона будет столько, что ты по  улице  пройти  не
сможешь.
   - И откуда же они приедут?
   - Отовсюду. Ты же знаешь, как черные любят марши  и  протесты.  Такой
случай они не упустят. Они его давно ждали.
   - Ты сошел с ума, Люсьен. Мой бедный рехнувшийся друг.
   - Я выиграю, детка.
 
*** 
 
   В гостиничной комнате под  номером  163  Барри  Экер  и  Клайд  Сиско
закончили последнюю партию в карты и готовы были лечь спать.  Выудив  из
кармана несколько монет,  Экер  заявил,  что  хочет  сходить  за  банкой
кока-колы. Сиско ответил, что его жажда не мучит.
   Барри на  цыпочках  прокрался  мимо  спящего  в  коридоре  охранника.
Автомат у них на этаже сломался,  поэтому  Барри  тихо  открыл  дверь  и
поднялся на второй, где рядом с морозильником стоял другой  автомат.  Он
опустил в щель монеты. В руки ему вывалилась банка и упала на пол. Барри
наклонился.
   Из темноты коридора выступили двое. Барри сбили с  ног,  подтащили  в
угол к морозильнику и начали избивать. Человек повыше  поднял  Барри  за
воротник и со  всего  маху  швырнул  его  об  стену.  Второй  остался  у
автомата, поглядывая в концы коридора.
   - Барри Экер! - прорычал высокий сдавленным голосом.
   - Да! Отпустите меня!
   Барри попытался высвободиться,  но  человек,  схватив  его  за  горло
железной  рукой,  прижал  к  стене.  В  другой  руке   блеснуло   лезвие
отточенного охотничьего ножа. Мгновение - и оно оказалось у Барри  перед
глазами. Он замер.
   - Слушай  меня,  -  громким  шепотом  проговорил  мужчина,  -  слушай
внимательно.  Мы  знаем,  что  ты  женат  и  живешь  в  доме   1161   по
Форрест-драйв. Мы знаем, что у тебя трое детишек, знаем, где  они  любят
играть и когда ходят в школу. Жена твоя работает в банке.
   Напряженное тело Экера обмякло.
   - Если этот ниггер выйдет на свободу, ты пожалеешь.  Вся  твоя  семья
пожалеет. Может, у нас на это уйдут годы, но ты очень пожалеешь.
   Швырнув Барри на пол, мужчина схватил его за волосы.
   - Если шепнешь об этом кому-то хоть слово, распрощаешься с  одним  из
своих сыновей. Ясно?
   Незнакомцы исчезли. Барри с трудом удалось восстановить  дыхание.  Он
осторожно растирал шею и затылок. Его окружала темнота.  Ему  никуда  не
хотелось идти.
 
Глава 42 
 
   Еще до рассвета к десяткам, если  не  сотням  маленьких  негритянских
церквей, разбросанных по северным районам штата, начали  тянуться  люди,
неся в руках корзинки с провизией, термосы,  складные  столы  и  стулья,
бутыли с водой, рассаживаясь по  школьным  и  церковным  автобусам.  Они
приветствовали друг друга, взволнованно обмениваясь информацией  о  ходе
суда. В течение нескольких последних недель они  только  и  делали,  что
читали и говорили о Карле Ли. Теперь  настало  время  помочь  действием.
Многие из них были уже совсем пожилыми, однако рядом с ними  можно  было
видеть и целые семьи - с детьми и даже игрушками.  Когда  автобусы  были
полны, люди начинали занимать места в машинах.  Они  распевали  гимны  и
молились. Распоряжавшиеся всем святые отцы подавали команду  выдвигаться
на окутанные предутренней дымкой шоссе. К восходу солнца дороги, которые
вели к округу Форд, оказались забитыми потоками машин.
   Прилегавшие к центральной площади улицы были не в состоянии  вместить
все транспортные средства. Автомобили останавливались  там,  где  можно,
люди выходили.
   Маленький полковник, только что закончив свой завтрак, стоял в центре
разбитого на лужайке лагеря и наблюдал за происходящим. Со всех сторон к
площади направлялись автобусы и машины, многие не переставая  сигналили.
Перегораживавшие  улицы  баррикады  пока  держались.  Полковник   рявкал
команды, гвардейцы сбрасывали с себя остатки сна. Новое  развлечение!  В
половине восьмого полковник связался с Оззи и сообщил ему  о  нашествии.
Шериф, прибывший немедленно, быстро разыскал преподобного Эйджи, который
уверил Оззи в том, что люди собираются с исключительно  мирными  целями.
Нечто вроде сидячей  демонстрации.  Сколько  ожидается  народа?  Тысячи,
ответил Эйджи. Тысячи.
   Прибывавшие устраивались под  величественными  дубами,  слонялись  из
конца в конец площади, уясняя для себя обстановку. На траве  расставляли
столики, стулья, дети возились с игрушками. Все и в самом деле выглядело
абсолютно мирно, только какая-то  группа  принялась  вдруг  скандировать
обычное:  "Свободу  Карлу  Ли!"  Призыв  этот  был  тут   же   подхвачен
остальными. До восьми оставалось еще несколько минут.
   С  раннего  утра  негритянская  радиостанция  в  Мемфисе  взывала   к
единению. Всем чернокожим следовало двигаться  в  Клэнтон,  находившийся
всего  в  часе  езды.  Шоссе  было  запружено  сотнями  машин,  медленно
стекавшихся к югу. Каждый борец  за  гражданские  права,  каждый  черный
политик счел своим долгом присоединиться к маршу протеста.
   Эйджи походил на одержимого. Его можно было видеть то тут, то  там  с
рупором, из которого  неслись  приказы  и  команды.  Он  принимал  вновь
прибывших. Он собирал на инструктаж своих  коллег.  Он  убеждал  Оззи  и
полковника, что все будет в полном порядке.
   Все было в полном порядке до тех пор,  пока  на  площадь  не  ступила
группа куклуксклановцев в своих  одеяниях.  Для  большинства  приехавших
белые балахоны были зрелищем необычным, их появление вызвало среди толпы
бурную реакцию. Чернокожие подступали  все  ближе,  крича  и  размахивая
руками. Во избежание столкновений куклуксклановцев тут же взяли в кольцо
гвардейцы. Лица под островерхими колпаками были бледными и  напуганными.
Вступить в потасовку Клан не решился.
   К половине девятого  все  улицы  города  были  полностью  блокированы
машинами. Фургоны, легковые автомобили, автобусы заняли  каждый  фут  на
стоянках, ими же были забиты тихие до  этого  боковые  улочки.  Со  всех
концов города к площади  устремлялись  тесные  колонны  чернокожих.  Для
транспорта места не оставалось,  проехать  было  невозможно.  Владельцам
магазинов приходилось оставлять свои машины за кварталы от своих  лавок.
В центре военного лагеря ломал руки мэр города, умоляя  Оззи  что-нибудь
сделать. Тысячи чернокожих вокруг  него  что-то  пели  и  кричали.  Оззи
спросил мэра, не хочет ли он, чтобы шериф  приказал  арестовать  каждого
участника шествия.
   Нузу пришлось оставить свою машину на заправочной станции в  полумиле
от городской тюрьмы, и теперь он пешком пробирался по запруженным людьми
улицам к зданию суда. Черные смотрели  на  него  с  любопытством,  но  и
только. Никто и не подозревал, что он столь видный представитель власти.
   Бакли с Масгроувом припарковались на чьей-то  подъездной  дорожке  на
Адамс-стрит. Бормоча проклятия, они  двигались  к  площади.  Ни  один  и
головы не повернул, когда проходил мимо пепелища на  месте  дома  Джейка
Брайгенса,  адвоката.  Прокурор  и  его  помощник  были  слишком  сильно
охвачены негодованием.
   По  Темпл-стрит  на  площадь  каким-то  чудом  пробрался  автобус   с
присяжными.  Стрелки  часов  показывали  уже  двадцать  минут  десятого.
Пассажиры автобуса с недоумением и испугом  смотрели  в  окна  на  массы
людей, заполнивших площадь вокруг здания суда.
   После того как Пейт поднял зал, судья, поздоровавшись  с  публикой  и
присяжными, извинился перед последними  за  причиненные  им  неудобства,
вызванные неожиданным нашествием.  К  сожалению,  он  лишен  возможности
что-либо изменить. Если присяжным нечего  сообщить  ему,  то  они  могут
проследовать в совещательную комнату и продолжить работу над  выработкой
вердикта.
   - Хорошо. Идите и не жалейте усилий. Я жду  вас  перед  перерывом  на
обед.
   Присяжные покинули зал. Карл Ли сидел за  столом  защиты,  окруженный
своими детьми. Публика, в основном  чернокожая,  оставалась  на  местах,
негромко переговариваясь. Джейк направился к себе в офис.
 
*** 
 
   Экер, старший, уселся  за  длинный  пыльный  стол,  и  в  голове  его
мелькнула мысль о сотнях, может,  тысячах  своих  земляков,  которые  на
протяжении последнего столетия сидели за этим самым столом, рассуждая  о
справедливости.  Но  чувство  гордости  за  сопричастность   к   решению
прогремевшего на всю страну дела было полностью вытеснено  из  его  души
страхом. Интересно, подумал он, многим ли его предшественникам угрожали?
Уж кому-то - наверняка, с уверенностью сказал себе Барри.
   Остальные  члены  жюри  наливали  себе  по  чашке  кофе  и  не  спеша
рассаживались вокруг стола. В  Клайде  Сиско  комната,  где  они  сейчас
находились, разбудила приятные воспоминания. Последний  раз,  когда  был
членом жюри присяжных, Клайд неплохо заработал, и теперь он  тешил  себя
мыслью  о  возможном   новом   вознаграждении,   полагающемся   ему   за
справедливый и беспристрастный вердикт. Вот только та сторона  почему-то
не звонит.
   - Как бы вы хотели построить нашу работу? - спросил старший.
   Рита Мэй Планк  сидела  с  убежденно  неприступным  видом.  Это  была
простая, грубая женщина, жившая вместо дома  в  трейлере,  без  мужа,  с
двумя отбившимися от рук сыновьями, которые ненавидели Карла Ли. В груди
ее что-то кипело, и ей не терпелось от этого избавиться.
   - Хочу сказать пару слов, - проинформировала она сидевших.
   - Отлично, - отозвался Экер. - Почему бы вам не начать, миссис Планк,
а за вами выскажется каждый, по очереди.
   - Вчера я сказала "виновен" и при следующем голосовании скажу  то  же
самое. Не понимаю, как кто-то может оправдывать его. Пусть мне хоть один
из вас объяснит, почему мы должны жалеть этого ниггера.
   - Не смейте употреблять это слово! - послышался голос Ванды Уомэк.
   - Если я хочу сказать "ниггер", я говорю "ниггер", и вы тут ничего не
сможете сделать, - ответила ей Рита Мэй Планк.
   - Прошу вас, не нужно так. - Это была Фрэнсис Мак-Гоуэн.
   - Вы оскорбляете меня лично, - заметила Ванда Уомэк.
   - Ниггер, ниггер, ниггер, ниггер! - взорвалась Рита Мэй Планк.
   - Хватит вам, - вмешался Клайд Сиско.
   - Господи, - негромко проговорил  Экер,  -  послушайте,  мисс  Планк,
давайте будем искренними. Каждый из нас пользуется этим словом, хотя  бы
иногда. Я уверен, кое-кто делает это чаще, чем другие. Но для многих оно
звучит оскорбительно, и, я думаю, будет лучше, если во время  обсуждения
мы постараемся  избегать  его.  Нам  хватает  и  других  забот.  Давайте
договоримся не произносить это слово.
   За исключением Риты Мэй Планк все согласно кивнули. Сью Уильямс  тоже
захотелось  высказаться.   Ей   было   около   сорока,   выглядела   она
привлекательной, была со вкусом одета. Работала Сью в управлении  охраны
здоровья.
   - Вчера я не  голосовала.  Воздержалась.  Но  вообще-то  я  испытываю
сочувствие к мистеру Хейли. У меня есть дочь, и если бы ее изнасиловали,
я бы, наверное, сошла  с  ума.  Я  могу  себе  представить,  что  должны
испытывать родители  в  такой  ситуации,  и  мне  кажется,  мы  поступим
несправедливо по отношению к мистеру Хейли, если будем считать,  что  он
действовал обдуманно, по расчету.
   - Вы полагаете, в тот момент он был не в себе? - спросила Реба Беттс,
у которой вчера не было никакого мнения.
   - Этого я не знаю. Но я уверена, он не был самим собой.
   - Значит, вы поверили тому лекаришке, который свидетельствовал в  его
пользу? - задала вопрос Рита Мэй Планк.
   - Да. Он говорил не менее убедительные вещи, чем эксперт обвинения.
   - А мне понравились его сапоги, - вставил Клайд Сиско. Никто даже  не
улыбнулся.
   - Но его же судили. Он изворачивался, пытался это скрыть. Ни  единому
его слову нельзя верить.
   - Он занимался любовью с девчонкой, которой не было  восемнадцати,  -
сказал  Клайд.  -  Если  это  называть  преступлением,  тогда   половину
присутствующих следовало бы отдать под суд.
   И опять шутка ничуть не разрядила атмосферу.  Клайд  решил  на  время
воздержаться от всяких реплик.
   - Но ведь потом они поженились, - напомнила колебавшаяся вчера  Донна
Лу Пек.
   Разговор шел по  кругу:  высказывались  мнения,  задавались  вопросы,
выслушивались ответы. Табуированное слово особенно тщательно  избегалось
теми, кто вчера признал Карла Ли виновным.  Постепенно  позиция  каждого
принимала все более  четкие  очертания.  Похоже  было,  что  большинство
неопределившихся склонны считать Хейли абсолютно  нормальным  человеком,
лишившим жизни двух других. Спланированность его акции, знание  маршрута
и времени передвижения жертв, наличие "М-16" - все это говорило  о  том,
что убийство готовилось. Другое дело, если бы Хейли застал их  на  месте
преступления и покончил с ними там же -  тогда  все  было  бы  ясно.  Но
человека, который в течение шести дней вынашивает  в  себе  план  мести,
никак не назовешь умалишенным.
   Ванда  Уомэк,  Сью  Уильямс  и  Клайд  Сиско  готовы  были  оправдать
обвиняемого, но остальные считали его виновным. Барри Экер хранил полную
невозмутимость.
 
*** 
 
   Эйджи развернул огромное бело-голубое полотнище с  надписью  "Свободу
Карлу Ли!". Позади него,  футах  в  пятнадцати,  собирались  священники,
поджидая, когда люди выстроятся за  ними  в  колонны.  Марш  должен  был
начаться здесь, на Джексон-стрит, прямо напротив входа в здание суда.  В
рупор Эйджи выкрикивал какие-то инструкции. Тысячи людей вставали плечом
к плечу. Стоявшие в первых рядах начали двигаться вперед. Огромная  змея
медленно поползла вниз по Джексон-стрит, свернула на  Кэффи  -  западную
границу площади. Во главе шел преподобный  Олли  Эйджи,  ведя  за  собой
демонстрантов, время от времени подбадривая их призывным кличем "Свободу
Карлу Ли! Свободу Карлу Ли!". Толпа  подхватывала  мощным,  многоголосым
хором. Чем дальше продвигалась  колонна,  тем  больше  вливалось  в  нее
людей, тем грознее звучал призыв.
   Кожей чувствуя разлитое в воздухе напряжение, торговцы закрывали свои
лавочки и возвращались под защиту домашних  стен,  где  начинали  искать
свои страховые полисы, чтобы увериться в том, что в них внесен пункт  об
ущербе, причиненном общественными беспорядками. Зеленая форма гвардейцев
затерялась, растворилась в людском море.  Исходящий  потом  от  волнения
полковник приказал своим людям оцепить здание суда  и  стоять  насмерть.
Когда Олли Эйджи уже сворачивал на Вашингтон-стрит, шериф приблизился  к
крошечной группке куклуксклановцев. Дипломатично и вежливо  он  объяснил
им, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля,  а  значит,
он уже не в состояния гарантировать им личную безопасность.  Он  сказал,
что признает за ними право на свободу собраний, добавил, что  право  это
им уже удалось реализовать, и попросил убраться с площади до  того,  как
случится нечто непредвиденное. Его просьба была беспрекословно и  быстро
выполнена.
   Когда бело-голубое знамя демонстрантов проплывало мимо  здания  суда,
все двенадцать человек прилипли к  окнам.  От  исторгавшегося  из  тысяч
глоток клича с надсадным звуком вибрировали стекла. То и дело  слышалось
рявканье жестяного рупора. Присяжные с изумлением смотрели  на  толпу  -
черную толпу, переполнявшую улицу  и  выплескивавшуюся  за  ее  пределы.
Демонстранты несли в руках самодельные плакаты и флажки  с  единственным
требованием - освободить этого человека.
   - А я и не знала, что у нас в округе столько ниггеров, -  проговорила
Рита Мэй Планк.
   У остальных одиннадцати членов жюри присяжных в  голове  была  та  же
мысль.
 
*** 
 
   Бакли задыхался от  гнева.  Вместе  с  Масгроувом  он  стоял  у  окна
библиотеки на третьем этаже. Поднимавшийся снизу глухой рев  прервал  их
спокойную беседу.
   - Не знал, что в округе Форд столько ниггеров, - заметил Масгроув.
   - А столько и нет. Сюда их согнали, как стадо овец. Хотел бы я  знать
кто.
   - Возможно, Брайгенс.
   - Да, возможно. Уж больно это выгодно для  него  -  устроить  ад  под
окнами совещательной комнаты. Да ведь здесь тысяч пять черномазых.
   - По меньшей мере.
 
*** 
 
   Нуз и мистер Пейт наблюдали за происходящим из окна расположенного на
втором этаже кабинета судьи. Никакого душевного  подъема  его  честь  не
ощущал - он волновался за жюри.
   - Не представляю, как они могут на чем-нибудь сосредоточиться,  когда
под окнами творится такое.
   - А четко все рассчитано, правда, судья?
   - Да уж.
   - Никогда бы не подумал, что у нас в округе столько ниггеров.
 
*** 
 
   Пейту и Джин Гиллеспи понадобилось двадцать  минут,  чтобы  разыскать
прокурора и адвоката и призвать зал к порядку. Когда  все  были  готовы,
свои места в ложе заняли присяжные.  Улыбок  на  лицах  присутствовавши