лучшем случае у него всего один час,  чтобы  попытать  удачи.
Маловато! Единственная его ставка была на то, что если Дани Лонго и  об-
ратится в полицию, то не сразу. История, которую она рассказала ему вче-
ра ночью за столиком, и впрямь какая-то непонятная, если,  конечно,  она
не скрыла чего-то. Ведь когда человеку калечат руку, он поднимает  скан-
дал. Если жандарм говорит тебе, будто видел тебя утром, а это  неправда,
ты с ним не соглашаешься.
   Да и вообще у этой мисс Четыре Глаза много других странностей. Деньги
в сумочке лежат в фирменном конверте для жалованья. Потом это  впечатле-
ние раздвоенности, которое она производит: то живая, самоуверенная и се-
бе на уме, то какая-то испуганная, бичующая себя. Во сне  разговаривала.
Все время бормотала: "Матушка, Матушка", - а потом какой-то обрывок фра-
зы, который его не на шутку встревожил: не то "убит ты",  не  то  "убили
тебя", или "убейте меня", она  произнесла  это  всего  два  раза,  почти
прильнув к его губам, и он не был уверен, что  правильно  расслышал  ее.
Может быть, в полусне она обращалась к нему и сказала: "Любите меня", но
чтото не верится. Нет, в ней определенно чувствуется какой-то надлом.
   Филипп, слегка запыхавшись, сел в машину, вставил ключ в замок  зажи-
гания, почти в ту же секунду нажал на акселератор и рванул с  места.  За
стеной деревьев, оглушенная стрекотом цикад, она наверняка не могла  ус-
лышать шум мотора. Он осторожно развернулся, дважды при  этом  съехав  в
кювет, так как машина была слишком длинная. Подумав о том, что  в  вещах
Дани нет ничего, что могло бы ему пригодиться, а ее это здорово  обреме-
нит и она задержится еще дольше, он вытащил ее чемодан,  раскрыл  его  и
отбросил как можно дальше. Вещи разлетелись по траве вдоль дороги.  Брю-
ки, которые были на ней накануне, образовали какое-то причудливое  бирю-
зовое пятно, и он вдруг почувствовал, что ему неприятно видеть  это.  Он
сказал себе, что сбрендил и даже хуже, но все же вышел из машины, поднял
брюки, скомкал их, чтобы сунуть в чемодан, и вдруг оцепенел: Дани непод-
вижно стояла перед ним, он не слышал, как она подошла. Потом  он  понял,
что это всего-навсего ее белое муслиновое платье, которое,  зацепившись,
повисло на одном из колючих кустов. Чертыхнувшись, он отшвырнул в сторо-
ну брюки, сел за руль и ринулся вперед.
   Часы на щитке показывали половину пятого. Примерно в этот же  час,  в
том же месте и таким же способом он угнал прошлым летом  новенький  "пе-
жо". Тогда он потратил час с четвертью, чтобы добраться до Кассиса,  где
в гараже Толстого Поля, его друга по Мецу, нашел надежное убежище. "Тен-
дерберд" мощнее "пежо", к тому же теперь он не будет блуждать, как  тог-
да. На этом можно выиграть минут пять-десять. Себе он сказал: минут пят-
надцать, чтобы приободриться, хотя понимал, что это чистый самообман.
   Выехав на шоссе, он с радостью отметил, что  на  проселочной  дороге,
где он бросил Дани, навстречу ему не попалось ни  одной  машины.  Южнее,
меньше чем в двух километрах от этой дороги, проходила другая, пошире  и
в лучшем состоянии, и поэтому все предпочитали пользоваться ею. Кто зна-
ет, может быть, мисс Четыре Глаза потеряет даже больше времени,  чем  он
предполагает, пока ей удастся сесть на попутную машину.
   О женщина, владелице "пежо", он никогда ничего больше не  слышал,  не
знал, как она реагировала на это, что его, естественно, радовало,  но  в
то же время и огорчало, так как в противном случае  он  смог  бы  сейчас
внести поправки в свой план. Тем более что здесь риск был больший.  Жен-
щина из "пежо" была замужем за врачом из Арля и, видимо, поставила крест
на своей машине, лишь бы избежать скандала. Филипп встретился  с  нею  в
Роанне, куда она приехала навестить кого-то - он забыл кого  -  в  приют
для престарелых. Это была пухленькая, застенчивая женщина, весьма  неис-
кушенная в любовных делах и до того обалдевшая от первой своей супружес-
кой измены, что купила по дороге - в Тараре, он точно помнит - роскошное
издание "Госпожи Бовари". Одним словом, наивная дуреха. Так вот,  ее  он
не пощадил: раздел донага под деревьями на холме и истерзал так, что  ее
супруг-врач, если он не глуп, должен был догадаться о постигшей его  бе-
де, ударом кулака в живот сбил с ног, прикрыл платьем и уехал. Ее белье,
туфли и сумку, из которой он взял только деньги, он выбросил в  мусорный
ящик в Марселе.
   Сейчас он не испытывал такого страха, как тогда, хотя и не принял по-
добных мер предосторожности. У него не хватило мужества раздеть мисс Че-
тыре Глаза, а тем более ударить ее. После того как он поговорил по теле-
фону с Толстым Полем, он все время убеждал себя, что должен это сделать,
и все-таки не смог. Он презирал женщин, всех женщин за то, что они  жад-
ные, эгоцентричные, мелочные. Да, он ненавидел всех женщин, но  все-таки
те, которые были наделены некоторой простотой, вызывали у  него  меньшее
отвращение. А Дани Лонго даже трижды вызвала у него настоящую  симпатию.
В первый раз, когда при входе в гостиницу сказала: "Ладно, иди, я не бу-
ду тебе в тягость". Потом - когда они стояли перед конторкой и она поло-
жила ему руку на локоть, словно он был ее братом  и  они  находились  во
вражеском мире. И больше всего, когда за столиком он снял с нее очки.  У
нее было такое же беззащитное лицо, как сердце его матери, которая умер-
ла в сорок лет, незамужней, не имея иного утешения, кроме сидевшего у ее
больничной койки незаконнорожденного подонка-сына, который не  сумел  бы
утешить даже паршивую бродячую собаку.
   Надо поскорее забыть Мари Виржини Дани Лонго, он и так был достаточно
щедр с ней. Он подарил ей ее сумочку, чтобы она могла выпутаться из этой
истории, ссору, чтобы впредь не верила басням первого встречного, и один
час времени, чтобы отомстить ему. Что ж, у нее есть шансы на удачу.
   Он стремительно спустился по Северной автостраде, которая шла под ук-
лон до самого Марселя, проехал по внешним бульварам и  помчался  по  ав-
тостраде на Обань. В будний день он выбрал бы на Кассис другой путь, ко-
роче, через перевал Жинест, но в воскресенье, да еще к вечеру, эта доро-
га всегда забита марсельцами, и Филипп решил не рисковать: где гарантии,
что его не задержит вереница ползущих как улитки машин или не  возникнет
пробка из-за какой-нибудь аварии.
   Бесконечные Бедульские виражи среди сосняка. Он  думал  о  незнакомом
ему мужчине, которого до сих пор любит Дани Лонго. Он вспоминал ее в но-
мере гостиницы при свете лампы,  отбрасывавшей  на  потолок  причудливую
звезду, вспомнил, как она лежала на постели в своем белом пуловере,  ко-
торый теперь он забросил в кустарник. И что это значит - продолжать  лю-
бить?
   Хватит, смени пластинку.
   Прошлым летом Толстый Поль дал ему за новый "пежо" сотню  тысячефран-
ковых бумажек. Теперь, по телефону, за "тендерберд" он пообещал  триста,
но - намеками, конечно, - заставил Филиппа поклясться, что тот не  угнал
его просто с улицы или еще откуда-нибудь, и спросил, уверен ли  он,  что
владелица этой машины, как и прошлогодняя дамочка, не заявит о  краже  в
полицию. Мол, он, Поль, не прочь увеличивать  автомобильный  парк  афри-
канских государств, но хочет делать это без риска для себя,  просто  как
любитель. Филипп заметил, что устами Поля говорит само  здравомыслие.  В
Па-де-Бель-Фий, когда он свернул на Кассис, на "тендерберд" явно обрати-
ли внимание жандармы, но не остановили его. Было пять часов двадцать ми-
нут. У него появилась надежда, что четырнадцатого он сядет на теплоход с
деньгами в кармане, не заработав судимости, и в каюте первого класса бу-
дет развлекаться с какойнибудь очередной богатой идиоткой.
   Четверть часа спустя он уже ни на что не надеялся. "Тендерберд" стоял
у моря, неподалеку от пристани, у мыса Канай. Опершись обеими  руками  о
кузов автомобиля, Филипп изо всех сил старался сдержать  рвоту.  В  одну
секунду вся его жизнь превратилась в кошмар, и он стоял один под палящим
солнцем, изнемогая от ярости и страха. Судимость он заработал, это  точ-
но. Угон машины, да еще мокрое дело. Она собрала свои разбросанные вещи.
Тщательно уложила их в черный чемодан. Она не пошла по пустынной дороге,
по которой они приехали сюда, а снова взобралась на холм, расстелила  на
плоском камне, где они сидели, бумажный мешок  из-под  новых  босоножек,
разорвав его пополам, и губной помадой крупными буквами вывела  дрожащей
правой рукой: "Сегодня в 10 вечера у дома 10 по  улице  Канебьер".  Все,
что она знала о Марселе, - это название одной улицы, да еще то, что  жи-
тели этого города лгуны, как, впрочем, и  повсюду.  Она  придавила  свое
послание большим камнем, хотя великолепно понимала,  что  оно  абсолютно
бессмысленно. Но не следует ничем пренебрегать: ведь не  исключена  воз-
можность, что этот молодчик вернется сюда после ее ухода.
   Минут через пять, спустившись с холма с другой стороны, она вышла  на
дорогу, которую раньше заметила сверху сквозь деревья.  На  этой  дороге
движение было оживленное. Первая же машина - кроваво-красная, не то "ре-
но", не то "симка - остановилась. В ней сидели мужчина и женщина,  сзади
в полотняной колыбельке сладко спал грудной ребенок. Дани села  рядом  с
младенцем, положив чемодан на колени.
   Ее довезли до небольшого кафе у поворота на шоссе, ведущее к Марселю.
Благодаря своих попутчиков, она заставила себя улыбнуться.  В  кафе  она
выпила стакан минеральной воды у стойки, потом показала  официанту  счет
из ресторана под Балансом, где они обедали с Филиппом, и попросила  сое-
динить ее по телефону с этим рестораном.
   Будки не было, и ей пришлось разговаривать при  посетителях,  которые
даже притихли, прислушиваясь к ее словам. К  телефону  подошла,  видимо,
сама хозяйка. Да, она помнит даму в белом костюме и молодого человека  с
нею. Да, она помнит, что к концу обеда молодой человек вышел  позвонить.
Он вызвал Кассис, департамент Буш-дю-Рон, но бумажка, на которой был за-
писан номер телефона, где-то затерялась. Она очень сожалеет.
   Повесив  трубку,  Дани  попросила   список   телефонов   департамента
Буш-дю-Рон. В Кассисе не было абонента под фамилией Филантери.  Но  Дани
была совершенно уверена, что сегодня утром, когда она, мучаясь угрызени-
ями совести, рылась в  бумажнике  Филиппа,  она  прочла  название  "Кас-
сис-сюр-Мер". Кроме того, что это было напечатано, а не написано от  ру-
ки, она больше ничего не помнила. Ей пришло  было  в  голову  посмотреть
весь список абонентов, но потом она решила не терять зря времени.
   Она спросила официанта, не едет ли кто-нибудь из посетителей  в  Мар-
сель. Мужчина без пиджака, со светлыми усами предложил ей место в  своем
"пежо" и всю дорогу перечислял знакомые ему парижские бистро: он  провел
в столице три месяца, проходил там военную службу. В  Марселе,  в  этом,
должно быть, приветливом городе, где приятно жить, но где она пока виде-
ла только грязные предместья, он высадил ее на большой  залитой  солнцем
площади, сказав, что площадь называется Рон-Пуэн-дю-Прадо.  За  площадью
начинался парк, от нее же в разные стороны расходились длинные  обсажен-
ные деревьями улицы. Он объяснил ей, что здесь она сможет сесть в  авто-
бус, идущий в Кассис. Когда он уехал, Дани на автобусной остановке  про-
читала вывешенное на столбе расписание и увидела, что ей предстоит ждать
полчаса. Она перешла площадь, неся чемодан и сумочку в  правой  руке,  и
села в такси. Шофер, огромный краснолицый мужчина в  кепи,  посочувство-
вал: "Бедняжка, вам это дорого станет", - но, поняв, что она не располо-
жена к разговорам, включил мотор.
   За одним из поворотов извилистой дороги, ведущей на перевал Жинест  -
название она прочла, когда они поднялись на самый верх, - она впервые  в
жизни увидела Средиземное море. Голубое, как на открытках, переливающее-
ся, раскинувшееся до самого горизонта, который был чуть бледнее его, оно
оказалось еще прекраснее, чем она ожидала. Дани заставила себя  смотреть
в другую сторону.
   В Кассис, небольшой  приморский  городок,  они  приехали  в  половине
седьмого, через два часа с небольшим после поцелуя Иуды, полученного  ею
на холме над Беррским прудом. По обе стороны длинной улицы  по  тротуару
густой толпой двигались люди - босиком и в шортах или  купальных  костю-
мах. Такой толчеи не бывает даже в Париже около "Галери Лафайет".  Шофер
сказал: "Бедняжка, здесь и в будни не  протолкнешься,  а  в  воскресенье
просто сумасшедший дом".
   Дани попросила остановиться у пристани, неподалеку  от  разукрашенных
разноцветными флажками лодок и яхт. Расплатившись за проезд,  она  вышла
на шоссе, поставила чемодан у ног, да так и застыла, ничего не соображая
от солнца и гама, но краснолицый шофер в кепи,  разводя  руками,  сказал
певучим голосом:
   - Да вы не огорчайтесь, дорогая, все устроится, это уж закон.
   Он еще не успел договорить, как Дани, оглядев то, что, верно, и явля-
лось центром Кассиса, сразу же увидела знакомое белое пятно  "тендербер-
да" и в душе ее все перевернулось. Он стоял метрах в двухстах от нее,  у
пляжа, среди других машин, но Дани узнала бы его среди тысячи ему подоб-
ных, хотя бы уже по тому, как при взгляде на него забилось сердце. У нее
так сжало горло, что она не могла  дышать,  ее  охватило  восхитительное
чувство, своего рода благодарность ко всему: к Кассису, к морю, к  солн-
цу, к толстому шоферу такси и к себе самой за то, что она не пролила  ни
слезинки и приехала прямо туда, куда следовало.
   Ничего не видя вокруг, она шагала к своей Стремительной птице.  Уста-
лость как рукой сняло, и она, словно в замедленной съемке, тихо  продви-
галась сквозь толщу пустоты. Машина стояла с  опущенным  верхом,  Филипп
Филантери так и не поднял его. Судя по всему, он оставил машину не из-за
поломки. Дани положила чемодан на заднее сиденье и  наконец  внимательно
осмотрелась. Перед ней раскинулась широкая эспланада,  которая  тянулась
от пристани вдоль пляжа. Она смотрела, как люди купаются в пенистых вол-
нах. Она слышала их смех и крики. А сам городок  притулился  у  подножья
огромной скалы, остроконечная вершина которой нависала над морем.
   В замке зажигания ключей не было. Она открыла ящичек: там лежали  все
ключи и документы на машину. Она села за руль и  несколько  минут  мучи-
тельно размышляла, пытаясь понять ход мыслей этого парня из Меца. У него
не было денег, но он оставил ей сумочку. Угнал машину, но бросил ее  че-
рез  какие-то  пятьдесятшестьдесят  километров.  Нет,  она  отказывается
что-либо понимать. Возможно, в его поступках и есть какой-то  смысл,  но
ее это больше не интересует. Может, он в своем полотняном костюме и чер-
ном галстуке сейчас где-то здесь, в Кассисе, может, он еще вернется,  но
это тоже ее больше не интересует. Внезапно напряжение спало, словно мяг-
ко отошла какая-то пружина в ее груди, и она вдруг увидела себя  как  бы
со стороны, такой, какой она была здесь, вдали от дома: воровка,  угнав-
шая машину, одинокая дура с неподвижной рукой в лубке. Дани заплакала.
   - Хочешь сыграть в карты? - услышала она чей-то голос.
   Она была в темных очках, и маленький мальчик, стоявший у дверцы маши-
ны, показался ей особенно загорелым. Ему было  лет  пять.  Белокурый,  с
большими черными глазами, очень красивый, в синих эластичных трусиках  в
широкую белую полоску и красной тенниске из эпонжа, он стоял босой, дер-
жа в одной руке ломтик хлеба с маслом, а в  другой  -  маленькую  колоду
карт. Дани вытерла слезы.
   - Как тебя зовут? - спросил мальчик.
   - Дани.
   - Хочешь сыграть в карты?
   - А тебя как зовут?
   - Титу, - ответил он.
   - А где твоя мама? Он неопределенно махнул ручкой, в  которой  держал
бутерброд.
   - Там, на пляже. Можно, я сяду в твою машину?
   Она распахнула дверцу и подвинулась, уступая ему место  у  руля.  Это
был очень серьезный, степенный человечек, отвечавший на вопросы  коротко
и сдержанно. Однако она все же узнала, что у его отца тоже есть  машина,
голубая - и уж она-то с крышей! - что в воде он нашел морского ежа и по-
ложил его в банку. Он рассказал ей правила своей игры. ("Это очень слож-
ная игра".) Каждый получает по три карты,  и  тот,  у  кого  оказывается
больше "картинок", выигрывает. Первую партию они сыграли просто так, без
ставок, и выиграл мальчик.
   - Поняла? - спросил он.
   - Кажется, да.
   - На что играем?
   - А надо обязательно что-то ставить?
   - Без этого неинтересно.
   - А ты что поставишь?
   - Я? - переспросил он. - Ничего. Это ты должна ставить. Хочешь,  пос-
тавь свои очки?
   Тщательно отобрав, он дал Дани три карты: две семерки и одну восьмер-
ку. Себе он взял трех королей. Она сказала, что так,  конечно,  выиграть
легко и теперь сдавать будет она. Однако он все-таки опять выиграл.  Она
сняла свои очки и надела их ему, придерживая  за  дужки,  чтобы  они  не
сползли на нос. Он сказал, что в очках все получается  какое-то  сломан-
ное, ему это не нравится. Она дала мальчику вместо очков пятьдесят  сан-
тимов.
   - А теперь доешь свой бутерброд.
   Он куснул два раза, не сводя с Дани внимательных глаз. Потом спросил:
   - А кто этот мсье у тебя в машине? Она невольно оглянулась на  заднее
сиденье.
   - Здесь же никого нет.
   - Нет, есть. Там, куда кладут чемоданы. Ты же знаешь.
   Она рассмеялась, но сердце у нее дрогнуло.
   - Какой мсье?
   - Который спит.
   - Что ты выдумываешь? Мальчик ответил не  сразу.  Откинув  голову  на
спинку сиденья, он жевал свой бутерброд и  меланхолично  смотрел  вперед
сквозь ветровое стекло. Потом вздохнул и сказал:
   - По-моему, он спит.
 
 
   ОЧКИ
 
   Матушка.
   Однажды вечером, в Рубе, я посмотрела на ее морщинистое  лицо  сквозь
фужер, наполненный эльзасским вином. Мы сидели  в  кафе,  неподалеку  от
вокзала. Слышались гудки паровозов.
   Убейте меня.
   Цюрих, восьмое октября. Скоро восьмое октября наступит уже  четвертый
раз. И снова поезда. И снова комнаты в гостиницах. И много света!
   Как это мы напевали, когда я была маленькая? "Светлы мои волосы, тем-
ны мои глаза, черна моя душа, холоден ствол моего ружья". Господи, что я
несу.
   Со вчерашнего дня я видела столько кипарисов. Прованссплошное кладби-
ще. Покончив счеты со всем, я буду покоиться здесь, вдали от мирской су-
еты.
   Гостиница "Белла Виста", недалеко от Кассиса. На одной из улочек кап-
ля воды упала мне на лицо. Автобусная станция в  Марселе.  Высокие  кре-
постные стены с бойницами в Вильневе. Боже, как я металась, чтобы  найти
только самое себя.
   Стекла моих очков, и без того темные, запотели, и  я,  когда  открыла
багажник, ничего не увидела. Вечернее солнце,  лучи  которого  стелились
вдоль эспланады, светило мне прямо в лицо, и внутри багажника, куда свет
не попадал, было темно, как в пропасти. Чудовищный запах  ударил  мне  в
нос.
   Я вернулась к мальчику по имени Титу, попросила его дать мне мою сум-
ку и переменила очки. Я твердо держалась на ногах, и если у меня и  дро-
жали руки, то самую малость. Я ни о чем не думала. Мой мозг словно пара-
лизовало.
   Я снова открыла багажник. Мужчина был завернут в ковер,  он  лежал  с
подогнутыми коленями, босой. Голова  высовывалась  из  пушистой  красной
ткани ковра, притиснутая к стене багажника в профиль ко мне.  Я  увидела
его открытый глаз, гладкие волосы, поседевшие на виске, почти прозрачную
кожу лица, натянувшуюся на выпирающей скуле. Он казался  лет  сорока,  а
может, и нет - его возраст невозможно было определить. Я тщетно пыталась
не дышать и все равно задыхалась. Забинтованной рукой  я  откинула  угол
ковра, чтобы получше рассмотреть труп. На нем было что-то вроде  халата,
шелковое и светлое, то ли голубое, то ли зеленоватое, с распахнутым сто-
ячим воротником более темного цвета, из-под которого виднелась  мертвен-
но-белая шея. Две ужасные дырки между сосками так  отчетливо  выделялись
на теле, словно были нанесены киркой, а кровь, вытекшая из  ран,  черной
коркой покрыла верхнюю часть тела до са