граненую вазу, что стоит у двери в ванную комнату.  Он  ответил,  что
видит.
   - Если ты немедленно не выйдешь, я разобью ее о твою башку.
   Он спустился и стал ждать мисс Четыре Глаза в ресторане. Она пришла в
тех самых бирюзовых брюках, которые он видел у нее в чемодане. Как и бе-
лый пуловер, они весьма откровенно облегали ее. Она снова была  в  своих
варварских темных очках.
   Есть ему не хотелось. Он смотрел, как она, сидя против него  с  обна-
женными руками, ковыряла ложечкой ледяную дыню, и нарезал  ей  мясо  ма-
ленькими кусочками. Она говорила медленно, и голос у  нее  был  немножко
грустный. Она руководит рекламным агентством, а сейчас едет к друзьям  в
Монте-Карло. Она рассказала ему какую-то путаную историю о  том,  как  в
пути ее повсюду узнавали незнакомые люди и утверждали, будто  видели  ее
накануне. Он заметил, что она не "тыкает" ему больше.
   Когда наконец до него в общих чертах дошел смысл всей  этой  истории,
он расхохотался. И правильно сделал. Он сразу же увидел, что она  благо-
дарна ему за это.
   - Вам тоже кажется это смешным, да?
   - Господи, конечно. Над вами просто подшутили.  Где  этот  ваш  шофер
стянул у вас фиалки?
   - Не доезжая автострады на Оксер.
   - Он наверняка часто ездит по автостраде N 6, и у  него  там  повсюду
знакомые. Он предупредил их по телефону, и они  устроили  спектакль  про
Мальчика-с-пальчик, только шиворот-навыворот.
   - А жандарм? Вы думаете, жандарм тоже может поддаться на  такую  глу-
пость?
   - А если он друг или  родственник  хозяина  станции  техобслуживания?
Разве этого не может быть? А потом,  вы  думаете,  в  жандармы  идут  от
большого ума?
   Она смотрела на свою забинтованную руку. У нее было такое же  выраже-
ние, как тогда в кафе, когда он наблюдал за ней через  стекло.  Ресторан
опустел. Филипп сказал, что шутки  иногда  оборачиваются  неприятностью,
что она, наверное, сильно сопротивлялась тем, на  станции  техобслужива-
ния, когда ее хотели просто напугать, и сама повредила себе руку. Или же
ей стало дурно и она упала на руку.
   - Я никогда в жизни не падала в обморок.
   - Но это совсем не означает, что вы не можете упасть.
   Она кивнула. Он видел, что ей нужно только одно - чтобы ее успокоили.
Было около часа ночи. Если они не перестанут обсуждать эту нелепую исто-
рию, они так никогда не лягут в постель. И он сказал ей: хватит, те, кто
сыграл с нею эту злую шутку, были бы счастливы, если б узнали,  что  она
до сих пор думает об этом.
   - Улыбнитесь-ка лучше, я еще не видел, как вы улыбаетесь.
   Она улыбнулась. Она явно старалась забыть все, что произошло  с  нею,
но даст ли ей забыть это рука, ведь она болит? Рука, пожалуй, может ока-
заться серьезным препятствием. Глядя на маленькие,  квадратные,  ослепи-
тельно белые зубы своей спутницы - два передних  слегка  расходились,  -
Филипп осторожно спросил:
   - А ваши глаза я тоже смогу увидеть? Она кивнула, но улыбка  сошла  с
ее лица. Он протянул руку над столиком и снял с нее очки. Она не  проти-
вилась, сидела не шелохнувшись, даже не  прищурилась,  чтобы  попытаться
его видеть, и глаза ее были непроницаемы,  в  них  отражался  лишь  свет
ламп. Смущенно, и только потому, что он понимал  -  нужно  прервать  это
молчание, он спросил:
   - Как я сейчас выгляжу? Она могла ответить:  расплывчато,  неясно,  в
стиле Пикассо, или, защищаясь: как типичный нахлебник, или  еще  что-ни-
будь в этом роде. Но она сказала:
   - Пожалуйста, поцелуйте меня.
   Он знаком попросил, чтобы она приблизила к нему свое лицо. Она  пови-
новалась. Он нежно поцеловал ее, губы у нее были теплые, неподвижные. Он
надел ей очки. Она смотрела на скатерть. Он спросил ее, все с тем же не-
понятным ему смущением в голосе, сколько в ее номере ваз, которые  можно
разбить. В ответ, словно подтрунивая над самой собой, она лишь  усмехну-
лась и поклялась ему тихим, изменившимся голосом, что  будет  послушной,
"это правда, обещаю вам", потом вдруг подняла на него глаза, и он понял,
что она хочет что-то сказать ему, но слова не идут с ее губ. Она сказала
только, что такие вот цыгане - бретонцы-китайцы родом из Меца в ее  вку-
се.
   В комнате, где свет лампы образовал на потолке большую  звезду,  Дани
дала себя раздеть, обнимая его за шею правой рукой, из-за чего он  никак
не мог снять с нее пуловер, и он с превеликим терпением долго целовал  и
ласкал ее на постели, прежде чем снял его, и еще долго - прежде чем  от-
кинул простыни, и еще долго - прежде чем разделся сам, не выпуская ее из
своих объятий, приподнимая ее то на одной руке, то на другой, и ее свет-
лые волосы касались его щеки. Потом, приникнув к его плечу,  она  что-то
шептала, и он чувствовал ее горячее дыхание, слышал, как бьется ее серд-
це, видел, как смыкаются в блаженстве ее ресницы.
   Позже, когда он спал, положив голову на ее правую руку, она  целовала
его обнаженную спину, узкую и красивую. Потом, стараясь  не  потревожить
его, погасила свет и тоже заснула. Ее не оставляло ощущение,  будто  она
каждый час просыпалась, но, видимо, это было оттого, что она спала, при-
жавшись губами к его плечу и все время чувствовала  его  присутствие.  А
позже, когда было уже светло и в комнату сквозь шторы проникал голубова-
тый свет, она, еще не открыв глаза, почувствовала,  что  он  смотрит  на
нее. Приникнув к ее губам, прижавшись к ней горячим телом, он нежно про-
шептал: "Дани, Дани, тебе хорошо?" Вместо ответа она звонко рассмеялась,
а он, хотя ему очень хотелось выглядеть неутомимым, снова закрыл глаза и
уснул сладким сном.
   Осторожно, чтобы не разбудить его, она выскользнула из  его  объятий,
надела очки с обыкновенными стеклами и, закрыв дверь в  ванную  комнату,
пустила воду тоненькой струйкой. Ее лицо в зеркале показалось ей  чужим,
она с удивлением смотрела на себя. Если не считать небольших кругов  под
глазами, на лице не осталось и следа вчерашней растерянности,  а  солнце
уже успело за день тронуть его загаром. Пройдясь по комнате, она собрала
валявшуюся на ковре одежду. Повесила на вешалку брюки, рубашку  и  серый
пуловер этого - теперь она уже знала его имя  -  Жоржа...  как  там  его
дальше? В одном из карманов она нащупала бумажник, и ей пришла в  голову
омерзительная мысль познакомиться с его содержимым, но  она  без  особых
усилий отказалась от нее. Нельзя же опускаться до уровня  ревнивой  жены
лишь потому, что ты повела себя как женщина легкого поведения.  А  вооб-
ще-то она хотела узнать только одну-единственную вещь.
   Завернувшись в махровое полотенце, она вернулась в  комнату,  склони-
лась к нему, растормошила и спросила, правда ли, что  четырнадцатого  он
уезжает куда-то к черту на рога. Он уверил ее, что это шутка, просто  он
хотел разжалобить ее, дайте ему поспать. Она заставила  его  поклясться,
что он не собирался никуда отплывать. Он  чуть  приподнял  над  подушкой
правую руку: "Клянусь, ты начинаешь всерьез досаждать мне",  -  и  снова
погрузился в сон.
   Она приняла ванну. Тихим голосом заказала по телефону кофе,  взяла  в
дверях у горничной поднос с завтраком и отдала ей погладить свой костюм,
он почти высох. Она выпила две чашки безвкусной бурды,  разглядывая  ле-
жавшего на ее кровати чужого мужчину, который уже стал ей близок. Потом,
не выдержав, заперлась в ванной комнате и изучила содержимое  бумажника.
Он оказался не Жоржем, а Филиппом Филантери, родился в Париже и был  мо-
ложе ее ровно на шесть дней. Ей было приятно узнать, что оба  они  роди-
лись под одним знаком Зодиака, а следовательно, их гороскопы хотя бы  не
будут противоположными, но, когда она увидела билет на теплоход, ее  ох-
ватила паника. Он действительно отплывает четырнадцатого, в  одиннадцать
часов, с пристани Ла Жольетт, только не в Гвинею, а в Каир. Так ей и на-
до, нечего было лезть в бумажник.
   Она приготовила ему ванну и  заказала  плотный  завтрак,  который  он
проглотил с большим аппетитом, прямо в ванне. Дани, завернувшись в  мах-
ровую простыню, сидела на краю ванны, рядом с ним. Он был  спокоен.  Она
смотрела на его мокрые волосы, огромные черные жуликоватые глаза,  неве-
роятно длинные ресницы и крепкие мускулы, ходившие под кожей, и как мог-
ла уговаривала самое себя. Да, у него нет ни гроша, и, встреть он не ее,
а любую другую женщину, все было бы так же. Тогда чего же она хочет? Она
говорила себе: Боже мой, сегодня уже воскресенье, двенадцатое, но он мо-
жет передумать и не уехать, ведь мужчины, как и женщины,  не  ложатся  в
постель, не любя хоть чуть-чуть. Одним словом, всякую чепуху.
   Он попросил по телефону, чтобы принесли его  чемоданчик,  который  он
оставил в своем номере, достал из него немного  помятый  светлый  летний
костюм и надел его, повязав черный галстук. Он сказал, что теперь  носит
только черные галстуки, так как у  него  умерла  мать.  Потом  он  помог
одеться Дани. Он попросил ее остаться в простых очках, но  она  соврала,
что это невозможно, так как они слишком слабые. Он сказал,  что  мог  бы
сам вести машину. Она осталась в простых очках. Когда она была готова  и
стояла уже у двери, он крепко обнял ее и долго гладил, целовал - на  его
губах еще сохранился вкус кофе - и шептал, что он  истомится,  пока  они
снова остановятся в какой-нибудь гостинице.
   Ночью шел дождь, блестящие жемчужные капли лежали на  кузове  Стреми-
тельной птицы. Когда они проезжали Турню, показались первые лучи солнца.
Макон встретил их звоном колоколов - звонили  к  воскресной  мессе.  Она
сказала, что, если он не возражает, она не поедет к своим друзьям в Мон-
те-Карло, а останется с ним до его отплытия. Но он повторил, что  никуда
не уплывает.
   Они откинули верх машины. После Вильфранша, чтобы не ехать через  Ли-
он, он  свернул  на  какую-то  дорогу,  которая  вилась  между  скалами.
Навстречу им попадались почти одни грузовики. Он свободно ориентировался
на этой дороге, видно, ездил по ней не раз.  Подъезжая  к  Тассен-ля-Де-
ми-Люн, она вспомнила о парочке, которую встретила накануне в  придорож-
ном ресторане около Фонтенбло, и в памяти сразу всплыли все ее вчерашние
злоключения. Сейчас они казались ей какой-то фантастикой, но  все  же  в
глубине ее души вновь проснулся страх. Она придвинулась к своему спутни-
ку, на минутку прильнула головой к его плечу, и все прошло.
   О себе он говорил мало, но без конца задавал вопросы ей. Самые щекот-
ливые из них - чья у нее машина и кто ее ждет в Монте-Карло - она  обхо-
дила как могла. Туманно рассказывала о  своем  "рекламном  деле",  точно
описав агентство, в котором работала, только без Каравея. Стремясь пере-
менить тему, она стала вспоминать приют. Он очень  смеялся  каждый  раз,
когда она рассказывала о Матушке. Он нашел старушку забавной, он бы  мог
ее полюбить. Правда, вряд ли он смог бы рассчитывать на  взаимность,  не
так ли? Но Дани возразила: это еще как сказать. Где-то в глубине ее души
Матушка в это время твердила: "Будь я жива, он бы сейчас не выглядел та-
ким красавчиком, уж поверь мне. И наказала бы я его не  за  то,  что  ты
сразу легла с ним в постель, а за то, что он собирается  причинить  тебе
зло. А пока что скажи ему, чтобы не гнал так, иначе вы  оба  отправитесь
на тот свет без покаяния, да еще разобьете чужую машину".
   После Живора они переехали через Рону и оказались на автостраде N  7,
которая  шла  вдоль  реки,  пересекая  празднично  украшенные   городки:
Сен-Рамбер-д'Альбон, Сен-Валлье, Тенл'Эрмитаж. Не доезжая нескольких ки-
лометров до Баланса, они остановились пообедать.
   Солнце уже грело по-южному жарко, вокруг говорили с  южным  акцентом.
Дани изо всех сил старалась не выдать ни жестом,  ни  взглядом  то,  что
вдруг захлестнуло ее. Наверное, вот это и есть счастье.  Они  сидели  за
столиком в саду - именно так сидеть она мечтала вчера, - и она даже наш-
ла в меню спагетти. Он рассказывал ей о таких  местах,  о  которых,  она
призналась в этом, она и не слышала, где они смогут вечером любить  друг
друга, купаться и назавтра снова любить, и так - столько  дней,  сколько
она пожелает. Она заказала себе малину  и  сказала,  что  они  поедут  в
Сент-Мариде-ла-Мер, это, наверное, самое подходящее  место  для  цыгана,
даже если он и не настоящий цыган, а весьма сомнительный.
   Он ушел на несколько минут, чтобы позвонить "одному приятелю".  Когда
он вернулся, она догадалась, что он чем-то  озабочен.  Даже  улыбка  его
стала какой-то иной. Оплачивая счет, она поняла, что он звонил не в  Мец
и не в Париж, это стоило бы гораздо дороже. Неуклюже орудуя  правой  ру-
кой, она не смогла скрыть, что вынимает деньги из фирменного конверта, в
котором выдают жалованье, но он ни о чем не спросил ее, может, и не  за-
метил этого. "Вместо того чтобы рыться в чужом бумажнике, надо было  за-
ранее все предусмотреть и вынуть деньги из конверта",  -  упрекнула  она
себя.
   Они проехали через Баланс, светлый городок с  высокими  платанами,  и
оказались в совершенно новом для нее краю, более солнечном  и,  пожалуй,
более близком ей, чем все, где она бывала до сих пор. Дорога шла над Ро-
ной, обмелевшей, высыхающей между песчаными косами, и после  Монтелимара
и земля, и скалы, и деревья казались грубым детищем солнца.
   Рука у Дани больше не болела, но ей трудно было держать ее  на  плече
Филиппа. Машину он вел быстро и, судя по его лицу, которое ей запомнится
навсегда, о чем-то сосредоточенно думал. Она раскуривала для него  сига-
реты, иногда вынимала их у него изо рта, чтобы сделать несколько затяжек
той же сигаретой, что и он. Она радовалась, когда ему приходилось замед-
лять ход, потому что тогда он поворачивался к ней, целовал  ее  или  же,
как бы ободряя, клал ей на колени руку.
   Оранж. Длинная и прямая дорога, обсаженная платанами,  они  ехали  по
ней, миновав Авиньон. Широкий мост через реку Дюранс, по которому движе-
ние шло в несколько рядов. Расстегнув на груди рубашку, Филипп говорил о
машинах ("феррари"), о лошадях  (Куропатка,  Sea  Bird),  о  кинофильмах
("Лола Монтес", "Жюль и Джим"), но ничего не  рассказывал  о  себе.  Она
продолжала называть его Жоржем. В Салоне они остановились у бара и, пока
им заправляли машину, выпили у стойки по стаканчику. Мокрые волосы у не-
го прилипли ко лбу, у нее тоже. Они рассмеялись,  молча  глядя  друг  на
друга, потому что одновременно вспомнили прошлую ночь.
   Они отмахали еще километров десять или двадцать, но  теперь  он  ехал
медленнее, чаще целовал ее и все нежнее сжимал ее  колени.  Она  поняла,
что это неминуемо, и при мысли, что они будут в машине -  такого  с  нею
еще не случалось, - сердце ее тревожно застучало.
   Но оказалось, намерения у него несколько иные. Он, правда, свернул на
проселочную дорогу, которая вела в Мирамас, но остановил "тендерберд" на
обочине и попросил Дани выйти из машины. Он хорошо знал эти места, что и
без слов было ясно, и тем не менее он сказал ей об этом. Они шли по сос-
новому лесу под оглушительный стрекот цикад и, взобравшись  на  какой-то
холм, увидели вдали Беррский пруд, неподвижная поверхность которого  на-
поминала большое солнечное пятно.
   Мысли в голове Дани путались. Ей было жарко. Стыдно. Страшно. Она са-
ма не понимала, чего боится, но, после того  как  она  покинула  Стреми-
тельную птицу, перед ее мысленным взором стояла какая-то  картина,  тем-
ная, словно передержанная пленка, картина, которую ей никак не удавалось
как следует разглядеть. Это была комната, то ли ее  собственная,  то  ли
та, в которой она была у Каравеев. Во всяком случае,  в  ней  находилась
Анита, не теперешняя, а та, которую она однажды вечером бросила на  про-
извол судьбы - давно-давно, настолько давно, что она уже имела право за-
быть все, что тогда произошло, - Анита,  потерявшая  на  рассвете  душу,
Анита, которую она избила и вышвырнула за порог, которую впервые  видела
плачущей. Неужели цикады никогда не замолкнут?
   Он усадил ее рядом с собой на большой камень,  поросший  сухим  мхом.
Как она и ожидала, и даже подготовила себя к этому, чтобы  не  выглядеть
оскорбленной идиоткой, он расстегнул пуговицы на ее жакете, нежно провел
рукой по ее бюстгальтеру. И все. Потом он спросил ее о  чем-то,  спросил
так тихо, что она не расслышала, но все поняла, и он не  стал  повторять
свой вопрос. Она только не могла взять в толк, зачем ему это знать,  это
было непохоже на него, и почему вдруг его лицо стало чужим, замкнулось и
он избегал ее взгляда. Он хотел узнать, скольким мужчинам она  принадле-
жала до него - он употребил именно это слово.
   Она ответила - одному. Он пожал плечами. Она объяснила, что остальные
не в счет. Он пожал плечами. Она сказала, что были еще двое, но они и  в
самом деле не считаются.
   - Тогда расскажи мне о первом.
   - Я не хочу говорить об этом.
   Правой рукой она попыталась застегнуть пуговицы на своем  жакете,  но
он остановил ее.
   - Когда это было?
   - Давно.
   - Ты его любила? Она понимала, что при подобных обстоятельствах с  ее
стороны будет оплошностью ответить так, но она не могла промолчать,  от-
речься от всего, и сказала:
   - Я и сейчас продолжаю его любить.
   - Он бросил тебя?
   - Никто никого не бросал.
   - Тогда в чем же дело? Почему бы вам не пожениться и не заиметь  кучу
детей?
   - Двоеженство запрещено.
   - Но существует развод.
   - Нет, в том-то и дело, что не существует.
   Она увидела, как в его взгляде промелькнуло что-то  злое.  Машинально
она схватила его за руку больной рукой.
   - Есть еще и другое, - тихо проговорила она. - Дети, он уже обзавелся
ими.
   - Сколько это длилось?
   - Два года.
   - Как его зовут?
   - Не надо, прошу тебя.
   - А его жена, что она за женщина?
   - Очень хорошая. Очень милая. Я никогда ее не видела.
   - Откуда же ты знаешь, что она милая?
   - Знаю.
   - А его ты с тех пор видела?
   - Да, да, да! Два раза! - Она тоже нервничала, все это было так  глу-
по, к тому же она никак не могла застегнуть свой жакет. - Хочешь  знать,
когда точно? Одиннадцатого сентября, два года назад, и семнадцатого  ав-
густа прошлого года. Получил?
   - И все-таки он не бросил из-за тебя жену. Она ведь не уличная девка.
Не потаскушка, которая через два часа после знакомства в Шалоне  ложится
с мужчиной в постель. Получила?
   Это было настолько ужасно, что она даже не почувствовала ту боль, ко-
торую, как считал Филипп, он причинил ей. Ей было больно от другого: она
не могла понять, зачем он вот так все уничтожает, зачем намеренно вызвал
эту нелепую ссору.
   - Ну, скажи же!
   - Что сказать?
   - Что я сволочь! Она ничего не сказала. От жары у нее запотели  очки,
она сняла их и вынула из сумки платок, чтобы протереть. И застыла, с оч-
ками в правой руке, пытаясь ни о чем не думать. Она чувствовала, что  он
смотрит на нее, потом услышала, как он сказал изменившимся голосом:
   - Прости меня. Дани. Я пойду возьму сигареты в машине. Нам нужно нем-
ного успокоиться.
   Он нагнулся к ней, застегнул пуговицы на ее жакете и нежно, как нака-
нуне в ресторане гостиницы, поцеловал ее в губы.
   У нее были такие же теплые, неподвижные губы, такие же  непроницаемые
глаза, как и тогда в ресторане. Он ушел не  оборачиваясь.  Только  когда
деревья скрыли его от Дани, он побежал. Теперь успех дела решала быстро-
та. Дани не сразу удивится его долгому отсутствию. Сначала она  объяснит
это их ссорой. Таким образом, по его расчетам, она заметит  исчезновение
машины не раньше, чем через четверть часа. Кроме того, он  хорошо  знает
эти места, а ей придется потратить минут тридцать-сорок, прежде чем  она
доберется до телефона.
   Если он ошибся и машина действительно принадлежит ей,  она  заявит  о
пропаже в полицию. Тогда он проиграл. Еще минут десять уйдет на то, что-
бы поднять на ноги первых жандармов. Прежде всего известят тех, что  де-
журят на северной автостраде и у въезда в Марсель. Они, конечно, заметят
промчавшийся мимо них "тендерберд", на него нельзя не обратить внимания.
Значит, сцапают его на дороге в Кассис.
   Итак, в