мого горла.
   Я захлопнула крышку багажника, ноги у меня подкосились, и  я  рухнула
на нее. Я помню, что пыталась встать, старалась  перебороть  себя,  даже
ощущала щекой и правой рукой раскаленный солнцем кузов машины. Потом  до
моего сознания дошло, что маленький мальчик Титу стоит рядом, что он на-
пуган, и я хотела сказать ему: "Подожди, подожди,  ничего  страшного  не
случилось", - но не смогла выдавить из себя ни слова.
   Он плакал. Я слышала, как он плачет, и слышала громкий смех, доносив-
шийся издали, с пляжа. Девушки в бикини носились друг за дружкой по эсп-
ланаде. Никто не обращал на нас внимания.
   - Не плачь. Все прошло, смотри.
   Его карты рассыпались по песку. Стараясь удержать рыдания, он  обхва-
тил ручонками мои колени и уткнулся носом мне в юбку. Я нагнулась и, ус-
покаивая, несколько раз поцеловала его в волосики.
   - Видишь, уже все в порядке. Я просто споткнулась, у  меня  соскочила
туфля.
   Из закрытого багажника он едва ли мог чувствовать  запах,  который  у
меня все еще вызывал тошноту. Но на всякий случай я  отвела  мальчика  к
передней дверце. Он потребовал свои карты и монету в пятьдесят сантимов,
которую я ему дала перед этим. Я подобрала их с земли. Когда я снова по-
дошла к нему, он на крыле машины пальцем рисовал какие-то кружочки.  Мне
он объяснил, что это морские ежи.
   Я села на край тротуара, чтобы не наклоняться к нему, притянула его к
себе и спросила, как он смог увидеть, что находится в багажнике. Я гово-
рила очень тихо, ласково и почти шепотом. Наверное, он лучше слышал уда-
ры моего сердца, чем мои слова.
   - Ты ведь не мог сам открыть багажник? Кто его открыл?
   - Другой мсье, - ответил Титу.
   - Какой другой?
   - Другой.
   - Тот, который вел мою машину?
   - Не знаю.
   - И вы вместе смотрели туда?
   - Нет, я был там, за этой машиной.
   Он показал на желтый "дофин", стоявший рядом с "тендербердом".
   - Давно это было?
   - Не знаю.
   - После этого ты ходил к своей маме? Мальчик подумал. Рукой я  стерла
следы слез на его щеках.
   - Да. Два раза.
   - А тот мсье, который открывал багажник, - он не видел, что ты  смот-
ришь?
   - Видел. Он мне сказал: "Убирайся!"
   Я была немного удивлена этим ответом, так как ожидала совершенно дру-
гого, потом вдруг, несмотря на жару, у меня пробежал мороз  по  коже.  Я
поняла, что Филипп в Кассисе, что он следит за нами.
   - Он тебя видел, ты уверен?
   - Он мне сказал: "Убирайся!"
   - Послушай меня. Как выглядел этот мсье? У него был галстук? Волосы у
него черные?
   - У него был черный галстук. И чемодан.
   - Куда он ушел? Мальчик снова задумался. Он по-взрослому пожал плеча-
ми и неопределенно махнул рукой то ли в сторону пристани, то ли городка,
то ли еще куда-то.
   - Идем, тебе пора к маме.
   - А завтра ты придешь сюда?
   - Непременно.
   Я отряхнула юбку и, взяв мальчика за руку, повела его  по  эспланаде.
Он показал мне свою маму, она была самая молоденькая  в  группе  женщин,
лежавших в купальных костюмах на пляже. У  нее  были  светлые  волосы  и
очень загорелая кожа, я слышала, как она смеется со своими приятельница-
ми. Вокруг них валялись журналы и стояли флаконы с  кремом  для  загара.
Увидев сына, она приподнялась на локте и позвала его. Я поцеловала  Титу
и помогла ему спуститься по ступенькам на пляж. Когда он подбежал к  ма-
тери, я ушла. У меня было такое чувство, что мои ноги стали негнущимися,
как у манекенов в витринах магазинов.
   Я не хотела возвращаться  в  машину,  к  этому  человеку  с  пробитой
грудью. Я понимала: единственное разумное, что я  могу  сделать,  -  это
пойти в полицейский участок. И уж во всяком случае  нужно  поскорее  уб-
раться с пляжа. Я рассуждала так: "Если Филипп знает, что маленький Титу
видел в багажнике человека, он, должно быть, обеспокоен  этим  и  сейчас
бродит где-то поблизости, чтобы следить за мальчиком. Возможно,  он  еще
здесь и следит за мной. Ну что ж, тогда я заставлю его выйти из засады".
   И в то же время я понимала всю нелепость своих рассуждении. Ведь если
он, Филипп, засунул труп в машину, которую считал моей, то ему уже  пле-
вать на то, что потом буду рассказывать я. И тем более ему наплевать  на
свидетельские показания пятилетнего ребенка.
   Я шагала по пристани, среди равнодушной толпы, и мое сердце  замирало
каждый раз, когда кто-нибудь случайно толкал меня. Потом  я  бродила  по
пустынным улочкам, откуда солнце давно уже ушло, и мне было  холодно.  В
окнах сушилось белье. Я остановилась, чтобы посмотреть назад, и  на  лоб
мне упала капля воды - я вздрогнула всем телом и чуть не закричала.  Од-
нако сомневаться не приходилось: за мной никто не шел.
   Потом я спросила, как пройти к полицейскому участку. Он находился  на
маленькой площади, обсаженной платанами. Я издали посмотрела на  здание,
на пороге которого стояли два полицейских и курили. Мне казалось, что  я
насквозь пропитана омерзительным, тошнотворным  запахом,  исходившим  от
неизвестного мертвого мужчины, который лежал в "тендерберде". У меня  не
хватило смелости подойти к полицейским. Что я могла им сказать? "Я угна-
ла машину своего хозяина, затем молодой человек, о котором я  ничего  не
знаю, украл ее у меня, а потом я нашла ее здесь с трупом в багажнике.  Я
ничего не могу вам объяснить, но я невиновна". Кто же мне поверит?
   В пиццерии напротив полицейского участка, сидя у окна на втором  эта-
же, я дожидалась темноты. Я надеялась немного прийти в себя,  попытаться
представить, что же могло произойти за те два часа, пока машина  была  у
Филиппа. Скорее всего, случилось что-то непредвиденное, неожиданное, по-
тому что, когда он уходил от меня, его взгляд  не  выражал  ни  малейшей
тревоги. В этом я уверена. Почти уверена. А впрочем, совсем не уверена.
   Я заказала коньяку, но, когда поднесла рюмку к губам, мне стало нехо-
рошо, и я его не выпила.
   Если я сейчас перейду площадь, на которую я смотрю через окно, и вой-
ду в полицейский участок, то  меня  уже  не  выпустят  оттуда  до  конца
следствия, а оно может продлиться много дней или даже недель. Перед гла-
зами у меня одна за другой возникали картины: меня отвозят в марсельскую
тюрьму, меня раздевают, на меня напяливают серый халат, какие носят  на-
ходящиеся в предварительном заключении, мне  мажут  пальцы  правой  руки
чернилами, меня бросают в темную камеру. Начнут  ворошить  мое  прошлое,
выволокут из него на свет всего лишь один мой скверный  поступок,  такой
же, какой наверняка лежит на совести многих женщин, но этого будет  дос-
таточно, чтобы очернить и моих знакомых, и человека, которого я люблю.
   Нет, я туда не пойду.
   Кажется, больше всего сил я потратила на то, чтобы убедить себя,  что
все случившееся со мной - неправда. Или, в крайнем  случае,  что  сейчас
вдруг что-то произойдет и этот кошмар кончится.
   Я вспомнила один вечер в Рубе после сдачи устных экзаменов на  аттес-
тат зрелости. Результаты вывесили очень поздно. Я несколько раз просмот-
рела списки, но своей фамилии не нашла. Я долго бродила  по  улицам,  на
лице моем было написано полное отчаяние, но в душе  я  лелеяла  безумную
надежду: произошла ошибка, справедливость будет восстановлена.  Шел  уже
одиннадцатый час, когда я заявилась к Матушке, в аптеку  ее  брата.  Она
дала мне вволю выплакаться, а потом сказала:  "Пойдем  посмотрим  списки
вместе, я вижу лучше тебя". И вот, в пустынном  дворе  лицея,  в  полной
темноте, мы, зажигая спичку за  спичкой,  принялись  снова  перечитывать
список в поисках моей фамилии, убежденные, что она должна там быть,  что
в конце концов она там обнаружится. И она обнаружилась, даже  с  хорошей
отметкой.
   Именно в тот вечер, в  ресторане  напротив  вокзала,  после  ужина  с
эльзасским вином "в честь такого события", я дала Матушке обещание: ког-
да ее не станет, советоваться с ней как с живой. И я всегда держала  это
обещание, нарушив его только один раз, четыре года назад, во  время  по-
ездки в Цюрих, потому что мне было стыдно и я  бы  опротивела  себе  еще
больше, если б усыпляла себя воспоминаниями о Матушке.
   Сидя у окна в пиццерии, я думала о ней, (Цюрихе, думала о  сыне  того
человека, которого люблю, и, конечно, о малыше Титу, и все это  смешива-
лось в одну кучу, и я видела дочку Аниты, и даже девочку со станции  те-
хобслуживания в Аваллоне-Два-заката. Как же ее зовут, ведь ее отец гово-
рил мне... И я подумала, что все дети, встретившиеся на  моем  пути,  их
взгляды, их игрушки - лысая кукла, колода карт - предвестники чудовищной
кары, которая меня ждет.
   Женщина, что приносила мне коньяк, стала около моего столика.  Навер-
ное, я заметила ее не сразу. Терпеливо, видимо, уже повторяя свои слова,
которые доносились до меня даже не издали, а просто из иного  мира,  она
спросила:
   - Простите, вы мадемуазель Лонго?
   - Да.
   - Вас просят к телефону.
   - Меня?
   - Вы мадемуазель Лонго? Казалось, меня уже ничем не удивить, но,  как
это ни странно, я все же удивилась. Я встала и направилась вслед за жен-
щиной. Только когда мы проходили через зал, я вдруг  увидела  помещение,
где просидела больше часа: скатерти в красную клетку, полным-полно посе-
тителей, запах горячего теста и майорана. Телефонная будка находилась на
первом этаже, рядом с плитой, где готовили пищу, и воздух в ней был гне-
тущий, сухой.
   Его голос показался мне немного другим, но это был он.
   - Ты еще долго будешь так сидеть, Дани? Мне уже осточертело, я сейчас
на все плюну. Дани! Ты меня слышишь?
   - Да.
   - Дани, можно договориться.
   - Ты где?
   - Недалеко.
   - Ты видел меня, когда я вошла сюда?
   - Да.
   - Филипп, пожалуйста, скажи, где ты? Он не ответил. Я слышала в труб-
ке его дыхание. Я поняла, что он боится, тоже боится. Наконец он загово-
рил каким-то свистящим голосом, от которого задребезжала мембрана.
   - Откуда ты знаешь мое имя?
   - Сегодня утром я заглянула в твой бумажник.
   - Зачем?
   - Чтобы знать.
   - Ну и что же ты знаешь? Теперь не ответила я.
   - Дани, послушай, если ты точно выполнишь то, что я  тебе  скажу,  мы
можем где-нибудь встретиться.
   - А если нет?
   - Тогда я немедленно отправляюсь в участок, который ты видишь  напро-
тив. Ты меня слышишь?
   - Слышу. Но не понимаю.
   Снова молчание.
   - Филипп?
   - Не называй меня по имени.
   - Где ты хочешь встретиться?
   - В конце пристани есть дорога, которая ведет в бухту ПорМиу. Если не
знаешь, спроси. Так вот, километрах в двух-трех от этого городка ты уви-
дишь гостиницу "Белла Виста". Там для тебя заказана комната.
   - Для меня?
   - Я звонил туда. Я бы предпочел комнату здесь, в Кассисе, но  нет  ни
одной свободной. Поезжай туда на машине.
   - Я не хочу больше садиться в эту машину.
   - А я хочу, чтобы ты угнала ее отсюда и чтобы тебя видели  в  ней.  В
гостинице переоденешься, снимешь свой костюм. Я позвоню туда через двад-
цать минут, убедиться, что ты уже там. И тогда встретимся.
   - Где?
   - Сначала поезжай туда. И учти, Дани: не пытайся  надуть  меня,  твое
положение гораздо опаснее моего.
   - Ты так думаешь?
   - О да. И не забудь: сними этот костюм, переоденься.
   - Я не буду ничего этого делать.
   - Как хочешь. Значит, я звоню через двадцать минут. А нет,  тем  хуже
для тебя.
   - Но почему бы нам не встретиться здесь сейчас?
   - Ты ведь хочешь, чтобы мы встретились? В таком случае условия ставлю
я, а не ты.
   - И все-таки я ничего не понимаю.
   - Тем лучше.
   Он повесил трубку. Я тоже, дрожащей рукой.
   Было уже совсем темно, когда я села в "тендерберд". За моей спиной по
краям огромной площади светились ярмарочные балаганы. Сквозь звуки венс-
кого вальса из тира доносились выстрелы. Дальше высилась эстрада для ор-
кестра, украшенная к завтрашнему вечеру гирляндами лампочек.
   Я медленно ехала мимо пристани. По  шоссе,  вдоль  которого  тянулись
террасы кафе, вдыхая запах моря и аниса, текла беспечная толпа,  которая
неохотно расступалась передо мной. Я спросила дорогу. За городком  шоссе
круто поднималось, потом проходило вдоль новых домов,  где  на  балконах
ужинали люди, а дальше шло над освещенным луной пустынным пляжем из  бе-
лой гальки.
   Гостиница "Белла Виста" с башнями в мавританском стиле возвышалась на
скалистом мысу, среди пиний и пальм. Здесь было очень многолюдно и очень
светло. Я поставила "тендерберд" у въезда в парк, отдала чемодан  портье
с золотыми галунами, подняла верх машины, заперла на ключ багажник и обе
дверцы.
   Какая-то молодая женщина помогла мне заполнить карточку для приезжих.
Отвечая на вопрос, кто я и откуда приехала, я вспомнила  о  гостинице  в
Шалоне, и перед моими глазами вдруг всплыло лицо Филиппа, обезоруживающе
красивое, и это немного приободрило меня. Нет, решительно, я законченная
психопатка.
   Комната была совсем маленькой, с ванной, облицованной кафелем в  цве-
точек, с новой мебелью, с вентилятором, который лишь  перегонял  горячий
воздух, открытое окно выходило на море. Я бросила взгляд вниз, на  осве-
щенный бассейн, где с громкими криками плескались какие-то  юнцы,  потом
разделась и, стараясь не замочить волосы и забинтованную  руку,  приняла
душ.
   Когда я вытиралась, в комнате зазвонил телефон.
   - Ты готова? - спросил Филипп.
   - Через несколько минут. Что мне надеть? Выбор у меня невелик.
   - Что хочешь, только не костюм.
   - Почему?
   - Меня и так уже достаточно много видели в его  обществе.  Через  час
встречаемся в Марселе.
   - В Марселе? Это нелепо. Почему не здесь?
   - Меня достаточно видели "здесь". К тому же я в Марселе.
   - Я не верю.
   - Веришь или не веришь, но это так. Ты знаешь Марсель?
   - Нет.
   - Черт побери! Дай мне подумать.
   - Филипп, - тихо сказала я ему, - я назначила тебе встречу  запиской,
она на холме, на том месте, где ты бросил меня.
   - Встречу?
   - На случай, если бы ты вернулся. В десять вечера, у дома  номер  де-
сять по улице Канебьер.
   - Ты знаешь, где она находится?
   - Нет, но, наверное, ее нетрудно найти.
   - Ладно. В половине одиннадцатого. Машину оставишь на другой улице, а
сама придешь пешком. Я буду тебя ждать.
   - Погоди, не вешай трубку.
   Но он уже повесил. Я спросила у телефонистки, откуда мне звонили.  Из
Марселя. Поколебавшись, что надеть - брюки, в которых я ходила накануне,
или муслиновое платье, - я надела платье. Я выбрала его потому, что  по-
няла: он не хочет, чтобы я была одета так, как вчера, когда  его  видели
со мной в "тендерберде". Не будь я в  таком  смятении,  предосторожности
этого жулика показались бы мне смешными. Я причесалась  и  взглянула  на
себя в зеркало: никаких сомнений, там я, да-да, я,  все  было  настолько
реально, что я зажмурилась.
   Марсель - самый растянутый, самый непонятный из всех городов, которые
я когда-либо проезжала. Улочки, еще более узкие, чем  парижские,  расхо-
дятся в разные стороны, и, с какой бы стороны ты в них ни  въезжал,  они
все равно никуда не поводят. Я несколько раз останавливалась у тротуара,
чтобы спросить дорогу, и ничего не могла понять из объяснений, кроме то-
го, что я бедняжка. Мне говорили:  "бедная  девушка",  "бедная  мадемуа-
зель", "бедняжка вы, бедняжка". И все время выяснялось, что я еду в про-
тивоположную сторону от улицы Канебьер.
   Наконец, около здания, которое называли Биржей, я обнаружила огромную
стоянку для машин. Я заперла "тендерберд" на ключ и  пошла  прямо,  куда
глаза глядят, и эта первая же улица, по которой я пошла, сразу же приве-
ла меня на другую, очень широкую, - как оказалось, ту самую, что я иска-
ла, да еще почти напротив того места, где было назначено  свидание.  Дом
номер десять находился в нижней части улицы, у Старого порта. На нем ви-
села вывеска агентства путешествий. Рядом был большой ресторан  -  Сент-
ра", на тротуаре толпились люди, по мостовой сновали  голубые  автобусы,
на зданиях горели неоновые рекламы.
   Филиппа не было видно, но я знала, что  он  откуда-нибудь  следит  за
мной. Я подождала его несколько минут, прохаживаясь взад и вперед, расс-
матривала, ничего не видя, выставленную в витрине фотооптику, потом  по-
чувствовала на своем плече его руку. На нем был все тот же светлый  кос-
тюм с черным галстуком. Стоя в снующей толпе, мы  долго  молча  смотрели
друг на друга. Увидев его осунувшееся лицо, я, мне кажется, сразу  поня-
ла, что он никого не убивал и эта история потрясла его  не  меньше,  чем
меня.
   - Где машина? - спросил он.
   - Там, на площади.
   - Он все еще в ней?
   - Где же, по-твоему, ему быть?
   - Дани, кто он?
   - Я должна спросить это у тебя.
   - Не кричи. Пойдем.
   Схватив за локоть, он потащил меня в сторону порта. Мы пересекли ярко
иллюминированную площадь, переходя от одного пешеходного островка к дру-
гому, лавируя между идущими сплошным  потоком  машинами.  Филипп  крепко
держал меня за руку. Мы долго  шли  по  набережной,  которая  называется
Рив-Нев. Ни разу не повернув ко мне головы, он глухим голосом рассказал,
что угнал "тендерберд", чтобы продать его, что до Кассиса ехал без оста-
новок, а в Кассисе, осматривая его, перед тем как передать  одному  вла-
дельцу гаража, открыл багажник и увидел в нем  труп.  Он  испугался,  он
стал следить за маленьким Титу, он не знал, что предпринять.  Он  решил,
что этого человека убила я и теперь воспользуюсь ситуацией,  чтобы  сва-
лить вину на него, Филиппа. Он был уверен, что никогда больше не  встре-
тит меня. Мой приезд окончательно сбил его с толку.
   Мы сидели с ним в конце набережной  в  темноте,  на  куче  изъеденных
морской водой досок. Филипп спросил меня, как я напала на его след, пос-
ле того как он бросил меня у Беррского пруда.
   - Я позвонила в ресторан, где мы обедали.
   - Молодец, не потеряла голову.
   - В Кассисе ты следил за мной? Почему сразу не подошел ко мне?
   - Я не знал, что у тебя на уме. Чья это машина?
   - Моего шефа.
   - Он тебе ее одолжил?
   - Нет, не одолжил. Он даже не знает, что я ее взяла.
   - Хорошенькое дельце! Я видела по его глазам, что ему  еще  о  многом
хочется меня расспросить. Наверное, и в моем взгляде он прочел то же же-
лание. Он по-прежнему держал меня за руку, но нас обоих парализовало не-
доверие. Первым нарушил молчание он.
   - Ты правда не знаешь этого человека?
   - Правда.
   - И не знала, что он в багажнике?
   - Ты сам видел, как я открывала багажник в Кассисе. Похоже было,  что
я знала об этом?
   - Ты могла ломать комедию.
   - Ты тоже можешь ломать комедию. В этом ты, кажется, большой  мастак,
не правда ли? Со вчерашнего вечера только этим и занимаешься.
   - Но ведь кто-то же засунул его туда, и это не я.  Подумай  немножко.
Дани. Когда я тебя встретил, он уже был мертв.
   - Откуда ты знаешь?
   - У меня есть глаза! Он умер по крайней мере двое суток назад.
   - Ты мог засунуть его в багажник и спустя двое суток после того,  как
убил.
   - Когда, например?
   - В Шалоне, вчера вечером.
   - Ну, представь себе на минутку, как бы я мог целый день  шататься  с
трупом по городу? Даже по такому, как Шалон? Хватит фантастики,  вернись
на землю. Кстати, извини, мне неприятно тебе угрожать, но у  меня  полно
свидетелей, которые могут показать, что я делал вчера  и  позавчера.  Не
спорю, я таскался с чемоданом, но попробуй убедить  кого-нибудь,  что  в
нем можно спрятать труп. Не думаю, чтобы тебе это удалось.
   Он встал и зашагал прочь. Я торопливо проговорила:
   - Филипп, умоляю, не бросай меня.
   - Я и не бросаю.
   Повернувшись ко мне спиной, он стоял около разбитой лодки  и  смотрел
на неподвижную черную воду, изрезанную полосами света. Шум от города ка-
зался очень далеким. Наконец он заговорил.
   - Что из себя представляет твой шеф? Убийца с большой дороги? Я пожа-
ла плечами и ничего не ответила. Он обернулся, но  по  его  напряженному
лицу я видела, что он раздражен и нервничает.
   - Черт побери, я же ничего не знаю! - воскликнул он. - Я только  хочу
сказать, что, когда ты угна