тив  на  груди  руки,  на  меня,
укоризненно качая головой, смотрел Стас. Я выругалась с досады и,  сунув
стакан в раковину, принялась вытирать тряпкой стол. Везде свой нос сует!
   Стас тем временем продолжал стоять,  качать  головой  и  разглядывать
меня так, словно играл в игру "Найди семь различий!". Под его взглядом у
меня все валилось из рук, и я разозлилась. Уронив два раза подряд на пол
салфетку, затем  крышку  от  банки,  затем  открывалку,  я  поняла,  что
необходимо взять себя в руки, и с  размаху  запустила  мокрую  тряпку  в
раковину, но промахнулась, она угодила на пол, а Стас едва  не  испустил
дух, так глубоко вздохнул.
   - Не вздыхай, - прошипела я, - в тебя буду кидать - не промахнусь.
   Но тот продолжал свое занятие и тянул:
   - Да!.. До чего дошла, это надо же! Учительница!
   Младших классов! Рассол  с  похмелья  хлещет!  Видели  бы  тебя  твои
ученики!
   Я совсем уже собралась послать Стаса куда  подальше,  но  непривычное
состояние организма сыграло со мной злую шутку, я плюхнулась на табурет,
обхватила руками гудящую голову и заревела. Стас заткнулся, созерцая мое
жалкое состояние, почесал в затылке и молча удалился.
   Я украдкой глянула ему вслед, вытерла слезы, подняла  с  пола  мокрую
тряпку и поставила на  плиту  чайник.  Если  опохмелиться  по  науке  не
удалось, хоть чаю попью. Поминутно хватаясь за голову и охая, я с трудом
одолела чашку чая и два небольших печеньица. Тут на кухне снова появился
Стас, но сил ругаться с ним у меня уже  не  было,  печенье  окончательно
подкосило мои силы,  и  глаза  потихоньку  полезли  на  лоб.  Он  уселся
напротив и поинтересовался:
   - Что, штормит?
   Я хотела огрызнуться, но достойного ответа не нашлось. Неожиданно  он
встал, шагнул ко мне и потянул за плечи:
   - Пойдем!
   - Куда? - жалко вякнула я, послушно вставая. - Я не хочу...
   - Иди, хотелка... - усмехнулся он и, взяв за руку,  потащил  меня  на
улицу.
   - Зачем? - вяло тянула я, имитируя сопротивление.
   Стас вытащил меня  в  сад,  остановился  возле  кустов  крыжовника  и
приказал:
   - Стой здесь!
   Я  послушно  встала,  проявляя,  вопреки   предсмертному   состоянию,
некоторые признаки интереса к непонятному поведению "двоюродного". Через
минуту Стас вернулся, держа в руке стакан с чем-то очень похожим на воду
из ближайшей лужи. Настороженно следя за  его  действиями,  я  собралась
было попятиться, но сзади оказались колючие крыжовенные кусты.
   - Я не буду это, - начала я, но тут Стас меня оборвал:
   - Заткнись...
   Поджав губы, я решила обидеться и стоять насмерть.
   Однако никого уговаривать Стас не собирался. Приблизившись  вплотную,
он вдруг резко ухватил меня свободной рукой за шею,  одновременно  сунув
стакан:
   - Пей залпом!
   - Нет!.. - замотала я головой, но было поздно.
   Не успела я и пикнуть, как Стас  одним  движением,  словно  фокусник,
вылил в меня содержимое стакана.
   Едва не захлебнувшись,  я  попробовала  заорать,  в  результате  чего
оставшаяся   жидкость,   которую   хоть   как-то   удалось    задержать,
беспрепятственно пролилась дальше.
   Питье было отвратительным, теплым и чуть кисловатым.
   Мои внутренности решительно отказались от подобного  соседства,  меня
прошиб холодный пот, ноги завибрировали, и, как подкошенная,  я  рухнула
на колени. Меня  уже  не  могло  остановить  ни  присутствие  Стаса,  ни
врожденное чувство прекрасного. Мучительный спазм согнул  меня  крючком,
но тут я почувствовала, как рядом на колени опустился Стас, одной  рукой
обнимая меня за плечи, а другой заботливо поддерживая мой лоб...
   Не  знаю  точно,  сколько  прошло  времени,  прежде  чем   я   смогла
разогнуться. Одно могу сказать с, уверенностью - мне здорово  полегчало.
Ноги и руки, правда, тряслись, со лба градом катился пот, но все это уже
были мелочи. Так мы и стояли на коленях перед кустами, Стас прижал  меня
к себе, я же, уткнувшись носом в его полосатую футболку, горько сожалела
о том, что последнее время всячески его изводила и вообще вела себя  как
последняя свинья. Я  так  расчувствовалась,  что  решила  поплакать,  но
поскольку это занятие для меня вещь весьма  редкая,  слезы,  видно,  все
кончились, я поскулила-поскулила, да и заткнулась.  "Ладно,  сойдет!"  -
рассудила я, - и так - Вставай, салага! - снисходительно сказал Стас.  -
Пошли домой... - и добавил:
   - Алкоголичка...
   Не в моих принципах спускать кому бы то ни было  подобные  заявления,
но сегодня явно не мой день, я пропустила это мимо ушей  и  задергалась,
пытаясь встать.
   - Ну и ну! - покачал он головой. - Ладно, кончай дергаться! Не умеешь
пить - не берись!
   Я согласно замычала, рассчитывая, что Стас  проявит  человеколюбие  и
поможет мне подняться. Он не только не обманул моих  ожиданий,  но  даже
пошел дальше: нагнулся и взял меня  на  руки.  Хотя  для  него  это  был
невелик подвиг, даже не крякнув, он без всякой натуги отнес меня в дом и
сгрузил на кровать.
   - Надеюсь, - закрывая за собой двери, съязвил Стас, - снять халат  ты
в состоянии сама...
   - Ага, - обрадовалась я и прохрипела вдогонку:
   - Стас, а бабка в городе, что ли?
   - Нет, к Митрофановым пошла...
   Он стал объяснять что-то  о  ведре,  которое  куда-то  понесла  бабка
Степанида, я согласно кивала в такт его словам, а глаза  мои  слипались,
слипались, слипались...
   Раздраженное   громыхание   металлической   посуды   заставило   меня
подскочить  на  кровати,  я  в  недоумении  вытаращилась  на   дверь   и
прислушалась. Очередной удачный бросок не иначе как цинкового корыта  об
стену дал понять, что сражение в самом разгаре, я задумалась. Может, нас
грабят? Через секунду за стеной что-то тонко звякнуло и, соприкоснувшись
с полом, разлетелось в разные стороны десятками осколков. "Пожалуй,  это
банка..." Тут мне  показалось,  что  сквозь  непрекращающийся  грохот  я
различила раздраженный бабкин голос, прислушалась и убедилась,  что  так
оно  и  есть.  Да,  совершенно  определенно  она  находится  в  скверном
расположении духа. Мое предположение тут же подтвердила сама  Степанида,
строго выговаривавшая кому-то:
   - Ишь ты! Скажи на милость!
   После чего снова раздался грохот и вслед за ним более привычный набор
бабкиных выражений, повторить который я не берусь по  причине  природной
скромности и хорошего  воспитания.  Самым  ласковым  из  них  была  рожа
паразитская, однако кого она честила, было непонятно, на личности она не
переходила. Мои догадки разрешил раздавшийся совершенно неожиданно голос
Стаса.
   Разом перекрыв бабкино взвизгивание, он категорично пробасил:
   - Это ее личное дело.
   Это глубокомысленное изречение заставило меня навостриться и вытянуть
шею. Похоже, бабка честит меня.
   А Стас (кто бы мог подумать!) за меня заступается! По совести, это ни
в какие ворота не лезет! Я имею в виду бабку. Я ведь ей даже не  внучка!
Какое ее дело? За проживание исправно плачу, кавалеров не вожу,  на  пол
не мусорю... Хочу - завтра замуж выйду, и баста! В тот же самый момент я
услышала:
   - Вот замуж выйдет, тогда пусть и шляется!
   Ох уж эти мне провинциалы! Такие люди  дремучие,  ужас  просто!  Одни
предрассудки и условности!.. И снова меня насторожил голос Стаса:
   - Это ее личное дело...
   Хоть один нормальный в этом сумасшедшем доме!
   Я глянула на часы: пять. Где тут у нас зеркало? Ладно, если  умыться,
жить можно... Выходить из комнаты не хотелось, для достойной пикировки с
бабкой у меня был явный упадок сил, но  словно  нарочно  мне  смертельно
приспичило в туалет. Помучившись немного и поняв, что обмануть  организм
не удастся, я еще  раз  глянула  в  зеркало  и  вышла  из  комнаты.  Мое
появление на долю секунды прервало страстный бабкин монолог, Стаса,  как
выяснилось,  в  горнице  уже  не   было.   Правду   сказать,   выдержать
разошедшуюся бабку непросто. На полу возле плиты  я  разглядела  остатки
разбитой банки, Степанида коршуном замерла  над  ними  с  веником,  явно
терзаясь оттого, что некому предъявить претензии за нанесенный ущерб.
   Хорошо, что у меня железное алиби... Увидев  меня,  бабка  оживилась,
подбоченилась и поджала  губы.  Я  с  независимым  видом  направилась  к
дверям, этого она уже не снесла, поворачиваясь за мной,  словно  флюгер,
изобличающе ткнула вслед костлявым пальцем:
   - Слава богу. Веры здесь нет! Где это видано?!
   Прикинувшись, что совершенно  не  понимаю,  о  чем  речь,  я  молчком
шмыгнула в дверь. Бабка продолжала буйствовать,  но  вслед  за  мной  не
вышла...
   Посетив известное заведение, я взбодрилась  и  прогулялась  по  саду,
мимоходом сунув нос в окно к Стасу.
   Комната была пуста. Пошарив в  раздумьях  по  клубничным  грядкам,  я
набрала в горсть ягод и заглянула в беседку, потом под летний  навес,  с
некоторым удивлением убедилась,  что  Стас  приступил-таки  к  постройке
бани, однако его самого нигде не  обнаружила.  Наконец  я  добралась  до
сарая.
   - Стас!
   В  глубине  души  я  испытывала  к  "двоюродному"   большое   чувство
признательности, и мне непременно хотелось как-то его выразить. Войдя  в
сарай, я разглядела его любимую "девятку" и лишь затем увидела  половину
Стаса. Вторая его половина лежала под машиной, заднее колесо было  снято
и сама "девятка" поднята домкратом.
   Я легонько пошлепала пальцем  по  пыльному  капоту  и  проникновенным
голосом поинтересовалась:
   - Колесо проколол, да?
   Стас выбрался из-под машины, сел и хмуро спросил:
   - Тебе чего?
   Это было немного грубовато с его стороны,  но  я  не  стала  обращать
внимания, желание сказать Стасу что-нибудь хорошее пересилило.
   - Ничего, - я улыбнулась, - посмотреть... Машину чинишь?
   - Чиню.
   - Сломалась, да?
   - Да.
   - А-а! Понятно. - Он посмотрел косо и усмехнулся. -  А  сам  починить
сможешь?
   - Смогу.
   - А! А что сломалось?
   Стас произнес фразу, в которой я услышала два знакомых слова: "капот"
и  "двигатель",  в  конце  прозвучало  слово  "накрылся",   я   кивнула,
переминаясь с ноги на ногу, Стас моргнул на меня пару раз и опять  залез
под машину. Теплой дружеской беседы, какие частенько случались у  нас  в
прежние времена, очевидно, не получалось.
   Стас на меня злился, мало того, он явно тяготился моим  присутствием.
Решив не сдаваться так просто и попробовать еще  раз,  я  обошла  вокруг
"жигуленка", чертя  по  поверхности  пальцем,  наткнулась  на  несколько
вмятин и  царапин  и,  предположив,  что  это  должно  его  расшевелить,
радостно сообщила:
   - Ой, Стас, смотри, у тебя тут машина помята!
   Некоторое время в сарае царила гробовая тишина,  потом  Стас  сердито
засопел да как рявкнет:
   - Иди, Стаська, отсюда!..
   Я подпрыгнула и выкатилась вон.
   - Подумаешь! - пренебрежительно тянула я, торопливо шлепая к  площади
Восстания. - Обиделся! Просила я его  здесь  оставаться?  Или  они  что,
думают, я без них "Спокойной ночи..." смотрю и  спать  ложусь?  А  бабка
тоже хороша! Нет, пора с этим кончать! Всякая там демократия  хороша  по
телевизору, а когда тебе каждый норовит своим мнением в глаз  тыкнуть  -
это полный беспредел. Стоило за столько верст ехать,  чтобы  на  третьем
десятке получить сладкую парочку из бабки с нянькой!
   Настроенная самым решительным образом, я стремительно приближалась  к
очагу культурного времяпрепровождения  горельчан,  машинально  поправляя
свежеуложенную прическу и поминутно поглядывая на часы.
   Опоздать я  не  боялась,  но  и  приходить  раньше  было  не  в  моих
привычках.  Природная  вредность  требовала  прибыть  к  месту  свидания
тютелька в тютельку, чтобы удостовериться, что и кавалер прибыл точно  к
назначенному сроку.  Минутная  стрелка  замерла  в  строго  вертикальном
положении, когда я, последний раз украдкой глянув в маленькой  карманное
зеркальце,  обогнула  трансформаторную  будку   и   вышла   к   магазину
промтоваров, что был расположен как раз напротив бара "У Лизы".
   К вечеру на площади, или, как это называлось  у  местного  населения,
"на круге", собиралось довольно много народу.  Количество,  естественно,
варьировалось в зависимости от времени года и погодных  условий,  однако
сегодняшняя благодать гарантировала присутствие как минимум двух  третей
способных  самостоятельно  передвигаться  горелкинских  обитателей.   И,
окинув площадь взглядом, я поняла, что так оно  и  есть.  Большая  часть
народу живописно располагалась возле  "Донны  Анны",  "Лиза"  в  большей
степени  привлекала  дачников,  то   есть   горожан,   явно   пытающихся
разнообразить  бесхитростный  деревенский  отдых  элементами   привычной
жизни.
   Не успела я приглядеться к витрине  магазина,  отражающей  толпящийся
возле бара народ, как от  толпы  отделилась  высокая  статная  фигура  и
двинулась в мою сторону.
   Я оглянулась. Глаза против воли стали округляться, и дыхание сбилось.
   Ефим к нашей встрече, безусловно, подготовился.
   Сногсшибательный летний костюм, хотя и не  был  омрачен  присутствием
галстука, сразу поражал воображение качеством пошива и,  насколько  я  в
этом разбираюсь, ценой. Однако  самым  эффектным  дополнением  к  наряду
божественного синеглазого  блондина  был  букет  пурпурных  роз,  причем
раздобытый не иначе как в городе, поскольку в Горелках  подобное  просто
не произрастало.
   Все это великолепие, провожаемое не одним десятком завидующих женских
глаз, размашистым шагом стремительно приближалось  ко  мне,  а  я  вдруг
смешалась и растерялась. Так, мне только еще покраснеть не хватало!
   "Совсем ты одичала, Анастасия, за два  года  на  периферии!  Если  уж
букет голландских роз производит на тебя столь  мощное  впечатление,  то
дальнейшее твое поведение становится настолько непредсказуемым, что..."
   - Привет!
   -  Привет,  -  жалко  вякнула  я,  пряча  глаза  и  тщетно   стараясь
улыбнуться.
   Подозреваю,  что  Ефим  моментально  оценил  произведенное  на   меня
впечатление, потому что довольно заулыбался и протянул мне цветы:"
   - Это тебе!
   Заполучив колючие стебли, я немного очухалась, сделала мах  ресницами
и романтично понюхала ближайший бутон. Он, как и  предполагалось,  почти
ничем не пах, зато привычный ритуал вернул меня к  простейшей  изученной
схеме свидания, и я мурлыкнула:
   - Спасибо...
   Ефим снова расплылся в улыбке и поинтересовался:
   - Ну что, в баре посидим или, может, прогуляемся?
   Нажим, с которым он произнес последнее слово, меня насторожил, глянув
в окаймленные густыми черными ресницами глаза, я  чуть  сморщила  нос  и
доверительно сообщила:
   - Я есть хочу!
   Он понятливо кивнул и предложил мне руку.  Ловко  уцепившись  за  его
локоть, я пристроила поудобнее букет и засеменила рядом.  Поднимаясь  по
лестнице, Ефим склонился и шепнул:
   - Ты производишь на всех мужчин сногсшибательное впечатление!
   Я, как и положено, слегка смутилась, тщетно пытаясь разглядеть из-под
опущенных ресниц штабеля  поклонников,  не  увидев  ничего  интересного,
выступила с ответным комплиментом:
   - А  по-моему,  все  присутствующие  здесь  леди  забыли  собственную
фамилию, тараща на тебя глаза!
   Ефим довольно улыбнулся, а мне пришлось признать, что мой  комплимент
гораздо ближе к истине, Чем его.
   С трудом сдерживая  нестерпимое  желание  скорчить  рожу  и  показать
окружающим язык, я чинно  проследовала  вслед  за  кавалером  к  стойке,
взгромоздилась на высоченный табурет и заглянула в карту  вин.  Букет  я
водрузила  на  стойку,  что  явно  пришлось  не  по  душе  бармену.   Он
затосковал, надувая щеки,  и  принялся  яростно  протирать  бокалы.  Тут
вмешался Ефим.
   - Леня! - ласково позвал он, а я подивилась тому, что  человек  здесь
без году неделя, но уже знает имя бармена.
   - Да, я вас слушаю, - едва не выпал из-за стойки Леня.
   Ефим кивнул на букет, это произвело на  бармена  самое  благоприятное
впечатление, он радостно улыбнулся и пропел:
   - Конечно!
   В  результате  мой  букет  в  мгновение  ока  оказался  в  высоченной
керамической вазе, перед Ефимом возникло виски, а передо мной - мартини.
   - Тебе нравятся цветы?
   Я кивнула.
   - Ты такие раньше видела?
   Сначала я удивилась. Что значит "такие"? Еще раз покосившись на вазу,
я убедилась, что ничего сверхъестественного  там  нет,  и  неопределенно
кивнула головой...
   Красивые розы, конечно... Но они сейчас на каждом углу... Ой, так это
ж в Москве! Здесь-то таких и правда нет.
   Теперь я покосилась на Ефима, раздумывая, на  самом  ли  деле  он  не
признает во мне москвичку или придуривается?  Два  года,  конечно,  свое
дело сделали, и я, вероятно, многое переняла от местного  населения,  но
поверить в то, что неистребимое московское "аканье"  исчезло  бесследно,
не могла.
   - Не-а, - отозвалась я, -  не  видела.  Здесь  все  больше  астры  да
золотые шары...
   Ефим покровительственно кивнул,  как  видно,  гордясь  подвернувшимся
шансом приобщить провинциалку к прекрасному, и добавил:
   - Это розы.
   В любом  случае,  это  уже  было  лишним,  я  поджала  губы  и,  едва
удерживаясь от смеха, кивнула:
   - Это я поняла.
   Боже мой, неужели он и в самом  деле  считает  меня  такой  дремучей?
Приду домой - надо будет еще раз глянуть в зеркало.  Тут  меня  посетила
интересная мысль, и я спросила:
   - А чем ты занимаешься?
   Ефим осторожно коснулся моих пальцев и негромко ответил:
   - Я сижу рядом с самой красивой девушкой на свете...
   Я скромно потупилась. , - А до этого?
   - Вообще?
   - Вообще...
   Состроив физиономию, которая, как я предполагала, делала меня года на
три моложе и выражала наивную любознательность и  непосредственность,  я
улыбнулась и стала ждать ответа. Ефим нежно пожал  мне  пальцы  и  начал
рассказывать о полной безысходности и серых буднях  столичной  жизни.  Я
внимательно его слушала и трясла головой, временами удивляясь про  себя,
в каком же занудном городе умудрилась прожить столько лет, совершенно об
этом  не  догадываясь.  Вполне  возможно,  мое  двухгодичное  отсутствие
повлияло на облик столицы самым отрицательным образом, так, что  я  даже
стала подумывать, не вернуться ли мне обратно,  пока  Москва  вовсе  без
меня не зачахла.
   Жизнь Ефима выглядела абсолютно беспросветной до  той  самой  минуты,
пока, раздевшись на горелкинском пляже, он не поднял глаза и  не  увидел
меня. Я к моменту повествования о пляже уже цвела и пахла, как мимоза  в
парке, застенчиво трепетала ресницами и  смущенно  выводила  пальцем  на
полированной поверхности стойки крючки и загогулины. Интересно, а как он
отреагирует, если я признаюсь, что тоже живу  в  Москве,  отрабатываю  в
местной школе последний год, выпускаю своих  третьеклашек  и  могу  быть
свободной, аки та птица, что, пролетая вчера над нашим  садом,  нагадила
на сохнущую на веревке Стасову футболку?
   Вдруг Ефим перепугается до смерти, узнав, что любовь всей его  жизни,
приняв признания за чистую монету, вцепится  в  него  в  Москве  мертвой
хваткой? Такого надругательства  над  моими  чувствами  я  перенести  не
смогу, поэтому мысль признаться во  всем  Ефиму  прочно  засела  в  моей
голове, и я стала поджидать удобного момента, чтобы  выяснить,  в  конце
концов, не пытается ли это синеглазое  сокровище  всего-навсего  завести
легкую интрижку с провинциальной учительницей начальных классов.
   -  Еще  мартини?  -  поинтересовался  Ефим,   когда   закончил   свое
жизнеописание.
   Я дернула плечом и протянула:
   - Вообще-то я хочу есть...
   - Ах да! -  спохватился  Ефим,  моментально  соскакивая  со  стула  и
помогая мне. - Прости, Настенька, совсем забыл!
   Мы перешли из бара в зал со столиками. Бодро вышагивая в предвкушении
ужина, я  размышляла  о  том,  что  вести  серьезные  разговоры  гораздо
удобнее, сидя на нормальном стуле, а не как курица на насесте на высоком
табурете. Ефим поддерживал меня под локоток, и слава богу,  потому  как,
добравшись до свободного столика, я огляделась и увидела сидящего метрах
в пяти от нас Сему.
   Есть мне с