шила,  что  имею  полное  право  умыться,
все-таки пока я еще в  этом  доме  живу.  Кивнув  в  ответ  старушке,  я
направилась к умывальнику, старательно избегая  встретиться  взглядом  с
бабкой Степанидой. Впрочем, сама  бабка  делала  то  же  самое,  поэтому
особого труда это не составило.
   - Слышь, чего говорю-то, Настасья? - продолжала Киревна, с  интересом
наблюдая за мной. - Не знаешь еще?
   Я не знала, поэтому покачала головой, про себя тихо злясь, потому что
зубы почистить было нечем. Моя любимая  зубная  щетка  лежала  где-то  в
мокрой глине, в проклятом недостроенном коттедже, рядом  с...  Тут  меня
слегка замутило от воспоминаний, но краем уха я неожиданно услышала:
   - ..Да, да, у подружки твоей,  что  учительницей  в  школе  работает!
Полдеревни уж там... Все крыльцо как есть в крови, говорят, и упокойники
есть...
   Когда смысл сказанного дошел до меня, я выпрямилась и  вытаращила  на
бабку глаза.
   - Кто?.. - спросила, заикаясь. - Где?
   - Где? Да там, возле крыльца...
   - Чьего крыльца?!
   - Там... Да Кошкины, Лена и Дмитрий... Они-то к  сыну  уехали,  самих
дома нет...
   Последние слова я услышала уже в сенях. Скатившись с лестницы, я, как
была в халате, со всех ног понеслась в сторону дома Кошкиных.
   Возле дома стояла огромная толпа. Увидев такое количество  народа,  я
охнула, и ноги вдруг сделались ватными.
   - Петр Игнатьевич! - крикнул кто-то. -  Вы  за  Анастасией  Игоревной
посылали, она здесь!
   Толпа разом оглянулась на  меня,  и  я  увидела  идущего  от  Иркиной
калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за  затылок,  лицо
его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот,  он
удрученно качал головой.
   - Анастасия Игоревна, здравствуй, - он осторожно  подцепил  меня  под
локоть и, заглядывая в лицо, спросил:
   - Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?
   После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но  я
несколько раз сглотнула и спросила:
   - Что там?
   - Да там, Настя... - отозвался  Петр  Игнатьевич,  отводя  взгляд.  -
Сроду такого не видал... Да ты не бледней, не бледней... Подружки  твоей
там нет. И не знаю, где  она.  А  вот  возле  крыльца...  Послушай,  ты,
конечно, можешь этого не делать,  но  тут  дело  такое...  Короче,  труд
соседи увидели... Пока начальство не нагрянуло, может, глянешь... Не наш
он, не местный. Понимаешь, о чем я?
   Это я понимала. Возле Иркиного крыльца неизвестный труп, а  мне  надо
на него идти глядеть. А может, это...
   Нет, только не он... Господи, ну почему я не уехала в Москву?  Сидела
бы, смотрела телевизор...  Не  могу  я  видеть  трупы...  Я  не  хочу...
Обреченно подняв глаза на участкового, я  кивнула.  Он  сразу  оживился,
махнул  рукой,  и  любопытствующие,  с  завидным  упорством   пытающиеся
заглянуть за калитку, отпрянули. От калитки Иркино крыльцо никак  нельзя
было увидеть, это обстоятельство здорово раздражало и  огорчало  местное
население.
   - За Надеждой пошли, - проинформировал  по  дороге  Петр  Игнатьевич,
очевидно, полагая, что это должно меня  ободрить,  -  думаю,  сейчас  уж
здесь будет.
   В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела
что-то прикрытое белой простыней.
   Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя  в  руки,  и  тут
поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом  была
Надька.
   - А Ира где? -  пролепетала  я  севшим  вдруг  голосом  и  неожиданно
поняла, что абсолютно  не  желаю  видеть  то,  что  находится  под  этой
белоснежной простыней.
   - Не знаю... Нету... Готова? - глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.
   Готова я, конечно, не была, но кивнула,  одновременно  в  душе  ругая
себя последними словами за слабость.
   Тут участковый отогнул край простыни, и  я,  подавившись  собственным
взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного  усатого  мужика.
Рот его был  как-то  неестественно  криво  раскрыт,  словно  он  пытался
скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись  мелкие  ровные
зубы. В глазах у меня поплыло.
   Такую физиономию я не пожелала бы  увидеть  злейшему  врагу,  однако,
несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок,  где-то  под  самой
черепной коробкой слабенько екнуло: "Я его видела..."
   - Настя, Настя, - вернул меня к действительности Петр  Игнатьевич,  с
силой встряхнув за  плечо,  -  что,  нехорошо  тебе?  Ну-ка,  иди  сюда,
присядь, подумай маленько... Ну что, признала?
   Благодарно дрогнув краем губ за то, что он  отвел  меня  за  соседний
сиреневый куст и усадил на лавочку, я кивнула.
   - Угу, - сказал участковый и почесал  в  затылке,  -  ладно,  отдыхай
пока...
   Он исчез за кустом, я сидела не шевелясь и боясь оглянуться. Но через
несколько минут я малость отошла, перестала трястись и стала вспоминать,
где же могла видеть того, кто  отдыхал  сейчас  у  Иркиного  крылечка  в
неудобной позе. За последние дни я  перевидала  столько  народу,  что  в
голове все путалось, однако в одном я была уверена - я его видела.
   Возле куста послышалось шуршание, я оглянулась и обнаружила бледнющую
Надьку, безвольно стекающую с рук участкового на лавку рядом со мной.  Я
торопливо подхватила ее под руки  и  помогла  сесть,  она  окинула  меня
отсутствующим взглядом и жалобно вякнула.
   - Пригляди  за  ней,  -  озабоченно  пробормотал  Петр  Игнатьевич  и
обрадовался:
   - Тоже  признала...  Только  пока  молчит...  Ну  ладно,  посидите...
Начальство прибыло, пойду доложу обстановку...
   Участковый вновь растворился среди  зелени,  я  глубоко  вздохнула  и
ткнула Надьку локтем. Она взглянула на меня затравленно и заморгала.
   - Надь, - шепнула я, - что делается-то?
   Поскольку она пришибленно молчала, я снова ткнула ее в бок,  на  этот
раз посильнее. Надька поморщилась и  замычала.  Потом  подняла  на  меня
глаза и принялась  вдруг  трясти  возле  шеи  ладонью,  словно  пыталась
зарезаться. Я решила, что вид  покойника  произвел  на  подругу  гораздо
более сильное впечатление, она  явно  никак  не  могла  прийти  в  себя.
Хлопнув ладонью по  лавке,  я  поднялась  и  осторожно  выглянула  из-за
сирени.
   Крыльца отсюда, слава богу, не видно, зато хорошо видна  целая  толпа
народу, топтавшаяся возле. Мелькали люди в форме  и  в  штатском,  и  на
лицах  их  был  написан  живой  интерес,  но  никак  уж  не  ужас.  Они,
безусловно, гораздо  более  привычны  к  подобным  зрелищам,  чем  мы  с
Надькой.
   Я прошла вдоль беседки и вышла к уже основательно натоптанной нами за
последние дни тропе. Обошла теплицу и,  немного  не  доходя  до  забора,
остановилась. На земле были расстелены две телогрейки, я долго  смотрела
на них, стараясь понять, почему же этот факт мне так не нравится.
   Тут я услышала, как меня окликнул  Петр  Игнатьевич,  развернулась  и
неожиданно увидела в лопухах справа от тропинки что-то  красно-белое.  В
первое мгновение мне показалось, что это скомканная  тряпка,  но  сердце
отчего-то сжалось, шагнув ближе, я с  ужасом  поняла,  что  передо  мной
Иркина кошка Маська. Что именно произошло с ней,  я  понять  не  успела,
сообразив лишь, что кошка мертва, а ее белоснежная шерстка  слиплась  от
запекшейся крови. Зрелище  это  было  явно  не  для  моих  нервов,  и  я
заголосила во все горло, одновременно плюхнувшись на землю,  потому  что
ноги меня уже больше не держали.
   Тут  возле  меня  очутился  Петр  Игнатьевич.  Вслед  за   участковым
показалась толпа самого разнообразного народа, и на меня обрушился  град
вопросов. Но наш участковый показал себя молодцом,  оглянувшись  вокруг,
он быстро сообразил, в чем дело, и, стащив фуражку, вытер со лба пот:
   - Матерь божья, что делается!
   Он помог мне подняться, и  я  вновь  очутилась  на  лавочке  рядом  с
Надеждой. Теперь настала ее очередь приводить меня в чувство,  я  сидела
истукан истуканом, не реагируя на  окружающих.  Возле  лавки  продолжали
вертеться люди, вскоре ко мне пробился Петр Игнатьевич, рядом с ним была
молодая женщина в белом халате, которая без  всяких  разговоров  вкатила
мне в руку укол. Это окончательно подкосило мои силы, я закрыла глаза  и
решительно отказалась отвечать на вопрос сурового  молодого  человека  в
штатском: почему я сразу направилась туда, где  находилось  умерщвленное
животное?
 
*** 
 
   - Так вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком?
   Я в десятый раз кивнула и опечалилась.  Молодой  человек  в  штатском
печалился вместе со мной, удрученно подперев  голову  рукой  и  вздыхая.
Который час, вертясь на неудобном колченогом стуле, я  честными  глазами
моргала на прилипчивого следователя, тщетно стараясь сообщить ему нечто,
что удовлетворит наконец-то его неуемное любопытство.
   Кабинет, стул и  люди,  задающие  вопросы,  менялись  несколько  раз,
столько же раз меня любезным голосом просили  сообщить  все,  что  может
быть полезным для раскрытия преступления, столько же раз благодарили  за
сообщенные сведения, и все начиналось заново.
   Периодически  я  сталкивалась  где-нибудь  с  тоскующей  Надькой,  мы
обменивались жалобными вздохами и вновь скрывались за  разными  дверями.
Иногда возникал участковый, ободряюще улыбался, хлопал меня по  плечу  и
советовал потерпеть еще немного, ничего не поделаешь,  следствие  должно
учитывать все возможные версии. Часа через четыре мы наконец встретились
с Надькой в коридоре.
   - Я отпросилась покурить, - нервно сообщила мне Надежда,  -  не  могу
больше...
   Я  отпросилась  по  несколько  другой  причине,  однако  обе   версии
позволяли нам уединиться в туалете, что мы, собственно, и проделали.
   - Что ж ты не куришь? - поинтересовалась я, усмехнувшись.
   Между нами, Надька не курила вовсе, просто врожденная  скромность  не
позволила ей выдвинуть  другую  уважительную  причину.  Она  раздраженно
заявила:
   - После такого и закуришь, и запьешь...
   - Точно... - согласилась я. - Ты что  рассказывала-то?  Ты  мужика-то
этого.., убитого.., узнала?
   Надька передернула плечами и кивнула:
   - Господи, как не узнать... Я ж с ним танцевала...
   Только он был в зеленом  пиджаке.  А  сейчас  в  одной  рубашке.  Ой,
мамочки, - запричитала вдруг она, схватившись за виски руками, - сниться
он мне теперь будет, ох, чую, что будет. Горло его в глазах стоит...
   Она снова заныла, я уточнила:
   - А что его горло?
   - Как что? - всплеснула Надежда руками. -  Перехвачено  горло  отсюда
досюда... Весь кровью залит до самых коленок...
   - Да? - ужаснулась я, только  сейчас  сообразив,  что  добросердечный
участковый, пожалев мои нервы, показал мне одно лишь лицо. -  Я,  честно
сказать, подумала, что его задушили или чего в этом роде...
   - Задушили... Я Игнатьевичу говорю: "Он  в  зеленом  пиджаке?"  -  "В
зеленом? - говорит. - Да нет, вроде нету пиджака, сама вот смотри..." Да
простыню и откинул.
   А там... Ой, плохо мне, Стаська, ей-богу, плохо. Рубашка вся как есть
залита, и горло перехвачено,  словно  мясник  рубил.  Простыню  Игнатьич
прикрыл, да не натянул, как было, так она вся вмиг промокла...
   Пару минут мы с Надеждой поплакали друг у дружки на  плече,  но  меня
надолго не хватило.
   - Ты что рассказывала следователю?
   - Что спрашивал, то и рассказывала.  Что  отмечали  день  рождения  в
"Магии", убитый подошел, пригласил.
   А как звать, не знаю. Он, может, и говорил, да на черта мне  его  имя
сдалось? Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно.
Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама  хотела
бы знать.
   Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума
не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
   - Про Ирку нет... В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты  ж
Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого  не  дергая.
Только вот зачем?
   Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером  зайти  хотела.
Она сказала, что узнала кое-что интересное...
   - А что?
   - Так откуда ж мне знать? У  меня  тогда  голова  разрывалась,  света
белого не видела... До расспросов ли мне  было?  А  она  говорит,  зайди
вечером... И на Юру этого косит... Но она такая радостная была... Ну  ты
понимаешь... На коленках у него сидела.
   Надька усмехнулась:
   - Я ее радость тоже заметила... Трудно было не заметить. Она на этого
Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла,
гляжу - батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие...
   Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах,  насколько  я  успела
узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка  наделает  глупостей.
Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
   - Как ты считаешь, - прервала мои размышления  Надежда,  -  не  могло
быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а
этот Юра - приревновал или еще чего?..
   - Мне это тоже в голову приходило, - созналась я,  -  только  объясни
мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка  живет?  Скорее  можно
предположить, что он тебя бы разыскивал... Слушай, может, Ирка  дома?  Я
имею в виду в городской квартире?
   - Действительно, - оживилась Надежда, - я об этом не подумала... Надо
следователю сказать... Пойдем!
   - Подожди, - ухватила я ее за руку, - я тебе еще не все рассказала...
   Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала  лишь  о
Ефиме. Я дала ему слово о камнях не  говорить  никому,  как  бы  мне  ни
хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не  могла.  Когда  я
закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.
   Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.
   - И кто это был?
   - Не знаю... Темно же было...
   - А это не...
   - Не Ефим, не Юра, не Коля. Говорю, не знаю...
   - А ты... - робко поинтересовалась Надька, - ничего не перепутала?
   Почему, интересно, все считают,  что  я  страдаю  галлюцинациями?  Я,
конечно, не спорю, темно было. Очень даже темно,  ну  и  что?  Я  же  не
сумасшедшая,  чтобы  не  понять,  что  мужики  что-то  зарывают.   Зачем
нормальным людям идти копать на чужой участок? У них свой собственный  -
обходить замучаешься. Так.., на чужом копают, если не  хотят  копать  на
своем... Мудро, ничего не скажешь...
   - Стаська, - вдруг толкнула меня под руку Надька, - оглохла, что  ли?
Что делать, спрашиваю, будешь? Может, следователю расскажешь?
   Любовь к милиции развита у Надежды безмерно. Она  всегда  утверждала,
что это оттого, что ее прадедушка по маминой линии  при  последнем  царе
служил в Петербурге жандармом, оставаясь при этом порядочным человеком и
отличным семьянином. Однако, по моему разумению, просто Надежда при всей
своей внешней суровости отчаянная трусиха.
   - Не рви душу, - вздохнула я, - не знаю, что делать...
   Как думаешь, что я  скажу,  когда  меня  спросят,  как  я  там  ночью
оказалась?
   Надька задумалась.
   - Вот что. Давай вернемся домой и сходим туда.  А  потом,  если  что,
скажем участковому...
   - А если он спросит, почему сразу не рассказала?
   - Скажешь, в шоке была. Ты была?
   - Была...
   - Вот и ладно!
   Мы вышли в коридор, где сразу наткнулись на следователя.  Он  томился
возле окна, увидев нас, оживился и сказал:
   - Нам надо уточнить еще кое-какие детали... - и расплылся,  как  блин
на масленицу.
 
*** 
 
   Солнце уже сползало в закат, когда старый синий "жигуленок"  подкатил
к Горелкам, и Петр Игнатьевич поинтересовался:
   - Девчата, где вас высадить-то?
   - Здесь, - дружно ответили мы с Надеждой, - немного прогуляемся...
   Сидеть уже не было никакого терпения, болел  позвоночник,  а  желудок
выбился из сил подавать сигналы  о  своей  близкой  кончине.  Участковый
притормозил, кряхтя, мы вылезли наружу,  поблагодарив  его  за  то,  что
привез обратно.  Утром  нас  увозили  отсюда  с  большим  энтузиазмом  и
желанием, когда наконец отпустили,  оказалось,  что  доблестная  милиция
вся, как один, занята срочными и неотложными делами.
   - Вы б заглянули ко мне домой на пару минут, а? -  высунулся  в  окно
Петр Игнатьевич и заискивающе улыбнулся. - Потолкуем чуток,  а  то  ведь
все недосуг было...
   Ему-то, может быть, и недосуг было, а я наговорила на  месяц  вперед.
Но не уважить участкового было нельзя,  надо  отдать  ему  должное  -  в
отделении он всячески старался ускорить процесс и избавить нас от лишней
суеты.
   - Петр Игнатьевич, - жалостливо затянула Надька,  -  кушать  хочется,
сил нет...
   - Да я вас, девчата, накормлю...
   - Что вы,  Петр  Игнатьевич,  -  встряла  я,  опасаясь,  что  Надежда
согласится, - не надо. Мы сейчас быстренько перекусим и  к  вам  зайдем.
Мне хоть переодеться, я ж весь день в халате...
   Участковый бодро кивнул и уехал. Мы с Надькой переглянулись и  дружно
вздохнули.
   - Витька меня убьет, - ныла Надька,  обреченно  шлепая  по  укатанной
грунтовке, - ты его знаешь...
   Витьку я знала. Он  был  старшим  Надькиным  братом,  причем  старшим
настолько, что это позволяло ему обращаться с сестрой как с  дочерью.  У
Витьки были две собственные дочки, старшая  всего  на  три  года  младше
Надежды, поэтому никакого различия между ними он не делал. Именно в доме
брата  проводила   все   лето   Надежда,   тогда   в   семействе   Зусек
образовывалось,   включая   Витькину   жену    Свету,    сразу    четыре
представительницы  прекрасного  пола,  доводившие  иной  раз  мужика  до
нервного припадка. Поэтому в обращении со слабой половиной  человечества
Виктор  был  неизменно  суров,  и,  конечно,  такое  происшествие,   как
сегодняшнее, просто так он сестренке не спустит.
   - Ладно тебе ныть, - оборвала я подругу, - не у одной тебя  проблемы.
Я с бабкой и Стасом вдрызг переругалась. Даже к Ирке думала перебраться,
пока ее дядька с тетей Леной не вернутся. А видишь, что вышло...
   Надька сразу предложила поесть у нее, мотивируя  это  тем,  что  дома
меня вряд ли дожидаются с ужином. Я же была склонна думать, что  Надежда
рассчитывает на то, что в моем присутствии Витька не станет  слишком  уж
сильно ругаться. Но предложение приняла с удовольствием. Так, болтая, мы
добрались до улицы 50-летия Октября. Решив покончить со всеми сомнениями
разом, мы мужественно плюнули на усталость и голод и стояли теперь возле
зеленого забора дома номер семнадцать.
   Днем улица выглядела, конечно, совершенно иначе, мне пришлось немного
поднапрячься, чтобы вспомнить, как все было.
   - Сюда, - махнула я рукой и, испытывая некоторую неприятную  дрожь  в
коленках, направилась к нужному коттеджу. Однако, оказавшись  внутри,  я
растерялась. - Это должно быть здесь, -  бормотала  я,  оглядывая  серые
кирпичные стены, - вот в том проходе...
   Подружка тенью следовала за мной, с молчаливой надеждой заглядывая  в
глаза. Ей, как и  мне,  очень  хотелось,  чтобы  все  это  оказалось  не
правдой. Походив по стройке еще немного, я вдруг поймала себя на  мысли,
что это, пожалуй, вполне возможно.  При  дневном  свете  коттедж  словно
перевернули на сто восемьдесят градусов.
   - Вот здесь... - ткнула я пальцем и  принялась  растерянно  чесать  в
затылке.
   - Ты уверена? Мне не хочется действовать тебе на нервы,  но  здесь..,
цемент... Может, в другом проходе?
   - Может, - согласилась я, - только похоже, что в этом. Я имею в  виду
по расположению.., цемент  -  это,  конечно..,  несколько  неожиданно...
Подожди, должна быть еще яма. В той,  в  дальней  комнате.  Я  пока  тут
ползала, едва в нее не угодила...
   - Какая комната? - стоя за моим плечом, поинтересовалась  подруга.  -
Правая или левая?
   - Должна быть левая... А вот та дверь, а здесь доски над подвалом...
   - Нет тут никаких досок, - буркнула Надька.
   Могла бы и не говорить, я и сама не слепая. Ну нет, дуру  из  себя  я
делать не позволю. Я решительно вернулась назад и  подошла  к  окну,  из
которого наблюдала за машиной.
   - Вот дом, направо наискосок, все верно. Дальше...
   Вот коридор... Так... Где-то здесь