о,
весьма  разнились  от  эзотерического тренинга  школ  черной
магии, но технику имели практически ту же.
     Гиммлер перенял у иезуитов и принцип особых привилегий,
дающихся  членам ордена перед простыми смертными, и  систему
слепого   повиновения   руководителю,   и,   наконец,   даже
организационную основу, созданную еще Лойолой, когда орденом
управляет  генерал с пятью советниками, за  что  получил  от
Гитлера  прозвище  "мой Игнаций Лойола",  а  от  иных  же  -
"черный иезуит".
     Отбор новобранцев в СС производился с особой тщательностью.
Пьяницы, болтуны и лентяи в орден не допускались, не  говоря
уже   о   гомосексуалистах  -  эти  подлежали   беспощадному
уничтожению.   Вначале  отбор  шел  по  расовому   признаку,
разработанному Бруно Шульцем - профессором, гаупштурмфюрером
СС.   Он  выделил  несколько  расовых  подгрупп:  собственно
нордическую; нордическую с примесью динарических, альпийских
или   же   средиземноморских  характеристик;   ненордическую
европейскую;  и,  наконец, ненордическую внеевропейскую.  На
членство  в СС могли претендовать лишь представители  первых
трех  категорий. Согласно Шульцу, блондины чисто нордической
крови должны были явить собою тот тип идеального немца,  что
повсеместно  укоренится  в Рейхе на протяжении  будущих  ста
двадцати лет.
     Однако новобранец СС считался поначалу всего лишь допущенным
к  ордену, но никак не членом его. Ему еще предстоял  долгий
период  обучения  перед  тем  как  произнести  торжественную
клятву  фюреру  и,  особо,  - ордену,  в  которой  порою  он
обязывался отказаться от брака, если его расовый признак или
же здоровье не удовлетворяли надлежащим критериям.
     Итогом же для избранных была черная форма, "сиг" на петлице -
руна в виде двух молний, высокие сапоги, пояс "Сэм Браун"  и
фуражка с эмблемой мертвой головы. Серебряное кольцо  с  той
же  эмблемой поначалу давалось автоматически, но  после  для
его получения требовался не менее как трехлетний стаж, а  уж
право на именной кинжал имела сугубо элита.
     Но с каждым своим шагом вверх неофит обнаруживал, что он
переходит как бы по мостикам из одного круга в иной,  доселе
потаенный,    и   что   внутри   храма   существуют    храмы
другие...Таким  был  принцип внешних  и  внутренних  кругов,
последний  из  которых  мог  быть  пересечен  лишь  в  замке
Вевельсбург, за круглым рыцарским столом...
     Краузе с трудом заставил себя оторваться от раздумий  и
воспоминаний.
     Уже вечерело; он, даже не глядя в окно, ощущал, как серая
пелена неба уплотняется дымной мглой ненастных сумерек,  как
невидимое солнце погружается за горизонт, выдавливая  пучину
космоса на подлунную тревожную сторону несчастной планеты...
     Лампочка загорелась тускленько и нехотя; дробящийся свет
нестойко  замер  на черной полировке мебели, бронзе  люстры,
чугунном  лике  фюрера,  слепо глядевшим  из  ниши  стены...
Слепо, но завораживающе.
     Внезапно Краузе едва не впал в визуализацию, соединив свое
подсознание  с этим незрячим взором, однако вновь  пересилил
себя, тяжело, но решительно привстав из-за стола.
     Он-то знал, для чего вешаются портреты вождей на стенах и
для   чего  стоят  по  углам  их  бюсты...  Он  ведал,   как
воздействуют на человечков и символы, и лозунги, и форма,  и
марши...  Тот  же  Великий Мастер часто  шепотом  говорил  с
портретом фюрера, висевшим в его кабинете, подобно мальчику,
советующемуся с божеством... Портрет обрамляло золото,  и  в
углу  виднелся автограф вождя... Да, он нашел своего  идола,
Генрих  Гиммлер, но только ли не предаст ли его  также,  как
когда-то, будучи еще застенчивым, бесцветным юношей,  предал
Бога?  Ему ведь давался огромный шанс в этой его инкарнации,
но  шанс  был  непонят;  первоначальное  благоговение  перед
церковью  сменилось ее отрицанием, и началась  бесцельная  и
хаотическая игра, а, вернее, заигрывание с теми силами, кому
он  если  и  был нужен тут, на поверхности планеты,  то  как
мясник,  питающий их кровью, страданием и ужасом принесенных
им жертв, за которые он же сам и заплатит. Дно ада ждет его,
и  тяжелые  магмы  сомкнутся над ним,  и  настанет  вечность
великой  муки, если, конечно, не позаботится о нем  Сам,  не
заберет его в демонические крепости своих миров, готовя  для
новой темной миссии...
     Краузе открыл дубовую дверцу шкафа, за которой скрывался
сейф.  Долго  возился с ключами, проклиная заедающий  старый
замок.
     Наконец,  достал  из сейфа портфель;  поставив  его  на
стол, нежно провел по желтой мягкой коже ладонью. Здесь было
все,  в  этом  портфеле: настоящее, прошлое,  будущее.  Нет,
отнюдь  не  его,  скромного Фридриха  Краузе.  Человечества.
Мира.  Однако на сегодняшний миг - он держит все это в своих
руках.
     "Нет-нет,  я  только  касаюсь,  только  оберегаю"...  -
поправился он суеверно и даже вжал голову в плечи, страшась,
что будет покаран за невольную свою гордыню теми, кто вверил
ему  находящееся  в  портфеле сокровище,  теми,  кто  сейчас
незримо обступал его и вел, конечно же, дорогой спасения  из
города, застланного огромной тенью смерти, ощутимо густеющей
с каждой свинцовой минутой наступающего краха.

     ИЗ ЖИЗНИ РИЧАРДА ВАЛЛЕНБЕРГА

     Он  не  предполагал, что задержится в Арабских Эмиратах
столь  надолго. Рутинные дела, по которым он сюда  прилетел,
завершились  буквально  за день; еще  сутки  заняли  отчеты,
мгновенно  отосланные спецсвязью в Лэнгли,  а  уж  там-то  и
начались   их   пятидневные  блуждания  по   бюрократической
иерархии, покуда, наконец, начальство вынесло свое резюме  и
дало  ему,  Ричарду Валленбергу, "о кей"  на  возвращение  в
Штаты.
     Впрочем, сетовать на задержку в своем пребывании  здесь
он не мог.
     Летняя жара уже спала, Персидский залив был спокоен как
озеро,   и   бюрюзовая   вода   его,   светившаяся   золотом
растворенного в ней солнца, уже приобрела осеннюю  легонькую
прохладцу.
     Побережье утопало в зелени кустарников и цветочных кущах, мир
был полон тишины и благолепия, и Ричард, лежа под коренастой
пальмой  на  комфортабельном пляже, невольно  мечтал,  чтобы
мгновения этой дивной командировки, превратившейся в отпуск,
тянулись как можно дольше. Впереди, по крайней мере,  ничего
отрадного  ему  не виделось: тяжкий перелет через  Европу  и
Атлантику,  недельная очумелость от разницы  во  времени,  а
далее  -  привычные  коридоры ЦРУ: просторные,  светлые,  но
безлико-казенные;   такие   же   офисы,   чья    стандартная
одинаковость   мебели,   голубеющих  дисплеев   компьютеров,
телефонов  и  жалюзи просто-таки вызывала тоску; бесконечные
звонки, отчеты, хождения по начальству; и, наконец, знакомый
марштрут:  супермаркет-дом.  Затем  беглый  просмотр  почты,
подписывание  чеков  за каждый свой вздох  и  выдох  в  этой
стране;  телевизионные новости, кабель, изредка -  стаканчик
джина  с  тоником и - сон. Вот, в принципе, все,  не  считая
нюансов, что тоже особого вдохновения не привносили.
     Вернувшись с пляжа на арендованной японской машинке - юркой и на
диво  экономичной,  он  хотел  переодеться  и  съездить   за
зарезервированным билетом, но, едва вошел в номер отеля, тут
же раздался звонок из резидентуры, нарушивший все планы: его
срочно вызывали к себе здешние коллеги.
     Местный резидент был Ричарду превосходно знаком; около года
они  работали в одном из отделов главной конторы, покуда тот
не  был командирован на периферию; отношения у них сложились
едва  ли  не товарищеские, хотя известный официоз в  общении
соблюдался  неизменно, особенно здесь, да  и  неудивительно:
ведь вскоре господин Валленберг окажется в далеких кабинетах
начальства, где будет вынужден по элементарному долгу службы
доложить  свое  личное мнение об обстановке в резидентуре  и
лицах,  ее составляющих. А от таких докладов зависит многое.
Вернее   то,   каким  именно  образом  доклад  составлен   и
преподнесен.
     -  Ричард.- Резидент выдержал паузу.- Сегодня с утра  я
говорил  с  шефами,  ваша  миссия завершена,  однако  возник
некоторый  непредвиденный момент,  к  вам  непосредственного
отношения не имеющий, однако...
     -   Билл,   вы   всегда   любили  обтекаемые,   длинные
предисловия.
     Это часть какой-то методики или же просто манера?
     -  Просто  манера.  Итак,  у нас  возникла  горяченькая
рабочая  ситуация. Я не хотел бы задействовать в  ней  своих
людей, а если уж откровенно - засвечивать их...
     - По пустякам.
     - Ну-у, Ричард...
     - Хорошо, я пошутил. Итак?
     -  Мы  хотим,  чтобы вы поработали с  одним  человеком.
Установочная   беседа.  Кстати.  О  методиках.   Руководство
полагает, что в данном вопросе вы просто виртуоз.
     -  Передайте спецсвязью мою благодарность руковод-ству.
Обожаю лесть.
     - Кроме того,- оставив данный комментарий без внимания,
продолжил резидент,- вы хорошо знаете ту страну, откуда этот
человек явился...
     - Отлично,- кивнул Ричард.- Кто такой? Откуда? И прочие
общие данные.
     Легонькая, коварная усмешка...
     - Всенепременно, сэр.
     Ситуация оказалась довольно стандартной, хотя и отличалась
некоей деликатностью. Молодой парень, попавший в Эмираты  из
Ирака,   вышел  на  людей  из  торгового  представительства,
заявив,  что  располагает полезной для  США  информацией,  а
затем, при повторной встрече с лицом, близким к резидентуре,
сообщил, будто бы является офицером разведки Ирака, желающим
установить контакты с ЦРУ.
     Данный  орешек, возможного "инициативника",  предложили
раскусить ему, Ричарду. Точнее - надкусить, если за объектом
действительно  стояло  что-либо  перспективное.  Термин   же
происходил из понятия "инициативный шпионаж".
     В   свое   время  на  подобных  установочных  контактах
Валленберг  специализировался  достаточно  плотно,  но   пик
такого рода деятельности пришелся на семидесятые годы, когда
в  Америку хлынул мутный поток третьей российской эмиграции,
сплошь состоявший, впрочем, из лиц еврейской национальности,
что  возжелали приехать в благополучные Штаты, а не в  вечно
воюющий,  плотно зажатый арабским миром, Израиль, являвшийся
официальным конечным пунктом их эмиграции.
     Тогда  Ричард работал в ФБР, куда попал после окончания
славянского  отделения  нью-йоркского университета,  выявлял
русских  шпионов,  в  том числе - и  среди  множества  новых
переселенцев  из СССР, однако в большинстве  своем  "шпионы"
сдавались сами, разделяясь в основном на две категории: либо
завербованные  за возможность своего выезда из тоталитарного
государства мелкие информаторы с неясной перспективой,  либо
вообще откровенные аферисты, наивно полагающие сорвать куш с
американских  спецслужб в обмен на всякого  рода  истории  с
географией,  что  легко проверялись специалистами  и  шли  в
бездонный  "мусорный"  архив. Серьезных  персон  среди  этой
сволочи  обнаруживалось весьма немного. Да и откуда им  было
взяться?   Основной  контингент  составляли   уголовники   и
местечковые  иудеи с образованием и мировоззрением  тягостно
убогими.   Уголовники  быстренько  находили   пристанище   в
исправительных учреждениях или же перестреливали друг друга,
а  "местечковые"  оседали в своих  лавочках  и  на  сидениях
такси.  Однако  общение с этой публикой  дало  Ричарду  опыт
бесценный и многогранный.
     После он был переведен в арабский сектор, однако встречаясь
с   коллегами,  курирующими  восточно-европейские  страны  и
бывший  СССР, на вопрос:" мол, как там с "инициативниками"?"
-  вместо  ответа  зачастую слышал лишь  удрученный  тяжелый
вздох...
     В  конце  восьмидесятых  Америку  буквально  захлестнул
"перестроечный" поток всякого рода шпионов - и  реальных,  и
мнимых.  Рухнувшая  система осела,  как  взорванное  здание,
выплеснув  кучу  мусора и пыли, частью  долетевших  до  всех
спецслужб  Запада. Этим "материалом" с ЦРУ  охотно  делились
все   европейские  собратья,  возлагая  таким  образом   всю
неблагодарную  работу  по проверке  людей  и  информации  на
мощнейшую аналитическую машину крупнейшего разведывательного
ведомства,  что перелопачивала горы шелухи в поисках  редких
полезных зерен.
     Таким образом, предложенная Ричарду задача ничем обычным не
отличалась,   разве  -  несла  на  себе  некоторый   оттенок
конъюнктурности:  Ирак  представлял  собой   стратегического
противника, и заполучить оттуда грамотного информатора - тем
более, связанного с разведкой!- было бы не просто удачей, но
и серьезнейшим достижением.
     Поэтапный план разработки "инициативника" был тривиален: во-
первых,  выяснить,  что это за человек в  принципе  -  путем
крайне  дружественного,  непринужденного  расспроса,   начав
буквально  с  даты  и места его рождения; далее  подробнейше
пройтись по всей биографии, уделив особое внимание положению
родителей,   родственников,  службе  в  армии,  обучению   в
разведовательной  школе, включая сюда имена  преподавателей,
дисциплины, расположение учебных классов и, когда составится
более-менее  ясный  психологический  и  социальный  портрет,
сделать   паузу,   выясняя  главное:  мотив  сотрудничества.
Идейные  соображения,  корысть,  месть  начальству,  желание
эмигрировать из-за боязни преследований?
     Вопрос о мотиве Валленберг, как правило, оставлял на разгар
беседы,   когда  контроль  над  естественными  реакциями   у
собеседника несколько ослабевал, и ложь ловилась уже  не  на
уровне  интуиции,  а  в  явных  мимических  и  интонационных
"провалах".
     Далее надлежит выяснить круг прошлых и настоящих служебных
обязанностей,   вероятные  перспективы,  и  массу   всякого-
разного,  подведя, наконец, итог: чего же, мол,  вы  хотите?
Деньги, американскую грин-карту или же просто "спасибо"? Как
правило, просят и то, и другое, и третье.
     Затем уже он, Валленберг, сделает предварительное заключение
об объекте: либо тот показался ему пустым авантюристом, либо
провокатором,  либо  реальным  разведчиком,  стремящимся   к
сотрудничеству. Впрочем, две последние категории друг  другу
не   противоречили.  Существовали  и  иные  вариации,   как,
например, "хитрый сумасшедший", но, в основном, все так  или
иначе укладывалось в треугольник старой доброй схемы.
     Встречу организовали в номере дешевого отельчика на одной из
торговых улочек, заполоненных крохотными магазинчиками,  что
пестрили грудами свезенного со всего мира товара.
     Вначале Ричард "снял объект" в безлюдном, располагавшемся
возле   пляжа   районе,  задействовав   арендованную   через
подставное  лицо  машину; представился  ему  как  Хантер  и,
затем, ведя разговор на отвлеченные от основного мероприятия
темы, некоторое время ездил по городу, "проверяясь".
     Парень  был  молод - всего двадцать шесть лет;  в  меру
контактен;  английским, несмотря на сильный  акцент,  владел
довольно-таки   свободно,   хотя   знания   отдавали   явной
книжностью;  особой  нервозности в его поведении  Ричард  не
усмотрел,  держался тот ровно, соблюдая ответную  корректную
доброжелательность,и  в  номер  отеля,  приятно  выстуженный
кондиционером,   они  вошли,  обоюдно   готовые   к   долгой
актуальной беседе.
     -  Должен  предупредить,  -  произнес  Ричард  сочувст-
венным  тоном свою коронную для данных случаев  фразу,-  что
основой  нашего разговора должна быть правда и  искренность,
иначе...Он   помедлил.-  Иначе  я  не   могу   гарантировать
конфиденциальности наших отношений.
     Парень кивнул, сцепив кисти рук в замок - знак отчуждения и
обороны.  Пальцы  его внезапно дрогнули, и  Ричард  подумал,
что,  вероятно,  переборщил в своей мягкой угрозе:  в  конце
концов, надо понять, что перебежчик из Ирака и в самом  деле
рискует  головой  -  тем более здесь,  в  арабском  мире,  с
паспортом, где нет ни одной визы цивилизованных стран...
     Да,   что-то   сломалось   и  сломалось   непредвиденно
скоротечно;   хрупкий  первоначальный  контакт,   вроде   бы
установленный  по  дороге  сюда, утратился  и,  ругнув  себя
мысленно  за  некоторую самонадеянность,  Валленберг,  шумно
открывая  морозные  банки с "сэвэн-ап",  непринужденно  увел
беседу  в  сторону, делясь своими наблюдениями  о  специфике
бытия  арабских стран,и не забывая при этом, конечно  же,  о
комических    казусах,   в   которые    невольно    попадает
неискушенный,   наивный  американец  пребывающий   на   этом
восхитительно-экзотическом мусульманском Востоке.
     Перебежчик несколько успокоился, даже размяк и вдруг, словно бы
покорившись   уже  окончательно  некоему  тяжко  выстранному
решению, разоткровенничался.
     Психологически ситуация разрешилась, отметил Ричард, участливо кивая
собеседнику. Главное - неуклонно вести ее в выбранном русле:
исключительно дружеском и доверительном.
     Извинившись,  он  вытащил из  папки  блокнот  и  ручку,
стенографируя    все    здесь   произносимое;    пользование
аппаратурой исключалось - он работал на чужой территории,  и
любую магнитную запись местная контрразведка могла расценить
как серьезный ай-яй-яй.
     Беспрерывно водить пером по бумаге в течение нескольких часов -
занятие  безрадостное,  и тут Ричарду вспомнилось  изречение
его  прошлого  супервайзера из ФБР, весьма  недолюбливающего
людей  из  Лэнгли: дескать, эти-то? Да, как же, щит  страны,
неусыпное око. Вообще разведчики - это большие труженники!
     Тогда  он  смеялся, именно смеялся, а  не  подхихикивал
начальству. Теперь же...
     -  Хорошо. А сколько лет было этому инструктору?..  Ну,
примерно...  Около пятидесяти? Вы могли бы  начертить  схему
учебного  полигона? Замечательно. Сколько человек занималось
с   вами  в  этой  группе?  Вы  помните  их  по  именам?  Вы
встречались с ними в дальнейшем?
     И так далее, так далее, так далее...
     Валленберг заменил ручку - в стержне иссякли чернила.
     Пик беседы: мотив.
     Прерваться,  выпить  глоток газированной  кисло-сладкой
водички и затем - серьезно-учтивым тоном...
     Впрочем, вопрос о мотиве уже отпал; причины, по которым
этот  парень  находится здесь, выяснились в ходе  разговора:
диктатура   в   стране,  гибель  нескольких   родственников,
приближенных к высшему кругу власти, боязнь - как бы  самому
не  угодить  под чугунную пяту тирании... Факты  логичные  и
проверяемые.    Но    все-таки   констатация    мотива    от
первоисточника - вещь необходимая хотя бы потому, что за ней
выкристаллизовывается личность. В формулировке есть  суть  и
средства,  ее выражающие и оценкой их оценится этот  парень.
Вначале  здесь,  после  -  в Лэнгли, в  чудовищно-гениальных
компьютерных  мозгах, что моментально разложат  по  полочкам
каждое  его  слово  и  выплюнут через  принтер  скальпельно-
логическое решение по поводу дальнейшей участи "объекта".
     - Простите, а какова ваша национальность?
     Вопрос прозвучал для Валленберга несколько внезапно.
     -  Национальность?  - переспросил он.  -  Мои  родители
родом из Англии. А что?
     -  Так...- Собеседник пожал плечами. - В общем, я так и
предполагал.  Раньше почему-то англосакс  представлялся  мне
неким   коренастым   типом,   с   крупными   чертами   лица,
рыжеволосым...
     - А сейчас?
     - Ну... стереотип где-то сидит в подсознании, но почему-
то  в  большинстве  своем  мне встречаются  такие,  как  вы:
высокие, худощавые, кареглазые и черноволосые.
     Ричард усмехнулся. Все перечисленное безусловно относилось к
нему,  но внешние данные он получил от матери, чьи предки  в
самом деле были родом из Англии; отец же родился в Германии,
откуда  после  войны  переехал в США и являл  собою  типично
нордический тип: высокий блондин с ясными голубыми глазами.
     Волосы отца выбелило время, он сильно ссутулился, однако и
сейчас в нем многие безошибочно признавали немца.
     Впрочем,  подробности своего происхождения он прояснять
в данной ситуации не желал.
     -   Вернемся,   если  не  возражаете,  к  нашей   общей
тематике,продолжил  Ричард.-  Как  понимаю,  вы