аука для избранных, -  ответил
тот. - И один из постулатов при выборе символа для миллионов
-  его неассоциативность с понятиями оккультными. Вот тебе -
серп  и  молот, олицетворяющие благородный труд человека  на
земле. Но если бы так! Серп аналогичен косе - образу смерти,
орудию Сатурна-Кроноса, погубителю бытия. Молот же - крест с
оборванной  вертикалью - та же смерть и  безысходность,  ибо
продолжение  его означало бы выход ввысь, а тут  указывается
лишь  путь  снисхождения в перспективу  Ада.  Где,  согласно
античным  легендам,  тем  же  молотом  орудует  Гефест...  В
Москве,  кстати,  стоит замечательный  памятник  коммунизму:
колхозница с серпом и рабочий с молотом. В них весь Ад  -  с
его  пламенем  страдалищ и холодом смерти.  Кто,  интересно,
вложил  такую  идею  в голову автора? Загадка!  А  сам  герб
страны... Это же просто торжество демонизма!
     -  А  что там особенного? Колоски, земной шар...  Очень
мило.
     - Там есть солнце.
     - Ну, солнце.
     - Но располагается оно не над милым земным шаром, а под
ним.  Это - древний символ огня ада, так называемое  "солнце
черной  полуночи".  Я  могу  еще объяснять  тебе  про  точку
зимнего  солнцестояния,  олицетворяющую  апогей  космической
зимы, что родила языческие новогодние мистерии...
     Ричард тогда спешил, и собеседника не дослушал; потом, в
кутерьме  служебных дел они общались на  темы  конкретные  и
сиюминутные, а вот теперь он сожалел, что общение отныне уже
невозможно,  и  он  не услышал, вероятно,  весьма  много  не
только любопытного, но и полезного...
     Извилист путь человеческой мысли. Образ эмигранта из России
отчего-то  дал  Ричарду повод задуматься  над  тем,  о  чем,
наверняка,  его  соседу  по  дому  размышлять  попросту   не
полагалось  согласно сверхзадачи его миссии на  этой  земле;
сверхзадачи, ведомой лишь Творцу...
     Собственно,    сверхзадачи    всех    миссий    людских
определялись и определяются отнюдь не их исполнителями.

     Проснувшись,  Ричард  позавтракал клубничным  йогуртом,
выпил  две чашки кофе и спустился в сад, - подышать утренним
морозным воздухом позднего декабря.
     В  отдалении,  в русской воинской части,  мерно  гудели
разогреваемые танковые дизели; случайные снежинки  осыпались
из  серенькой  мглы низкого неба; Карлсхорст  был  мрачен  и
пуст.
     Вход  в дом со стороны заднего двора был открыт, Ричард
заглянул  в  дверной проем и вдруг - услышал голос  Михаила,
донесшийся из глубины расположенного поблизости подвала...
     Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил
незапертой, чтобы тем самым развеять возможность  каких-либо
подозрений  относительно  природы  его  особого  интереса  к
данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих
постояльцев, вооруженных швабрами.
     -  Вчера не успели марафет навести, - сказал Миша. - Но
лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят... В России, то
есть.
     Ричард  улыбнулся.  Запланированный  конфликт,  похоже,
отменялся.
     - Зря вы... - сказал он. - Я бы сам...
     Михаил  тут  же заверил его, что исполняет обязанность,
находящуюся   единственно  в  его  компетенции.  Компетенции
благовоспитанного джентльмена.
     "Удачи", - как мысленно добавил про себя Ричард,  но  о
таком  уточнении  умолчал - именно что из-за  джентльменских
соображений.
     Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился
торговать  в  магазин, а его кузен, сославшись  на  головную
боль,  ушел  в  свою комнату, заявив, что  смертельно  хочет
спать,  ибо  вчера не на шутку перебрал, неумеренно  отметив
свое  возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где  проживал  с
семьей...
     Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным
фонариком,  тщательно обследовал стыки плит. И  -  обнаружил
искомую.
     Сомнений он не испытывал. Во-первых, плита явно просела по
отношению   к   остальному   настилу.   Во-вторых,   остатки
цементной,  растрескавшейся  в  крошево  массы  на   стыках,
консистенцией своей явно не соответствовали заполнению  иных
промежутков...
     В  подсобке  он  обнаружил ржавый садовый  инвентарь  и
кривой лом.
     Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая... И
падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.
     Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой
тюк  с  форменной  одеждой и заплесневелый  портфель  желтой
кожи...
     Прислушался. Мерная, однотонная тишина.
     Он  осторожно уложил плиту на прежнее место,  тщательно
смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется - все...
     Поднялся к себе.
     Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа;
разложил  на  столе  кинжалы; холодная, скользская  позолота
"Вальтера",  уместившегося в ладони, наполнила все  существо
его   какой-то   мистической,  тревожной  сопричастности   к
канувшим  в  забвение  временам,  и,  судорожно,  как  змею,
отбросив  пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил  по
комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов...
     Затем,  успокоившись, брезгливо разобрал ком  протухшей
эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый
портфель.   Эти   аксессуары   истории   теперь   по   праву
принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.
     Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с
короткими  рукавами  и,  охватив в  ознобе  ладонями  ребра,
подошел  к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные
струи воздуха ползли из щелей в рамах.
     После уселся за стол, углубившись в чтение.
     Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал:
перед  ним  некий оккультный труд, понять который невозможно
хот  бы  потому,  что значения практически всех  терминов  -
неизвестны,  никакой сюжетной структуры  в  записях  нет,  и
уяснение   содержания   требует  многодневной,   кропотливой
расшифровки  едва  ли  не  каждой фразы.  А  ветхие  древние
манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и
вовсе  были доступны для прочтения и понимания какому-нибудь
изощренному профессионалу.
     Его отвлек стук в дверь.
     Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного
стола.
     - Херр Валленберг! - раздался голос Михаила.
     - Слушаю вас... - Ричард раскрыл дверь.
     -  Пора  поужинать, - сказал Миша. - Погода  -  дерьмо:
снег  с  дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте,  -
упредил он возможный отказ, - что мои приглашения могут как-
то  повлиять на на наши деловые релэйшнс... В России  просто
так  принято... Вы не стесняйтесь. У нас это ни  к  чему  не
обязывает. У нас даже знаете как? - хозяин гостя приглашает,
кормит-поит,  целуются,  а потом  заморочка  какая-то,  и  -
запросто  тесак под ребро... А потом чего уж там вспоминать,
кто   сколько  съел  или  принял  на  грудь...  Ничего   так
инвитэйшн, да? Ну, эт-я шучу... Не бойтесь. Братец никак  не
отойдет  от вчерашнего, влежку... Ну, а мы вдвоем тихо-мирно
и посидим, как?
     -  Хорошо, - сказал Ричард. - Только без тесаков. Я это
не люблю.
     Миша хохотнул в ответ и - загромыхал толстыми подошвами
башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.
     На  ужин  предлагалась прожаренная в  специях  свинина,
овощной    салат   и   красное   вино.   Ричард,    впрочем,
удовлетворился холодной кока-колой.
     Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего
прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного
коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся
бы   с   ним  до  полуночи,  если  бы  не  одолевавшая   его
сонливость... Сонливость и чувство глубокой досады.
     Он,   влекомый  каким-то  упорно-механическим  чувством
кладоискателя,  откопал  эти  отсыревшие  идиотские  бумаги,
вкупе с пистолетами и кинжаламим, и - что дальше?
     Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.
     Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с
ним  -  неудачником,  своею судьбой и  природой  на  неудачи
обреченным.
     - Миша. - Он поднялся из-за стола. - Спасибо за ужин. Я
-  ваш  должник.  Компанию более составить не  могу:  что-то
тянет в сон...
     -  А  разница,  - сказал Миша. - Во времени.  Вы  же  к
своему  привыкли, к американскому... Вот и  сбои.  А  завтра
проснетесь в пять часов утра и будете думать, куда  бы  себя
деть... Вы бы пересилили себя, посидели бы еще чуть...
     -  Не  могу,  - признался Ричард искренне. Повторил:  -
Спасибо.
     -  Ну, - Миша протянул ему руку, - Отдыхайте. Извините,
как  говорится, что обошлось без драки... - И -  уткнулся  в
телевизор, где сообщались последние российские новости.
     В районе Карлсхорста, к великому Мишиному удовольствию,
до   сих   пор   принималась  трансляция  программ   бывшего
советского   телевидения,  что  еще  более  приближало   его
берлинскую   жизнь   к   некоей  новой   ипостаси   прежней,
московской.
     Ричард же, укладываясь спать, уже в наступающей полудреме,
путано  размышлял и о себе, и о своем недавнем  собеседнике,
как  о  заложниках времени, диктующего постоянно  меняющиеся
правила   игры,   что   вмиг   разоряют   недальновидных   и
увлекающихся; времени, должным в итоге, конечно же,  слиться
с Вечностью, упраздняющей и время, и правила.
     И  неотвратимость  такого слияния  определилась  в  его
сознании столь очевидно, что он подумал: ведь к этой  истине
способен придти любой и каждый, кто только в состоянии о ней
задуматься... Только в состоянии... В состоянии...
     На  него уже начал действовать клофелин, подмешанный во
время ужина коварным Михаилом в кока-колу.

     БЕРЛИН. КАРЛСХОРСТ.

     ДЕКАБРЬ 1992г.

     Дождавшись, когда Валленберг поднимется по  лестнице  в
свои  апартаменты, Михаил скоренько сполоснул тарелки, убрал
остатки еды в холодильник и, выключив телевизор, прислушался
к воцарившейся в доме тишине.
     Лже-брат Алексей почивал в соседней комнате, откуда время
от времени доносился легкий храп; крепость же сна американца
никаких  опасений  у  Аверина не вызывала,  а  потому,  взяв
запасные  ключи от дверей второго этажа, он смело отправился
наверх, захватив карманный фонарик.
     Мысль о том, что в доме остались какие-то ценности,  не
вывезенные  родителями  Ричарда  в  Америку,  зародилась   у
Михаила  еще тогда, когда новый хозяин настойчиво потребовал
очистить  подвал,  а затем быстро нашла свое  подтверждение,
ибо,  вернувшись из магазина и, обследовав пол, он  заметил,
что  одну  из плит настила буквально несколько часов  назад,
сразу же после уборки, приподнимали.
     А вот что за ценности хранились в подполе, именно сейчас
и предстояло выяснить.
     Он  прошел в кабинет, и луч фонарика сразу же  высветил
желтый  портфель с многочисленными проржавевшими застежками,
стоявший у письменного стола.
     Вот оно!
     Стараясь не шуметь, он поднял портфель и двинулся обратно.
Времени для обследования содержимого этого саквояжа  у  него
было предостаточно.
     Спустившись на кухню, поставил портфель на стол. От отсыревшей
кожи несло холодной затхлой землей и плесенью.
     Криво усмехнувшись, он взялся за застежку, просунутую в
металлическую петлю...

     Трепетов, словно выполняя учебное упражнение,  бесшумно
вынырнул из-за двери, и - опустил кусок водопроводной трубы,
обмотанной  свитером - на голову согнувшегося над  портфелем
Михаила,  чье тело в тот же миг послушно и мягко  завалилось
под кухонный стол.
     "  А все-таки, - подумалось ему с долей хвастливости, -
выигрывать должен профессионал, ребятки..."
     Он уже протянул руку к портфелю, как вдруг в доме погас
свет.
     Что это? Пробки? Или же...
     Интуитивно он ощутил какую-то неведомую опасность...
     Стараясь двигаться бесшумно, взял со стола портфель и двинулся
в сторону прихожей.
     Бумажник  Михаила с дневной выручкой и  документами  на
"Мерседес",  запаркованным во внутреннем дворике,  лежали  у
него в кармане брюк вместе с ключами от автомобиля.
     С вешалки он снял пальто Ричарда - модное, кашемировое,
решив,  что  оно  заменит ему спортивную нейлоновую  куртку,
оставляемую в качестве сувенира незадачливому Михаилу.
     Некоторое время он выжидал, настороженно прислушиваясь к сырой
темноте,  обступившей  его, затем  медленно  открыл  фрамугу
окна,  ведущего  в сад и - тихо спрыгнул на  землю,  тут  же
резко отступив в сторону...
     Страхи оказались напрасны: ни в саду, ни около дома не было
ни души.
     Мирный Карлсхорст тихо погружался в сон, гася огни в оконных
просветах.
     Отключив пультом сигнализацию, Трепетов уже взялся за ручку
"Мерседеса",   как   вдруг  ощутил   возле   себя   движение
стремительно скользнувшей тени, после чего сознание  как  бы
на  миг  оставило  его,  а после тут  же  вернулось,  однако
находился он теперь не возле дома, а на заднем сиденье какой-
то   машины,   плотно  зажатый  с  двух  сторон  громоздкими
личностями  с  телосложением чемпионов японской национальной
борьбы сумо.
     -  Что,  сука, отпрыгался? - донеслись до  него  слова,
леденящим ужасом проникнувшие в душу.
     Он дернулся, в глупейшей попытке вырваться из салона, но
тут же получил укол в ногу и - захрипел, цепенея от действия
известного ему медикамента, одобренного еще в пору  расцвета
его     карьеры    специальными    медэкспертами    Комитета
Государственной безопасности...

     Тем  временем  в  эфире  звучал следующий  разговор  на
англоамериканском:
     -  ...  Из  дома вышел "объект". С портфелем. Э-э,  его
свинчивают...
     - Кто?!
     - Наверное, люди "немца"...
     - Как?! Этого не может быть! Их там нет! Мы...
     -   Взяли.   Профессионально.  Он  в  машине.   Красный
микроавтобус. "Понтиак".
     - Вы уверены, что это "объект"?
     - Кажется... Пальто его... В доме нет света...
     - Ч-черт! Срочно работайте вариант "аппендикс"...
     - Понял.

     "Фольксваген"  с мигалками, где находилась  оперативная
группа  сотрудников  ЦРУ, переодетых  в  полицейскую  форму,
перехватила "Понтиак" при выезде его на узкое шоссе, с  тыла
опоясывающее Карлсхорст.
     Водитель дисциплинированно остановился, приготовив документы
для проверки, и даже улыбнулся подошедшему полицейскому, ибо
неприятности боевому российскому экипажу "Понтиака" способен
был принести лишь предатель Трепетов, однако тот беспробудно
спал,  привалившись щекой к мощному плечу  одного  из  своих
стражей  и  никаких сигналов "sos" категорически  подать  не
мог.
     Полицейский потянулся за документами, и - бросил в салон машины
металлический предмет, зажатый в кулаке, сам же -  отпрыгнув
в сторону, за капот.
     Бесшумно сверкнула нестерпимая вспышка, высветив каждую
рытвинку  и  волосок на лицах сидевших в  "Понтиаке"  людей;
вслед  за  ней салон мгновенно заполонили ватно-белые  клубы
усыпляющего  газа,  и  уже через минуту бездыханный,  дважды
отравленный   Трепетов  и  желтый  портфель  с  полусгнившей
эсэсовской  формой заботливо перемещались  из  "Понтиака"  в
кузов "Фольсвагена".

     "Полицейские" работали споро, но шесть человек в черных
масках   и  комбинезонах,  выпрыгнувшие  из  тьмы,  обладали
реакцией  и  приемами  нападения  еще  более  изощренными  и
отточенными:  им,  людям  Краузе,  потребовались   считанные
секунды, по истечение которых команда ЦРУ оказалась недвижно
лежащей  в  придорожной  канаве, за исключением  водителя  в
полицейской  форме, взятого в качестве "языка" и помещенного
вместе  с  Трепетовым  и злосчастным  портфелем  в  багажник
подъехавшего   к   месту   горячих  событий   бронированного
"Мерседеса".

     - Магистр, портфель у нас. Но...
     - Что "но", что "но"...
     - Там... какая-то старая форма...
     - Какая еще форма?
     -  Форма... Вонючая, сырая... И фуражка СС. С  черепом.
Мятая.
     - И все?
     - В портфеле - все. И еще: "объект" - не с нами...
     - Что за идиотские сюрпризы! А кто же был в машине?!
     - Русский. Нас ввело в заблуждение пальто...
     -  Пальто,  русский, черт вас всех  подери!  Вы  несете
какую-то чушь!
     -   Мы  все  исправим,  магистр!  -  Немедленно!  -  Не
волнуйтесь, магистр!

     Много  незримых, однако же бурных страстей  кипело  той
декабрьской  ночью в тихом и сонном Карлсхорсте,  но,  также
как  тысячи его обитателей, ничего не ведал о них и виновник
всей  кутерьмы  -  Ричард Валленберг,  спавший,  а,  вернее,
лежавший,   утратив  сознание,  в  темноте  выстуженной   от
раскрытой форточки, спальни.

     ТРЕПЕТОВ И АВЕРИН

     Аверин  и  Трепетов, прикованные наручниками к  батарее
центрального  отопления,  тянувшейся  вдоль  стены   пустого
гаража,  очнулись практически одновременно и - с  изумлением
уставились  друг  на друга, припоминая те последние  события
своей  сознательной жизни, что смутно хранила их воспаленная
память.
     -  Леша,  где мы? Что происходит, в натуре? -  просипел
Михаил, испытывая позывы к рвоте и сильнейшую головную боль.
     Трепетов - с бледно-зеленым лицом утопленника, хотел было
произнести: черт его, мол, знает, - но изо рта его  вырвался
всего лишь болезненный хрип.
     -  Напали на нас, что ли? - предположил Михаил каким-то
озябшим голосом. - А?..
     - Пи-ить... - прошептал Трепетов с мольбой в голосе.
     Будто  услышав его, в гараж из боковой двери -  видимо,
ведущей  в  недра  некоего  дома,  своей  стеной  к   гаражу
примыкаюшего, появился мужчина лет тридцати в теплом плаще с
погончиками, идеальным пробором в набриолиненных волосах,  с
гладким  бледным  лицом  и  ртом, перекошенным  в  фальшивой
улыбочке.
     -   Тысяча  извинений  за  столь  неудобный  ночлег,  -
произнес  он  по-русски с явным германским акцентом,  учтиво
наклонив  пробор  и неспокойно смотря исподлобья.  -  Сейчас
вами  займется  врач.  Ма-арти-ин! - крикнул  он  в  сторону
двери, и в гараже появился сутулый верзила - прилизанный,  в
белой рубашке и черном галстуке.
     Верзила осклабился, показав крупные как у лошади  зубы,
коричневые  от  табака  и, вытащив из  кармана  брюк  ключи,
отковал от батареи обессиленных узников.
     -  Прошу, - указал тип в плаще на проход в дом,  первым
поднявшись   к   нему   по  низкой  металлической   лесенке,
вмурованной в бетонный пол гаража.
     Аверин и Трепетов покорно двинулись вслед за ним. Замыкал
шествие человек с длинным лицом и лошадиными зубами.
     Вошли в прохладный сумеречный холл, выложенный черным с
серыми  прожилками  мрамором.  Канделябры,  китайские  вазы,
рыцарские  доспехи,  секиры  и  двуручные  мечи  на  стенах,
ведущая наверх резная дубовая лестница...
     -  Туда,  -  показал человек в плаще  под  лестницу,  и
вскоре  пленники  шагали  в подземелье  дома,  -  коридором,
сплошь   выложенным  голубым  кафелем,  лазурно  сиявшим   в
люминисцентном свечении ламп.
     -  Похоже  на преддверие операционной, - остановившись,
хрипло  заметил  Михаил, незамедлительно  получив  увесистый
пинок,  призывавший продолжать движение согласно  указанному
маршруту.
     Коридор привел в бильярдную.
     Кожаные диваны и кресла, бильярд, стойка с киями, большой
застекленный   портрет  Гитлера,  под   ним   -   цветок   в
пластмассовом   горшке   и   -   сервировочный   столик    с
многообразием напитков спиртных и безалкогольных.
     На  диване сидели двое угрюмых молодых людей, одетых  в
свитера, джинсы и кожаные куртки.
     Облокотившись о биллиардный стол, человек с аккуратным пробором о
чем-то  задумался,  кривя губы; затем,  повернув  в  сторону
кожаных   мальчиков   плоскую,  тщательно   выбритую   щеку,
произнес:
     - Обыщите их еще разок. Поподробнее.
     Мальчики - низкорослые, с могучими красными шеями, послушно
поднялись  с  дивана; по-крабьи расставив руки  и,  наклонив
коротко   остриженные   головенки   борцов,   двинулись    к
задержанным.
     Обыск  был  выполнен ими с блеском и  мастерством  либо
фокусников, либо карманников.
     -  Ни-че-го, - вынес резюме человек с п