и стекла, натыкаясь на обезображенные трупы "рыцарей"
и  прислуги. Увидев раздавленную бетонным перекрытием голову
Краузе  и  его  смятый, с обломанным рогом шлем,  валявшийся
неподалеку, еле совладал с подступившим приступом рвоты.
     Из  разбитого шкафа с оторванной дверцей, что  когда-то
стоял  в спальне, он вытащил свою одежду и, сбросив балахон,
дрожа под порывами пронизывающего жгучего ветра, облачился в
костюм и в пальто.
     Во  внутреннем кармане пиджака нащупал свой бумажник  с
документами и кредитными карточками.
     Еще раз прошелся в развалинах, пока, наконец, неподалеку
от мертвого ламы, не увидел лежавшую навзничь Глорию.
     Стер пальцами припорошивший ее лицо снег... Длинная рваная
рана  тянулась  от лба ее к темени. Короста замерзшей  крови
залепила глазницу и волосы.
     Ему захотелось завыть. В голос. Как умирающему в зимних
горах волку. За что?! Неужели ему вовсе не суждено счастья?!
     Она лежала в снегу, как красивая сломанная кукла, а  он
стоял над ней и беззвучно рыдал, не зная, кого винить и кого
проклинать... Судьбу? Себя? Краузе? Карму?..
     Среди покореженных от взрыва, видимо, газохранилища, машин,
он  обнаружил единственный уцелевший "линкольн" с треснувшим
лобовым   стеклом  и,  взломав  рулевую  колонку,  накоротко
соединил  провода,  пустив двигатель. После,  лавируя  между
завалами кирпича, вывел машину на заснеженную дорогу.
     А  через  два  часа, бросив "линкольн" возле  крохотной
железнодорожной станции, он сел на поезд, идущий в Вену.

     АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ

     Трепетов очнулся от пробиравшего все его тело мороза на скамье
возле  старого  парка,  некогда  разделявщего  восточный   и
западный Берлин.
     С  трудом  встал,  стуча  зубами  от  озноба.  Сознание
постепенно  освобождалось от дурмана, и он начинал  уяснять,
что  каким-то  чудом  остался в  живых,  и  позади  страшный
подвал,  гулкие  голоса допрашивающих,  доносившиеся  сквозь
наркотическую   пелену,   сонливое   безволие    и    темные
бессознательные провалы памяти...
     Сгибы локтей ныли тупой, неотвязной болью. Он посмотрел на
запястья   рук,   увидев  наплывы  багрово-черных   синяков,
тянущиеся   к   ладоням...  Да,  искололи  его   изрядно   и
безжалостно...
     В   куртке   обнаружился  паспорт  и  -  сберегательная
банковская книжка.
     Дрожащими пальцами он перелистал ее страницы. Так и есть! Эти
сволочи  ограбили его вчистую! Но когда, как?! И  зачем  все
свои деньги надо было держать на одном счету?! Идиот! Сложил
все яйца в одну корзину!
     Вот тебе и дивные тропические острова, вот тебе креветки и
креолки...
     Да и чего ради он сунулся в этот треклятый Берлин! И куда
теперь идти? И кто он теперь? Продрогший, еле волочащий ноги
нищий!
     Единственный человек, к которому он когда-то и мог обратиться -
Виктор, но сейчас любой телефонный звонок бывшему лже-агенту
несет в себе самоубийственную опасность, ибо парень, похоже,
соскочил   с  крючка,  связавшись  с  теми,  от  кого   ему,
Трепетову, бессмысленно ждать пощады.
     Усилием воли превозмогая обморочную слабость, он доковылял до
дороги,  где  остановил  полицейскую  машину,  и  уже  через
считанные  минуты сидел в участке, рассказывая компетентному
лицу   о   похищении   его  злоумышленниками,   демонстрируя
исколотые руки и - банковскую книжку с погашенным счетом...
     -  Это - наверняка русские, - глубокомысленно выпячивая
губу,    предполагал   дознаватель.   -   Кого   из    своих
соотечественников  вы  знаете здесь?..  С  кем  поддерживали
связи?
     -  Ни  с  кем!  Я  хочу восстановить  счет!  -  напирал
Трепетов. - Вы должны мне помочь!
     -   Мы   составим   необходимые   документы,   проведем
расследование... Однако - вопрос. Речь идет  о  внушительной
сумме.  И  мы  обязаны  знать о природе происхождения  таких
средств...
     Ночевал Трепетов в одиночной камере участка.
     Засунув  пальчик  в безжалостные шестерни  полицейского
механизма,  он теперь удрученно размышлял, как  бы  механизм
этот не оттяпал ему всю руку, а то и вовсе не затянул бы  со
всеми потрохами в жернова своего непривлекательного чрева...
     На  том  мы  с бывшим полковником советской разведки  и
распрощаемся.

     МИХАИЛ АВЕРИН

     В  маленькой русской церкви, расположенной на одной  из
узеньких улиц Карлсхорста, шла служба.
     Окрестившийся здесь всего два дня назад, Миша Аверин, стоял ныне в
толпе верующих, внимая священнику.
     Что заставило его оказаться здесь? Интуитивное стремление
найти  какую-то опору в зыбкой неопреденности своего  бытия?
Избежание    смерти,   неотвратимую   угрозу   которой    он
почувствовал в подвале виллы, среди жутких типов,  способных
отрезать  голову,  не моргнув стылым взором профессиональных
убийц?  Но  что  привело его в тот подвал? Как  ни  крути  -
собственная  корысть,  коварство и  еще  куча  разнообразной
дряни,  накопившейся  в  душе  и  -  основательно  уже  душу
разъевшей...
     Он  помнил,  как из подземелья его привели  в  огромный
кабинет  с  мраморным полом, закопченной  пастью  камина,  с
растрескавшейс  паутиной лепкой карнизов  потолка..  Матовые
стекла   витражей  лили  преобразованный  их  замутненностью
неверный,  водянистый свет из стрельчатых  проемов  окон  на
портреты  рыцарей,  дам и старинную черного  дерева  мебель,
составленную  из  стульев-тронов с грубой  кожей  сидений  и
мрачного  как  надгробие письменного  стола,  перечеркнутого
опрокинутой со стены тенью распятья.
     За столом сидел знакомый темноглазый лысоватый человек с
бледным,  ожесточенным лицом и покрасневшими  от  бессонницы
глазами.  Немигающий  взгляд бешено  расширенных  зрачков  с
грозной  неприязнью  уставился на Михаила  -  сжавшегося  от
страха,  поседевшего  и  осунувшегося.  И  вот  тогда-то   -
неожиданно  и  остро ощутилась им пролегшая  здесь,  сейчас,
грань  между  жизнью и погибелью, но погибель несла  в  себе
завершающий  итог его никчемного, подчиненного исключительно
наживе и греху бытия, не отмеченного никаким приближением  к
Богу...  И  от сознания этого охватил его уже иной  страх  -
удушающий  и  безмерно горький; и вдруг, словно почувствовав
всю глубину такого ужаса, убийца сказал:
     -  Надлежало бы тебе всыпать как следует, мошенник.  Но
ты, гляжу, и так еле жив. Вон отсюда!
     Блаженно стояние в церкви. Блаженна вера, пусть обретенная
запоздало,  но  явившая собою бесценный и непреходящий  дар.
Блажен   Великий   Спаситель,  давший  возможность   каждому
избежать  ада,  но, даже и не избегнув его, подняться  через
муку искупления к Свету.
     Глядя  на обращенные к священнику лица верующих, Михаил
размышлял... Есть, все-таки есть у него живая душа,  и  дана
ей  жизнь  земная  и вечная, но в жизни земной  благополучие
личное  никогда  не построит отныне он на  обмане  и  костях
других, и будет, раб божий, крещенный в возрасте зрелом,  по
интуитивному стремлению своему, по возможности греха на себя
не  брать,  во  лжи не усердствовать, ближнему  помогать,  и
заповеди  наимудрейшие  соблюдать,  искушение  беса  в   нем
сидящего,  всеми  силами  слабыми  своими  преодолевая  и  -
раскаиваясь в скверне прошлого как умом, так и сердцем.
     Так искренне желал себе Миша. На сей час. Не ведая, что
основа религии предков его в том, чтобы предмет веры обладал
действительностью и несомненной материальностью.  Не  ведая,
что, взыграй в его подсознании память поколений, возможно  и
угаснет   в   нем   постепенно  стремление   посещать   храм
православный...

     РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ

     Рейсовый автобус из Нью-Йорка, следующий в Атлантик-сити -
город  казино  и всевозможных шоу, был заполнен  в  основном
благообразными    пенсионерами,    привлеченными    дармовой
поездкой, ибо деньги, уплаченные за дорогу, возвращались  им
сразу  же  по прибытию в гостиничный комплекс, где  основная
масса  туристов  немедленно устремлялась в огромный  простор
первого   этажа,   заполоненного  сотнями  пестрых   игровых
автоматов.
     Старички порою рисковали десяткой-другой пенсионных долларов,
разменянных  на квотеры, но обычно предпочитали  следить  за
игрой  других,  или  же - бродить в великолепных  зеркальных
коридорах,    увешанных   массивными   люстрами,    сияющими
невероятным   разноцветьем  бликов   граненого,   чистейшего
хрусталя.  Послонявшись по здешним многочисленным ресторанам
и,  истратив выданный каждому пятидолларовый купон на опять-
таки  дармовую  закуску  со  стаканчиком  кофе,  пенсионеры,
делясь  впечатлениями, уже к ночи возвращались  в  Нью-Йорк,
славно   попользовавшись   благами   рекламных   мероприятий
богатейших казино мира.
     Ричард Валленберг, он же, согласно нынешним документам -
Дэвид  Мэдин, выйдя из автобуса, подошел к раздевалке,  снял
пальто  и,  получив номерок, немедленно двинулся  в  игровой
зал,  где  ему тут же выдали пластиковую именную карточку  с
изображением  куполов  казино "Тадж Махал",  напоминающих  о
традиции  русской  церковной архитектуры. По  крайней  мере,
один  из  куполов  -  синий,  усыпанный  золотыми  звездами,
указывал на заимствование очевидно и несомненно.
     Однако заметим, что страсти, бушевавшие под куполами казино,
увенчанных  острыми пиками набалдашников, глубоко отличались
от  того  состояния  духа,  что присущ  человеку  в  здании,
отмеченным сенью возвышающегося над ним креста...
     Подойдя  к одному из столов, Ричард рассмотрел латунную
табличку возле крупье с обозначением высшей и низшей  ставок
на  "чет-нечет" и "красное-черное". От пяти  до  пяти  тысяч
долларов. Сооблазнительный интервал для рискованных игроков.
     Молча протянул крупье четыре с половиной тысячи долларов
наличными.
     - Вашу карточку... - Тотчас подскочил к нему менеджер с
блокнотом   и,   забрав   карточку,  озабоченно   отошел   к
компьютеру.
     Крупье подвинул Валленбергу малиновые фишки с золотым кружком
в центре - каждая по пятьсот долларов.
     -  Может,  что-то возьмете мелочью? - Указал на  черно-
зеленые столбики "сотенных".
     Ричард отрицательно покачал головой.
     Крупье ладонью подкрутил обод рулетки, начавший замедлять
свое   вращение,  и  -  резким  движением  пустил  по  кругу
беленький  шарик,  заскользивший в  полированном  деревянном
пазу...
     В мозгу Ричарда возникла картина из будущей реальности:
шарик, подпрыгнув, ложится в паз цифры восемь...
     В  последний  момент, когда крупье только  приготовился
поднять  ладонь  в  жесте  запрета  на  какие-либо  перемены
ставок, Ричард поставил тысячу долларов на "чет" и тысячу  -
на  "черное". Он мог поставить и на восьмерку, но -  к  чему
привлекать внимание к себе этакой удачей?
     Выпало "восемь".
     Следующая его ставка в немалой степени крупье впечатлила: три с
половиной тысячи вновь на "черное".
     Вновь закрутился шарик, и на антрацитовом стекле табло,
установленным над столом, зелено выскочило: двадцать шесть!
     "Черное"!
     Менеджер срочно снял телефонную трубку и - в считанные секунды
возле  Ричарда возник худощавый высокий итальянец в  светлом
костюме   и  в  очках  с  затемненными  стеклами  в   тонкой
каплевидной оправе.
     - Мистер Мэдин? - произнес итальянец с доброжелательной
улыбкой.  -  Я  -  владелец казино Пол Паллитто...  Вот  моя
карточка...  Ваш  выигрыш составил  девять  тысяч  долларов.
Напоминаю:  при сумме, превышающей десять тысяч  выигрыша  в
день,   вам  придется,  согласно  правилам  налогообложения,
предъявить ваши документы или же - покинуть зал.  Однако  вы
вновь  можете  продолжить  игру после  полуночи  на  прежних
условиях.
     -  Я в курсе, - сказал Валленберг, взглянув через плечо
на    рулеточных   "прилипал",   незамедлительно    начавших
группироваться вокруг него, счастливчика.
     -  Если  вы  пожелаете остановиться у нас  в  отеле,  -
продолжил    любезнейший   итальянец,   -   вам    бесплатно
предоставляется  "люкс",  а также  вы  можете  прямо  сейчас
пройти  в  любой ресторан... Рекомендую "Марко  Поло".  Ваши
расходы составят исключительно чаевые.
     -  Сначала я хотел бы пройти в номер, - сказал  Ричард,
сгребая фишки с бирюзового сукна стола.
     - Очень хорошо!
     Кабина скоростного лифта скользнула в поднебесье, мягко
затормозя  на нужном этаже. - Сорок третий... -  донесся  из
динамика  мягкий и вкрадчивый женский голос,  записанный  на
пленку.
     Отперев дверь номера, Ричард подошел к широкому прямоугольнику
окна,   в   котором  лежала  плоская  равнина   с   кубиками
приземистых  домов,  омываемая  океанской  ширью  с  полосой
облачной   дымки  на  горизонте.  Красно  горели  буквы   на
белоснежной  трапеции  соседнего  отеля  "SHOWBOAT",  зелено
опоясанной лентами оконных пролетов.
     Задернув легкую занавеску, он опустился на стеганное покрывало
широкой кровати.
     В   зеркале  напротив  Ричард  увидел  свое   лицо,   -
неузнаваемо чужое.
     Да,  он  сильно изменился, вернувшись о  т  т  у  д  а.
Кажется,  черты  его остались прежними,  но  все-таки  стали
иными,  а  глаза  подернула  поволока  какой-то  безучастной
темной тоски. И не по себе становилась ему, когда отраженный
в зеркале незнакомец останавливал на нем взор этих глаз...
     Теперь  он  много  знал,  и отмечал  его  странный  дар
безошибочного  ясновидения, пришедший к нему по  возвращению
на   Землю;   возможно,   дар  временный,   должный   вскоре
утратиться, превратив его в прежнего человека, способного  к
прогнозу,   но   никак   ни   к   веданию   того,   во   что
трансформируется неуклонно истекающий миг настоящего...
     Вот  сейчас раздастся телефонный звонок, и Пол Паллитто
сообщит  ему,  что в ресторане "Марко Поло"  мистера  Дэвида
Мэдина  с  нетерпением ждут и - все что от него требуется  -
только поставить свою подпись на счете.
     Телефон зазвонил.
     -  Да, - сказал он. - Очень признателен. И ужин кстати.
Я здорово проголодался.
     Забавно...  Наверное,  он мог бы  и  разорить  все  это
казино, но к чему и зачем? Он же просто хочет пожить  здесь,
в  пестрой  суете  людской,  погулять  по  дощатому  настилу
набережной,  дыша  воздухом  морозной  океанской   дали,   а
после...
     А  вот  что после - ему не мог подсказать даже чудесный
дар...
     Вспомнилось: ты должен определиться. И чем быстрее...
     Да. Это то самое главное, что надлежит ему сделать.
     Не  из-за страха перед Богом или же дьяволом.  Ни  ради
выгод и привилегий. Ради себя самого.
     К вечеру же он сядет в такси и подъедет к замеченному им
еще   по  дороге  сюда  небольшому  католическому  храму   с
бирюзовой  остроконечной крышей. И - войдет под  своды  его,
ибо  в  необходимости такового поступка  отчего-то  возникла
неудержная,  почти  органическая  потребность.  Но   прежде,
покинув  отель,  он прошагает до конца длинного  пирса  где,
размахувшись, забросит далеко в волны кулон...
     Расстегнув рубашку, он снял с шеи цепь с амулетом. Вышел из
номера,  плотно  притворив дверь, мягко  щелкнувшую  язычком
замка.
     В этот миг алый камень, зажатый в его пальцах, сверкнул
голубой  искрой  и  за закрытой дверью отчетливо  послышался
звяк   -   будто  что-то  упало  на  стеклянную  поверхность
сервировочного стола, стоящего в углу комнаты.
     Эхо  донесшегося  звука заставило Ричарда  на  какую-то
секунду  замереть  в раздумье. Ему отчего-то  представилось,
что теперь на столе лежит...
     Древний ритуальный кинжал.

                                      1995    г.,    Москва-
                                      Берлин