было,
конечно, куда приятнее первого.
     Однако общение с ветераном СС многое в мировоззрении Ричарда
изменило.  По крайней мере, он задумался над справедливостью
антисемитизма, - и как такового, и своего, личного.
     Да,  тебе  не  нравятся  евреи или  негры,  поляки  или
русские...    Пусть   ты   не   приемлешь   их   безотчетно,
неаргументированно,  либо  же -  неприязнь  твоя  обоснована
логически    и   подкреплена   фактами.   Однако   неприязнь
умозрительная,  а,  может, и выраженная  на  уровне  бытовых
коллизий  -  одно; в агрессии же она представляет совершенно
иную величину. Агрессия нарушает заповеди. И - убить еврея в
силу  национального признака, убить - нажав на гашетку, либо
-  поставив  подпись на листе приговора - он бы не  смог.  С
другой  стороны, если глобально стоит вопрос: кто  -  кого?-
какую-то позицию поневоле придется занимать, ибо в свой стан
инородцев  евреи  не  принимают  -  это  аксиома.  Но  какую
позицию?  Голословного  обличителя  сионизма?  Безжалостного
воина, которого не смутит никакая жестокость и кровь?  Легче
всего  - отойти в сторонку, умыть руки. Мол, не судья  я  ни
тем, ни другим.
     Но.  Наблюдающий с берега за волнами в бушующем  океане
и,  смахивающий небрежно долетающие до него соленые капли  с
бесстрастного  лица,  рано или поздно может  быть  утянут  в
пучину внезапным цунами...
     Философия Краузе исходила из арийского, добиблейского периода
истории; оттуда тянулись по его убеждению в настоящее  корни
избранной  расы,  как, впрочем, мыслил и  Гитлер;  и  теперь
Ричарду   стала   ясна   суть  идеи  нацистских   храмов   и
пренебрежение  фюрера перед актуальной церковью,  основанной
на  учении,  вышедшем  из  недр иудейского  народа,  хотя  и
отвергнутому  им,  равно как халдейская магия  и  египетские
таинства.  Евреи  впервые в истории человечества  причислили
себя   к   категории  богоподобной,  равной   Создателю   по
нравственным  своим признакам. Через них мир познал  Творца,
но  и  установил связь с сатаною, ибо они же зачли и развили
темные  культы.  В  том числе - масонство.  Они  -  носители
мессианской идеи, отторгнув Христа, возжелали мессию  иного,
земного, устроителя всяческого блаженства в бытие бренном.
     Аргументов в пользу антисемитизма достаточно.
     Но   возможно   ли   принятие  антисемитизма   истинным
христианином? Ведь в этом случае и Спаситель, и  Дева-Мария,
и  все апостолы - представители "низшей расы", что звучит  с
одной стороны кощунственно, с другой - нелепо.
     Краузе  на  такой довод заметил, что Христос -  явление
наднациональное, во-первых, а во-вторых, иудаизм не признает
его даже как реальность. Но этот довод Ричард не воспринял.
     Чем  больше  он  размышлял  над  врагами  арийцев,  тем
отчетливее понимал, что смысл их миссии и даже их золота, из
которого  в  конечном счете выплавится  трон  Антихриста,  -
пройти вертикаль всего Нового Завета от начала и до конца, и
миссия  их - от Бога, постоянно наказывающего их за гордыню,
но  и  постоянно их спасающего, дабы в итоге пришло к  этому
народу,  несовместимому с иными, как  несовместимо  масло  с
водой, прозрение и покаяние. Потому-то неправы и юдофилы,  и
юдофобы.
     Впрочем, кто знает всю правду и кому открыта истина?

     ...Когда, уже сидя в машине, Глория положила ему голову
на плечо, он уныло подумал:
     "Неужели мне простенько и пошло подложили бабу?"
     И  вдруг, усилием воли, напрочь отринул весь свой  опыт
шпиона  и аналитика. Стерильный, призрачный, ядовитый  опыт,
разрушающий человеческое естество. Дурман ада.
     Рядом с ним была молодая, желанная самка. Ждущая от него
любви. Плотской.
     И  они  вошли  в спальню его, разлетелась  по  сторонам
спешно  сброшенная одежда, а после звучал в  полутьме  шепот
отрывистых   слов,  безмятежное  счастье   захлестнуло   их,
слившихся  в  целое,  и он бесконечно  и  сладостно  целовал
волосы ее и глаза, тонкие руки и нежную грудь...
     Настал день, и был снежный склон, тугой воздух, коконом
обволакивающий  летящее на лыжах тело в круговерти  морозной
пыльцы, вновь - ее губы, пахнущие снегом и солнцем; затем  -
семейный   обед   в   присутствии  умиротворенно-деликатного
Краузе,  и вновь, до следующего полудня - плывшие  в  глазах
стены спальни...
     Он  не  ведал, что ждет его впереди, но даже и  пытался
озаботить  себя  какими-либо  прогнозами  и  раздумьями.  Он
просто  жил  и  любил. Впервые. Чего ранее не позволял  себе
никогда.

     ЛЭНГЛИ. ЦРУ. 1993 год, январь

     - Ну, и как ты оцениваешь провал в Берлине, Майкл?
     - Арон... Это - идиотизм обстоятельств. Редчайший...
     -   Ладно,   забудем  об  этом.  Тем  более,   как   ни
парадоксально,  все  сложилось  к  лучшему...   Единственный
прокол:  они "пробили" захваченного полицейского,  и  сейчас
Краузе ищет в своих рядах "крота", связанного с нами...
     - Информатору что-либо угрожает? - Думаю, нет.
     -   Я  готов  тщательно  проработать  операцию  захвата
интересующих нас лиц.
     -   Преждевременно.   Они   готовят   акцию   "Прыжок".
Валленберг  -  исполнитель. Он подошел им по известным  тебе
параметрам.     Лабораторная    мышка.    Дезориентированная
полностью. Старый мистификатор крутит им, как хочет.  Мешать
им не будем, посмотрим на результат.
     - Вытащим каштаны из огня их же руками?
     - Совершенно верно.
     -  А  насколько  будет  полной  информация  о  конечном
результате "прыжка"?
     -   Настолько,   насколько  приближен  к   Краузе   наш
человек... К Краузе и - к Валленнбергу. Информация, полагаю,
будет исчерпаюей.
     - И тебе удалось настолько глубоко внедрить...
     -  Нет.  Скажу  откровенно. Это  -  не  внедрение.  Это
вербовка, закрепленная психологическим кодом.
     -  Даже  не  представляю, как тебе такое  и  удалось...
Действительно: как ты сумел?..
     -  А никакого кода защиты и не было, дорогой Майкл.  Мы
имели  дело  с  его любимой и единственной внучкой...  Какой
материал, Майкл! Ка-акой материал!.. Очень трудно завидовать
Валленбергу, как ты понимаешь... Но - в настоящий  момент...
я бы хотел оказаться на его месте!

     МИССИЯ ИЗБРАННОГО

     Январским поздним вечером Ричард вышел на опоясывающий виллу
балкон,  облокотившись на балюстраду. Морозный ветер свистал
в  ночи,  растворившей  во мраке горы;  черное  пространство
заполонило  мир, и только колючие звезды в бездонности  неба
обозначали  существование тверди земной,  -  неразличимой  в
круговерти бушевавшей стихии.
     Растрескавшийся мрамор балюстрады напоминал о днях иных, канувших в
вечность  вместе с теми, кто когда-то отстроил это  "орлиное
гнездо",  как символ могущества тевтонского духа, венчавшего
неприступный  утес;  и  кто  мог ведать,  что  именно  здесь
начнется  мистерия древне-германской традиции, и жертвой  на
алтаре суждено быть ему, - Ричарду Валленбергу.
     Время близилось к полуночи; пора было идти в подземелье
замка,  где  его ждали двенадцать посвященных, возглавляемых
Великим Магистром Краузе, - тринадцатым.
     В  преддверии подземелья двое молчаливых лам омыли  его
благовонной  водой  и одели в старинный  балахон  тибетского
монаха.
     Затем распахнулась тяжелая дубовая дверь, окованная черным
железом, и Ричард вошел под низкие своды храма, таящегося  в
глубине скалы.
     Знание было дано ему, и потому спокойно, даже с толикой
равнодушного   отчуждения,  он  оглядел  собравшихся   здесь
"рыцарей"  в  древних одеждах и рогатых  шлемах,  скрывающих
лица.
     Горели свечи, тлели в бронзовых чашах ритуальные гималайские
травы,  тени участников действа густо чернели на  потолке  и
стенах, а над алтарем с магическим кругом медленно вращалась
плоская золотая свастика, подвешенная на тонкой цепи.
     Ричард опустился перед алтарем на колени, застыв в молчании
медитации.
     Камень  амулета, выпростанный из-под балахона, приобрел
оранжевый оттенок, а потом неуклонно начал голубеть, как  бы
откликаясь  на  каждое  гортанное  заклинание,  произносимое
Магистром. "Рыцари" вторили ему, обступая Ричарда  замкнутым
кругом.
     Магистр поднял старый кинжал, некогда хранившийся в желтом
портфеле, установив его жало в центре круга.
     Кинжал  словно  завис  в  воздухе,  блистая  каменьями,
вкрапленными в рукоять; вращение свастики усилилось вместе с
хором   голосов,   слившихся   в  таинственной,   вкрадчивой
гармонии;  перед  взором Ричарда поплыла белесая  пелена,  в
которой различалось лишь пламя свечей, сливавшихся в  единый
огонь,  и  вдруг  - он как бы нырнул с открытыми  глазами  в
теплую  мутноватую  речку:  вот мелькнул  свет,  наполнявший
верхнюю толщу воды, затем в рыжеватой мути почудились какие-
то  бесформенные  очертания, но в ту же  секунду  размытость
призрачных   образов   исчезла,  сменившись   ослепительной,
рельефной реальностью.
     Он  будто  обрел иное зрение, различающее все полутона,
каждый  штришок, и, казалось, еще мгновение,  и  взгляд  его
познает  тайну сцепления частиц, составляющих тот  мир,  что
внезапно  восстал  перед  ним, заворожив  душу  жутким,  как
осознание  падения  с  высоты,  открытием:  он  -   в   ином
пространстве  и  в  ином  времени,  где  все  носило  печать
неземного, чужеродного естества.
     Над  ним  простиралось  глубокое  фиолетовое  небо  без
малейшего   облачка,   вокруг  же  -  дыбились   красноватые
растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность  с
черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась
в  трещинах  иссохшей почвы, что никогда, как он  интуитивно
уверился, не знала дождя.
     Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем-то
соответствующей  проселку, однако без  каких-либо  ухабов  и
рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной  и
ровной,  словно впрессованной неведомым гигантским катком  в
какую-то также неведомую твердь.
     Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он
невольно  коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем,  по
цвету  теперь уже напоминавшим сапфир; после перевел  взгляд
на  кисти  рук,  и  столь же отчетливо, как  видел  малейшие
камешки  на  дороге со всеми их рытвинками и гранями,  узнал
беловатые шрамы забытых порезов, матовое пятнышко  на  ногте
мизинца...
     Да,  это был он - такой как есть, в здравом уме,  ясном
восприятии  происходящего,  одиноко  стоящий  на   неведомой
дороге   в   монашеском   балахоне   из   мягкой   мешковины
бесформенного плетения, удобно облегавшим тело.
     Вспомнились рогатые шлемы, склонившиеся над ним, блеск лезвия
кинжала,  как бы захваченного вращением свастики и вместе  с
ней  поворачивающегося по какой-то незримой оси... Но -  как
давно  и как бесконечно далеко отсюда случилось все  это,  и
целая вселенная отделяет мистерию в подземелье замка от этих
безжизненных скал и высочайшего неба иного мира; отделяет от
всего того,что когда-то и где-то было с ним прежде...
     А может, он попросту испытывает сейчас то, что именуется
смертью? Или же посмертием?.. Однако он жив, он абсолютно  и
неоспоримо жив...
     - Жив, жив, - уверил его сухой саркастический голос.
     Ричарда охватил парализующий сознание страх.
     Он с трудом заставил себя обернуться в ту сторону, откуда
донесся  голос, полагая, что увидит сейчас если не  черта  с
рогами, то тиранозавра или же по крайности - злобного гнома.
     Перед ним, возникшее словно бы ниоткуда, стояло существо,
одетое  в  серую  сутану  с  капюшоном.  Существо.  В  таком
определении он почему-то уверился сразу и бесповоротно, хотя
незнакомец,  прочитавший  его мысли  и  теперь  с  мудрой  и
снисходительной  усмешкой  взиравший  на  него,  был  вполне
человекообразен: европейского типа лицо, седые кудри длинных
волос,  пронзительные черные глаза, а  вот  уши  -  длинные,
заостренно,  по-волчьи  вытянутые  вверх,  являли  собой  не
уродство, а признак какой-то надчеловеческой расы...
     Тут  Ричард  уяснил, что радужной оболочки в немигающих
глазах незнакомца нет, ее заменял единый мертвый зрачок...
     -  Полюбовался? - осведомилось существо.  Безгубый  рот
при этом даже не раскрылся.
     До Ричарда дошло, что слова просто звучат в его сознании,
не выражаясь в каком-либо определенном языке.
     -  А вы - представитель местных иммиграционных властей?
-  также  мысленно  произнес он. - Тогда  предупреждаю:  мне
неизвестен тип моей визы...
     -   А   что   тебе   вообще   известно?   -   брезгливо
поинтересовалось существо, не принимая его юмора,  а  затем,
как   бы   вздохнув,  добавило:  -  Ну,  идем   за   мной...
парламентер!
     И  они двинулись по однообразной дороге, выведшей их  к
странной, сложенной из валунов крепости, за стенами  которой
Ричард   увидел  изможденных,  в  одних  рваных  набедренных
повязках   людей,   перетаскивающих   огромные   каменья   к
недостроенной угловой башне бастиона.
     При  виде  незнакомца, сопровождающего  Ричарда,  люди,
поклоняясь  ему,  падали  ниц;  лица  их  были  бесформенно-
размытыми,  и  в  одинаковой схожести этих  жалких  созданий
угадывалась    какая-то   обреченная   бесполость,    словно
наложенная на них проклятием свыше.
     Существо в сутане бесстрастно шествовало мимо распростертых
вокруг  него тел, и вдруг, обернувшись к Ричарду,  вопросило
его со зловещей ухмылочкой:
     - Ну и где же, по-твоему, ты находишься?
     - Туле, - произнес тот коротко.
     -  Ах,  Туле-е! - произнесло существо нараспев. -  Нет,
дружок.  То, что ты называешь Туле, - часть небесной страны,
и  она - далеко. Твои неискушенные хозяева отправили тебя  в
другую  дверь,  ошибшись адресом... Они выдали  желаемое  за
действительное,  не  ведая простейшей географии  мироздания,
они   нарушили  законы,  воспрещающие  смертным   переходить
границы  миров, и теперь можешь поздравить себя: ты очутился
в  аду, несмышленыш... Впрочем, - добавил глубокомысленно, -
небрежно  поставив  ступню, обтянутую бархатным  темно-синим
тапком с тонкой плоской продошвой на шею недвижного раба,  -
попал ты далеко не в худший круг... А ведь мог бы угодить  и
на  Дно,  и  в геенну... Ладно! Ступай за мной!  -  приказал
резко.
     По  каменной  лестнице они поднялись в одну  из  башен,
оказавшись  в  просторном помещении, где вдоль стены  стояли
лавки  из  обтесанных  плит,  а  в  овальной  бойнице   окна
виднелись   скалистые  холмы,  однообразно   тянувшиеся   за
горизонт.
     - Как мне вас называть? - спросил Ричард провожатого.
     -  Эрдан,  - откликнулся тот. - Я - надсматривающий  за
каменщиками...
     - А кто они?
     -  Они?  Умершие.  С Энрофа. Так у нас называется  мир,
откуда ты незаконно явился сюда.
     - Но ведь путь был проложен...
     -  Да.  Но  именно  теми, кого груз кармы  принуждал  к
заточению  здесь.  Однако  это  не  главная  ошибка   твоего
наставника.  Он  почему-то решил,  что  существует  какой-то
отдельный, замкнутый сам в себе мир, где существует  синклит
арийского  духа...  В каком-то смысле  он  прав.  Разве  что
синклиты атлантов и германцев - абсолютно раздельны, и имеют
свои  ипостаси и в мирах Творца, и в мирах Великого  Демона.
То  есть, он не определился, к кому именно аппелировать и  -
заслал  тебя, в общем-то, наобум. И ты попал к каменщикам...
В  избранное,  хочу сказать тебе, общество.  Здесь  искупают
свою  вину  те, кого венчали когда-то и королевские  короны,
кто  властвовал,  миловал и казнил,  вел  войны  и  заключал
мир... И есть тут, кстати, бывшие вожди твоего наставника...
     - И они здесь навечно?
     -  Отнюдь. Некоторые претерпевают трансформу и - уходят
в  Свет,  к  Тирану, другие склоняются к нам... И  тогда  мы
освобождаем их от мук, и даем даже возможность инкарнации  и
миссии в том же Энрофе...
     - Под "Тираном" подразумевается Бог? - спросил Ричард.
     - Таков он для нас, - ответил служитель Ада безучастно.
     - Ну, а что будет со мной? Я остаюсь тут? Я возвращаюсь
к Магистру? И, если возвращаюсь - то с чем?
     -  Тут ты не задержишься, ибо не имеешь на то ни права,
ни  возможности,  -  сказал Эрдан.  -  Под  грузом  кармы  в
посмертии каждый погружается в положенный ему круг. Однако о
возвращении  не могу сказать тебе ничего. Ты нарушил  устои;
твое  оправдание  в  том, что ты сделал такое,  подчинившись
чужой воле, однако судьба твоя - в руках моих повелителей, и
вскоре они будут здесь... Они уже здесь, - поправился он,  и
вдруг  бесшумно повернулась в стене каменная плита, являвшая
неприметную дверь, и взору Ричарда открылся огромный  пустой
зал с мраморным столом, и сидели за столом трое великанов  в
черных  атласных  рясах  с одинаково  бледными  и  зловещими
лицами  ;  с  мертвыми невидящими глазами, в которых  застыл
мрак бездны...
     Эрдан,  склонив голову, шагнул к ним в проем  двери,  и
плита послушно сомкнулась за его спиной.
     Ричард остался в одиночестве.
     Он сидел, вперившись взором в фиолетовый просвет окна и -
не думал ни о чем, ибо просто не мог ни о чем-либо думать...
     Небо  начинало чернеть, видимо, и здесь был день и была
ночь,   и  ночь  наступила:  внезапная,  без  сумерек,   она
обрушилась  на  скалистый инфернальный мир  густой  чернотой
неба  с  ярчайшими,  неведомыми  Ричарду  хороводами  звезд,
обступившими три луны, что разбросанными серебряными  шарами
повисли над ущельями и долинами Ада...
     Дверь вновь раскрылась и - появился Эрдан.
     -  Ну,  что,  подкидыш,  -  сказал  он  с  высокомерной
ухмылкой. - Ты доставил немало хлопот... Однако - мы  вернем
тебя. И позаботится о твоем возвращении Сам...
     - Это так сложно? - спросил Ричард.
     -  Да.  Порою вернуться обратно намного сложнее, нежели
куда-то придти... Но прежде, чем мы расстанемся, я отвечу на
твои  невысказанные вопросы. Запомни: есть  много  миров  за
границами  добра и зла. И твоя земля - частица того  общего,
что составляют миры эти в своем противостоянии, зачастую - и
во  внутреннем.  Ты  еще не определился,  на  чьей  стороне.
Советую с этим поспешить. Чем раньше - тем лучше. Ибо  выбор
-   необходимость  для  каждого.  Что  еще?  Тебе  предстоит
нелегкая  и  необычная  жизнь. И мы...  да,  мы  внимательно
понаблюдаем за развитием ее, обещаю. Далее. Уясни: ты можешь
быть  творцом  судьбы и событий только в  своем  Энрофе,  то
бишь, на Земле, а не являться сюда в гордыне с планами каких-
то  переустройств...  Порою, впрочем, с  занятными  планами.
Хотя...Твой  Магистр просил неуязвимого  тела?  Глупец!  Оно
может  быть  дано  лишь  Зверю.  Он  просил  бессмертие?   А
бессмертия нет! Ни для него, ни для тебя, и даже  -  ни  для
меня!  Как  нет  и смерти! Есть вечная череда  трансформ.  И
здесь, и там, и повсюду. И - неотвратимость расплаты.
     Они сидели в размытом свете трех лун, лившемся в бойницу
башни,  и  вдруг  легкий  ледяной  воздух  повеял  из   нее,
коснувшись их лиц, и Эрдан вздрогнул, сузив глаза и, пристав
со скамьи. Сказал:
     - Вот и он... Пошли.
     Они спустились на безлюдную площадь, озаренную космосом
Ада, и Ричард услышал в сознании:
     -  Встань  на колени. И - не смотри на него. Только  не
смотри на него, подкидыш!
     Страшная, всепоглощающая тень скользнула над  миром,  и
даже  камень  сжался в первозданном ужасе перед  властелином
мертвого огня и бездонных лиловых бездн; Ричард почувствовал
чудовищную,  вселенскую мощь темных крыл,  чьим  дуновением,
как  ураганом подхватило его - сжавшегося в комок посередине
булыжной  пустоши человечка, пушинкой отброшенного  во  мрак
летящего навстречу пространства...

     Оглушенный,  он  очнулся  в снегу,  на  площадке  возле
"орлиного  гнезда", а, вернее, возле дымящихся  бесформенных
руин бывшей горной цитадели.
     Занимался тусклый рассвет. Сквозь языки утихающей метели,
гулявшей  по  склонам, различались редкие огни,  горевшие  в
отеле, расположенном в долине.
     Некоторое время он блуждал среди обломков кирпича, черепицы,
мебели