Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
Татьяна ПОЛЯКОВА
ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА
ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru
Мы с мужем совершали ритуал: чаепитие перед спектаклем. Муж просматривал
газету, прихлебывал чай из огромной чашки и сообщал мне последние
театральные новости. Рассказчик он хороший, чего не скажешь о его игре. Я
пила чай из чашки поменьше, с удовольствием смотрела на его красивое лицо и
жалела, что он мой муж. Услышав звонок в дверь, я досадливо поморщилась - по
четвергам, а был четверг, мы предпочитали проводить день вдвоем. Муж
посмотрел на меня поверх газеты.
- Кто бы это?
- Понятия не имею, - ответила я и хотела подняться, но он опередил меня.
- Сиди, дорогая, я открою, - муж у меня джентльмен.
Звонок надоедливо трещал, затем хлопнула дверь, и я услышала голос моей
подруги Таньки, при звуках которого меня всегда пробирает дрожь. Болтать она
начала с порога, муж довел ее под руку до кухни.
- Привет, - буркнула она и тут же добавила:
- Я влюбилась.
- Чудесно, - без иронии заметил муж. - Присутствовать можно?
- Оставайся, - разрешила Танька. - Тебе полезно послушать. Что-то ты
больно спокоен, друг мой, а с такой женой, как у тебя, всегда надо быть
начеку.
- Приму к сведению. Так что там за новый возлюбленный?
Танька влюблялась, как правило, четырежды в год, вспышки приходились на
средний месяц каждого сезона, она объясняла это особыми токами в крови.
- Ну, так что за любовник? - подала я голос. - Что он, красив, умен?
Танька подозрительно покосилась на меня.
- Что-то ты бледная сегодня.
- Это освещение.
- Может, и освещение, а по мне, ты слишком много пялишься на своего
красавца мужа. Кстати, мужчине вовсе не обязательно быть красивым, а ум ему
уж точно ни к чему.
- Значит, твой любовник безобразен и глуп?
Танька стала сверлить меня взглядом, силясь понять, говорю ли я серьезно
или дразню ее. Наверняка лицо у меня сейчас довольно глупое, зато
непроницаемое. Я пользуюсь своим лицом как ширмой. Не обнаружив ничего
похожего на насмешку, Танька улыбнулась.
- Он чудо.
- Прошу прощения, леди, - встрял муж. - Пикантные подробности будут?
- Разумеется, - ответила Танька.
- Тогда я удаляюсь. Терпеть не могу, когда хвалят других.
Муж поднялся и, одарив меня самым нежным взглядом из своего арсенала (в
театре он играет преимущественно любовников), скрылся в гостиной.
- Хорош, черт, - вздохнула Танька.
- Хорош, - отозвалась я. - Ну, что там с любовником?
- Он из Сан-Франциско.
- А где это?
- Не прикидывайся. В Америке.
- Серьезно? А здесь-то ему что надо?
- Контракт приехал заключать. Мост будут строить.
- Через нашу канавку, что ли?
- Ты чего сегодня вредная такая, женские недомогания?
- Да я так просто, выясняю, - мирно сказала я. - Контракт заключили?
- Нет. Думаем. Уж больно круто.
- Так ведь из Сан-Франциско люди едут.
- Вообще-то он грузин.
- Но из Сан-Франциско. Любопытно.
Танька опять стала сверлить меня взглядом.
- Не вредничай, родители у него эмигрировали. - Тут она лучезарно
улыбнулась и спросила:
- Доброе дело сделать хочешь?
- Хочу, если это не дорого.
- Не дорого. Пойдем в ресторан. Он меня поужинать пригласил. Но ведь
как-то неудобно, верно?
- Отчего ж неудобно?
- Ну, у нас же вроде деловые отношения. А тут вдвоем.
- Так вы ж любовники.
- Да нет еще. В общем, я сказала, что приду с тобой, а он там какого-то
хмыря притащит.
- Ты уверена, что получится приличней?
- Уверена. В шесть часов встречаемся.
- Не пойдет. Сегодня в театр иду.
- Что там делать-то? На мужа смотреть... Он тебе и так целыми днями глаза
мозолит. Между прочим, не так уж часто я обращаюсь к тебе с просьбами.
Действительно, за последнюю неделю это случилось всего каких-нибудь пять
раз.
- Не пойду.
- Вот только попробуй, - сурово сказала Танька. - Может, от этого ужина
моя судьба зависит. Позвоню.
Танька отбыла, крикнув мужу:
- Валерочка, котик, пока.
Валера, стоя перед зеркалом, пытался завязать галстук. Он морщился и
время от времени стонал:
- Черт, это невыносимо.
Зрелище устрашающее. Я не умею завязывать галстуки. Все, чем могу помочь
в этом процессе, так это напряженно морщить лоб и повторять:
- Спокойнее, милый.
Наконец с галстуком было покончено. Муж довольно улыбнулся, я помогла ему
надеть пиджак, стряхнула с плеча несуществующие пылинки.
- Ты чудо, - сказал он и поцеловал меня в нос.
Я довольно улыбнулась. Прощальный взгляд в зеркало: в профиль Валера
просто бесподобен.
- Какие у тебя планы на вечер? - спросил он.
- Вообще-то я собиралась в театр, говорят, ты превзошел самого себя.
Должна же я это видеть.
Лицо любимого чуть вытянулось. Чего-то я с планами намудрила. Свинство,
конечно, с моей стороны, сообщать ему об этом за два часа до спектакля. Я
поспешно отвернулась и начала перебирать ноты на фортепиано - надо дать
возможность человеку опомниться. В мужа я верю, он молодчина. Несколько лет
назад ему присвоили "заслуженного", не зря присвоили: когда я, сосчитав до
шестидесяти, повернулась, на лице его сияла самая ослепительная из улыбок.
- Как это мило, что ты решила посмотреть спектакль, - бодрым голосом
заявил он и поцеловал меня. Несколько минут мы о чем-то поболтали, но взгляд
у него был ищущий, значит, плохи дела у человека. Я проводила его до двери и
чмокнула на прощание, потом вернулась в гостиную, прихватив из прихожей
телефон. Выждав сорок минут, позвонила в театр. Меня попросили подождать, а
когда муж взял трубку, я чуть не плача сказала:
- Валерочка, прости меня ради бога, я не смогу прийти. Мне самой страшно
жаль... Я сожгла бордовое платье, да, забыла утюг... И у тебя еще хватает
совести острить?.. Нет, в другом платье не могу, к тому же настроение
безнадежно испорчено.
Я повесила трубку. Бордовое платье придется на время спрятать, через
месяц Валера все равно о нем забудет. Тут как раз позвонила Танька:
- Ты мне подруга или кто?
- Подруга, подруга, сейчас подъеду.
Надо полагать, это судьба.
Танька, пританцовывая, ждала на остановке. Я открыла дверцу машины, и она
плюхнулась рядом.
- Мать моя, холод какой. Лето хочу. Дай гляну, что надела.
Я распахнула шубу.
- Так и знала. Выпендрилась. Теперь на тебя пялиться будет.
- Я тебе сколько раз говорила, ищи подругу хуже себя. А ты простофиля.
- Душевная я, этого у меня не отнимешь. Чего мужу сказала?
- Сказала, что платье бордовое сожгла.
- Правда сожгла? - ахнула Танька.
- Нет.
- Слава богу, хорошее платье. А твои титьки в нем высший класс, не только
мужикам, даже мне сразу чего-то хочется.
Тут Танька права: бюст у меня такой, что семь мужиков из десяти, увидев
его, долго не могут захлопнуть рот, остальные трое живут с открытым ртом до
конца жизни.
Танькин возлюбленный ждал нас при входе. Грузинского в нем только и было
что темные волосы, а вообще-то отнести его к какой-либо национальности было
весьма затруднительно. Впрочем, Сан-Франциско далеко, и кто знает, какие там
грузины. Понять, чего Танька в нем нашла, было невозможно, но она во всем
проявляла такую стойкую оригинальность, что я давно оставила всякие попытки
что-нибудь в ней уразуметь. Второй кавалер был совершенно бесцветен, к тому
же по-русски не говорил, пялился на меня, что-то лепетал и все норовил
ухватить за коленку. Черт его знает, что он там себе вообразил. Через
полчаса стало ясно - ужин не удался. Сначала это поняла я, а потом дошло и
до Таньки; возлюбленный говорил только на две темы: контракт и мост. Танька
ерзала, смотрела на него по-особенному, потом притомилась и заявила, что от
нее мало что зависит. Это она врала из вредности. Через час мы уже меленько
трусили к моей машине. Танька материлась, скользя на высоких каблуках.
- Нет, ты скажи, где еще такого дурака увидишь? А ты ехать не хотела. Да
его за деньги надо показывать. Баба из трусов выпрыгивает, а он ей про мост
лапшу вешает. Все, это последний американец в моей жизни.
- Он грузин.
- Козел он прежде всего. Ох... Ну что? Поехали к Аркашке, что ли? Напьюсь
с тоски.
- К Аркашке не поеду. Позавчера был. Надоел до смерти.
- Бабки стричь не надоело. Поехали, не бросишь же ты меня, когда я в
таком положении.
- В каком положении?
- В трагическом, дура.
- Поехали, - сказала я, заводя машину.
- Давай по объездной, быстрей получится.
Но едва мы выехали на объездную, как в машине что-то подозрительно
хрюкнуло, и она заглохла.
- Чего это? - недовольно спросила Танька.
- Бензин кончился.
- Вечно у тебя что-нибудь кончается. Вываливай титьки на дорогу, мужиков
ловить будем.
- В шубе я.
- Распахни.
Мы вышли из машины, закурили и стали ждать появления спасателей.
- Зараза, холодно-то как.
- Холодно, Танюшка, холодно.
- А я еще сдуру без трусов. Выпендрилась, прости господи, чулки и
подтяжки... Для кого старалась!
- Может, ты в машину сядешь, чего задницу морозить?
- Хрен с ней, с задницей, все равно не везет.
Тут в досягаемой близости появился "москвичонок" и притормозил.
- Чего у вас, девчонки? - весело спросил дядька в лисьей шапке.
- Ничего у нас для тебя нет, дорогуша, - ответила Танька. - Кати дальше.
Дядька укатил.
- Чего ты? - спросила я. - Плеснул бы бензинчику.
- Душа у меня горит.
- Ага. Душа горит, а задница мерзнет.
Тут подкатила "бээмвэшка", первым вышел водитель, здоровенный детина с
наглой рожей, за ним появился пассажир. Кожаные куртки, норковые шапки, одно
слово - униформа. Первый радостно осклабился и спросил:
- Что, девочки, загораем?
- Загораем, - бойко ответила Танька, оглядывая парня с ног до головы,
плохое настроение с нее как ветром сдуло. Танька от здоровых мужиков просто
дурела, она их, как свиней, килограммами мерила.
- Что случилось-то?
- Бензин кончился.
- Что ж вы так, девочки? Придется помочь. Как думаешь, Дима?
Дима подошел поближе и улыбнулся. Улыбка у него - лучше не бывает.
- Поможем, конечно.
Нас разглядывали. Мне что, не жалко. Танька стояла подбоченясь, ухмыляясь
и выглядела сногсшибательно. Парни засуетились, потом пошептались о чем-то
возле своей машины и опять подошли к нам.
- Девочки, накладочка вышла, - сказал первый. - Бензина у самих маловато,
придется до заправки ехать.
- Ясно, - усмехнулась Танька.
- Да нет, серьезно, хотите, я вам Димку в залог оставлю? - Парень сделал
паузу и добавил, глядя на Таньку:
- Можешь со мной поехать, если не веришь.
- Пожалуй, так надежней будет, - засмеялась она и, покачивая бедрами,
пошла к "БМВ". Я села в свою "восьмерку" и открыла правую дверь.
- Садись, Дима.
Он сел, я включила свет в салоне, чтобы получше его разглядеть, ну и,
само собой, чтоб и он увидел, кто с ним рядом. Дима был хорош. Лет двадцати
пяти, голубые глаза, чувственные губы и улыбка героя американских боевиков.
Еще одним явным достоинством Димы было полное отсутствие наглости: во
взгляде, в улыбке, в манере сидеть.
- Курить можно? - спросил он.
- Можно, - улыбнулась я.
- А вы курите?
- Иногда.
Мы закурили.
- Думаю, они не скоро вернутся, - заметил Дима, но опять-таки спокойно,
без нажима.
- Я тоже так думаю, - согласилась я. - Если уйдешь, я не в претензии.
- Да нет. Спешить мне некуда. Как вас зовут? Глупо разговаривать, не
зная, как обратиться к человеку, - сказал он, словно извиняясь.
- Лада. Лада Юрьевна.
Он улыбнулся.
- Имя у вас интересное. Редкое.
- Да, имя у меня редкое. А тебя зовут Дима. Чем занимаешься? Ничего, что
я спрашиваю?
Он пожал плечами.
- На станции техобслуживания работаю, слесарем.
- Нравится?
- Нравится. Я с детства машины люблю. Вот сломается ваш "жигуленок",
приезжайте, сделаю в лучшем виде.
- Да вроде бы миловал бог, пока бегает.
- Новая машина?
- Да.
- Ваша или мужа?
- Моя.
- Я себе тоже машину собрал, полгода возился, но не зря. Хорошая машина.
- Он вдруг запнулся и спросил:
- Вам, наверное, смешно?
- Почему? - удивилась я.
- Ну, я ведь не слепой, кое-что вижу: шуба песцовая, своя "восьмерка",
одно ваше кольцо стоит дороже моей тачки. Муж коммерсант?
- Муж у меня актер, в театре играет. Папа у меня хороший.
- Ясно. А вы чем занимаетесь?
- В музыкальной школе работаю, детишек учу.
- На пианино?
- Да.
- Руки у вас красивые.
- Руки? - улыбнулась я.
- Об остальном не говорю. Слов нет. Без шуток.
- Спасибо. Мне приятно. Слушай, ты сладкое любишь? У меня шоколад есть.
- Люблю, - улыбнулся он.
Мы разломили плитку пополам, я быстро свою съела, а Дима от своей
половинки отломил чуть-чуть, остальное протянул мне, вышло это трогательно и
мило.
- В армии почему-то очень сладкого хотелось, - сказал он, а я спросила,
где служил? - и разговор пошел сам собой, точно мы знали друг друга
давным-давно. Когда впереди показалась "БМВ", я даже ощутила что-то вроде
досады.
- Вот и Вовка с вашей подругой. - По Диминому голосу было ясно, что
дружок мог бы и не торопиться. Вова вышел, достал канистру из багажника и
подошел к нам.
- Дима, - сказал Вовка, ухмыляясь, - тебя Лада довезет, ладно? У меня
тут... в общем, доедешь, да?
- Доеду, - ответил Дима. - Лада, воронка есть?
- Есть, в багажнике. - Я подала ему ключи. "БМВ" с Вовкой и Танькой
укатила, я тоже завела машину.
- Ты где живешь? - спросила я Диму. Он посмотрел мне в глаза.
- А вы очень торопитесь?
- Да нет. Хочешь, покатаемся?
- Хочу.
- Тогда за руль садись, я, когда болтаю, езжу неаккуратно.
Машину Дима водил мастерски, вообще смотреть на него было одно
удовольствие. Мы катались по вечернему городу и болтали, пока я не сказала,
смеясь:
- Дима, у нас с тобой опять бензин кончится.
- Понял, - ответил он.
Мы поставили машину в гараж и домой поехали на такси, возле моего
подъезда простились, Дима уехал, а я поднялась к себе, переоделась,
поставила чайник на плиту и стала ждать Валеру. Мысли мои были приятны, и
настроение отличное, выходило, что Танька в этот вечер меня вытащила из дома
не зря.
Утром мы поднялись поздно - по пятницам я работаю во вторую смену, у мужа
репетиция в двенадцать, можно было отоспаться. Я готовила завтрак, скучала и
прикидывала, чего бы мне захотеть. Помучившись немного, я захотела новую
машину. Следовало подготовить мужа.
- Валерочка, - сказала я, - у меня с машиной что-то. Не заводится.
- Да? - Муж в автомобилях не разбирается, у него своя "девятка", в ней
вечно что-то ломается, муж злится и о машинах говорит неохотно. - Наверное,
зажигание, надо посмотреть.
Тут в дверь позвонили.
- Что за черт, - сказал Валера. - Ни дня без гостей, - и пошел открывать.
Однако голос его мгновенно переменился. - Аркадий Викторович, - радостно
запел он. - Проходи. Куда пропал? Только вчера тебя вспоминали.
- Ох, Валера, работа в гроб вгоняет, связался с этой коммерцией, век бы
ее не видать. Как вы?
- Нормально, проходи. Лада на кухне. Лада, посмотри, кто пришел.
В кухню бочком и слегка пританцовывая вкатился Аркаша, маленький толстый
старый еврей, мой любовник.
- Здравствуй, Ладушка, - пропел он и к ручке приложился.
- Аркадий Викторович, что невеселый?
- Заботы одолели. Чайком не напоите?
- Конечно. - Муж поставил чайничек. - Может, коньячку? Хороший,
армянский.
- Ох, нет, спасибо. Бросать надо коньячок. Сердце прихватывает.
- Рано тебе на здоровье жаловаться.
- Какое там, Валера, - Аркаша махнул рукой. - Стар, стар стал, пора на
покой, сына бы на ноги поставить.
Аркаша пил чай и лучисто улыбался. Физиономия у него круглая, как луна, и
чрезвычайно добродушная. По внешнему виду Аркаши никто бы не догадался, что
это редкий подлец, жулик и бандит. Они с Валерой пили чай, а я за ними
ухаживала.
- Лада на машину жалуется, - сказал Валера. - Что-то у нее там с
зажиганием.
Аркаша кивнул:
- Посмотрим, пришлю кого-нибудь. А твоя как?
- Не знаю, что с ней делать... Продать надо к чертовой матери.
- Давай ее сыну покажем, он у меня такой мастер, сам удивляюсь. Талант у
парня. Продать всегда успеешь.
Через час Валера засобирался на репетицию, ласково простился с Аркашей и
отбыл. Я его проводила и вернулась на кухню.
- Ладушка, - запел Аркаша. - Красавица ты моя, соскучился. - Он обнял
меня за талию и прижался головой к моему животу.
- У меня машина сломалась, - сказала я.
- Слышал. Сделаем.
- Надоело мне на этом старье ездить.
Аркаша подпрыгнул.
- Ладуль, какое старье, побойся бога, машине полтора года.
- Я и говорю, старье.
Аркаша заерзал.
- Старье... Я на своей три года езжу.
- Вот и езди, а мне надоело.
- Да ты с ума сошла. - Он руки расцепил и нахмурился. - Чего тебе еще?
- "Волгу".
Аркаша, как я и предполагала, схватился за сердце.
- Спятила баба. "Волгу". Совесть надо иметь. Я на тебя трачу больше, чем
на всю свою семью.
- Я ж тебя не граблю, продай мою "восьмерку", деньги забери.
- Что их забирать, все равно выцыганишь. Ух, глаза бесстыжие.
- Жадничаешь, черт плешивый, - сказала я и хлопнула тарелку об пол. -
Дожадничаешься. Брошу к чертовой матери.
- Как же, бросишь, - ядовито сказал Аркаша. - А деньги? Ты за деньги
удавишься.
- Найду другую дойную корову, вон Лома, например.
- Лома? - Аркаша опять подпрыгнул. - Да Лом сам смотрит, как бы с баб
содрать.
- Ничего, я его так поверну, молиться на мою задницу будет, не говоря уж
о прочих интересных местах.
Аркаша стал менять окраску с обычного бледно-фиолетового до багрового,
потом вдруг позеленел.
- Ну до чего ж подлая баба, мало я на тебя трачу, Лом ей понадобился. А
этот, сволочуга, все Ладушка да Ладушка, пущу в расход подлеца.
- Чего городишь-то? Кто с твоими бандюгами управляться будет? Они тебя в
пять секунд почикают. Пропадешь без Лома.
- Ох, Ладка, узнаю чего, я тебя... - Аркаша запнулся, прикидывая, что он
мне такое сделает, но, так и не придумав ничего особенного, махнул рукой. -
Ты перед Ломом титьками своими не тряси, у него и без того рожа блудливая,
так по тебе глазищами и шарит. Ну что тебе "Волга", корыто, прости господи,
уж покупать, так импортную.
- Я патриотка, родную промышленность поддержать хочу.
- Шлюха ты, бессовестная баба и шлюха.
- А ты пенек старый, - заявила я и стала разливать чай.
Аркаша посидел, посопел, вернул себе обычный цвет и, почесав грудь,
сказал:
- Ладушка, чеченцы вчера опять были, слышишь?
- Гони в шею. Говорили уже.
- Деньги-то какие сулят.
- Они посулят, а потом брюхо-то жирное тебе вспорют. Свяжешься с
нехристями - брошу. Ей-богу, брошу и на деньги твои наплюю.
Я подумала и на всякий случай вторую тарелку грохнула. Тарелок было не
жалко.
- Ты подожди, - опять запел Аркаша. - Дело-то выгодное, подумай, мы ведь
в сторонке будем. А деньги-то какие.
- Аркашка, - грозно сказала я, - отвяжись. Нутром чую, свяжешься с
чечней, каюк тебе.
Он вздохнул. В мое нутро Аркаша верил свято. Лет пять назад подъехали к
нему с большим делом, мне же предложение пришлось не по душе, ругались мы
дня два, Аркаша уступил, потом дурью орал, злился, что из-за меня миллионов
лишился. Но вскоре ребятки отправились восемь лет строгача отсиживать, а
толстяк тихой сапой их дело к рукам прибрал, просил прощения, руки целовал и
с тех пор больше советов моих ослушаться не смел. Аркаша еще раз
выразительно