олученные  от  Шерстюка  деньги.  При
нашей бедности жест красивый, и надеюсь мадам Даниель его  оценит.  Но  до
конца года надо уплатить все проценты. И не только банку "Бегон".  Поэтому
выжимай из Закалюка все, что сумеешь. Но главное - Октябрьский комплекс  и
расчет за поставленное филиалу оборудование, тут не отступай  ни  на  шаг.
Закалюк сейчас в  Киеве,  оббивает  пороги  высоких  инстанций  в  надежде
получить госзаказ на "оборонку". Пробился на прием к премьеру. Но  это  не
должно тебя смущать, его усилия тщетны. Очевидно уже сегодня  он  вернется
домой, и вернется ни с чем.
     После такого сообщения  не  грех  добавить  еще  сто  граммов  к  тем
пятидесяти, что выпиты в  компании  Кривошапко.  Олег  прихватил  из  дома
бутылку шотландского виски, но ее надо было сберечь для  Романа,  а  снова
спускаться в бар не хотелось.
     Все складывалось как нельзя лучше. При том, что  Олег  был  далек  от
мысли считать противника поверженным. Он слишком хорошо знал Закалюка и не
тешил себя мыслью, что тот сдастся без  боя.  Маневры  Шестопала  и  визит
адвоката Кривошапко скорее всего задуманы одним и тем  же  режиссером  как
разведка, цель которой проверить "на слабину" вице-президента компании - в
этом качестве Закалюк еще не знал своего многолетнего соперника.  Но  было
бы опрометчиво тешить себя мыслью, что он полностью разгадал эти подходы -
Леонид не  из  тех,  что  пасует  при  первой  же  неудаче,  теряется  при
проигрыше. Даже в безнадежных на первый взгляд ситуациях он умеет находить
самые неожиданные решения.
     Достаточно вспомнить их  встречу  весной  восемьдесят  восьмого  года
здесь - в Сосновске. Это произошло спустя  несколько  дней  после  похорон
Петра Егоровича, на которые Олег  не  мог  не  приехать.  Смерть  отца  не
погасила пылких чувств Полины - не прошло  и  трех  дней,  как  она  сочла
возможным утолить свою печаль в объятиях кузена-любовника.  Свидание  было
назначено поздним вечером на семейной даче в  Русановке.  Полина  заверила
возлюбленного, что все предусмотрено и им никто не помешает.  Но  у  Олега
было недоброе предчувствие, и оно оказалось не напрасным - Леонид появился
в  самый  неподходящий  момент.  Полина  зарделась,  натянула  одеяло   до
подбородка, но не запаниковала, стала кричать, чтобы  Леонид  убирался  ко
всем чертям, это не его дача, а она - Полина, уже не его жена,  завтра  же
подаст на развод. Ее угроза не произвела на Леонида никакого  впечатления;
он  поздоровался  с  Олегом,  извинился  за  беспокойство,  объяснил,  что
минувшим вечером не уехал в командировку, поскольку опоздал на  поезд,  но
сегодня непременно уедет, попросил Полину забрать из химчистки его  брюки,
а у Олега попросил сигарету, подошел к тумбочке, положил ключ от квартиры,
взял сигарету и только затем  откланялся.  У  Олега  было  такое  чувство,
словно его вываляли в грязи, чего нельзя было сказать  о  Полине,  которая
быстро успокоилась и уже на следующий день,  провожая  Олега  в  аэропорт,
предложила встретиться летом на юге, снять комнату неподалеку  от  моря  и
заняться любовью поосновательней. О разводе она уже не вспоминала, но  как
бы невзначай обронила, что не вправе оставлять сына без отца,  однако  это
никоим образом не отразится на ее отношениях с возлюбленным.
     И это было началом конца их любви - спать с женщиной с дозволения  ее
мужа Олег посчитал  унизительным  для  себя.  Это  была  очередная  победа
Леонида, еще не полная, но уже предрешенная...
     Он всегда и  все  просчитывал  заранее,  и  не  торопил  событий,  но
исподволь направлял их  в  нужное  ему  русло.  Такой  же  тактики  Леонид
придерживался и в деловых отношениях, в  чем  Олег  уже  убедился,  и  это
следовало иметь в  виду  в  дальнейшем.  Но  для  начала  нужно  запастись
терпением.



                                    9

     Олег  прилег  на  диван,  стал  просматривать  одолженные  Шестопалом
газеты, в тенденциозности подбора которых  не  сомневался.  Тем  не  менее
очерк литсотрудницы многотиражки М.Хвыли "Когда в товарищах согласья  нет"
привлек  его  внимание.  Как  и  следовало  ожидать,  за  обедом  Шестопал
цитировал только те места очерка, которые лили воду на его мельницу. Автор
же не скрывала, что в объединении не все  разделяют  позицию  "оборонцев".
Большая   группа   рабочих   и    специалистов    понимает    неизбежность
перепрофилирования Октябрьского комплекса, который уже второй год загружен
меньше чем на  треть  производственных  мощностей.  Но  затем  журналистка
приводила неудачный опыт реконструкции Дулибского  филиала,  повлекший  за
собой увольнение сотен рабочих.  При  этом  Хвыля  умалчивала  о  причинах
неудачи реконструкции филиала, а  возможно  не  знала  о  них  -  в  такие
обстоятельства журналистов не посвящают. Но как бы  то  ни  было,  в  этой
части очерк подыгрывал "оборонцам". Угадывались и симпатии  журналистки  к
новому  генеральному  директору,  которому,  по  ее   мнению,   приходится
выдерживать давление,  как  со  стороны  "оборонцев",  так  и  со  стороны
"конверсантов". В нескольких местах автор подчеркивала, что Закалюк хорошо
знает не только производство, но и  нужды,  чаяния  трудового  коллектива,
поскольку вырос в  этом  коллективе,  пройдя  путь  от  инженера-технолога
третьего   цеха   Октябрьского   комплекса   до   генерального   директора
объединения...
     Олег отложил газету. Какое-то неясное беспокойство  овладело  им.  Он
попытался  отыскать  причину.  Беспокойство  было  вызвано  очерком,  хотя
прямого отношения  к  излагаемой  теме  не  имело.  Какой-то  фразой,  что
послужила  журналистке  подспорьем  для  обоснования  своих  мыслей,   она
возбудила  его  подсознание.  Несомненно  и   то,   что   подсознание   не
прореагировало бы столь остро на бегло прочитанную и пока что невыявленную
фразу,  когда  бы  не  недавние  события  и  порожденные  ими  мысли,  что
опять-таки каким-то  еще  неосознанным  образом  перекликались  с  той  же
фразой. Стало быть, надо еще раз проследить эти события, сгруппировать их,
отбросив случайные и сосредоточить внимание на тех, что  имеют  внутреннюю
связь.
     Встреча  в  аэропорту...  Странное   поведение   Романа...   Дурацкое
интервью... Попытка завлечь приезжих  в  пансионат,  втянуть  в  пьянку...
Неуклюжие маневры Шестопала... Визит адвоката Кривошапко...
     Сценарий не из  оригинальных,  но  при  другом  составе  исполнителей
имевший шансы на успех. Что в нем лишнее? Попытка вручить  вице-президенту
компании взятку? Но это не лишний,  скорее,  резервный  эпизод.  А  что  в
сценарии не состыковывается с очерком М.Хвыли? Позиция оборонца Шестопала?
Но здесь и там она видна, как говаривает  "гангстер"  Леша,  невооруженным
глазом...
     Потуги представить генерального директора "Транзистра" как центриста,
учитывающего интересы всех? Но так его  рисует  М.Хвыля,  а  вот  Шестопал
считает Закалюка своим и только своим. И  это  первая  несостыковка.  Идем
дальше. Если допустить, что интервью у вице-президента компании взял бы не
редактор Бут, а литсотрудник той же многотиражки М.Хвыля, вопросы были  бы
те же? Вряд  ли  М.Хвыля  стала  бы  докапываться  до  родственных  связей
генерального директора, проявление которых в такой ситуации  не  прибавило
бы авторитета Леониду Максимовичу Закалюку в стане "оборонцев". В  отличие
от своего  редактора,  М.Хвыля  обходит  острые  углы,  на  которые  может
напороться ее герой. И это вторая несостыковка, при том существенная.
     Олег еще раз прочитал  очерк,  анализируя  каждую  фразу.  Прямо-таки
панегирик Закалюку! Все, что плохо в  объединении,  -  наследие  бездарных
предшественников; все, что хорошо - плоды усилий нового  генерального.  Не
везде об этом говорится прямо, но всюду подразумевается.  Реконструкция  и
перепрофилирование  Головного  предприятия  -  заслуга?  Очевидно.  Раньше
изготовляли аппаратуру связи для армии, теперь выпускают  аналогичную  для
гражданских нужд. Не  ахти  какая  техническая  революция,  но  все  же...
Поборник справедливости - восстановил ранее уволенных  рабочих  Дулибского
филиала. Правда, тут же отправил их в долгосрочный отпуск  без  сохранения
зарплаты, - филиал как был остановлен, так и стоит по сей день...  Опытный
производственник - в объединении работает без малого двадцать лет;  прошел
от мастера третьего цеха Октябрьского комплекса до...
     Стоп, Олег Николаевич! Вот эта фраза, что исподволь взбудоражила твое
подсознание -  начинал  инженером-технологом  третьего  цеха  Октябрьского
комплекса... Той злополучной для  тебя  осенью  восемьдесят  первого  года
такого комплекса еще не было. Но в Октябрьском поселке  был  засекреченный
Сорок седьмой завод, где Леонид Закалюк к тому времени работал начальником
цеха. Совпадение маловероятно: Сорок седьмой завод и Октябрьский  комплекс
скорее всего идентичны, а стало быть, это тот же цех. Значит,  подсознание
не напрасно ударило в набат. Первые признаки беспокойства ты ощутил еще  в
Киеве, когда  познакомился  с  документами  из  красной  папки,  где  было
упоминание об этом комплексе - подсознание сработало быстрее  рассудка.  И
не случайно прошлой ночью тебе  приснились  Городокское  шоссе  за  знаком
четырнадцатого километра,  события,  что  произошли  там  одиннадцать  лет
назад, следователь по особо важным делам  Петренко,  худенькая  женщина  в
траурной  косынке.  Этот  сон,  почти  с   кинематографической   точностью
воспроизведший былую явь,  ты  видел  не  раз:  когда-то  он  преследовал,
донимал тебя, как навождение; ты бежал от него  "за  речку",  на  перевалы
Гиндукуша, под  пули  моджахедов,  разрывы  "стингеров":  другого  способа
избавиться от этого навождения, от этой памяти ты не нашел. И  вот  спустя
много лет тот же сон вновь приснился тебе. Он  не  терзал,  не  мучил  как
когда-то, но словно о чем-то предупреждал. Теперь уже ясно о чем.
     ...17  сентября  1981  года.  Поздний  вечер.  Городокское  шоссе  за
отметкой четырнадцатого километра. Милицейская засада, в  составе  которой
следователю,  строго  говоря,  быть  не  положено.  Но   дело   об   угоне
автофургона, загруженного полусотней новеньких  телевизоров,  находится  в
его производстве и ему  -  двадцатичетырехлетнему  следователю  городского
управления внутренних дел - лейтенанту милиции Олегу  Савицкому  вовсе  не
безразлично, как произойдет задержание преступников,  изъятие  похищенного
ими...
     Идущий на большой скорости со стороны Октябрьского поселка автофургон
не останавливается по сигналу инспектора ГАИ  и  едва  не  сбивает  его  с
ног... Тяжелый  самосвал,  преградивший  дорогу  фургону...  Пронзительный
скрип  тормозов...  Залихватский  свист  руководителя  засады  -  старшего
оперуполномоченного Романа Корзуна... Бегущие  со  всех  сторон  к  машине
оперативники... О чем-то  надсадно  кричащий  мужчина  в  светлой  куртке,
который  выпрыгивает  из  кабины  фургона.  Почти  ирреальный,  непрерывно
стреляющий пистолет в его руке. Обжигающий  удар  в  левое  плечо  -  твоя
первая рана... Ответный выстрел Романа... Темное маслянистое  пятно  крови
на пыльном асфальте у головы убитого.
     ...Опломбированная дверь грузового  отделения  фургона.  Невзирая  на
острую боль в плече и безжизненно повисшую руку, ты пытаешься другой рукой
сорвать пломбу, открыть дверь. На помощь приходит сержант Корж. Невыносимо
долго возится с дверным запором. Наконец открыл, зажег фонарь. Но что это?
Вместо ожидаемых картонных коробов с телевизорами - какие-то  оцинкованные
ящики,  а  в  них  -  что  за  ерунда  -  тяжелые   металлические   бруски
блекло-серого цвета.
     ...Истошный вой сирен двух оперативных "Волг" - черной и  белой,  что
одновременно прибывают на место происшествия. Бледный от волнения  толстяк
с маленькими  испуганными  глазами  -  заместитель  начальника  городского
управления внутренних дел подполковник Сероштан. Рослый осанистый  мужчина
лет сорока с депутатским значком в петлице добротного пиджака, назвавшийся
полковником госбезопасности, и тут  же  разразившийся  отборнейшим  матом:
"Ты... моржовый! Старший опер Корзун, к  тебе  обращаюсь!  Немедля  отведи
своих придурков от спецтранспорта и освободи водителя... А ты кто такой?..
Ах, следователь!..  Какие  к...  матери  накладные!  Это  секретный  груз,
отправленный номерным заводом. А  куда  и  кому  -  не  дело  милицейского
следователя!.. Лучше садитесь в машину,  товарищ  Савицкий,  и  езжайте  в
госпиталь - вы ранены. А когда придете в себя, подумайте о том, кто  будет
отвечать за убийство капитана Тысячного, сопровождавшего спецгруз".
     ...Госпиталь МВД.  Арестантская  палата  на  одну  койку.  Первый,  с
дозволения  следователя,  вольный  посетитель.  Полиэтиленовые  пакеты   с
апельсинами,  лимонами,  виноградом,  медом.  Ободряющая  улыбка  Леонида.
Первые общие фразы, приветы, пожелания,  наставления  от  родных,  друзей,
коллег, большущее  письмо  Полины,  записочки  матери,  Ольги  Васильевны,
Натали, Романа.
     И вот главный разговор. Оказывается автофургон,  который  милицейские
оперативники приняли за  угнанную  машину  с  телевизорами,  был  загружен
продукцией третьего цеха Сорок седьмого  завода.  В  последний  момент  на
территорию цеха прибыла другая машина, из которой по  указанию  сотрудника
госбезопасности Тысячного его люди стали перегружать в фургон оцинкованные
ящики - места хватало. Что находилось в этих ящиках Леонид, отвечавший  за
погрузку и отправление фургона, не знает. Тысячный курировал третий цех, а
с КГБ не спорят. Он только сказал, что ящики отправляются в тот же  адрес,
что и продукция цеха - в одну из частей советской группы войск в  ГДР,  но
отмечать это в сопроводительных документах не следует. А  сопроводительные
документы подписывал он - начальник цеха Закалюк. Его вина в том,  что  он
поверил на слово Игорю  Тысячному,  с  которым  его  связывали  не  только
служебные, но и приятельские отношения...
     - Олег, пойми правильно. Я не знаю, какие инструкции и почему нарушил
Игорь - у мертвого не  спросишь,  а  его  шефы  с  улицы  Дзержинского  не
намерены объясняться со мной по этому поводу. И я  не  хочу,  чтобы  мы  с
тобой оказались крайними, платили за чужие  ошибки.  До  того,  как  Игоря
направили к нам, он работал в подразделении по борьбе с контрабандой и  не
успел вникнуть во все детали нашей специфики, очевидно что-то не учел, или
напутал. А в результате мы с тобой попали  как  кур  во  щи.  Надо  как-то
выкручиваться. И лучше, если мы будем делать это сообща...  Что  требуется
от тебя? Забудь об этих клятых ящиках. Я не знаю, что в них было,  и  тебе
не следует этого знать. Как говорил Экклезиаст, "во  многом  знании  много
печали". В конце концов ты был ранен, и тебе было не до осмотра груза. Это
прозвучит убедительно. Я говорил в таком плане с Петренко и  поручился  за
тебя. Он заинтересован, чтобы упоминание об этих ящиках исчезло  из  твоих
показаний. При таком условии он согласен принять твою  версию  и  спустить
дело на тормозах...
     Тогда это устроило всех: Петренко, его шефов  с  улицы  Дзержинского,
Романа Корзуна, Леонида Закалюка. Грех на душу взял только Олег  Савицкий,
исключив из своих  первоначальных  показаний  упоминание  об  оцинкованных
ящиках с блекло-серым металлом, а также о том  полуистерическом  крике,  с
которым выпрыгнул из фургона мужчина в светлой куртке. Уголовное дело было
прекращено  за  отсутствием  состава  преступления,   поскольку   действия
лейтенанта милиции Савицкого были квалифицированы как необходимая  оборона
- получивший пулю, имеет право на ответный выстрел...
     Сделка  со   следователем,   сделка   с   совестью   какое-то   время
компенсировалась  сознанием  того,  что  только  так  он  мог  отвести  от
товарищей беду, а мертвому уже все равно. Но неправда остается  неправдой,
даже если она преподносится из лучших побуждений. К тому же, цена, которую
Олегу Савицкому пришлось заплатить за то,  чтобы  ложь  во  спасение  была
принята  за  истину,  только   поначалу   казалась   незначительной.   Его
объяснением, тщательно откорректированным Петренко, мало кто поверил, хотя
его ранение казалось бы свидетельствовало за себя. Но именно поэтому  одни
считали, что он говорит только  часть  правды,  дабы  не  дискредитировать
комитетчиков,  которые  самонадеянно  вмешались  не  в  свое  дело  и  все
напутали; другие были убеждены, что Савицкий  уличил  Тысячного  в  тяжком
злодеянии, и тот попытался убить слишком рьяного следователя, который  был
вынужден оборонятся; третьи вообще плели несусветное  о  роковой  женщине,
из-за которой господа офицеры стрелялись по всем дуэльным правилам.  А  он
не мог возразить ни одним, ни другим,  ни  третьим.  Даже  Полине  был  не
вправе рассказать, что и как произошло на самом деле. Как-то выведенный из
себя ее настойчивостью, повторением глупой сплетни,  впервые  накричал  на
нее, и назвал ее дурой. А встреча с женой Тысячного и вовсе доконала  его.
И он понял, что должен спасаться от  своей  же  неправды,  любопытствующих
взглядов, дурацких вопросов, должен бежать из этого города...
     Но к чему он вспомнил об этом сейчас? Стоит ли по прошествии стольких
лет ворошить былое, отболевшее только потому, что случай  предоставил  ему
шанс, если не докопаться до истоков с его же помощью  запутанной  истории,
то хотя бы понять, почему ему было велено молчать о тех ящиках?



                                    10

     Еще с полчаса Олег лежал на диване, взвешивая все "за" и  "против"  и
уже стал склоняться к мысли, что ему есть о  чем  думать,  чем  заниматься
сейчас и без этой давней, всеми забытой истории. Но затем,  вопреки  этой,
казалось  бы,  вполне  разумной  мысли,  сорвался  с  дивана,  бросился  к
телефону, позвонил Винницкому.
     - Марк Абрамович, вы не заняты? Пожалуйста, зайдите ко мне.
     Не успел Винницкий переступить  порог,  как  Олег  уже  задал  первый
вопрос:
     - Октябрьский комплекс когда-либо был самостоятельным предприятием?
     - До восемьдесят шестого года Сорок седьмой завод  -  Миноборонпрома.
Когда-то я там работал.
     - Вы работали на Сорок седьмом?
     - Сразу после окончания  института:  бригадиром,  потом  мастером,  а
потом меня посадили.
     - Куда? - не понял Олег.
     - Вначале  в  следственный  изолятор.  Спросите  -  за  что?  Я  тоже
спрашивал об этом следователя, прокурора.
     - И что они ответили?
     - Вы смеетесь, а мне тогда было не  до  смеха.  Они  сказали,  что  я
изменник и агент израильской разведки. В те годы на земле обетованной жила
моя тетя, Рива, которую, поверьте, я никогда не видел. Поэтому не писал  о
ней в анкетах. Но в семидесятом, как снег на голову, пришло от нее письмо.
Да на мой домашний адрес, откуда-то она узнала  его.  И  я  имел  глупость
ответить ей. Никаких секретов,  клянусь,  не  выдавал,  но  я  работал  на
номерном заводе, и этого оказалось достаточно. Впрочем, вру - при обыске у
меня нашли еще самиздатовского Солженицына.
     - Много дали?
     - Пустяки - каких-то три года. Тогда за  это  много  уже  не  давали.
Правда, еще год ходил без работы - никуда не  принимали  с  судимостью  по
пятьдесят шестой статье, не говоря уже о пятой графе в паспорте... Да  что
вспоминать! Хорошее помнится долго, а такое постараешься поскорее  забыть.
Но, извините, я отвлекся, что вас интересует?
     - Какую продукцию выпускал Сорок седьмой завод?
     -  Ту  же,  что  выпускает  сейчас  Октябрьский  комплекс,  с  учетом
последующих модернизаций - электронные начинки к ракетам.
     - В том числе третий цех?
     - До конца шестидесятых годов - в том числе. Но потом, еще  при  мне,
третий перепрофилировали на выпуск измерительных приборов. Уже тогда  было
принято разглагольствовать о миротворчестве и, наряду с оборонкой, на  тех
же заводах производить ширпотреб. В соотношении  один  к  одному,  скажем:
один танк - одна сковоро