художник,  и  очень
интересно   будет    сравнивать,    особенно    на    уроках    рисования,
продемонстрировать ребятам процесс, то есть пример  художественной  работы
на местном материале.
   Одно к одному соединялось у него, да так  ловко,  складно,  откуда  что
бралось, какое-то вдохновение напало; вообще надо  подумать,  не  пора  ли
создать художественную школу, заинтересовать ребят. Он  явно  зажег  обоих
учителей. Картину  он  разрешил,  даже  попросил  тут  же  взять.  Тучкова
смотрела на него во все глаза, и еще долго после того, как они ушли, унося
тщательно завернутую картину, Лосев ощущал радостную свою силу.
   В начале июня Лосева пригласили в Первую школу на  выпускные  экзамены.
Прежде всего он посидел на физике, в которой, как он полагал,  еще  что-то
смыслил, хотя каждый год обнаруживал, что знания его тают, и эти  мальчики
и девочки знают вещи, о которых у него самое смутное понятие.
   После физики директор школы повела его по классам и кабинетам,  где  он
когда-то учился. Он ничего не вспоминал, а, как и  рассчитывала  директор,
озабоченно проверял  состояние  потолков,  полов  и  все  прикидывал  свои
ремонтные возможности.
   В кабинете биологии у окна стояло несколько ребят младшего возраста,  и
Тучкова рассказывала им про красный цвет. На стене, обитой  полосой  серой
мешковины, висела ближе к окну, картина "У реки". В окно был виден  другой
берег Плясвы, дом Кислых, песчаная отмель. Окно из-за картины  стало  тоже
картиной, только большой, застекленной. Лосев невольно принялся сравнивать
обе картины, совершенно схожие: так же лучилась от солнца  вода  Жмуркиной
заводи, так же серебрилась висячая зелень ив.  Можно  было  подумать,  что
холст написан сейчас, прямо с этой натуры, но глаз  Лосева  легко  находил
разницу, тот слой времени, что  скопился  между  этими  картинами.  В  чем
состояла разница, он сразу указать бы  не  мог  -  куда-то  пропал  второй
чугунный кнехт, и ивы  разрослись,  и  берег  подмыло,  а  главное  -  дом
постарел в сравнении с рекой и зеленью...
   Сравнивая, он обнаружил, что на  картине  дом  был  заострен  в  углах,
камень был несколько, что ли, каменнее, каждый выпирал из кладки изломами,
а крыша была сдвинута и несколько перекошена... Сравнивать  было  занятно.
Помешало, что его заметили. Тучкова поздоровалась громко, как бы рапортуя,
и  дети  обернулись,   поздоровались,   расступились.   Директор   сказала
сдержанно, с упреком:
   - Все-таки, Татьяна Леонтьевна, вы продолжаете.
   У Тучковой сразу упрямо обозначились скулы.
   - Вы же сами видите, - сказала она, - отсюда наилучший ракурс.  У  меня
совсем другие уроки стали.
   Прозвенел звонок. Тучкова отпустила детей. Теперь, когда  она  осталась
перед ними одна, директор твердо повторила, что имеется кабинет  рисования
и ничего страшного, если оттуда дом Кислых виден сбоку.
   - Сбоку! Да там никакого эффекта! - со страданием воскликнула Тучкова.
   - Кабинет рисования, по ее мнению, надо сюда  перевести,  -  насмешливо
пояснила директриса. - А биологию, ту можно  куда-нибудь  на  ща.  Видите,
Сергей Степанович, как у нас каждый педагог за свой предмет бьется.
   - Это хорошо, - примирительно сказал Лосев.
   Тучкова избегала обращаться  к  нему,  а  директриса,  та  предпочитала
обращаться именно к нему, и даже  когда  выговаривала  Тучковой,  то  тоже
смотрела на Лосева.
   - Математику, биологию они будут изучать и в своих  вузах,  техникумах,
на разных курсах, - страстно заговорила Тучкова,  -  там  о  специальности
позаботятся. Искусство же - наше дело. Поймите: то, что мы успеем дать  им
в школе, с тем они и останутся. На всю  жизнь.  Этому,  кроме  нас,  кроме
школы, к сожалению, никто не научит... Только если они сами. Но для  этого
надо в них вселить любовь. Успеть! Хотя бы интерес зажечь.  Во  взрослости
уж поздно. Это так важно!..
   За стеклами очков, в темноте ее глаз все  бурлило,  двигалось.  Плотная
выпуклая ее фигурка рядом с  директрисой  выглядела  упругой,  спортивной.
Лосеву нравилось,  что  Тучкова  не  прибегает  к  его  помощи,  никак  не
ссылается на тот разговор в его кабинете.
   -  ...Наконец-то  они  могут  видеть  перед  собою  настоящее   высокое
искусство. Не копию! Они сами пробуют рисовать... Вы бы послушали, как  мы
здесь собираемся и обсуждаем со старшими.
   - И курите вместе со своими  учениками,  -  не  выдержав,  одернула  ее
директор.  -  Вы  уж  простите,  Сергей  Степанович,  у   нас   тут   свои
страсти-мордасти. Вот, готовы школу в художественное заведение превратить,
- со смешком заключила она и кивнула, отпуская  учительницу  и  заканчивая
этот непредвиденный разговор.
   В тоне ее нечто относилось и к Лосеву, не  то  чтоб  осуждение  за  эту
картину, но некоторая претензия была.
   - И все же мы будем вас просить, - упрямо сказала Тучкова,  -  биологию
можно на третий этаж...
   - Знаете что... - начала уже раздраженно директриса, Лосев остановил ее
своей улыбкой.
   - Все это не имеет значения...
   - То есть как это? - вскинулась Тучкова.
   Он посмотрел на нее и не сказал то, что хотел.
   - Поживем - увидим. Пока что ремонт, ремонт нужен, -  приговаривал  он,
обходя шкафы с чучелами "птиц нашего края" и лисицы,  которая  стояла  тут
испокон веку: потрогал старенький скелет на медных проволочках.
   Выходя, он издали взглянул на картину, сказал:
   - Вид отсюда неплохой, а?
   -  Да,  вид,  конечно,  -  подтвердила  директриса,  она  была  опытным
директором и все поняла.
   А он задержался взглядом, будто обернулся, как тогда, спрыгнув с лодки,
в ту первую весну, когда только построили школу и было наводнение,  снесло
мост и их перевозили на маленьком дощанике на школьный берег. Это  было  в
пятом классе, новая школа казалась дворцом  с  роскошными  никелированными
дугами раздевалки, с физкультурным залом, таким высоким.
   - Что вы заторопились, Сергей Степанович? - спросила директриса.
   Никуда он не торопился, она же не видела, что на самом деле он несся по
лестнице, размахивая брезентовым своим портфельчиком,  пионерский  галстук
выбился из-под куртки. На площадке они наклеили жеваной  живицы,  так  что
девчонки, которые бежали следом, прилипли  своими  подошвами,  за  ними  и
химичка Анна Сергеевна.
   Директор показывала на береговой склон, изрытый еще  с  войны  старыми,
обвалившимися землянками зенитчиков. Все это она хотела сровнять, засадить
цветами, сделать розарий.
   Там, где сейчас спортплощадка, когда-то  был  тоже  пустырь  с  глухими
дебрями лопухов, крапивы,  иван-чая,  место  самых  страшных  приключений,
кровавых сражений, веселых историй. Потом  самосвалы  засыпали  ее  кучами
щебня...
   Он посмотрел на директрису  с  горечью  пятиклассника  Сережки  Лосева:
неужели она не понимает, что это будет  катастрофа,  где  же  играть,  где
воевать... Конечно, ему, Сергею Степановичу Лосеву, было известно,  что  в
городе имеются оборудованные площадки для игр, и даже установили  в  парке
фигуру Гулливера и избушку на курьих ножках, но теперь-то он  увидел,  что
все это не то, - ни в какое сравнение не  идет  с  этим  дивным,  заросшим
могучим   чертополохом,   высоченной   крапивой,   замусоренным   склоном.
Удивительно, что директриса не понимала, что цветники и газоны не красота,
а, наоборот, скукотища, никому  не  нужная  затея;  то,  что  она  считает
приведением в порядок, на самом деле - разрушение и полное варварство.
   Она же смотрела на Лосева с недоумением. Обычно повсюду, где можно,  он
требовал сажать цветы,  разбивать  клумбы,  она  надеялась  на  одобрение,
поскольку  ныне  на  косогоре  взрослые  играют  в  карты,  там  выпивают,
целуются.
   Взгляд ее подозрительно проверил Лосева с ног  до  головы,  может,  она
догадалась, что перед  ней  пятиклассник.  Он  не  представлял,  что  это,
школьное, еще живо в нем.
   - Хорошо, рассмотрим, внесите  в  план  благоустройства  территории,  -
предложил он, с трудом возвращаясь оттуда, - подайте  специальную  записку
насчет садово-парковых работ, - добавил он, соображая, как лучше  оттянуть
ее затею.
   В тот же день, под вечер, он встретил Тучкову на улице. Он как раз  шел
и думал, почему он, глядя на эту картину, превращается в мальчишку.
   Тучкова остановила его, сказала, что прочла то, что есть об Астахове, и
хочет списаться с Ольгой Серафимовной, кое-что уточнить. Лосев обещал дать
ее адрес. Через несколько дней, после исполкома, он зашел в школу вместе с
военкомом и директором леспромхоза.
   В школе было солнечно и пусто.  Парты  высились  в  коридорах  друг  на
друге, пахло краской и мокрыми  полами.  Окно  в  кабинете  биологии  было
распахнуто. Они долго стояли перед картиной.
   - Вот это другое дело, - сказал военком.
   По реке прошел катер. Гладкая волна  набегала,  откатывалась,  изгибая,
казалось, литое зеркало реки. Рябь скоро улеглась.  Послеобеденный  сонный
жар обессилил колыхание воды. Они опять могли смотреть и сравнивать.
   - Серега, ты помнишь, как мы тут на  плотах  лежали?  -  вдруг  спросил
военком Глотов.
   Директор леспромхоза, молодой инженер, вздохнул:
   - Красиво. Вот бегаешь, носишься и ничего не замечаешь.  Сколько  я  уж
тут, третий год живу, и что?
   - Верно красиво? - обрадовался Лосев. - Я все думаю, откуда эта красота
взялась? Без картины-то - обыкновенный  участок.  А  при  сопоставлении  с
картиной появляется красота. Спрашивается, где  ж  она  находится?  Почему
самостоятельно мы ее не обнаруживали?
   Слушали с интересом - и к его словам, и к нему самому. Было неожиданно,
что Сергей Лосев, которого все тут знали навылет со всеми его  привычками,
семейными  делами,  рыбалками,  тостами,  этот   Сергей   Лосев   способен
рассуждать на такие темы и горячиться.
   - Все от таланта, - убежденно сказал военком.
   - Талант - это только слово. А ты мне ответь, чтобы я понял.
   - Красота в  художнике  заключена,  -  сказал  военком,  заражаясь  его
горячностью.
   - В художнике? Допустим. Тогда объясни мне, откуда художник  ее  берет,
из себя или же из натуры? Потому что если из натуры, то пусть мы  с  тобой
красками, кистью не способны передать, но глазом-то  можем  тоже  извлечь,
увидеть...
   - Да, да! Как это верно! - воскликнула Тучкова. Никто  не  слыхал,  как
она вошла. И теперь, когда к ней обернулись, она залилась краской за  свой
возглас и все же попыталась еще сказать, как бы оправдываясь или  поясняя:
- В том-то и дело, что можно, можно увидеть. Прекрасное, оно действует  на
душу и как бы придает ей зрение,  то  есть  в  смысле  того  чувства,  что
называют душой,  то  есть  называем...  -  Она  запуталась  и  еще  больше
смутилась. - Извините меня, пожалуйста.
   Директор леспромхоза задумчиво посмотрел на нее и сказал:
   - Фотографией я мечтал заняться.
   - Сфотографировал бы ты, между прочим, вид этот, пока  тут  стройку  не
начали, - сказал военком.
   - Какую стройку? - спросила Тучкова.
   Военком покосился на Лосева, деликатно закашлялся,  предоставляя  слово
ему, как старшему, и тогда Лосев объяснил, что дом Кислых  будут  сносить,
весь этот участок Жмуркиной заводи запланирован под филиал фирмы, делающей
вычислительные машины.
   Тучкова как-то полузадушенно ахнула, глаза ее устремились на Лосева,  в
самую глубину его зрачков, в самый его зрительный нерв.
   - Да как же так?.. Я ребятам обещала...  Я  на  будущий  год  программу
перестроила, мы во всех  классах  этот  вид  рисовать  будем.  Когда  сами
попробуют, тогда они поймут...
   Директор леспромхоза засмеялся над этими ее рисовальными доводами, и от
этого смеха Тучкова съежилась:
   - Простите, я все понимаю, что же делать. - Никто ей  не  ответил.  Они
сочувственно смотрели на  нее,  и  Тучкова  смущенно  заговорила,  как  бы
утешая: - Но ничего, мы постараемся, пока... чтобы скорее людям показать.
   - Вот это правильно, - сказал  военком.  -  Хорошо  бы  вы  лекцию  для
молодежи провели, особенно для призывников. Запечатлеть в  памяти  красоту
родных мест. Сейчас для картины самый сезон стоит.
   - Лекцию? Я не знаю... Я вряд  ли  сумею.  Лучше  из  областного  музея
пригласить.
   - Бросьте вы... Прекрасно справитесь. Зачем нам варяги?
   Учительница вдруг перестала нравиться Лосеву. Ему было  неприятно,  что
она так легко смирилась.
   - А жаль, - сказал  директор.  -  Уничтожат  и...  картина  родословную
потеряет. Сравнивать не с чем будет.
   - Картина не потеряет, - сказал Лосев. - Картине-то что - мы потеряем.
   Разговор этот испортил ему настроение.  Он  заметил,  что  на  воде  от
причалов тянутся радужные пятна,  что  у  дома  Кислых  навалена  щебенка,
доски...



6

   Вскоре приехали сотрудники областного музея,  состоялась  лекция:  "Наш
край в произведениях советской живописи"; прошла она хорошо, и военком,  и
прокурор, который насчет стоимости ахал, присутствовали и  хвалили.  Лосев
на это заметил военкому:
   - Не послушалась Тучкова, ты же говорил, чтобы сама читала.
   Военком рассмеялся.
   - Так она же невоеннообязанная. Да и знаешь, она правильно сделала. Для
авторитетности лучше, чтоб из области. Объективнее.
   - Нечего приваживать их, - проворчал Лосев, но распространяться на  эту
тему не стал.
   Из ближнего санатория, прослышав, стали ходить любители прогулок.  Есть
такая категория гуляющих - им нужно, чтобы  прогулка  имела  цель.  Четыре
километра туда, четыре обратно и посредине ознакомление  с  художественной
ценностью.  Культурник  санатория  подхватил   инициативу   отдыхающих   и
организовал коллективное посещение. Потом еще, и  еще.  Заходили  в  школу
туристы, которые  осматривали  партизанский  лагерь  и  соленый  источник.
Появлялись группы то из медицинского училища, то  участники  велосипедного
пробега. Летом приезжего  народу  много,  что  ни  день  -  кто-нибудь  да
требовал  Татьяну  Тучкову  давать  объяснения  по  картине,  ей  задавали
вопросы, как настоящему экскурсоводу. Культурник разохотился,  всякий  раз
накануне экскурсии звонил  в  гороно,  предупреждал,  словно  бы  в  музей
звонил.  Несмотря  на  ремонт  школы,  стали  приезжать  целым  автобусом,
поднимались толпой по лестнице, спрашивали, почему картина висит в  школе,
в биологическом кабинете, неужели нельзя специальное  помещение  выделить.
Делали замечания: почему  нет  портрета  художника,  хотя  бы  фотографии,
почему не продают репродукции картины, куда писать отзывы?
   Многие вроде были разочарованы, недовольны. Тучкова  оправдывалась  как
умела. Однажды,  когда  кто-то  сказал  "обман,  мы-то  думали",  она,  не
выдержав, заплакала, отвернулась к окну. Все за ее спиной  разом  смолкли,
потом пожилая толстуха в рыжем  парике,  сочувственно  сморкаясь,  сказала
басом:
   - Вы, женщина, тут ни при  чем,  это  культурник  нам  мозги  запудрил.
Феномен, феномен! Выставка! Настрой создал не тот. Как на Эрмитаж.  Сказал
бы честно - кто хочет картину  увидеть  -  ничего  другого.  Разве  мы  бы
отказались? Женщина, вы, милая, извините нас.
   Культурник тоже извинился, и после этого следующие экскурсии вели  себя
тише.  Культурник,  однако,  не  унимался.  Оказывается,  он  работал   по
совместительству в летней спортивной школе  и  обслуживал  пароходство,  и
всюду он включал новый объект в план массово-экскурсионной работы.  Вскоре
Тучкова получила план, скрепленный печатями и подписями.  На  ее  протесты
культурник прочувствованно назвал ее "энтузиасточкой", "подвижницей",  что
же делать, если исторических  достопримечательностей  в  районе  мало,  не
будет картины, так уйдут эти часы на пустой азарт бросания колец и  походы
в универмаг.
   Получалось, что она будет  виновата,  если  станут  резаться  в  карты,
забивать козла и даже пить водку.
   Никто ей за эту работу не платил, отпуск ее срывался, да еще  в  гороно
сделали замечание, что экскурсанты мешают ремонту, разносят грязь.
   Появилась книга отзывов, общая тетрадка, которую  в  утешение  Тучковой
учредил культурник. В  тетрадь  щедро  заносили  благодарности  и  похвалы
Татьяне Леонтьевне за  "возможность  ознакомиться",  "красочный  рассказ",
"воспитание любви к русской  живописи  и  природе".  Кроме  этих  записей,
попадались, и  все  чаще,  возмущенные  отклики  на  предстоящую  стройку:
неужели нельзя сохранить этот  вид,  что  за  дикость  -  опять  разрушают
памятник культуры, пора призвать к порядку местные власти...
   В горкоме партии Чистякова, тощая, тигрово-бесшумная,  щурясь  заметила
Лосеву,  что  самодеятельные  эти  экскурсии  роняют  авторитет  городских
властей. Как всегда, она применяла безлично-уклончивые обороты: "позволяют
себе",  "развели",   "раскачивают   общественное   мнение",   "будоражат",
"будируют". Лосев кивал внимательно, поощряюще, потом спросил:
   - Значит, что же, Тучкова просит писать такие жалобы? Вы лично слышали?
Ах нет? Тогда не пойдет. Полагать одно, знать другое. Мало ли кто  сказал.
Я люблю брать сведения из первых рук, свежинку люблю.
   Чистякова непонятно прищурилась, не  то  смеясь,  не  то  пряча  глаза,
неслышно отошла. К счастью, Лосеву  некогда  было  вникать  в  эти  слухи,
летняя  пора  торопила  с  овощехранилищами,  со  строительством,  рабочих
отрывали в район  на  полевые  работы,  надвигалась  сдача-приемка  нового
роддома. Летние дни хоть и долгие, а проскакивали быстрее зимних.
   Заведующий гороно Савкин, будучи на  приеме  у  Лосева,  после  решения
своих вопросов, как бы между прочим сказал, что картину Астахова лучше  бы
перевесить сюда, в кабинет.
   - Это почему?
   - Ценная вещь. Охраны у нас нет, мало ли.
   - А еще что? - спросил Лосев.
   - Больше ничего.
   - Давай выкладывай, - сказал Лосев.
   Савкин, который в  любую  жару  ходил  в  темно-синем,  толстой  шерсти
костюме, при галстуке, неожиданно вспотел, громко засморкался и,  умоляюще
глядя на Лосева, сказал, что Астахов не из тех художников,  каких  следует
пропагандировать  школьникам.  Лосев  сослался  было  на  Москву,  на  что
завгороно тихо возразил:
   - В Москве - там иностранцы, там политика диктует.
   - Ты не темни, - сказал Лосев.
   -   Сергей    Степанович,    ведь    неприятности    будут.    Народ-то
безответственный, настрочат жалобу. На  вас  или  еще  на  кого.  Глядишь,
где-нибудь откликнется. Начальство заинтересуется. Доказывай потом. Вам-то
что, а нам в любом случае попадет. Повесьте ее к себе. По моей официальной
просьбе, а? У нас в школе и ремонт, и всякое другое.
   Лосев смотрел на его мокрый лысеющий лоб, измятый  скорбными  морщинами
забот всегда бедствующего, всегда неблагополучного хозяйства.
   - Надо этой Тучковой сказать, чтобы перестала...  -  Он  хотел  сказать
"будировать", но вспомнил Чистякову, поморщился. - Чего раньше  времени  в
колокола бухать.
   - Да Тучкова же при чем?.. - Савкин дернул плечом. - Глаза-то людям  не
завяжешь. На заводи-то уж вешки  расставили,  съемку  ведут.  Вот-вот  дом
снесут.
   - Как съемку? - поразился было Лосев, потом кивнул. - Ладно,  подумаем.
Так  тоже  теперь  неудобно  -  изъять  и  к  себе  в  кабинет.  Ведь  это
художественное произведение общего, так сказать, внимания.
   - Не произведение это, а повод для жалоб, - упрямо сказал Савкин.
   Жил заведующий гороно в соседнем с Лосевым  новом  доме,  держал  он  в
квартире двух морских свинок и по субботам, на радость  ребятам,  выпускал
их во двор. Раньше он был учителем биологии и считал, что, имея  животных,
ухаживая за ними, дети становятся лучше.
   - А ты сам-то как расцениваешь? - вдруг спросил Лосев.
   Савкин посмотрел на него виновато и заботливо.
   - Да по мне лучше школу художественную открыть,  пусть  там  бы  все  и
было.
   Заботливый этот взгляд встревожил Лосева, он давно усвоил, что  крупные
вещи начинаются с мелочей, с таких вот ничего не  значащих  разговорчиков.
Слабый  сигнал,  которым  легко  пренебречь,   но   лучше   принять   меры
незамедлительно. Это как стук в машине. Если выяснить, где именно  с