ом продать лавку человеку,  которому  не
под силу будет удержать их, не торгуя себе в убыток, особенно когда начнут
нажимать крупные фирмы, -  это  казалось  Лео  не  совсем  честным,  и  он
чувствовал, неудовлетворенность и тревогу.
   Помимо лавок, Лео промышлял и на других задворках крупного капитала. Он
покупал  и  перепродавал  недвижимость,  когда  подвертывался   подходящий
случай, а свободное время заполнял игрой на  бирже.  Спекулировал  Лео  на
недвижимости весьма осторожно; капитала вкладывал как можно меньше,  а  из
приобретенной собственности выжимал все без остатка. Он оттягивал  платежи
по закладным, оплату налогов, подкупал инспекторов, чтобы они "до поры  до
времени" смотрели сквозь пальцы на положенный по закону  ремонт.  А  когда
арендная плата с лихвой покрывала затраченный капитал, он выходил из  игры
и предоставлял кредиторам наложить арест на имущество. Затем, внезапно, он
со  всем  этим  покончил.  Он  отшвырнул  все  это  от  себя  с  гневом  и
облегчением, словно высвободился из каких-то злых и омерзительных  тисков.
По крайней мере так ему казалось. Он чувствовал  избавление,  и  где-то  в
глубине души осталась гадливость к тому, от чего он избавился.  Он  вложил
крупную сумму в  два  доходных  дома,  рассчитывая  выкупить  закладные  и
приобрести дома в собственность. Потом  снял  помещение  для  гаража.  Ему
надоело использовать различные помещения просто как  давильный  пресс  для
выжимания прибыли, - он решил сам вести дело.
   Но где бы ни пытался укрыться Лео, мир, в котором он  жил,  преследовал
его по пятам. Какие бы баррикады он вокруг себя ни воздвигал, мир рушил их
и принуждал его к единоборству. Из-за кризиса доходы от домов  сократились
и вложенный в них капитал сразу обесценился, в то время как Лео должен был
выплачивать проценты по закладной полностью. Когда же Лео захотел  оказать
услугу брату, с которым не виделся много лет, он  лишился  своего  гаража.
Конкуренты Тэккера пронюхали про его связь с Лео, грузовики с  пивом  были
конфискованы,  и  гараж  опечатан.  Владельцы  гаража  увидели  для   себя
возможность нажиться на беде Лео и сдали гараж новому арендатору за  более
высокую плату. И снова Лео был выброшен в мир,  в  котором  он  чувствовал
себя голым, неприкаянным и беззащитным.
   Деньги - этого было еще недостаточно, чтобы подавить постоянно жившее в
нем чувство неуверенности. Конечно, ему нужны были деньги как воздух,  без
них его мозг задыхался. Но деньги сами были ненадежны. Лео нужно было  еще
и "положение" - солидное место в обществе,  делающее  человека  неуязвимым
для врагов. Деньги - только предмет первой  необходимости.  Деньги  нужны,
чтобы уцелеть. "Положение" нужно для того, чтобы,  уцелев,  вести  сносное
существование.  И  в  эти  последние  дни,  когда  Лео   чувствовал   себя
затравленным зайцем, он  начал  бояться  того  существования,  к  которому
желание уцелеть могло его принудить. Пример его  брата,  -  страшного  Джо
Минча, по кличке "Джо-Фазан", был у него перед глазами. И еще  одно  живое
воплощение подстерегавшей его опасности сидело перед ним в образе  Самсона
Кэнди, осторожно и  вкрадчиво  делавшего  ему  предложение  об  участии  в
лотерейном бизнесе.
   Но сознательно отдать себе отчет в грозившей ему опасности Лео не  мог.
Если бы он это сделал, ему пришлось бы разобраться в ней и понять,  в  чем
она состоит, понять, как мало у него осталось надежды на  спасение.  Тогда
чувство  неуверенности  поколебало  бы  его  рассудок.  Он  стал  бы   или
апатичным, или чересчур возбужденным - обычные для  депрессии  виды  шока.
Поэтому,  когда  опасность  становилась  слишком   явной,   его   сознание
погружалось в пустоту. Оно стремилось к тому, чтобы его еще недодуманные и
неосознанные мысли так и оставались недодуманными и  неосознанными.  Кэнди
видел лишь отражение этой борьбы и ломал себе голову над этим  отражением,
а Лео в самой гуще борьбы казалось, что он "грезит наяву"; он никак не мог
сосредоточиться и, лишь ощущал по  временам  то  безотчетное  презрение  к
сидевшему перед ним человеку, то безотчетную злобу, как это бывает,  когда
столкнешься с опасностью, в реальность которой не хочешь верить.


   Бережно   перекатывая   в   длинных   узловатых   пальцах   незажженную
двадцатицентовую сигару, Кэнди раздумывал: стоит ли  продолжать  разговор?
Он знал одного банкира-лотерейщика, попавшего в беду. Тому не повезло:  на
его банк пало слишком много выигрышей, больше,  чем  он  был  в  состоянии
выплатить. Теперь он  пытался  выплачивать  их  в  рассрочку.  Игроки  тем
временем перестали делать  ставки  у  банкира,  чьи  дела  пошатнулись,  и
комиссионные  сборщиков  и  контролеров  сразу  сократились.  Если  бы  им
подвернулся подходящий банкир, они,  не  задумываясь,  бросили  бы  своего
старого хозяина, предоставив ему самому  выкручиваться  из  долгов.  Кэнди
знал всех семерых контролеров. Он знал: к кому  бы  они  ни  перешли,  они
уведут за собой всех своих сборщиков - тысячи полторы,  а  может  быть,  и
больше, - а имя "Минч" явилось бы для них немалой приманкой. Гараж  сделал
Минча значительной персоной в Гарлеме. Это был самый большой гараж в  этой
части города. А нити, связывающие Минча с Беном  Тэккером  и  Джо-Фазаном,
делали его еще более притягательным  для  игроков.  Имя  Тэккера  означало
большие  деньги,  выплату  выигрышей  с  неукоснительностью  и   быстротой
Английского государственного банка  и  полную  гарантию  от  вмешательства
полиции. Как-никак,  а  полиция  иной  раз  арестовывала  сборщиков,  если
накрывала их с поличным - с  лотерейными  билетами  в  руках.  Эти  билеты
представляли собой узкие полоски бумаги с обозначением номера, на  который
ставил игрок, и  размера  ставки.  Когда  полиция  конфисковывала  билеты,
игроки теряли не только возможность выигрыша, но  и  свою  ставку.  Однако
опасность ареста никак не могла грозить сборщикам, работающим  на  мистера
Тэккера или на мистера Минча, чье  имя  отныне  неразрывно  связывалось  в
Гарлеме с именем Тэккера. Во всяком случае, игроки будут чувствовать  себя
застрахованными от убытка и охотно отдадут свои ставки  сборщикам  мистера
Минча, а больше ничего и не требовалось. Но если  мистер  Минч  будет  так
ломаться, если он будет напускать на себя невесть  что,  словно  ему  лень
даже нагнуться, чтобы подобрать лишний доллар, - стоит ли в  таком  случае
сообщать ему лишние сведения?
   Узловатые пальцы продолжали крутить сигару.  Молчание  не  прерывалось.
Кэнди сидел молча, понурив голову. Лео злобно усмехался и молчал, пока  не
ощутил молчания; тогда он попытался вспомнить, что говорил  Кэнди,  но  не
мог, и ему бросилось в глаза, что тот держит незажженную сигару.
   - Нате! - Лео вынул из кармана спички. - Закуривайте вашу сигару.
   Самсон Кэнди удивленно поднял голову.
   - Нет, благодарю, - сказал он.
   Лео знал, что сигара - точный показатель состояния дел  Самсона  Кэнди,
но в эту минуту мулат вызывал  в  нем  только  презрение,  а  к  презрению
примешивалась ненависть, которая была для Лео столь же непонятна, сколь  и
непреодолима. Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигаре.
   - Ну же, Сэм, - сказал он. - Посмотрим, будет ли она гореть.  -  Самсон
отдернул сигару и, наклонившись над столом,  задул  спичку.  Он  задул  ее
медленно и задумчиво.
   - Вы хотите испортить мою сигару? - произнес он, помолчав,  и  смущенно
рассмеялся.
   Лео рассмеялся тоже, не без злорадства. На одну минуту он  ощутил  свою
власть  над  Самсоном.  И:  тут  же  с   непоследовательностью   человека,
стремящегося  уйти  от  самого  себя,  Лео  почувствовал  себя  жалким   и
беспомощным. Он вдруг понял, что сила не  у  него,  а  у  Самсона.  Самсон
пришел к нему, чтобы заключить с ним сделку, и эта сделка не по душе  Лео.
И все же он пойдет на нее. Он свяжется с  этими  жуликами  и  будет  вести
жульническую игру и подкупать полицию, чтобы она не сажала его  в  тюрьму.
Все потому, что он бессилен против Самсона. Подлинная сила была у Самсона,
и Лео почувствовал ее и не мог уже противиться  ей  с  той  самой  минуты,
когда Самсон упомянул, что ему не придется рисковать крупной суммой, чтобы
получить хороший барыш.
   Затем, почти непроизвольно, почти не отдавая себе отчета в том, что  он
собирается сказать, движимый каким-то подсознательным чувством, он  сделал
вялую попытку воспротивиться предложению Самсона.
   - А что будет с лотерейщиком, когда я переманю к себе его  контролеров?
- спросил он.
   Вопрос  этот  прервал  речь  Кэнди  в  ту  минуту,  когда  он  старался
втолковать Лео, какое это верное дело и как он, не задумываясь, взялся  бы
за него сам, не будь у него столько дел на руках.
   - С кем? - спросил он озадаченно.
   - С банкиром, который влез в долги. Что с ним будет, когда я прикарманю
его дело?
   - Ах, с ним! С ним все будет кончено. Он лопнет, останется  за  флагом,
вот и все.
   На минуту Лео почувствовал жалость к этому  человеку  и  стал  убеждать
себя, что не может поступить с другим так, как поступили с ним, - не может
отнять у человека дело и выбросить его на улицу, да еще  в  такое  тяжелое
время. Но эти чувства очень быстро заглохли, и он тут же  подумал,  что  в
конце  концов  капитал  банкира  останется  цел.  Когда  сумма   выигрышей
превышает сумму ставок, держатель лотереи прикрывает лавочку - и все.  Его
кредиторы против него бессильны. Закон не встанет на их защиту. Банкир же,
выходя из дела, теряет сущую безделицу. У него нет ни фабрики, ни завода -
только контора, обставленная двумя-тремя столами и дюжиной стульев. Склада
с товаром он тоже не держит. Его товар - наличные деньги. Они лежат у него
в кармане. Они  притекают  каждый  день,  а  выигрыши  он  выплачивает  на
следующие сутки. Даже жалование ему не нужно платить своим  служащим,  все
они - за исключением конторщиков и полиции - работают  на  комиссионных  и
берут свои комиссионные вперед.
   Итак, капитал Лео тоже останется цел. Ему не придется вкладывать в дело
все до последнего цента. Лео долго сидел, раздумывая над  этим.  Где-то  в
глубине еще гнездился страх, но он принимал его за волнение.  Затем  снова
что-то поднялось в нем и заставило еще раз воспротивиться сделке.
   - Почему это вы меня облюбовали? - крикнул он. - Почему вам не пойти  к
кому-нибудь другому, кто уже знаком с этим делом?
   - Да, видите ли... - Кэнди принужденно улыбнулся. Если он откроет  Лео,
почему ему нужен именно такой  человек,  как  он,  Лео  решит,  что  может
обойтись без посредника, и постарается от него отделаться. - Я, видите ли,
считал, что мы с вами вроде как бы старые приятели, знаем  друг  друга  не
первый день... Мне говорили, что вы подыскиваете себе дельце,  и  я  хотел
быть вам полезен.
   - Да я-то чем могу быть вам полезен? Я ведь рад бы, вы знаете,  Сэм.  Я
всегда рад помочь. Всю жизнь имел из-за этого неприятности. Только с какой
стати эти контролеры пойдут ко мне, когда им  стоит  только  шаг  шагнуть,
чтобы устроиться у другого банкира, у которого дело уже на ходу?
   - У вас есть имя, мистер Минч.
   Лео подозрительно взглянул на Кэнди. Вот оно - то, чего  он  ждал!  Лео
хотелось, чтобы было, наконец, произнесено имя  Тэккера,  заявлено  о  его
связи с Тэккером во всеуслышание! Это должно было пробудить в нем страх, а
страх, быть может, придаст ему силы взбунтоваться против всего этого дела.
- Я ведь здесь со всем покончил, вы знаете, - сказал  он,  движением  руки
давая понять, что имеет в виду гараж.
   - Знаю, но у вас есть имя, мистер Минч, первоклассное имя, как раз  то,
что нужно.
   - Какое у меня имя? Я покончил здесь со всем, говорят вам.  Начисто.  Я
не имею больше никакого отношения к этому гаражу.  Это  не  мой  гараж.  Я
просто сижу в этой конторе, потому что больше негде сидеть. Ни один гвоздь
мне здесь больше не принадлежит.
   - Правильно, правильно. Очень хорошо. Вам, с вашим  именем,  совсем  не
нужен гараж, он только свяжет вас, когда вы займетесь лотереей.
   - Да с каким именем? Говорят же вам... Какое у меня имя?
   - Как раз такое, какое нужно для этого дела.
   - Да что это за имя? О чем вы толкуете?
   - О том, что все мы слышали, мистер Минч. О чем мы читали в газетах.
   - Тэккер?
   - Да, это то, что нужно для дела. Его имя  в  один  месяц  сделает  вас
богачом, даже если вы весь месяц будете сидеть сложа руки.
   - Вы хотите, - закричал Лео, и голос его сорвался на  какой-то  тонкий,
испуганный писк, - вы хотите, чтобы я вошел в дело вместе с Тэккером?
   - Нет, нет, - сказал Кэнди. - Вовсе нет, нам нужно только имя. В глазах
людей вы и он... вас называют вместе, после того что здесь произошло.
   - Я не имею ничего общего с Тэккером, - сказал Лео. Он повысил голос. -
Я его в глаза не видал. Я не узнал бы его, если бы увидел. Я знаю о нем не
больше, чем о крысе, которая тут скребется под полом. - Он встал. - А этот
братец мой, который связался с ним! - закричал он. - Хотите знать  правду?
Я и брата-то видел не больше двух раз, с тех пор  как  мы  расстались  еще
совсем мальчишками. И видеть не хочу. Для меня он все равно что покойник.
   Самсон поднялся тоже. Лео в сердцах повернулся к нему спиной  и  сделал
несколько шагов по комнате. Затем снова обернулся к Самсону и  внимательно
вгляделся в его лицо. Но в мясистых складках цвета дубленой кожи он прочел
только одно: Кэнди озадачен. Лео ужа не испытывал страха. Он ждал, что как
только  имя  Тэккера  будет  упомянуто  рядом  с  его  именем,   он   даст
почувствовать Самсону свою силу. Но этого не случилось. И сейчас мозг  Лео
работал быстро и четко: Самсон не поверил ему. Никто не поверит  ему.  Все
будут думать, что  он  скрывает  свою  связь  с  Тэккером.  Но  если  дело
обернется так, что придется доказывать правду, - что  ж,  тогда  он  может
сослаться на свои собственные слова.  Разве  он  не  говорил  им?  Чем  он
виноват, если они не хотели верить? А пока что имя Тэккера  будет  служить
солидным обеспечением для дела. Что-то вроде золотого запаса. Неважно, что
его нет в действительности.  Нужно  только,  чтобы  люди  верили,  что  он
имеется.
   Лицо  Самсона  утратило  теперь  изумленное   выражение   и   сделалось
бесстрастным. Он видел, что злобный страх в глазах  Лео  сменился  сначала
задумчивостью, а затем веселым, хитрым огоньком.
   - Вы хотите сказать, что вы лично никогда не обращаетесь к  ним  и  они
лично не обращаются к вам? - спросил Самсон.
   Кэнди  чуть  заметно  улыбнулся.  Затем  улыбка  расплылась,  и   из-за
раздвинутых губ высунулись зубы. Лео с минуту вглядывался в улыбку  Кэнди,
но, казалось, не видел ее. Потом и на его лице проступила хитрая улыбочка.



        "2"

   Самсон не понимал причин своей власти над Лео, не понимал их и  Лео.  И
сколько бы Самсон ни пытался их понять, он бы не  смог,  и,  вероятно,  не
смог бы и Лео. Причины были слишком сложны. Не только то, что пережил  сам
Лео, сыграло здесь свою роль, но и множество иных, ему неведомых  событий,
происходивших: одни - вне поля его зрения, другие - еще до  появления  его
на свет.  Одно  из  таких  событий  произошло  в  небольшой  меблированной
квартирке, которую его родители снимали в восточной  части  Манхэттена,  в
той самой спальне, где родился Лео, а потом и его брат Джо. В  тот  вечер,
когда произошло это событие, Лео было двенадцать лет, а Джо  -  восемь,  и
они спали рядышком в детской.


   Мальчики спали, а их мать, Сара Минч, уже давно прикованная  к  постели
тяжелым недугом, умирала в соседней комнате. Отец возился  около  постели,
стараясь не глядеть на  жену.  В  комнате  было  очень  тихо,  и  Джейкобу
казалось, что тишина обволакивает его,  как  облако,  Джейкоб  и  сам  был
болен. Уже много лет его преследовало ощущение, что его тело заживо гниет.
Ему было просто не под силу смотреть на Сару,  видеть,  как  она  лежит  с
закрытыми глазами, словно в  гробу.  Джейкоб,  согнувшись,  возился  около
постели; кровь приливала к его склоненной голове, и шум  крови  прорывался
сквозь обволакивавшее его облако тишины.
   Когда уже нельзя было больше  притворяться,  будто  он  что-то  делает,
Джейкоб разгладил и без того гладко лежавшее одеяло  на  неподвижном  теле
жены, все еще не глядя на ее лицо. После этого он выпрямился и  застыл  на
месте. Сперва он смотрел в пол, потом перевел взгляд на  стену,  обвел  ее
глазами, добрался до угла, снова опустил глаза в пол и больше  уже  никуда
не смотрел. Так он стоял, уставясь в пол широко открытыми пустыми глазами.
Потом взгляд его упал на руку жены. Он старался понять, почему он не может
взглянуть жене  в  лицо?  Какая-то  сила  удерживала  его.  Голова  словно
окаменела на окаменевшей шее и не могла  подняться.  Его  мучил  стыд.  Но
почему? Разве он ее чем-нибудь обидел?  Должно  быть,  он  просто  боится,
взглянув на нее, увидеть, что она умерла.  При  этой  мысли  лицо  у  него
сморщилось, но он все еще не мог поднять  голову.  Он  робко,  просительно
коснулся пальцем ее руки. Рука была неподвижна. В испуге он поднял глаза и
увидел, что жена умерла.
   "Отмучилась", - подумал он.
   Эта мысль пришла неожиданно, он даже не сразу понял ее. Он старался  ее
понять. Слово, выразившее его мысль, запало ему в душу, и от него  волнами
расходился страх. Страх оседал все глубже и глубже, потом подымался снова,
сотрясая мозг.
   - Развязалась! - взвизгнул Джейкоб. Облако тишины всосало  в  себя  его
крик, и комната ответствовала  на  него  молчанием.  Джейкоб  взглянул  на
дверь, за которой спали его сыновья. - Мальчики! - крикнул он, не двигаясь
с места, широко раскрытыми глазами  уставившись  на  дверь.  -  Ваша  мать
отмучилась!
   Лео и Джо заворочались в постели, но не проснулись, и никто не разбудил
их.


   Сару лечил молодой врач, другой был бы Джейкобу  не  по  карману.  Врач
этот оказался, как говорится, добрым малым. Врачебная деятельность все еще
импонировала ему, и  очерстветь  он  тоже  еще  не  успел.  Он  с  лучшими
намерениями принимал  на  себя  любую  ответственность,  хотя  подчас  был
недостаточно для этого сооружен.
   Поэтому за время болезни Сары он неизбежно должен был прийти к  выводу,
что Джейкобу важно узнать  истинную  причину  смерти  жены.  Если  Джейкоб
поймет, что Сара умерла главным образом потому, что  хотела  умереть,  он,
может быть, ради сыновей, пересилит себя и не пойдет по ее пути. Врачу  не
пришло в голову, что отец и мать втайне, без слов, сговорились покончить с
собой и что стыд Джейкоба у постели жены  объяснялся  стыдом  за  этот  их
сговор.
   Как только мальчики ушли из  дому,  врач  приступил  к  делу,  -  очень
осторожно, издалека. Предстоящий разговор - та же хирургия,  думал  он,  и
поэтому, прежде чем что-либо сказать, тщательно подбирал  слова.  Джейкоб,
несомненно, уже винит себя в смерти жены. "Если бы я поступил  так,  а  не
этак, сделал бы это и не делал бы того", - и при этом,  верно,  вспоминает
какую-нибудь мелочь. И если ему прямо,  без  обиняков  сказать:  "Да,  это
правда, в какой-то мере вы виноваты, -  вы  не  пробудили  в  ней  желания
жить", - можно сотворить непоправимое зло. Нет,  тут  требуется  хирургия.
Правду нужно вскрыть, но искусно, так, чтобы не вызвать шока.
   Но вскоре врач обнаружил, что Джейкоб как  будто  не  понимает  или  не
желает понять, что человек может вызвать в себе болезнь и даже умереть  от
нее, если будет постоянно вбивать себе это  в  голову.  И  перед  тяжестью
задачи, которую он  себе  поставил,  у  доктора  опускались  руки.  Нельзя
сказать, чтобы доктор был так уж занят, но он  был  молод,  и  потому  его
всегда терзало ощущение,  что  за  всеми  делами  и  занятиями  стоит  его
собственная жизнь и ждет его. Он решил, что  этим  следовало  бы  заняться
кому-нибудь из друзей Джейкоба, с мнением которого тот считается.  Но  где
найти такого друга?  На  похоронах,  кроме  соседей,  никого  не  было,  а
Джейкоб, казалось, стоял несколько выше окружающей  его  среды.  Вр