оящее дело, говорил он себе.
   Машина, за  которой  гнался  Иган,  круто  повернула  за  угол.  Резина
завизжала, затем последовал оглушительный грохот.
   - Шина лопнула! - сказал шофер такси.
   Он старался шутить, но голос застревал у него в горле. Иган взглянул на
него. До этого он его не замечал. Таксист для него был не человек, а некая
принадлежность, нужная для его  бизнеса.  Теперь  он  увидел,  что  это  -
человек, щуплый человек с худощавым, смугло-желтым лицом.
   Иган вытащил револьвер. Рука не слушалась. Револьвер был маленький,  но
он еле удерживал его.
   - Когда завернем за угол, - сказал он  шоферу,  -  выключайте  мотор  и
ложитесь на пол.
   По расчету Игана, шофер должен был  поставить  машину  так,  чтобы  она
закрыла его от тех, кто был за углом. Но  машина  была  старомодная,  и  с
правой стороны от шофера дверцы не было.  Если  бы  шофер  повел  ее,  как
хотелось Игану, он бы оказался весь на виду.  Нельзя  же  было  требовать,
чтобы он подставил себя под пули, предназначенные Игану. Нет, этого  никто
требовать не мог.
   Шофер такси завернул за угол, зажмурив глаза. Не  успел  он  нажать  на
тормоз, как Иган выхватил у него руль, повернул машину и поставил ее почти
поперек улицы, так что ее правая  сторона  оказалась  обращенной  к  месту
происшествия, а его прикрывал кузов.
   Иган, не сходя с подножки, припал на одно  колено.  Шофер,  все  еще  с
зажмуренными глазами, выскочил из-за руля. Он сильно  ударился  головой  о
счетчик и  упал.  Лицо  его  покрылось  лихорадочными  пятнами.  Он  лежал
съежившись в своей крохотной кабине и, не  открывая  глаз,  потирал  рукой
расшибленную голову. Он лежал на  самом  виду.  Если  бы  по  ним  открыли
стрельбу, его убили бы первым.
   Но стрельбы не было. Минуту спустя Иган  высунул  голову  из-за  капота
мотора. Машина, за которой он гнался, сделав, по-видимому, слишком  крутой
разворот, столкнулась с ехавшим навстречу мусоровозом. Это  произошло  так
молниеносно, что трое рабочих, не успев  опомниться,  все  еще  неподвижно
сидели в кабине и изумленно глядели  на  машину,  налетевшую  на  них  так
неожиданно. По тротуару, закинув голову и неуклюже перебирая ногами, бежал
мужчина в рубашке с засученными рукавами.
   - Держи его, держи! - закричал Иган.
   Услышав этот крик, из машины медленно выполз человек, сделал  несколько
шагов и повис на переднем крыле. Он вцепился в крыло обеими руками и  тупо
глядел, как густые капли крови, стекая  с  его  липа,  падали  и  обдавали
брызгами  кузов  машины.  Третий,  вскоре  скончавшийся,  осел  мешком  на
шоферском месте. Этот был без сознания. Он напоролся на сломанный руль. На
заднем сиденье была навалена груда меховых шкурок с пломбами, о  похищении
которых недавно стало известно.
   Теперь Иган действовал очень расторопно. Он бросил раненого в машину  и
прикрутил его вместе с потерявшим сознание человеком к обломку руля. Затем
он помчался вслед  убегавшему  бандиту.  Тем  временем  собралась  большая
толпа. Она расступалась, давая ему дорогу.
   - А ну-ка, поднажми, Шерлок! - крикнул ему кто-то.
   Иган  снова  принялся  свистеть.  Он  бежал  мерным  шагом  и  свистел,
размахивая револьвером, который держал в свободной руке. Лишь много спустя
он вспомнил, что забыл снять его с предохранителя. Когда  он  вспомнил  об
этом уже дома, вечером, сердце у него замерло.
   Пробежав несколько сот шагов, Иган нагнал беглеца.  Парень  с  перепугу
наскочил на зазевавшегося прохожего и был сбит с ног.  Иган  подоспел  как
раз вовремя, чтобы отнять его у толпы, которая топтала его и избивала, как
последнюю собаку.
   За проявленный героизм начальник Управления самолично произвел Игана  в
сыщики третьего разряда.
   - Это тебе, милая моя, просто повезло, - сказал Иган жене,  -  что  муж
твой получил повышение, а не пулю в лоб.
   Повышение принесло ему несколько лишних долларов. До  сих  пор  неудачи
отравляли существование Игана. Но удача тоже таила в себе  отраву.  Теперь
Иган боялся, что жена промотает всю прибавку, а когда  его  разжалуют,  он
очутится в долгах. В том, что ему недолго оставаться сыщиком, он нисколько
не сомневался.
   - Я случайно наткнулся на это дело, - объяснял он ей. - Если бы я знал,
чем это грозит, ей-богу, никогда бы не полез. Можешь не сомневаться. Удрал
бы куда-нибудь подальше.
   Жена Игана была почти такая же рослая, как  и  он,  такая  же  крупная,
медлительная, седая и краснощекая.
   - А ведь было время, когда я думала, что ты не такой трус,  как  можешь
показаться с первого  взгляда,  -  сказала  она.  Она  задумчиво  на  него
поглядела,  глаза  ее  ласково  затеплились,  и  она  улыбнулась.  -   Как
по-твоему, каково мне было видеть,  что  муж  у  меня  такой  честолюбивый
дурень?
   Он не знал, как отнестись к этому замечанию. При первых  ее  словах  он
расправил плечи и выпятил грудь колесом. Наверное, думал он, остальное она
добавила просто для того, чтобы меня унизить. Вот язва, не может, чтобы не
поддеть!
   "А тебе, видно, хочется, чтобы муж у тебя был мокрой курицей?"  -  чуть
было не ляпнул он. Но вовремя спохватился и  промолчал.  Совсем  неуместно
говорить об этом сейчас, решил он, когда ему нужно внушить ей,  чтобы  она
была бережливее с его прибавкой.
   Поэтому он не стал допытываться, что означает ее робкое и вместе с  тем
гордое замечание, и не понял его. Это добавило новую  каплю  яда,  которая
тотчас же возымела свое разрушительное действие  на  Игана,  отравляя  его
отношения к жене и тем самым ее отношения к нему.
   - А знаешь, о чем думал  твой  честолюбивый  дурень,  когда  гнался  за
славой и вытаскивал револьвер? Я думал: каждая пуля обходится мне  в  пять
центов, а сколько раз  я  ходил  пешком  лишних  два-три  квартала,  чтобы
сэкономить несколько центов на какой-нибудь  покупке?  Сколько  я  колесил
пешком, а тут собираюсь расходовать патроны, как воду.
   - Положим, я хожу подальше твоего, - возразила  она.  -  Да  и  вообще,
часто ли приходится тебе ходить за покупками? Ведь по лавкам хожу я каждый
божий день и с каждым днем все дальше и дальше.
   Он со злостью подумал, что она  все-таки  может  посидеть  днем,  а  он
изволь стоять свечкой.
   - И будешь ходить. Помни,  что  ты  венчалась  с  постовым  полисменом.
Сыщиком я долго не продержусь.
   - Конечно, не продержишься,  если  с  самого  начала  будешь  так  себя
настраивать. - Голос ее прозвучал резко.
   Как ему ни было неприятно, но он заставил себя взглянуть на нее.
   - Ты знала, за кого идешь, - сказал  он,  -  на  горе  и  радость,  как
говорил священник. В работе сыщика больно много политики,  а  я  вовсе  не
политик, я обыкновенный постовой.
   - Ну, зачем ты так говоришь, - беспомощно пробормотала она.
   - Я говорю то, что есть, а ты будь любезна трать деньги аккуратно,  как
и прежде.
   В  руке  у  него  дымилась  сигара.  Он  купил  ее   под   впечатлением
свалившегося  на  него   богатства.   Теперь   он   взглянул   на   сигару
неодобрительно.
   - Это, чтобы отпраздновать мое избавление от смерти, - заметил он, -  а
если и ты хочешь ради праздничка купить  сигару,  пожалуйста.  И  на  этом
точка.
   - Сигару! Другого не придумал! Так я и знала,  что  ты  предложишь  мне
сигару или, еще лучше, половую щетку, чтобы наподдать тебе, куда следует.
   Итак, Игану  было  о  чем  поразмыслить  после  того,  как  он  получил
поручение от своего начальника, капитана Фоггарти.


   Глядя на экран в кино на Сорок второй улице и сидя за кофе в кафетерии,
Иган размышлял. Однако это была пустая трата времени. Он знал свое решение
наперед: разжалование - не такая уж беда.  Если  на  то  пошло,  правильно
говорит пословица - всяк сверчок знай свой  шесток.  Но  за  размышлениями
как-то незаметнее проходило время.
   Ему не хотелось спешить. Если он закончит расследование сегодня,  налет
состоится на другой день, это значит в субботу; тогда составлением акта  и
прочей писаниной придется заниматься в воскресенье, в свободный день, или,
во всяком случае, портить себе субботний вечер. А этот  вечер  был  лучшим
праздником для Игана.
   Было уже начало второго, когда Иган добрался наконец до  Эджком  авеню.
Указанный в адресе  дом  ничем  не  отличался  от  десятка  других  домов,
стоявших в одном ряду с ним. Две ступеньки вели в вестибюль, а  поднявшись
еще на четыре, вы попадали в широкий коридор, вдоль  которого  шли  обитые
корявой жестью и выкрашенные в коричневый цвет двери. Тусклый дневной свет
лежал на каменном полу и, постепенно сгущаясь, переходил  в  пелену  мрака
под  потолком.  В  конце  коридора  виднелась  лестница,   которая   круто
заворачивала и терялась в темноте.
   Идя  по  улице,  отлого  подымавшейся  в  гору,  Иган  делал  вид,  что
прогуливается. Все дома были жилые, и только на обоих концах улицы было по
магазину. Он полагал, что, неторопливо прохаживаясь, он меньше обратит  на
себя внимание. Ему хотелось  походить  на  человека,  прогуливающегося  на
досуге, но маскировка  оказалась  неудачной.  Когда  мужчина  богатырского
сложения, одетый подобно Игану,  бесцельно  прогуливается  по  улице,  это
вызывает всеобщее удивление.
   Негритянские ребятишки перекидывались мячом или возились на  ступеньках
подъездов. Взрослые негры сидели в машинах, остановившихся у тротуара, или
стояли, прислонясь к ним спиной. Полногрудая женщина, так сильно затянутая
в корсет,  что  ее  ноги,  болтавшиеся  как  у  куклы,  еле  несли  прямое
негнущееся туловище, прошла мимо,  тяжело  дыша  раздутыми  ноздрями.  Все
как-то странно поглядывали на Игана. Но он решил, что  на  любого  белого,
появившегося здесь, негры глядели бы приблизительно так же, как смотрят на
сборщика квартирной платы. И он  упорно  продолжал  свою  прогулку,  мерно
покачивая головой в такт собственным шагам.
   День был серый. Серая пелена спускалась с серого  неба,  и  серый  свет
слабо и словно нехотя просачивался сквозь нее, как  дождь.  Тощие  деревца
тянулись вдоль пологого склона. Искривленные ветви придавали им сходство с
шеренгой тщедушных рахитичных детей,  у  которых  остались  лишь  кожа  да
кости. Иган  чувствовал  их  тоску  и  одиночество  и,  чтобы  рассеяться,
вообразил, будто его облепили ребятишки. "Посмотрите-ка, - говорил  он  им
мысленно, - эти деревья только и годятся, что на зубочистки".
   Он вспомнил о собственных детях, разбросанных в  эту  минуту  по  всему
городу: вот дочь и младший сынишка,  пообедав,  возвращаются  в  начальную
школу, а двое мальчиков постарше не успевают  прийти  домой  пообедать  из
своей школы. А так как ему самому взгрустнулось,  он  представил  себе  их
жизнерадостными и смеющимися. Потом он подумал, что им,  бедным,  придется
расплачиваться за то, что Фоггарти, которого они  в  глаза  не  видели,  и
Миллетти, о котором они даже никогда и не слышали, грызутся друг с  другом
из-за повышения, а Холл, о котором они  читали  в  газетах  и  слышали  по
радио, честолюбив и упорен в своем бизнесе.
   Но дети,  которые  в  воображении  Игана  висли  на  нем,  были  совсем
маленькие: "А деревья эти годятся только на  зубочистки,  -  продолжал  он
мысленно, - потому что они капризничали, не хотели кушать  кашу.  Если  бы
они кушали  кашу,  у  них  были  бы  листочки,  и  ветки  у  них  были  бы
толстые-претолстые, а не торчали бы, как палочки".
   Так, разговаривая сам с собой, он благополучно дошел  до  угла.  Теперь
перед ним встал вопрос, как  повернуть  назад,  не  возбуждая  подозрений.
Беседа  с  детьми   закончилась;   он   огляделся   вокруг,   заметил   на
противоположной стороне закусочную и зашел туда. Комната была полна  пара,
даже запахи и те, казалось, превращались в пар. Посетителей было немного.
   За стойкой стоял буфетчик-белый; Иган спросил папирос, и  тот,  подавая
ему пачку, проговорил:
   - Из Центра будете?
   Иган  был  огорошен,  но  не  подал  вида  и   продолжал   обстоятельно
пересчитывать сдачу.
   - Из какого центра? - спросил он.
   Он не понимал, что напускное спокойствие выдает его с головой.
   - У меня приятель работает в Центре, - сказал буфетчик. - Я думал,  что
вы его, может быть, знаете.
   - Но, послушайте, ведь в Центре работает шесть миллионов человек, а  вы
спрашиваете, не знаю ли я вашего приятеля.
   - Я имею в виду Главное управление. Разве вы не из полиции?
   - Я? Ну нет, братец, не туда попал!  -  Иган  нервно  рассмеялся.  -  Я
просто честный гражданин, может быть, вам поэтому так и показалось. -  Ему
понравился собственный ответ. В дверях он обернулся и  гаркнул:  -  Просто
честный гражданин, и все.
   - Ну, значит, не из фараонов, - заключил буфетчик.
   Когда Иган вышел на сумрачную, неприютную улицу, то снова призадумался.
Вокруг не было ничего такого, что помогло бы ему скрыть свою профессию. Пс
Эджком авеню проходила  автобусная  линия.  Он  решил,  что  самой  лучшей
маскировкой  будет  прикинуться  контролером  или   ревизором   автобусной
компании. "Если у меня на роже написано, что я сыщик, - сказал он себе,  -
так уже лучше всего изобразить из себя сыщика частной компании".
   Он остановился на перекрестке, на самом виду, посматривая то вверх,  то
вниз по улице. Но чаще он поглядывал вниз, туда, где стоял дом, в  котором
помещался банк. Когда проходил автобус, он что-то отмечал в своей записной
книжке.  Ему  доставляло  удовольствие  наблюдать,  как  проезжавшие  мимо
водители и кондукторы, взглянув на него  украдкой,  сразу  выпрямлялись  и
начинали  усердствовать.  "Пошевеливайтесь,  пошевеливайтесь,  ребятки,  -
покрикивал он мысленно, - Бернард Фрэнсис Иган вас подхлестывает".
   Вскоре после того как Иган занял  свой  пост,  в  дом,  за  которым  он
следил,  вошел  Мюррей,  неся  в  руках  черную  металлическую  коробку  с
завтраком. Коробка с завтраком и выдала его. Без нее он мог  бы  сойти  за
агента какой-нибудь фирмы или сборщика  квартирной  платы.  "Вот  один  из
них",  -  решил  Иган.  Вслед  за  Мюрреем  появилась  Делила  и  одна  из
сборщиц-испанок,  которая  несла  коричневые   пакетики   с   фруктами   и
сэндвичами.  "Ну,  это  будет  одно  удовольствие,  -  подумал   Иган,   -
преступники, вместо воровского инструмента, запаслись завтраками".
   Красота Делилы раздражала его, она казалась ему дерзостью. Одета Делила
была скромно и со вкусом, в серое и коричневое, и  если  бы  не  чудесный,
золотисто-кофейный цвет кожи, ничем бы не отличалась от тех женщин,  перед
которыми Иган всегда благоговел. Будь у нее белая кожа,  она  казалась  бы
ему "первым сортом". Спутница Делилы что-то рассказывала, и Делила слушала
ее, полуоткрыв рот. Входя в подъезд, Делила вскрикнула:
   - Но это же невообразимо! - Ее негромкий, нежный голосок  прозвучал  по
тихой улице, как музыка.
   "Тоже из себя что-то корчит, - возмутился  Иган.  -  "Неваабазимо".  Ее
интеллигентный   вид   также   казался   ему   дерзостью.    "Неваабазимо!
Неваабазимо!"  -  кипел  он.  -  "Ваабазите,  как  Неваабазимо,  эх,   ты,
воображала!"
   Враждебность Игана к Делиле не была врожденной. Если на  то  пошло,  он
даже любил кофейный цвет  кожи.  Тем  не  менее  эта  враждебность,  из-за
сложного комплекса чувств, воспитанных  в  нем  обществом,  в  котором  он
работал, стала почти инстинктивной и никогда не  вызывала  в  нем  никаких
сомнений.
   Подъехал автобус, и он записал в своей книжке:  "Особа  женского  пола,
низенькая, толстая,  в  сопровождении  негритянки  высокого  роста,  цвета
мокко, ваабазите!"  Водитель  автобуса  выпрямился.  Кондуктор  застыл  на
подножке. Иган вычеркнул "ваабазите", написал "шлюха" и ухмыльнулся.
   Когда  Иган  поднял  голову,  то   увидел   в   нескольких   шагах   от
подозрительного дома Бауера,  таращившего  на  него  глаза.  Бауер  словно
окаменел. Иган не успел составить о нем мнения. Едва он взглянул на  него,
как  позади  себя  услышал  быстро  приближающиеся  шаги,   и   обернулся.
Низенькая, тучная, совсем черная негритянка мчалась к нему со всех ног.
   - Вы автобусная компания, мистер? - спросила она еще на ходу. - Правда?
   Иган чуть не расхохотался.  До  чего  она  боялась  его  упустить.  Она
остановилась перед ним, и ему показалось, что  сразу  стало  тихо,  словно
ветер улегся.
   - Да, мэм, - ответил Иган, -  не  сомневайтесь.  Вам,  что,  желательно
купить автобус?
   - Ничего нет смешного. - Она тряхнула головой. Глаза  ее  так  налились
кровью, что их трудно было отличить от кожи. - Я  имею  важную  жалобу,  и
нечего тут смеяться.
   Иган уголком глаза заметил, что Бауер все еще стоит на прежнем месте  и
напряженно прислушивается к разговору.
   - Я вовсе не смеюсь, - сказал он.
   - Мои деньги не хуже других. Мои деньги такого же цвета, как ваши.
   - Совершенно справедливо, мэм. Вы на это и жалуетесь?
   - Если вы автобусная компания, зачем вы со мной так говорите,  смеетесь
и нахальничаете? Я ничего такого не  сделала,  чтобы  надо  мной  смеяться
только потому, что вы очень белый.
   Бауер нерешительно приближался к ним.
   - Я не смеюсь, сестричка, - сказал Иган. -  Я  бы  рад  выслушать  вашу
претензию, но пока от вас ничего не слышу. В чем дело? Я вас слушаю. У нас
так заведено: прислушиваться к жалобам, а потом исправлять все, что плохо.
   Женщина вдруг оробела.
   - У меня болят ноги, - сказала она. - Я всегда езжу на  автобусе.  Даже
когда пройти всего два шага, плачу десять  центов.  Я  хорошая  пассажирка
автобуса.
   Бауер подошел вплотную. Вобрав голову в плечи,  скосив  глаза  и  дрожа
всем телом, он напряженно прислушивался.
   - Что вам нужно? - спросил его Иган.
   - Вы от  автобусной  компании?  -  Бауер  говорил  тонким,  срывающимся
голосом.
   - Именно, - отрезал Иган. - Что вам нужно?
   - Кому... мне? - Лицо Бауера задергалось от  резкого  окрика  Игана.  -
Мне?  Я  тоже  пользуюсь  автобусом  каждый  день,  два  раза  в  день,  а
обслуживание... Вот об этом я и хотел вам сказать.
   - Станьте в очередь. Вот за этой  дамой,  она  пришла  первая.  Скажете
после нее. - Иган повернулся к женщине с любезной улыбкой.
   - Я живу тут рядом, за углом, - начала она. - Вон где я живу, -  и  она
показала пальцем. - Когда я уезжаю из дому, мне  неважно,  где  остановка.
Тут под гору. Я и под гору не могу ходить, как все, но все-таки это не то,
что в гору. Но когда я еду обратно, мне почти всю  дорогу  до  дому  нужно
идти в гору, а я не могу,  у  меня  ноги  болят.  Разве  это  справедливо,
мистер, я плачу десять центов, еду всего два квартала, а потом должна идти
целый квартал пешком, да еще в гору. Это несправедливо.
   Иган смотрел на нее с сочувствием. Этой негритянки ему бояться  нечего,
это не то, что Делила. Эта необразованная. Она не пыталась сбросить с себя
бремя белого человека, она позволила ему раздавить себя.
   - Видите, где автобус останавливается, когда едет  назад,  вон  на  том
углу. - Она показала пальцем под гору, и Иган с Бауером  посмотрели  в  ту
сторону. - Видите? Я должна пройти целый квартал вверх. А мои ноги? А если
я проеду дальше, остановка вон там, на горе. - Она снова показала пальцем,
и снова мужчины посмотрели в ту сторону. - Тогда мне идти под гору, но это
почти два квартала, а я не могу так далеко ходить, у меня ноги болят.
   - Как я вас понимаю,  мэм,  -  сказал  Иган,  -  вы  хотите,  чтобы  мы
перенесли остановку?
   - Ну, да. Я говорила водителю, почему он не может остановиться на  этом
углу, а не на том, чтобы мне с моими ногами не ходить в гору.  Я  говорила
ему, у меня ноги болят, мне и стоять-то трудно, не то что ходить.  Знаете,
что он мне ответил, ваш водитель? Знаете? "Струкция" - говорит.  Только  и
всего. Тогда я ему говорю - почему он не может остановить  и  тут  и  там?
Пусть делает остановку, как всегда, а потом на углу, где я  живу.  Знаете,
что он мне ответил, ваш водитель? "Струкция". - Она взглянула на  Игана  и
сердито замотала головой, - "Струкция", говорит,  нельзя  останавливаться,
где нет остановки. Какое он имеет пр