денег, Тэккер ответил  бы  ему,  что  он
может оставить Лео при себе. Узнать, что было сделано для бизнеса? Это  он
тоже знал. Джонстон рассказал ему, и он сам понимал, что Тэккер  рассчитал
правильно: нужно залечь, выиграть  время,  выждать,  пока  сцапают  Фикко,
затем выйти из норы и попытаться снова наладить дело. Джо знал все  это  и
знал, что это правильно, что это - бизнес, и все  же  рыскал  по  Бродвею,
брал за глотку официантов  и  метрдотелей  ночных  ресторанов  и  каких-то
девчонок, требуя, чтобы они выложили все, что им известно, иначе он им это
припомнит, когда придет время,  -  так  припомнит,  что  они  век  его  не
забудут, - и, наконец, узнал то, что ему было нужно, и прибежал  сюда.  Он
не мог не рыскать и не мог не прибежать сюда, потому что  ему  нужно  было
уйти от того, что он знал и не хотел  знать,  -  что  для  Лео  ничего  не
сделано и что это правильно, так и надо было поступить, на то и бизнес.  А
сейчас, быть может, и рыскать по Бродвею, и прибежать  сюда  -  уже  мало,
сейчас, быть может, ему придется убить, чтобы уйти от того, что он знал  и
не хотел знать.
   Генри слышал, как Джо  скребет  щетину  на  подбородке.  Он  видел  его
налитые кровью глаза. Джо весь дрожал, и,  когда  он  не  говорил,  слышно
было, как он хрипло, с трудом переводит дыхание. Грудь его ходила ходуном,
и казалось, что не  только  его  рот,  но  все  лицо  раскрывается,  чтобы
глотнуть воздуха.
   - Вам бы нужно чего-нибудь поесть, - сказал Генри. - И  принять  ванну.
Почему бы вам не пойти сейчас  под  душ,  а  мы  тем  временем  приготовим
закусить.
   Генри чувствовал себя увереннее. Он дружелюбно улыбался Джо. Джо ничего
ему не сделал. Он только  говорит.  Значит,  он  и  не  собирается  ничего
делать. Ему просто нужно сорвать на ком-нибудь все, что у  него  накипело.
Прошла уже пятница, и суббота, и воскресенье, -  у  него  было  время  все
обдумать, и он сам понимает, что они сделали то, что нужно для бизнеса,  а
значит, и для него самого, потому что это и его бизнес, и, значит, он  сам
тоже притаится и будет выжидать, как и все  они,  пока  беду  не  пронесет
мимо. Он просто искал места, где бы отвести душу,  поорать,  поскандалить,
чтобы дать выход мучительному сознанию,  что  Лео  гибнет  из-за  бизнеса,
который есть и его бизнес, бизнес Джо, - больше бизнес  Джо,  чем  Уилока,
особенно теперь, когда Лео уже нет.
   - Пока вы будете есть, мы можем поговорить, - сказал Генри.
   Дорис не двинулась с места после того, как Джо отшвырнул  ее  к  стене.
Дверь все еще была распахнута настежь. Отлетев от двери, Дорис  наткнулась
на стул и так и застыла, с  побелевшим  лицом  и  полуоткрытым  ртом.  Она
боялась пошевельнуться. Ей казалось, что стоит ей сделать шаг  или  громко
вздохнуть, как револьвер выстрелит.
   - Чего же еще ждать от такого сукиного сына, как ты, -  сказал  Джо.  -
По-твоему, я должен принимать ванну, пока  мой  брат  умирает  уже  третьи
сутки неизвестно где? Должен размываться под душем и сидеть тут с тобой  и
с этой девкой, которую ты где-то подцепил, пока мой брат умирает! -  Голос
у него вздрагивал, но он боролся с этой дрожью и боролся с самим собой.  -
Вы его не хотели принимать! - крикнул он. - Да, да, вы с Беном  не  хотели
его,  с  самого  начала  не  хотели  его  принимать,  -  он,  видите   ли,
недостаточно хорош для вас, для таких подлецов, для такого сукиного  сына,
как ты! Никто не хотел его. А уж ты-то больше всех. С самого начала.
   Джо прикрыл глаза рукой, не касаясь лба. Подбородок у него сморщился  и
задрожал; слезы жгли ему глаза и крупными каплями стекали по лицу.
   - С самого начала, - пробормотал он. Он хотел  сказать  о  том,  как  с
самого начала, три недели назад, когда  синдикат  еще  только  создавался,
Уилок противился попыткам Джо спасти деньги Лео. Но ему вдруг припомнилось
другое: как он, Джо, всегда был баловень, любимец семьи, а Лео - всегда  в
загоне, и как Лео всегда помогал ему, и как он рассчитывал,  что  синдикат
вознаградит Лео за все - за бегство из дома, который Лео для него  создал,
за брошенную табачную лавку, которую Лео для него купил, за гараж, который
он у Лео отнял, за вспышки ненависти к Лео, да, да, ненависти -  настолько
сильной, что ему хотелось повалить Лео на пол и бить  его,  и  топтать,  и
потом пожалеть, как когда-то в детстве.
   - Лео! - крикнул Джо. Голос у него сорвался, словно что-то  треснуло  в
горле и рассыпалось на кусочки. - Лео, Лео! О господи,  боже  мой,  прости
меня, господи! Ох, Лео, мой Лео!
   Он же старался для Лео! Синдикат должен был вознаградить  Лео  за  все.
Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что он  сам  не  знал,  почему  заставил
своего брата вступить в синдикат: то  ли  потому,  что  хотел  помочь  ему
разбогатеть, то ли потому, что хотел повалить его  себе  под  ноги,  чтобы
снова, как в детстве, пожалеть  его...  пусть  кто-нибудь  только  посмеет
сказать это, - и он убьет его на месте. И все же... Все же... о чем  думал
он эти  три  дня?  Какая  мысль,  одна-единственная  мысль  была  яснее  и
неоспоримее всех? Мысль о том, что Тэккер и Уилок сделали  то,  что  нужно
для бизнеса. И еще - что без Лео банк Лео перейдет к нему, к  Джо.  Да,  и
эта мысль была ясна и неоспорима. Она накрепко засела у него в  мозгу,  ее
нельзя было отодрать, как нельзя отодрать грязь от земли.
   - Ну, полно, Джо. - Генри медленно придвинулся ближе, протянул руку.  -
Полно, Джо, не надо. - Он положил ему руку на плечо, но Джо сбросил ее.
   - Про-о-о-чь! - рявкнул Джо. Он наотмашь ударил  Уилока  револьвером  в
грудь. - Не трогай меня! -  рычал  он.  -  Не  прикасайся  ко  мне  своими
крысиными лапами!
   Удар  был  сильный.  Генри  отлетел  назад,  повалился   на   стол   и,
перевернувшись, ухватился за край стола, чтобы не  упасть.  В  ту  минуту,
когда он, зажмурившись от боли, цеплялся за край стола и выкрики  Джо  еще
отдавались у него в ушах, он услышал, как что-то  быстро  прошелестело  по
площадке и вниз по лестнице. Генри выпрямился и медленно обернулся.
   - Я только хотел поговорить с вами, Джо, - сказал он.
   Генри поискал глазами Дорис. Ее  не  было.  Грудь  у  него  болела.  Он
подумал мельком, что, верно, у него  сломано  ребро,  но  глаза  его  были
прикованы к тому месту, где раньше стояла Дорис. Потом медленно он перевел
взгляд на дверь. Дверь по-прежнему была раскрыта настежь.  Генри  удивило,
что Джо так бушевал и ругался, а никто не прибежал на  его  крики.  Никто,
должно быть, не слышал. Воскресный вечер. В доме, должно быть, никого нет,
кроме хозяйки. А хозяйка, верно, впустила  Джо  и  ушла  к  себе,  в  свою
комнату в полуподвале. Генри медленно обдумывал все это, глядя в раскрытую
дверь. Ему видна была площадка, пролет  лестницы  и  пустая  темная  стена
напротив.
   - Я не желаю с тобой говорить, - сказал Джо. - Я хочу только знать, где
Тэккер, и хочу, чтобы ты  выложил  все,  что  тебе  известно.  Где  Фикко?
Посылал он к вам? Известно тебе, где Фикко, говори!
   - Можно мне сесть? Вы очень больно меня ударили. - Генри приложил  руку
к груди. - Кажется, вы сломали мне ребро.
   Если бы только Джо перестал хоть на минуту так орать, думал  Генри.  Он
мог бы тогда подумать, сообразить - сказать ли Джо, что Дорис  убежала,  и
им обоим теперь грозит опасность? Отчего она убежала? Оттого,  что  решила
сделать так, как он велел, решила позаботиться о себе? Если бы только  это
было так! Если бы, если бы! Он  должен  подумать.  Если  это  так,  то  не
следует ничего говорить Джо. Опасно давать новое направление  его  мыслям:
чуть что - он может начать палить. А если это не так, то опасно ничего  не
говорить ему, потому что тогда, значит, Дорис побежала  звать  на  помощь,
побежала за полицией. Если бы только Джо замолчал  на  минуту  и  дал  ему
спокойно посидеть одну минуту, и подумать хоть минуту, и  сообразить,  что
решила делать Дорис, чтобы спасти себя.
   - Жаль, что голову не проломил, - сказал Джо. - Стоило бы за  подлость,
которую ты устроил моему брату. Да тебя убить за это мало.
   - Я ничего не устраивал.
   Генри знал, что Джо и сам не может считать  его  виновным  в  похищении
Лео, но нарочно затягивал этот пустой спор,  чтобы  подумать  и  решить  -
убежала Дорис совсем или нет. Грудь все еще болела. Голова  была  тяжелая,
как котел, и Генри знал, что впереди еще целая ночь и  ему  предстоит  всю
ночь убеждать Джо в том, что он сам знает не хуже его, а Джо будет орать и
беситься, и, быть может, побьет его и  будет  взвинчивать  себя,  пока  не
отведет душу, а потом угомонится и снова станет годным для бизнеса.
   - Вы же понимаете, - сказал Генри, - никто, в сущности, тут не виноват.
Ну, что можно было сделать? Он же не мучился, не страдал - чик, и  готово!
- Генри щелкнул пальцами. - Я бы хотел, чтобы и со мной было так же, когда
придет срок.
   - Что? Что ты болтаешь? - голос Джо звучал  тонко  и  словно  откуда-то
издалека.
   - Ну как мне еще вам оказать?  Это  верно,  что  у  него  было  высокое
кровяное давление?
   - Что? Да говори же? Что? Что? У кого? Говори! Что?
   - Да это самое, - сказал Генри,  -  с  ним  же  был  удар  -  он  и  не
почувствовал ничего, никакой боли, вообще  ничего.  Это  же  самая  легкая
смерть, Джо, самая, самая легкая.
   - Лео! - почти прорычал Джо. - Я так и знал! Лео! - Он закинул  голову,
и крики его неслись над головой Уилока. - Лео! Лео! Я все время это знал!
   Генри отвел глаза. На лицо Джо больно было смотреть.
   -  Успокойтесь,  Джо,  -  сказал  он.  -  Ведь  страданий  никаких,  вы
понимаете, никаких. Свидетели - ну, люди, которые там были в это время,  -
говорят, что с ним был удар, а при этом, вы понимаете, совсем,  ну  совсем
нет боли. Это самая легкая смерть; самая легкая. Джо, верно, верно. Это же
милость божия - умереть так. Я вам правду говорю.
   - И ты знал об этом - и ты и Бен, - оба знали, что  мой  брат  умирает,
умирает без врача, без помощи, и ничего не сделали, ни ты, ни Бен?
   - А что мы могли сделать?
   Генри увидел, что Джо шагнул к нему. Генри  попятился.  Лицо  Джо  было
неузнаваемо. Он был крупный мужчина  и  плакал  крупными  слезами,  и  они
желтыми полосами бороздили его лицо и стекали желтыми каплями, а кожа  под
ними, казалось, совсем почернела.
   - Где Фикко? - выкрикнул Джо.
   - Не знаю.
   - Говори!
   Всякий раз, как Джо делал шаг вперед, Генри отступал на шаг.
   - Честное слово, не знаю, - сказал Генри, - я бы рад был знать, Джо! Вы
слышите, Джо! Я бы рад был знать!
   - Говори! Где Фикко? Говори! Где он, будь  он  проклят!  Я  его  задушу
своими руками. Никому этого не уступлю. Говори, где он? Я  ему  все  кишки
зубами вырву. Говори, сукин ты сын! Говори, где он? Говори, не то убью!
   Он  направил  на  Генри  револьвер,  и  на  секунду  уверенность  Генри
поколебалась. Он подумал, что Джо  и  вправду  может  выстрелить.  Но  Джо
швырнул револьвер на пол. Револьвер  упал  с  глухим  стуком,  подпрыгнул,
перевернулся, и к Генри снова вернулась уверенность.  Нет,  его  ждала  не
смерть, а только побои -  жестокие,  быть  может,  в  кровь,  с  переломом
костей. Это он выдержит, у него хватит на это мужества.
   - Говори, шкура! Продажная твоя душонка, говори! - рычал Джо. Он  вдруг
ринулся к Уилоку, схватил его и начал трясти. Джо был силен. Он  приподнял
Уилока и отшвырнул от себя, как  тряпку.  Уилок  зашатался,  и  Джо  снова
схватил его и снова начал трясти.
   - Говори или я убью тебя! - кричал он. - Я тебе все кости  переломаю  и
убью. Я не шучу!
   - Джо! Я же не знаю ничего. Перестаньте!
   - Не перестану!
   - Вы сами знаете, что я ничего не знаю. Если бы  я  знал,  так  полиция
давно была бы там. Перестаньте, говорят вам. Пустите меня!
   - Не пущу!
   Джо ударил его. Он изо всей силы ударил Генри кулаком в скулу, и  Генри
отлетел назад, качнулся вперед, зашатался, но все же устоял на ногах.
   - Джо! - прошептал он. - Ради бога, перестаньте! Дверь!
   Джо не слышал. Он снова шел на Генри, как слепой, ничего не видя. Генри
сделал попытку увернуться.
   - Дверь открыта! - снова прошептал он  и  присел.  Он  боялся  говорить
громко, боялся, что кто-нибудь услышит и войдет.
   Он не успел увернуться. Джо снова ударил его по лицу. Генри показалось,
что голова у него лопнула и  все  мозги  вывалились  наружу.  Он  упал  на
колени, и Джо ударил его снова по губам и пнул  ногой,  и  потом  еще  раз
ударил, и еще, и Генри опрокинулся навзничь. Тогда Джо начал колотить  его
ногами и топтать его руки и ноги  и  неподвижное  тело,  и  когда  явилась
полиция, он все еще топтал его.


   Полисмены вошли, держа револьверы наготове. Двое были в форме,  двое  в
штатском. Один из агентов в штатском пробежал через  комнату  и  приставил
револьвер к животу Джо.
   Джо, казалось, удивился. Глаза у него были как стеклянные, рот раскрыт.
Он медленно попятился назад, не спуская глаз с револьвера, и другой  агент
подошел к нему сбоку и ударил его  рукояткой  револьвера  по  голове.  Джо
скорчился, перевернулся и упал ничком. Тело его глухо стукнулось об пол.
   Дорис бросилась на колени перед Уилоком и приподняла ему голову.
   - Что с тобой? - закричала она.
   Генри услышал ее крик. Открыл глаза.
   - Ничего, - оказал он, - ничего. Не знаю еще. Думаю, что ничего.
   Он попытался подняться  на  ноги.  Дорис  помогла  ему.  Генри  не  мог
выпрямиться. Бока у него болели, и грудь болела, и  спина  болела,  и  ему
казалось, что руки и ноги у него  переломаны  и  что  он  истекает  кровью
внутри. Он подошел, скорчившись, к дивану и повалился на него.
   - Так трудно было их привести, - сказала Дорис. -  Такая  канитель.  Ты
отдохни. Отдохни, и  все  пройдет.  Я  говорю  им:  "Скорей!"  Говорю  им:
"Скорей, скорей, это Джо Минч!" - Генри  медленно  поднял  руку  и  закрыл
лицо. - Милый ты мой, тебе больно. Отдохни. Ляг поудобнее и  отдохни.  Ах,
если бы они пришли пораньше! Но полисмен не захотел идти один.  Я  сказала
ему: "Это Джо Минч, скорее, у него револьвер!" Но он не захотел идти, пока
не вызвали автомобиль. - Генри застонал. - Ох, тебе больно. Я  знаю,  тебе
больно. Сейчас, я намочу полотенце.
   Генри не слышал, что она говорила. Ему хотелось  только  одного:  чтобы
она перестала трещать. Он обрадовался, когда она отошла. Теперь можно было
не улыбаться ей, можно было закрыть глаза и стонать про себя.
   - Так оно и есть - это Фазан, - услышал Генри голос одного из  агентов.
Генри опрокинулся на  спину,  закрыл  глаза  и  тихо  застонал.  Он  лежал
пластом, вытянувшись. Ему казалось, что он глубоко ушел  в  диван.  Каждый
мускул его тела мелко и часто дрожал.
   Дорис обмотала голову Генри мокрым полотенцем, мокрым  носовым  платком
вытерла ему кровь с подбородка и с  губ  и  села  рядом  с  ним,  плача  и
жалостливо всхлипывая. От прикосновения холодного  полотенца  мысли  Генри
прояснились, он оттолкнул Дорис и, опираясь  о  спинку  дивана,  попытался
сесть. Он должен подумать. Настала минута, когда он должен сделать  именно
то, что нужно, должен решить что-то, и решить быстро. Вся его  жизнь,  все
его будущее зависит от того, что сейчас произойдет.
   Генри следил за полисменами. Они не спешили. Они не хотели  действовать
наспех в таком деле. Они принюхивались ко всему.  Это  была  не  случайная
драка, не просто оскорбление действием. Нет, это был Джо Минч. А если  Джо
Минч затеял драку, это может иметь отношение к его брату,  к  убийству,  к
похищению. Именно  так.  Непременно  так.  Нет,  они  не  станут  спешить.
Скрутить Джо и убраться отсюда они всегда успеют. Они будут  принюхиваться
и высматривать, нельзя ли тут еще до чего-нибудь докопаться. Уилока они не
знают, но зачем спешить? Отпустить его на все четыре  стороны  они  всегда
успеют. Он - пострадавшая сторона. Это ясно. Не он нападал. Он  истец.  Но
убийство! Похищение! Они будут  держать  его  до  тех  пор,  пока  все  не
проверят.
   Генри вдруг вспомнил  о  револьвере.  Револьвер  лежал  в  кармане  его
пиджака, а пиджак он оставил в спальне. Он там! И разрешение на  револьвер
тоже там - во внутреннем кармане, в бумажнике.
   Вот оно! Это конец. Все летит к черту. Холл уже ухватился  за  дело  об
убийстве и похищении. Он узнает о  драке  и  о  разрешении  на  револьвер.
Разрешение  наведет  его  на  след.  След  приведет  Холла  к  заместителю
начальника полиции, который выдал разрешение, и тот расскажет все.
   Конечно, а почему бы нет? Чтобы спасти свою  шкуру.  Всякий  расскажет,
чтобы спасти свою шкуру. Бэнт позвонил ему, да, да, поздно ночью и сказал,
что это для его друга, да, да, для тэккеровского адвоката, он сказал,  что
хочет оказать Тэккеру услугу,  -  да,  да,  очень  хочет  оказать  Тэккеру
услугу, просил сделать это как личное одолжение ему,  Бэнту.  Бэнт  всегда
готов оказать услугу Тэккеру. Да,  да,  поздно  ночью,  как  раз  накануне
убийства. Тэккер, очевидно, знал, что будет убийство. И Бэнт знал.
   Вот оно - то самое дельце, которого так ждал Холл! Зацепка,  во  всяком
случае! Что-то такое, во что можно запустить зубы, с чего  можно  начинать
выписывать повестки в суд и добраться до бумаг Уилока. И вот  Джо  Минч  в
тюрьме, и Уилок в тюрьме. Тэккер скрывается, а Джонстон тоже в тюрьме -  и
судебное дело готово, со всеми онерами, и  все  полетит  к  черту.  Конец.
Крышка! Конец ему, крышка, лучше уж умереть!
   Полисмены все еще были здесь. Генри следил за ними. Они  брали  в  руки
какие-то вещи, рассматривали их, заглядывали во все углы, а один  все  еще
стоял, склонившись  над  бесчувственным  телом  Джо,  -  надевал  на  него
наручники, обшаривал карманы. Генри показалось, что он лежит на  диване  и
думает всего какое-нибудь мгновение. Полисмены  только  сию,  сию  секунду
вошли в комнату, и все эти мысли промелькнули у  него  в  голове  всего  в
какую-нибудь долю секунды.
   Дорис была около него. Она обхватила его рукой.
   - Пожалуйста, ляг, - оказала она. - Лежи тихонько, и все будет  хорошо.
Сейчас доктор придет.
   Генри взглянул на нее. Он совсем забыл  о  ней.  И  ей  теперь  крышка!
Почему она не могла оставить его в покое! Дура  набитая!  О,  черт  бы  ее
побрал! Неужели она не могла оставить его в покое! Он бы стерпел побои, он
уже приготовился к этому, зачем она испортила себе всю жизнь,  и  себе,  и
ему! И создал же господь бог такую дуру!
   Генри услышал голос полисмена из спальни. Должно быть, он был  там  все
это время - шарил по углам.
   - Эй, Пит, - говорил он, - пойди-ка сюда на минутку.
   Агент в  штатском,  разговаривавший  вполголоса  с  другим  полисменом,
обернулся и не спеша направился в спальню. Генри понял,  что  револьвер  и
разрешение найдены. Агент шел  медленно,  поглядывая  по  сторонам,  -  не
попадется ли на глаза еще что-нибудь. Генри следил за ним, затаив дыхание.
   Когда агент, раздвинув яркую полосатую занавеску, шагнул  в  спальню  и
занавеска за ним сомкнулась, Генри схватил руку Дорис и сунул  ее  себе  в
рот, чтобы не закричать.



        "ЭПИЛОГ"

   Как уже было сказано вначале, эта история, в сущности, не имеет конца.
   Конец требует какого-то завершения или подведения итога.  Лео  и  Бауер
умерли, но смерть не завершила и на подытожила их жизни -  она  ее  просто
оборвала. Джо так и не решил - вовлек ли он своего брата  в  синдикат  для
того, чтобы его обогатить, или для  того,  чтобы  лишить  его  власти  над
собой, но зато он решил другое: не имея никакой опоры, не имея даже  того,
что имел Бауер, Джо не захотел дольше жить. Он повесился  в  своей  камере
еще до разбора дела, связав петлю из обрывков простыни  и  зацепив  ее  за
крюк в потолке, на котором висела койка. Его смерть тоже  только  оборвала
его жизнь.
   Государство пыталось изобрести завершение  всей  этой  истории,  но  не
смогло. Да и как бы оно могло, когда все его усилия были направлены на то,
чтобы упрочить себя, и потому оно волей-неволей должно  было  скрывать  от
себя и от своих  граждан,  к  чему  привод