- Может быть, пора венок заказывать? - сказал Джо.
   - Я давно замечаю, что ты его недолюбливаешь, - сказал Тэккер.
   - Мы отлично ладим друг с другом.
   - И хорошо делаете, если хотите работать у меня.
   - Все будет в порядке. Его дело - кляузы, мое - бизнес, и все идет  как
по маслу.
   Тэккер снова покачал головой.
   - Я хочу, чтобы работа шла дружно. - Он повернулся  к  Лео.  -  Хорошо,
пусть будет 100. 100 долларов еженедельно в  счет  вашей  доли.  Ладно,  к
черту! - Он поднял голову. - Генри! - крикнул он. - Эй, Генри!
   Лео внезапно понял, что все произошло именно так, как он  ожидал.  Быть
может, он даже хотел, чтобы так произошло. Быть может, оба они -  и  он  и
Тэккер - хотели этого.  Так  или  иначе,  дело  кончено.  Они  спорили  по
пустякам, потом Тэккер уступил, и все было кончено.  Дело  Лео  перешло  в
руки Тэккера.
   "Вот это, называется, обработал", -  подумал  Лео.  Но  как  только  он
попытался распутать клубок всего разговора с Тэккером, у него голова пошла
кругом.
   Уилок не спеша вошел в комнату.
   - Иду, - сказал он. - Иду,  начиненный  тостами.  -  Он  высоко  поднял
стакан, который все еще держал в руке. - Начиненный  тостами,  -  повторил
он. - Выпьем за успех, за деньги, за  большие  деньги,  за  все,  что  нам
испокон веку веселит сердце, за успех, за то, чтобы было  побольше  денег,
побольше женщин. - Он улыбался. В лице его после разговора  с  Эдной  была
какая-то размягченность; он подошел к столу и стал наливать виски.
   -  Вы  мне  нужны,  Генри,  -  сказал  Тэккер.  -  Вы   втроем   будете
договариваться с остальными лотерейщиками.
   - Три мушкетера, - сказал Уилок. - С мушкетами.
   Тэккер уже не слушал Уилока. Его мысли были слишком заняты тем, что  он
намеревался сказать.
   - И вы тоже, мистер Минч, должны принять в этом участие, -  сказал  он,
обращаясь к Лео. - Ведь, если какая-нибудь лотерея лопнет, все, что от нее
останется, попадет к вам. Я хочу, чтобы ваш  банк  был  номером  первым  в
объединении. - Он повернулся к Уилоку. - А договариваться  вы  будете  вот
как: условия те же - две трети и  одна  треть,  та  же  премия  и  система
погашения долга, как с мистером Минчем.  Банкир  получает  60  долларов  в
неделю в счет будущей прибыли, распределяться она будет раз в квартал.  Вы
можете дойти до 75 долларов, если найдете нужным, но никак не  выше.  Если
же они не пожелают дожидаться денег из прибыли, значит,  они  не  верят  в
дело, ну и черт с ними. Отчетность должна  быть  проверена,  и  я  требую,
чтобы наличный капитал, весь до последнего цента, оставался  в  деле.  Все
деньги пойдут в общий котел. Это упростит отчетность и, кроме  того,  если
какой-нибудь из банков лопнет, легче будет обернуться.
   Тэккер в упор посмотрел на Лео, и Лео выдержал  его  взгляд,  чувствуя,
как кровь хлынула ему в лицо, и все нервы напряглись до отказа. Вот  когда
у него отнимут его 31 тысячу!
   - Я полагаю, что мы можем поручить мистеру  Минчу  проследить  за  тем,
чтобы лотерейщики не скрыли  от  нас  своих  резервных  фондов,  -  сказал
Тэккер. - Ему, по-видимому, хорошо известно, как это у них делается.
   Напряжение Лео сразу ослабло. Кровь  отхлынула  от  лица.  Его  деньги,
спрятанные под полом, были в безопасности, Лео понял, что Тэккер знает  об
их существовании, но решил оставить ему эти деньги.
   - Я выжму из них все до последнего цента  для  вас,  мистер  Тэккер,  -
сказал он дрожащим от благодарности голосом. - Доверьтесь мне.
   - Довериться вам? - Тэккер с  хитрой,  почти  снисходительной  усмешкой
посмотрел на Лео. Он знал, что Лео будет  теперь  из  кожи  лезть,  чтобы,
во-первых, снова сколотить себе капитал, а во-вторых -  выжать  деньги  из
всех остальных лотерейщиков. - Я никогда никому не доверяю. Вот  слушайте:
если вы решите не отпускать ссуды кому-нибудь из банкиров и  ему  придется
закрыть лавочку, его сборщики и  контролеры  перейдут  в  банк  Минча.  Но
прежде, чем вы это сделаете, пусть Джо или Уилок доложат мне. Это  потому,
что я не доверяю вам, мистер Минч, ни вам, ни вашему брату.
   - Это уж нехорошо, Бен, - сказал Джо.
   - А, может, я шучу? Но, во всяком случае, я считаю,  что  благоразумней
будет не спешить с  ликвидацией  лотерей.  Я  вовсе  не  хочу,  чтобы  все
лотерейщики взъелись на меня за то, что я выкинул их из бизнеса.
   - Я вот что думаю, -  сказал  Уилок,  -  нам  следует  предпринять  еще
кое-что. Так или иначе  против  синдиката  ополчатся  многие,  вначале  во
всяком случае, и нам не мешало бы иметь свой собственный банк,  работающий
самостоятельно, вне синдиката.
   - Это еще что? - воскликнул Джо. - На черта он нам нужен?
   Уилок не обратил на него никакого внимания. Он смотрел на Тэккера.
   - Генри прав, -  решил  Тэккер.  -  Тогда  мы  приберем  к  рукам  всех
клиентов, которые будут  недовольны  синдикатом.  Ты  сам  должен  был  бы
подумать об этом, Джо. Это по твоей части.
   - Да я считаю, что это просто вздор, - сказал Джо. Он сердито посмотрел
на Уилока.
   - Считай себе на здоровье,  -  сказал  Тэккер,  -  а  это  должно  быть
сделано. Вы с Лео подыщите подходящего человека.  И  помните,  что  я  вам
сказал: не спешите. Я вовсе не хочу, чтобы  все  лотереи  закрылись  и  на
месте их остался один только банк Минча.


   Нужно было договориться еще о разных мелочах. Прежде всего  о  судебном
деле, возбужденном против Лео. Уилок сделал пометку  в  своем  блокноте  и
сказал, что Лео может не беспокоиться, - он сам  будет  его  адвокатом  на
суде.
   После этого Лео распрощался и ушел, и Джо  ушел  вместе  с  ним,  чтобы
отвезти его домой. Они прошли мимо комнаты, в которой сидели миссис Тэккер
и Макгинес. Макгинес снял ботинки и положил ноги на подоконник. Окно  было
открыто, и он подставил ступни под прохладный ночной воздух. Когда  братья
проходили мимо, он повернулся и помахал рукой.
   - Эдна разрешила мне временно приостановить работу над ботинками  Бена,
- сказал он.
   Эдна Тэккер встала и направилась к ним.
   - Вы замечательно рассказываете, - сказал Лео. -  У  вас  такой  острый
юмор. Слушать вас - одно удовольствие.
   - Как это мило с вашей стороны. - Эдна улыбалась. - Вы увидите,  что  с
моим мужем очень приятно вести дела, я уверена, что он вам понравится.  Он
иногда горячится, но я думаю, что это со всяким бывает.  И  с  вами  тоже,
мистер Минч.
   - Еще как, - сказал Лео. - Даже совестно бывает  потом.  -  Он  добавил
серьезным тоном: - Я уверен, что раз  вы  его  жена,  значит,  он  человек
стоящий.
   - Ах, ах, ах! - Она заморгала глазами и схватилась за сердце, словно ей
стало дурно.
   Лео и Джо долго ждали  лифта  в  широком  коридоре.  Стены  здесь  были
оклеены зелеными обоями, и по стенам висели  небольшие  картины  в  рамах,
изображавшие лужайки в загородных поместьях, скачущих лошадей  и  собак  с
грустными мордами.
   - Ну, хоть теперь-то ты понимаешь, какие у тебя  здесь  перспективы?  -
спросил Джо.
   - Я очень хорошо понимаю, что у меня было свое  дело,  когда  я  пришел
сюда, а теперь я у Тэккера на жалованье.
   - Подожди еще, увидишь. Когда синдикат начнет работать, ты увидишь, что
твоя одна треть... ладно, тогда сам подсчитаешь. И еще,  пожалуй,  скинешь
штаны и попросишь, чтобы тебя высекли за то, что ты заставил родного брата
ждать в передней, словно меня стыдно даже в дом пускать.
   - Оставь, - сказал Лео. - Я устал. Просто с ног валюсь.
   У лифтера был угрюмый вид. От  его  заспанного  лица,  казалось,  пахло
какой-то  кислятиной.  Пока  лифт  медленно  и  бесшумно  полз  вниз,  Лео
припомнил все, о чем говорилось в этот вечер.  Обрывки  фраз  сшибались  у
него в голове, мелькали лица Тэккера и Уилока, миссис Тэккер и  Макгинеса,
который сидел, вывернув ноги, так что ботинки стояли ребром.  "Забавно,  -
думал Лео, - но и жестоко, однако, не дать человеку хоть часок отдохнуть в
кино от этих ботинок".
   Потом перед  ним  всплыли  лица  лотерейщиков,  которые  потеряют  свой
бизнес: Корделес - этот наверняка,  Ричардс  -  должно  быть,  тоже.  Быть
может, и Кэрролл, и Уильямсон. Все это были люди семейные, он знал их  жен
и детей. Больше уж никто не будет играть в карты на деньги банка. А Эдгар?
Что скажет Эдгар, когда ему перестанут выплачивать 22 доллара за квартиру?
Да, теперь уж его не встретят улыбками, когда он войдет в  комнату,  думал
Лео. Придется стать прожженным, твердокаменным  дельцом,  наживающим  свой
первый  миллион,  и  примириться  с  тем,  что  люди  будут  считать   его
прожженным, отъявленным сукиным сыном.
   "Не хочу!" - устало воскликнул он про себя, и сам не знал  -  относится
его восклицание к миллиону долларов или к тому, что люди не  будут  больше
улыбаться при встрече с ним.
   В вестибюле - раззолоченном и в зеркалах -  было  душно,  и  когда  Лео
вышел на улицу, по телу у  него  пробежала  дрожь.  "Зима  начинается",  -
подумал он. Но он дрожал не от холода. Ощущение смерти, разлитое  в  этой,
погруженной во мрак, замурованной  в  каменные  стены  тишине  толстосумов
пробрало его до  костей.  Ему  не  нравилось  все  то,  через  что  должны
проходить богачи, чтобы нажить себе миллионы, и не нравилось то,  что  они
на эти деньги покупали.
   Джо показал на  здоровенного,  краснолицего  парня  в  фетровой  шляпе,
который спал в машине Тэккера.
   - Это Джонстон, - сказал Джо. - Раньше он служил во флоте, а потом,  во
время сухого закона, гонял для Тэккера моторку из  Уиндсора  в  Детройт  с
самым первоклассным спиртом.
   Голова Джонстона совсем запрокинулась назад, и  лицо  было  обращено  к
крыше автомобиля. Лео поглядел на него.
   - Давно Уилок работает у Тэккера? - спросил он.
   - Около трех лет. Тэккер сделал его богачом в одну ночь.
   Лео окинул взглядом улицу. Кроме его самого и Джо, на улице не было  ни
души. "Если я наживу миллион, - подумал Лео, - вот где мне придется жить".
   Улица была похожа на тропинку в окаменевшем лесу.
   "Через что должен пройти человек, чтобы поселиться здесь, - думал  Лео.
- Через  тысячи  тысяч,  через  миллионы  миллионов  всевозможных  грязных
махинаций, калеча сотни людей и самого себя".
   Улица казалась затонувшей среди  каменных  глыб.  Она  была  похожа  на
длинный,  узкий  скелет  какого-то  допотопного  чудовища  с   выпирающими
каменными ребрами. Ощущение  фешенебельного  безлюдья  угнетало  Лео.  Это
безлюдье означало роскошь, но Лео не видел в этом ничего хорошего.  Однако
ему не хотелось осуждать богачей. Он убеждал  себя,  что  в  такой  тишине
спокойно спится. "Только богачи могут купить себе тишину и покой  в  самом
центре города", - думал он. И внезапно почувствовал, что  только  человек,
добившийся богатства, может быть настолько опустошен, чтобы пожелать  себе
такое безлюдье и не тяготиться им.
   Лео  пошел  прочь  от  жилищ  богачей,  но,  заметив  худосочную  живую
изгородь, с чувством благодарности остановил на ней взгляд.
   - Приятно иметь такую штуку перед домом, - сказал он Джо.
   Лео так обрадовался изгороди, быть может, потому, что осуждал богачей и
знал, что не следовало их осуждать. Ведь каждый хочет стать богачом, и все
уважают богачей и завидуют им.
   Джо посмотрел на живую изгородь, и она вызвала в  нем  ту  же  реакцию,
какую вызывала у собак богачей.
   - Вот, кстати, - сказал он и подошел к кадке.




        "ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СЫН АМЕРИКАНСКОГО ГЕРОЯ"


        "1"

   Впоследствии Генри К.Уилоку суждено было прослыть человеком опасным. Но
пока что он казался лишь полон неожиданностей. Мозг его был гибче,  чем  у
окружающих, а мозг ведь не просто послушный инструмент. У него своя жизнь.
И  совершенно  так  же,  как  мир  воздействует  на  человека  и   человек
воздействует на мир, - события воздействуют на мозг, а  мозг  на  события.
Поэтому, хотя мозг Генри прошел примерно через те же испытания, что и мозг
его компаньонов, он у него оказался достаточно гибким, чтобы  переработать
эти испытания в нечто совсем неожиданное  для  тех,  с  кем  его  связывал
бизнес.
   Генри родился и  вырос  в  маленьком  городке  богатого  лесом  Запада.
Лесопромышленные компании водворились здесь  раньше,  чем  он  родился,  и
подготовили тот  мир,  в  котором  ему  предстояло  жить.  Вместе  с  ними
появились деньги и,  на  радость  людям,  превратили  деревушку  в  город,
замостили улицы,  открыли  лавки,  пустили  в  ход  фабрику  и  лесопилки,
выстроили большой кирпичный вокзал и залили асфальтом  тротуары.  Но  люди
для магнатов-лесопромышленников, как и для всех, кто втянулся  в  азартную
игру бизнеса и способен в ней преуспеть, не были людьми, а  лишь  орудиями
или врагами. Поэтому лесопромышленники истребляли  лес,  наживались,  пока
было можно, а когда это переставало быть выгодным, перекочевывали на новое
место.
   Их орудия и враги следовали за ними, но превращенная в город  деревушка
двинуться вслед не могла. Город был прикован к своим  тротуарам.  И  люди,
для которых прошла пора выступать в роли орудий или врагов,  слонялись  по
этим тротуарам. Лавки пустели, а вокруг людей,  лавок,  отеля  и  большого
кирпичного вокзала стоял лес,  опустошенный,  как  взломанный  несгораемый
шкаф.
   Отель принадлежал отцу  Уилока  -  Роджеру.  Уилок-старший  видел,  что
затевают лесопромышленники, но надвигавшейся беды предотвратить не  сумел.
Он стремился только к одному - сохранить свое добро - и  решил,  что  если
отель будет чист от долгов, то можно не опасаться за будущее.  Поэтому  он
вкладывал все свои сбережения в  дело  и,  наконец,  расплатился  по  всем
закладным. Однако это его не спасло. С отъездом лесопромышленников  доходы
сократились, и ему пришлось взять ссуду под отель, чтобы было на  что  его
содержать.
   На это бесславное отступление Роджер Уилок потратил двадцать лет  своей
жизни, те двадцать лет, что  Генри  провел  возле  него.  Старик  отступал
мало-помалу, с каждым годом все дальше и дальше и всякий раз,  сделав  еще
шаг назад, убеждался, что нет никакой надежды вернуть потерянное. Не  было
надежды даже на то, что в следующем году его не  отпихнут  еще  дальше.  И
все-таки он не сдавался. Он упирался что было сил, хватался за что попало,
лишь бы удержаться на месте, и под конец не пожалел  собственной  семьи  -
сначала пожертвовал женой,  потом  дочерью,  двумя  старшими  сыновьями  и
напоследок меньшим, своим любимцем - Генри.
   От того, что старик все  это  предвидел,  а  потом  пережил,  лицо  его
заострилось и взгляд стал стеклянным. В отель он являлся в сюртуке,  носил
очки без оправы и  когда  расхаживал  по  своим  владениям  или,  стоя  за
конторкой, раскланивался с посетителями, то напоминал  гробовщика  в  часы
досуга. Его похоронный вид не помогал  и  не  вредил  делу,  ибо  это  был
единственный в городе приличный отель.
   У миссис Уилок, матери Генри, было круглое, несколько одутловатое  лицо
и бледные  губы.  Она  постоянно  хворала  и,  казалось,  глядела  на  все
укоризненно. Таким взглядом она встречала все,  что  бы  ни  случилось  за
день. И даже когда она смеялась, в смехе ее был укор, словно она помнила о
том, что смех ее очень недолговечен.
   Когда-то старик был большим шутником и выдумщиком, но потом выдохся,  и
Генри его таким уже не знал, даже в самые  ранние  свои  годы.  Теперь  он
много-много ел и если ронял случайные замечания,  скорее  желчные,  нежели
смешные. После того  как  Роджеру  пришлось  сократить  персонал  отеля  и
прибегнуть к помощи жены, он говорил, что они  с  Мартой  приобрели  такой
постный вид потому, что за  неимением  швейцара  вынуждены  справляться  с
жильцами при помощи одной только библии.
   Эта  шутка  проделала  путь,  свойственный  всем   ходячим   шуткам   в
захолустье. Она обошла весь город. Потом о  ней  забыли.  Но  она  создала
Уилокам репутацию святош. Только это и запомнилось. Однако Уилоки вовсе не
были набожны. Если они и ходили в церковь, то лишь затем, чтобы поддержать
добрую славу отеля. А казались  они  набожными  потому,  что  всегда  были
озабочены.
   Из всех детей Генри оказался самым способным. Он впивался в учение, как
топор впивается в желтую древесину сосны. Из-за этого и потому еще, что он
был любимцем родителей, только его одного и отправили в  Мэдисон  учиться.
Встречаясь с  юристами  лесопильной  компании,  отец  его  проникся  таким
благоговением к этой профессии, что прожужжал о ней все уши  сыну.  Роджер
был убежден, что из Генри выйдет  отличный  юрист.  Ни  один  из  знакомых
старику адвокатов не соображал быстрее его сынка. Мальчик схватывал  мысль
на лету и, не дав человеку даже  договорить,  уже  взвешивал  предложенное
дело и решал, стоит ли игра  свеч.  Кроме  того,  Генри  нравился  всем  с
первого взгляда, а маститые адвокаты уверяли, что это важнее всего, важнее
знания законов и даже блестящих способностей. По их словам, выходило,  что
можно купить  свод  законов,  нанять  буквоедов-законников,  но  клиентуры
купить нельзя. Единственный способ приобрести клиентов  -  это  суметь  им
понравиться.
   Когда стали закрываться даже ближайшие к городу лесопилки, когда выехал
филиал мебельной фирмы с широковещательной рекламой:  "Из  лесу  -  в  ваш
дом", и железная дорога сократила число пассажирских  поездов  наполовину,
Генри объявил отцу, что хватит  с  него  баклуши  бить  в  колледже,  надо
зарабатывать деньги. Это  было  в  летние  каникулы,  после  того  как  он
проучился два года в Мэдисоне.
   - На что мне твои десять долларов или сколько  ты  там  заработаешь,  -
сказал Роджер. - Сиди себе в колледже, незачем тебе здесь  толкаться.  Для
нас все это не новость, и мы сумеем вывернуться.
   Город решил, что проживет и без леса. Можно разводить норок и лисиц  на
пушных фермах, да мало ли чем  можно  заняться,  наконец,  подать  петицию
властям штата с просьбой  разрешить  открытие  туристского  бюро,  которое
разрекламирует лесистый край, как идеальное место отдыха.
   - Мы еще не думаем складывать оружия, - уверял Роджер  сына.  -  А  раз
предстоит борьба, не  для  чего  таким  мальчишкам  путаться  под  ногами.
Отправляйся-ка лучше в свой колледж.
   Роджер не хотел отнимать у сына  единственную  возможность  выбиться  в
люди. Дочь его вышла замуж за помощника кассира того банка, в котором  был
заложен отель, и он никак не мог отделаться от мысли,  что  они  с  Мартой
хотели этого брака больше, чем дочь. Девушка долго колебалась, но в  конце
концов сказала, что готова выйти за кассира. Роджер не был уверен  в  том,
что дочь дала бы согласие, если бы не эта закладная на отель и если бы они
с Мартой не показывали, что так сильно хотят этого брака, и  не  старались
оставлять парочку наедине.
   - Я, девочка моя, хочу,  чтобы  ты  была  счастлива,  -  сказал  Роджер
дочери, - чтобы ты обдумала все не торопясь.
   - А я и не тороплюсь.
   Люси говорила правду. Чтобы обдумать  этот  шаг,  у  нее  времени  было
достаточно. Своего будущего мужа она знала с детства, а последние три года
перед помолвкой они постоянно встречались. Что из  того,  если  брак  этот
оказался благом для всей семьи, а не для одной только дочери? Разве  можно
поэтому считать его браком по расчету?
   Так, ради сохранения  отеля,  вслед  за  женой  Мартой  в  жертву  была
принесена и  дочь  Люси.  Кампания,  начатая  городом  за  развитие  новых
отраслей промышленности, захватила обоих старших братьев. На часть  денег,
полученных по закладной, с добавкой ссуды,  взятой  в  банке,  они  вдвоем
занялись разведением норок. Старшему, Эндрю, это было вовсе  не  по  душе.
Такой же шутник и выдумщик, каким был когда-то отец, он предпочел бы  жить
в городе. Но как и отец, женившись, он остепенился и,  видимо,  под  конец
привык к своей пушной ферме. Второй сын, Джеферсон, остался холостяком. Он
пошел в мать, с рождения был тих и смирен, и куда бы его ни сунули, там бы
он и прижился.
   Генри до последней возможности держали в стороне  от  этой  безнадежной
борьбы. Но часть полученных по закладной де