и принять в синдикат,
а двум - если  Тэккер  одобрит  это  решение  -  в  деньгах  отказать.  Их
контролеров и сборщиков пусть берет себе Лео.
   Когда Лео приехал в контору, двое банкиров, которым решили  отказать  в
ссуде, ожидали его в передней. Один был негр Буррел  Спенс.  Лотереями  он
занимался десять с лишним лет.  Другой,  Гомер  Ричардс,  был  белый.  Ему
когда-то принадлежало несколько  заправочных  станций,  но  его  вытеснили
крупные нефтяные компании. Он  слишком  удачно  расположил  свои  колонки.
Нефтяники объединились против него, а потом разделили между собой  станции
мистера Ричардса.
   Оба они пришли с утра. Но Лео сказал им, что ему надо еще обдумать  это
дело. Буррел Спенс ушел, а Гомер Ричардс остался  ждать  в  передней.  Лео
видел его, когда уходил платить по выигрышам. Ричардс,  завидев  торопливо
проходившего Лео, виновато вскочил и проводил его заискивающей улыбкой.  У
него  были  жесткие,  курчавые  с  проседью  волосы,  разделенные   прямым
пробором. Улыбка придавала ему сходство с клерком,  выслуживающимся  перед
начальством. Когда Лео вернулся, Буррел Спенс и Гомер Ричардс оба сидели в
передней. Он молча прошел мимо них. Уходя  обедать  и  возвращаясь  теперь
обратно вместе с Джо, Лео опять прошел мимо них,  так  и  не  проронив  ни
слова.
   Лео заперся в кабинете и позвонил Уилоку, чтобы узнать, не получены  ли
указания от Тэккера относительно банков Спенса и Ричардса.
   - Я увижу его сегодня вечером,  -  ответил  Генри.  -  Думаю,  что  Бен
согласится, но все равно надо поступить так, как он велел.
   - Они торчат у меня здесь перед глазами, как могильные камни, -  сказал
Лео.
   Последовало долгое молчание. Генри думал о пнях, напоминающих могильные
камни, которые лесопильные компании оставили в опустошенных лесах  у  него
на родине, и как эти пни сделали леса похожими на заброшенное кладбище,  и
что стало с его городом, с отцом, с его семьей. Безотчетная щемящая грусть
сжала ему сердце. "Могильные камни преследуют меня повсюду, как гончие", -
подумал он, силясь улыбнуться своим нерадостным мыслям.
   - Алло! - кричал в трубку Лео, думая, что их разъединили. - Алло! Алло!
Уилок?
   - Да, да, я слушаю,  -  опомнился  Генри.  -  Скажите  вашим  могильным
камням, чтобы отправлялись домой я дожидались утра.
   После этого Лео вызвал Эдгара и вручил ему список контролеров Спенса  и
Ричардса. Он велел Эдгару передать им, чтобы они вечером пришли к нему  на
дом. Когда позвонил по телефону  Уилок  и  сообщил,  что  Тэккер  согласен
прикрыть банки Спенса и  Ричардса,  Лео  уже  переманил  к  себе  всех  их
контролеров.


   На следующее утро Лео пришел к себе в контору раньше обычного, но Спенс
и Ричардс явились еще раньше. Оба были свежевыбриты. Волосы  их  были  еще
влажны от утреннего умывания,  но  глаза  опустошены  бессонницей.  Словно
сговорившись, они нарядились в лучшие свои костюмы, как будто рассчитывали
на то, что их подтянутый вид может повлиять на решение Лео.
   Спенсу первому пришлось услышать неприятную  новость.  Лео  думал,  что
негр примет ее спокойнее.
   - Что ж, сэр, - сказал Спенс, - не собираюсь вас учить, но  вы  делаете
ошибку.
   - Если так, то вы заставите меня поплатиться за нее.
   - Я вовсе  не  хочу  заставлять  вас  расплачиваться,  однако,  видимо,
придется. На то это и бизнес.
   Лео подумал о том, что станет  делать  Спенс  днем,  когда  узнает:  он
выкинут за борт и его собственные контролеры сдают  лотерейные  билеты  на
приемочные пункты Лео. В глаза негра тяжело было  смотреть.  Они  казались
сгустками бурой крови на черном лице.
   - Вы  явитесь  благодетелем  для  моих  контролеров,  только  всего,  -
проговорил Спенс. - Придется временно повысить им комиссионные, на случай,
если вы вздумаете их переманивать.
   - Рад буду узнать, что у вас все  наладилось...  и  если  я  могу  быть
чем-нибудь полезен...
   - И узнаете, будьте спокойны. Пока вы в этом бизнесе,  вы  меня  будете
помнить.
   "Как я узнаю? - думал Лео. - Из газет, что ли? Да, конечно,  из  газет.
Несчастный случай в метро. В уборной найден повесившийся.  Нет,  опасаться
надо за другого, за Ричардса, белого, у которого когда-то были заправочные
станции. Белые всегда принимают бизнес ближе к сердцу.  С  неграми  легче,
они не отдаются бизнесу так безраздельно. Можно ручаться, что не  все  они
непременно кончат самоубийством, если не повезет в делах".
   - Надеюсь, узнаю что-нибудь приятное, - сказал Лео  и  поднялся,  желая
показать, что разговор окончен. Рукопожатием со Спенсом он  не  обменялся.
Ему было страшно так же, как страшно было бы прикоснуться к трупу.
   Лео вызвал Ричардса не сразу. Он не думал, что  эта  часть  переговоров
будет так тягостна и неприятна. Никто об этом не подумал. О  самом  важном
не подумал никто. "Вот что они со мной сделали, - думал Лео, - они сделали
так, что меня будет ненавидеть весь мир".
   Ричардс вошел, улыбаясь. Потом он сказал то же, что и Спенс:
   - Вы делаете ошибку, о которой после пожалеете.
   Когда  Лео  предложил  ему  место  контролера,  Ричардс  стал  подробно
рассказывать, какую вел борьбу с крупными  компаниями,  когда  они  решили
отобрать у него заправочные станции.
   - Там, где я снимал  помещение,  -  рассказывал  он,  -  они  подкупали
хозяев, и те начинали придираться. Требовали, чтобы я сделал  это,  сделал
то, построил третье, доказывали, что я нарушаю условия, вообще довели меня
до форменного помешательства. Вы знаете, что вытворяли эти  субъекты?  Они
лезли в уборные и придирались даже к туалетной бумаге. Они  до  того  меня
извели, что  мне  хотелось  ими  пол  подтереть.  Не  пол,  а...  вы  сами
понимаете. Вот до чего они меня довели.
   - Но ведь они не могли иначе, - возразил Лео.  -  Их  тоже  принуждали,
тоже толкали на это.
   - Да, но на какие пакости они пускались. Лишь  бы  придраться.  Если  в
уборной ползали  тараканы,  опять  был  виноват  я.  Это,  видите  ли,  не
предусмотрено договором. Когда у  меня  было  собственное  помещение,  они
заключали со мной контракты на поставку бензина.  Но  на  каких  условиях!
Бензин приходил с запозданием; иногда по два, а то и по  три  дня  колонки
пустовали. Масло было с землей. В автол сыпали песок. Это в  бочках-то  со
смазочным маслом песок! Слышали вы что-нибудь подобное? Никогда в жизни  я
не видел, чтобы так делались дела. - Глаза Ричардса наполнились слезами, и
он опустил голову.
   - Если вы хотите стать контролером, - я позабочусь, чтобы  вы  получили
хороший район, и дам вам для начала несколько сборщиков.
   - К чему? Ни на  что  я  теперь  не  годен.  Когда-то  я  был  неплохим
коммерсантом, а теперь я человек конченый. Никуда негодный товар. Мозги  у
меня не варят, когда приходится что-нибудь соображать или решать.
   - Я сам года четыре-пять назад прошел через это. А теперь все забылось.
Ничего, выкарабкаетесь и тоже об этом забудете.
   - Нет, где уж мне выкарабкаться. - Ричардс поднял голову и посмотрел на
Лео. - Вы и представить себе не можете,  как  мне  не  везет:  заправочные
станции  у  меня  отняли,  потом,  нате,  пожалуйста,  выигрывает  527,  и
лотерейное дело у меня отнимают. Я ведь уже не молод. После  такого  удара
не могу встать и отряхнуться, как раньше. Не везет и не везет. Видно, есть
люди, которым так уж на роду написано. Ничего тут не поделаешь.
   - Вот что, - сказал Лео, - передайте от моего имени своим  контролерам,
что я стану с ними работать только  при  том  условии,  если  они  с  вами
поделятся. Это мое распоряжение. Пусть  каждый  из  них  выделит  для  вас
несколько сборщиков, и вы будете у нас контролером. Так и скажите  им,  не
то они у меня вылетят.
   Ричардс понурил голову и снова заплакал:
   - Не везет, - произнес он тихим дрожащим голосом.
   Лео встал. Выпей вероналу, мысленно  сказал  он,  и  ступай  со  своими
несчастьями к господу богу, у него собственных забот нет.
   Ричардс высморкался, одернул пиджак. Поблагодарил  Лео.  Добравшись  до
двери конторы, он обернулся и сказал:
   - Нервы у меня никуда не годятся.
   Ричардс всхлипнул и выбежал вон. Он пробежал  мимо  Эдгара  молча,  еле
сдерживая душившие его слезы.


   В середине дня Лео отправился к себе  в  банк.  Надо  было  включить  в
работу лотерейные билеты, которые принесут сборщики Спенса и  Ричардса,  а
заодно ему хотелось проверить, вышел ли Бауер на работу.
   Бауер был на месте. Он, видимо, дожидался прихода  Лео.  Не  успел  тот
переступить порог передней, как Бауер выскочил из бухгалтерии и  торопливо
прошел через коридорчик в комнату сортировщиков, навстречу Лео.
   - Я немедленно ухожу, - громко сказал он.
   Лео досадливо прищелкнул языком.
   - Дайте мне хоть шляпу-то снять, - сказал он и направился мимо Бауера к
вешалке в комнате сортировщиков.
   Бауер следовал за ним по пятам.
   - Я ухожу, и никто не имеет права меня удерживать, -  крикнул  он.  Его
даже сводило всего от бешенства. Видимо,  он  долго  взвинчивал  себя  для
этого разговора, а теперь ожидал удара и готов был его парировать.
   Все  сортировщики  повернули  головы.  Делила  вышла  из  комнаты,  где
работала на арифмометре, и неподвижно стала в дверях, прижав руку к горлу.
Джус улыбался, Мюррей  тоже  улыбался,  но  улыбка  получалась  натянутой.
Пай-ай покачивал головой.
   - Никто не имеет права удерживать вас от чего бы то ни было,  -  сказал
Лео, обращаясь к Бауеру, - даже если бы вы вздумали прыгнуть с  моста  или
еще что-нибудь в этом роде.
   Бауер так сильно дрожал, что стекла его очков, казалось, дребезжали. Он
все еще стоял пригнувшись,  словно  готовясь  к  прыжку.  Пересохшие  губы
тряслись.
   - Я вам уже объяснил, на что вы идете, - продолжал Лео.
   - Вы меня не удержите! - кричал Бауер. - Ни вы, ни кто другой, есть еще
законы в нашей стране. Я ухожу. - Он топнул ногой.  Его  всего  трясло.  -
Ухожу, ухожу! - взвизгнул он и снова топнул ногой. -  Хочу  уйти  и  уйду.
Никто не помешает мне уйти сейчас, сию минуту!
   Несколько секунд он стоял, сверкая  глазами;  ненависть  в  его  глазах
брызгала сквозь стекла очков.  Вдруг  он  вытянул  руку.  Лео  отскочил  в
сторону. Но Бауер хотел только взять  пальто  и  шляпу.  Он  сорвал  их  с
вешалки и выбежал вон из комнаты.
   Бауер бежал легко. Хоть он и был нескладен, но бегал легко, на  носках,
при этом ноги его словно царапали пол, как когти  животного,  запертого  в
клетку. Он громко хлопнул дверью, и эхо выстрелом отдалось в тишине.
   - Зачем ему вообще было приходить! - крикнул Лео, глядя на  захлопнутую
дверь. Затем повернулся к сортировщикам и развел руками: - Вот горячка,  -
сказал он.
   Никто не ответил. Все молча глядели на него. Он показал  на  уборную  и
засмеялся.
   - Так спешил, - сказал он, - что помчался не в ту сторону. -  Никто  не
засмеялся. - Так торопился в уборную, - хихикнул Лео, -  что  помчался  не
туда, куда нужно. - Он снова захохотал. Но в  комнате  по-прежнему  стояла
тишина.
   Служащие один за другим медленно принимались за работу, Лео чувствовал,
что они больше не на его стороне. Не то,  что  неделю  тому  назад,  когда
Тэккер еще не был его компаньоном.



        "2"

   Лео  в  этот  день  должен  был  встретиться  с  Джо   для   дальнейших
переговоров. Теперь он не мог уйти. Бросить  все  на  одного  Мюррея  было
невозможно.  Кроме  того,  ему  хотелось  побыть  со  своими  служащими  и
попытаться снова завоевать их расположение.  Значит,  придется  рассказать
Джо о Бауере. Лео не хотелось об  этом  говорить  брату.  Он  сочувствовал
Бауеру. Он сам испытывал такое же отвращение и к  торговле  шерстью  после
своего банкротства, и ко всякому делу, из которого  его  изгоняли.  Ни  за
какие блага мира его  бы  не  затащили  обратно.  Но  сказать  про  Бауера
придется. Никакой другой причины для отсрочки такого важного свидания  Лео
придумать не мог.
   Свидание решили отложить  на  вечер.  Когда  со  всеми  вопросами  было
покончено и братья остались одни, Джо сказал, что сам займется  Бауером  и
позаботится о том, чтобы тот завтра же явился на работу.
   - Я бы не хотел этого, - возразил Лео. - По-моему, если мы его отпустим
на все четыре стороны, мои служащие увидят, что  наши  отношения  остались
прежними. Хочешь уйти, уходи - дело твое и  риск  твой.  Тогда  им  нечего
будет бояться. И тогда никто не подумает уходить.
   Джо ответил на это, что надо иметь в виду весь синдикат в целом,  а  не
один только банк Лео.
   - Твои служащие тебя любят, -  сказал  он,  -  но  ведь  в  большинстве
случаев банкиры не имеют никакого влияния на своих работников. Ты сам  это
прекрасно знаешь. Пустячный предлог, и они  уйдут.  Надо  некоторое  время
держать их в руках. Ты сам это знаешь.
   - Знать-то знаю, но мне это не по душе.
   - Да ты даже не знаешь, как мы это сделаем.
   - Мне все равно, как бы ни сделали. У меня другие взгляды.
   - Дисциплина нужна в любом деле.
   - Знаю, знаю, но...
   - Ты ведь прекрасно понимаешь, если Бауер  уйдет  беспрепятственно,  за
ним последуют очень многие в других банках.
   - Можно же иначе... По-хорошему... Они должны любить...
   - Если они нас не любят, черт с  ними  со  всеми.  Уволим  всех,  когда
найдем им замену. Но только, когда мы захотим, а не когда им захочется.  И
не всех сразу. Не с места в карьер, когда у нас уйма работы и нет  времени
заниматься такой мелочью, как постановка дела в каждом банке.
   Лео потер  лоб.  Потом  глаза.  Пальцы  его  скользили  вниз  по  лицу,
оттягивая и теребя мясистые щеки.
   - По правде говоря, - сказал он, наконец, - у меня не хватает  духа  на
такого рода дела.
   - Что ты имеешь в виду под такого рода делами? - воскликнул  Джо.  -  В
любом деле надо считаться с фактами.
   - Да, но так, как вы действуете...
   - Ничего не понимаю. Это мне нравится - "такого рода дела"! Каждое дело
должно использовать все, чем оно располагает: свой актив, кредит, доверие,
наконец, репутацию, определенную  репутацию,  создавать  эту  репутацию  и
поддерживать ее. Чем дело располагает, тем оно и должно пользоваться и как
можно лучше. Разве неправда?
   - Не спрашивай меня, где правда и где неправда, - сказал Лео, - я этого
больше не знаю.


   Бауер был поручен заботам Луиса Джонстона, шофера Тэккера, которому Джо
велел доставить Бауера к нему в контору в среду, к десяти  утра.  Джонстон
осведомился, ехать ли ему одному.
   - Конечно, одному, - сказал Джо, -  просто  скажите,  что  я  хочу  его
видеть и что это важно. - Джонстон стоял в нерешительности. - А  если  что
будет неладно, - добавил Джо, - сами ничего не  предпринимайте,  позвоните
мне.
   Шофер Тэккера был здоровенный, почти  квадратный  детина  покладистого,
общительного нрава. От долгих  лет  шатания  по  морям,  в  свою  бытность
матросом и в годы сухого закона, он сохранил что-то соленое и озорное.  Но
теперь он был уже немолод, облысел и, когда снимал шляпу, лысина придавала
ему глуповато-простодушный вид.
   Джонстон подкатил к дому Бауера на тэккеровской машине. Это был квартал
в восточной части Бронкса,  застроенный  многоквартирными  домами  средней
руки, и не успел появиться на улице роскошный автомобиль, как его облепила
стая ребятишек. Они  слетались  со  всех  сторон,  как  воробьи  на  хлеб.
Джонстон подозвал мальчугана постарше.
   - Присмотришь за машиной - дам пять центов. Будешь отгонять ребятишек?
   Мальчугану было лет девять, Джонстон удивился, почему он  не  в  школе.
Куртка на нем топорщилась от нескольких поддетых под нее свитеров, но руки
и лицо посинели от холода.
   - Ладно, - сказал он, - дело нетрудное.
   Джонстон протянул ему пять центов.
   - Если увижу, когда вернусь, что ребятишки в машину не  лазили,  и  она
будет такая же чистенькая, как сейчас, получишь еще десять. - Он вытряс на
руку мелочь. Там были только монеты в один  цент  и  в  двадцать  пять.  -
Только сам разменяй, - добавил он.
   - Я разменяю в лавке, мистер.
   - Ну смотри, я скоро вернусь, минут через пять, через десять,  так  что
ты, можно сказать, ни за что, ни про что  получишь  пятнадцать  центов,  а
легкий заработок легко тратится.
   - Никого не подпущу. Будьте покойны.
   - Смотри не истрать все сразу со своей милашкой.
   - Ну да, я не из таких.
   Мальчишка тут же с остервенением накинулся на своих приятелей.
   - Давай, давай, ребята, проваливай! - командовал он, грозно замахиваясь
кулачонками. Они уже не были ему приятелями, а только препятствием к тому,
чтобы заработать десять центов.
   В парадном, у почтовых ящиков, Джонстон сразу нашел  звонок  к  Бауеру.
Только у него  на  ящике  была  карточка  с  фамилией,  на  соседнем  было
нацарапано карандашом что-то неразборчивое, а у остальных и  вовсе  ничего
не было. "Сразу видно, что немец, - подумал  Джонстон.  -  Все  аккуратно,
честь по чести, все равно, как на корабле". - Но дверь  на  лестницу  была
открыта, и он не воспользовался звонком.
   Квартира Бауера была на четвертом этаже. Деревянная лестница  тонула  в
буром, пропахшем кислятиной, полумраке. Джонстон быстро взобрался наверх и
очутился перед дверью, на  которой  кнопками  была  прикреплена  еще  одна
карточка: "Фредерик И.Бауер"; адрес и номер телефона фирмы были  аккуратно
зачеркнуты  чернилами.  На  стук  Джонстона,  приоткрыв  дверь,  выглянула
женщина. Это была жена Бауера, Кэтрин, еще молодая, но  уже  расплывшаяся.
Темные волосы в беспорядке свисали вокруг бледного лица. Сквозь щелку  она
подозрительно оглядела Джонстона, который отступил на шаг  и  снял  шляпу,
чтобы показать ей свою лысину.  Этому  фокусу  его  научил  один  знакомый
агент,  уверявший,  что,  отступая  на  шаг,  внушаешь  людям  доверие,  а
Джонстону казалось, что вид его лысины внушит еще больше доверия.
   - Мистер Бауер дома? - спросил он.
   - А вы кто будете?
   - Я из конторы.
   Ни слова не говоря, она распахнула дверь, повернулась и пошла.  Прикрыв
дверь, он прошел за ней на кухню.  Темноволосая  девочка,  сидя  на  полу,
укладывала сломанную куклу в постель из тряпочек. Пересохшее белье  висело
на веревке, протянутой от стены к стене. На покрытом клеенкой столе, среди
кофейных луж и крошек, стояла не убранная с  утра  посуда;  крошки  попали
даже в масло и облепили его, как мухи.
   - Простите, здесь такой беспорядок. - Кэтрин, видимо, была  смущена.  -
Он сейчас выйдет.
   - Я знаю, что значит хозяйство, когда в доме ребята, - сказал Джонстон.
- По-моему, матери семейства все простительно.
   Он засмеялся, и Кэтрин ответила ему улыбкой.
   - Позвольте вашу шляпу, - сказала она.
   Он отдал шляпу, и она повесила  ее  на  гвоздь,  вбитый  в  дверь.  Она
хотела, чтобы Джонстон снял  и  пальто,  но  тот  ответил,  что  зашел  на
минутку. Тогда она предложила кофе.
   - Он уже заварен, - сказала она.
   Джонстон отказался, сославшись на совет врача  не  злоупотреблять  этим
напитком. Он улыбнулся ребенку,  сидевшему  на  полу.  Это  была  деланная
улыбка взрослого, не очень-то знающего, как обращаться с  детьми.  Девочка
перестала играть и уставилась на него. Тогда он спросил, как ее зовут. Она
не ответила. Тут он заметил, что позади него из-за двери  выглядывают  еще
двое ребятишек: мальчик лет трех и девочка чуть постарше. Игравшая на полу
девочка была самая старшая. На вид ей было лет шесть, но  Джонстон  решил,
что ей должно быть меньше, иначе она не сидела бы дома,  а  училась  бы  в
школе.
   Меньшие ребята нерешительно переступили через порог и вошли в  комнату,
старшая встала с пола, и все  трое  молча  спрятались  за  спиной  матери.
Платьишки на них были грязные, в дырах, волосы нечесаны.
   - Дока они у меня ходят в чем попало, все равно вымажут.
   - На ребятах все так  и  горит,  на  них  не  напасешься,  -  поддакнул
Джонстон.
   В уборной, яростно рявкнув, хлынула, а  потом  громко  зажурчала  вода.
Дверь в дальнем углу кухни возле самой раковины раскрылась,  и  на  пороге
показался Бауер. Он был одет, но без верхней сорочк