время  имел
возможность  провести  "жизненные   параллели",   изучая   "женский"   и
"еврейский" вопросы. Теперь, вспоминая  на  досуги  некоторые  коллизии,
впадаю  в  "резонансную  тряску",  но   мне   помогают   остатки   моего
прибалтийско-немецкого рационализма и медицинское образование. Правда, у
абсолютно русских есть замечательная  поговорка:  "Свинья  всегда  грязи
найдет"… Однако и это - еще одна детективная история с огромной примесью
экзистенциализма,  порнографии  и  психотерапии  отчаянья…  Я  быстро  и
незаметно сглотнул скупую мужскую слезу, предательски томно  выползающую
из левого глаза, да переложил  кое-что  "возрождающееся"  справа  налево
рукой, глубоко сунутой в карман брюк. Пришлось поменять и походку…
   - Но почему, Олег, он так пристально тебя разглядывал, если ты с  ним
не знаком?
   - Знаком я  с  ним  заочно.  Просто  этот  человек  должен  быть  мне
благодарен, если, конечно, он не свинья законченная.
   Олег наклонился к моему уху,  гася  звук  собственного  голоса,  дабы
оградить ушки Лады Борисовны от скромной чисто мужской пошлости.
   - Дело в том, что, уходя от Владимира тогда ночью, я сперва забрел во
двор  к  своей  "соблазнительнице"  и  стал  свидетелем  того,  как  она
провожала этого субчика. Видимо, проводы  состоялись  после  аналогичной
"ночи восторгов". Парень не видел меня,  но  я  проследовал  за  ним  до
самого парадного его дома.
   Затем Олежек смело повысил голос, работая теперь уже на  свой  имидж:
молотом здесь, естественно, была мужская спортивно-героическая спесь,  а
наковальней, та самая лохматая киска, свернувшаяся в клубочек у  женщины
между ног.
   -  Кстати,  он  точно  заходил  предварительно  во  двор   Владимира:
рассматривал там что-то минут пять, затем вернулся на Гороховую…
   Внимание мое напряглось до невероятности: неужели мы напали  на  след
истинного "поджигателя"? И я стал уточнять  события…  Олег  же  плавился
словно свечной воск на подставке перед Иконой Казанской  Божьей  Матери,
лицезреемой при  всех  зажженных  свечечках.  Мне  показалось,  что  уже
закончилась Проскомидия - первая часть Литургии. Была  употреблена  одна
просфора (Агнец), как бы по слову апостола: "один хлеб, и  мы  многие  -
одно тело; ибо все причащаемся от одного  хлеба"…  Вот  уже  началась  и
Литургия оглашенных, то есть готовящихся к  принятию  Святого  Крещения,
состоящих из кающихся, отлученных  ранее  за  тяжкие  грехи  от  Святого
Причащения… Диакон, получивши благословение, выходит из алтаря на  амвон
и  громко  восклицает,  добиваясь  звонкого  эха  в  церковном   куполе:
"Благослови,  владыко!"…  Последовательно   является   и   священник   с
просветленным ликом и прославляет Святую Троицу: "Благословенно  царство
Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во  веки  веков".  Певчие
ударяют дружно: "аминь"… Мурашки пробегают по спине от шеи до … Пусть до
пят…
   Так и не избавившись от благотворных судорог, я  в  уме  отрапортовал
все положенные псалмы - 102,  145…  Разделились  и  расставились  единой
чередой псалмы с малой ектенией: "паки и паки миром Господу  помолимся".
Тут уже не удержаться от слез. Я чуть-чуть  с  размаха  не  ляпнулся  на
колени и не влепил лбом по мостовой! Олег что-то  заметил,  догадался  и
придержал меня под локоток крепкой рукой искреннего друга… Я  устоял  на
ногах. В глазах Лады Борисовны  мелькнул  неподдельный  интерес  к  моей
овеянной чистотой Православия персоне: но ей мешал еврейский радикализм,
что-то  искаженное,  скорее  всего,  идущее  от  сектантства,  присущего
фалаши, и неунывающая тяга к общечеловеческому блядству.
   Меня же понесло в Литургию  верных.  При  словах  священника,  громко
звучавших в моем перегретом солнцем  черепе,  показалось,  что  за  моей
спиной выросли крылья, как  у  истребителя  "Миг  -  21,  БИС  -  2002".
Закрылки уже наводились внутренней  командой  "Взлет,  мать  вашу  так!"
Набережная канала была свободна от транспорта, и ничто  бы  не  помешало
моему стартовому разбегу. Главное,  чтобы  хватило  для  разбега  длинны
свободной  полосы  отсюда  до   Каменного   мостика.   Из-под   фронтона
финансово-экономического  института  звучало  безумной  чистоты  и  силы
контральто: "И вас всех православных христиан, да помянет Господь Бог!"
   Как  бы  почувствовав  торжество  момента,  сбившиеся   в   кучку   у
Банковского  мостика  красавицы-кобылицы  -  студентки  и  аспирантки  -
вытянулись по стойке смирно, отдавая почему-то  левой  рукой  пионерский
салют… Кто знает, может быть, после серии испытательных экзаменов  крыша
едет даже у таких выносливых особ? Тут уж я не постеснялся  ни  рыданий,
ни святого речитатива: "и священство твое  да  помянет  Господь  Бог  во
царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков"…
   Не помню что именно, но значит что-то меня остановило от  крайностей.
Я как бы спустился с  небес  на  грешную  землю,  и  шизуха  отползла  к
гранитному спуску, к каналу. Великого писателя  и  дипломата  Грибоедова
рядом не было: я понял, что никто не собирается надо мной насмехаться. И
аффектация моя, словно зеленая жаба,  энергично  квакнув,  плюхнулась  в
мутные воды. Теперь и на  Олега  с  Ладой  Борисовной  я  смотрел  иными
глазами - серо-голубыми лучами холодного детектива.
   - Олег, постой, не  спеши!  Давай,  выкладывай  все  подробности!  Из
нашего двора парень двинул сразу же домой? Ты это видел точно?..
   - Я не только  это  видел,  но  успел  поучаствовать,  как  тебе  уже
говорил, в его спасении от нападения троих подонков.
   О, как это было похоже на моего друга -  рыцаря  и  атлета  до  мозга
костей, до излома всех  двадцати  articulacio  metacarpophalangea  обеих
кистей  рук!  Лада  Борисовна  моментально  выбросила  из  головы   "мое
православие"  и  устремила  глаза,  полные  очарования,  с  великолепным
блядским прищуром, на Олега. Я тут же догадался обо  всем  остальном,  о
развитие  ситуации.  Олег  же  продолжал  с  наигранной  скромностью   и
наивностью подтверждать мои догадки о внутренних мужских помыслах:
   - Они настигли его в парадном и, видимо, собирались отобрать  деньги,
часы, одежду - ну, как это обычно у таких деятелей бывает! Я в то  время
был под свежим впечатлением убийства академика  Глебова  вот  такими  же
подонками, потому с  большим  энтузиазмом  влез  в  разборку…  Мне  было
необходимо выплеснуть негодование!
   - Олег, но я же знаю твои боевые возможности! В таких стычках  выбора
нет: врага необходимо бить насмерть, уничтожать. Ты же мог их укокошить?
   -  Честно  говоря,  Саша,  я  особенно  не  изучал  противника:   они
попробовали применить  оружие,  а  потому  у  меня  было  дополнительное
моральное право на решительные меры. Я  их,  эти  меры,  и  использовал…
Возможно, кто-то из троих попал в больницу, или сразу в морг…
   Олег   помолчал   немного,    словно    бы    еще    раз    взвешивая
морально-юридические доводы…
   - Ты же понимаешь, Саша, если десятилетиями в нашей стране уничтожали
лучших, то остались-то в  большинстве  своем  мерзавцы.  Кто-то  из  них
реабилитируется, превратится хотя бы в сносные личности, но остальных  в
течение многих лет придется  уничтожать  физически,  пока  не  санируешь
популяцию полностью!..
   Логика у Олега была железная, но трудно поверить в то, что она хорошо
вязалась  с  юридическими  установками.  Но  Верещагина,   видимо,   это
нисколько не заботило - он давно сделал для себя окончательные выводы  и
при случае собирался решительно претворять их в жизнь.
   - Олежек, поверь мне: сегодня нас приглашают в милицию в том числе  и
потому, что твоя "очистительная работа" принесла плоды  самые  реальные!
Нам надо  быть  готовыми  отвечать  на  вопросы  следователя  достаточно
обоснованно. Лучше бы ты придумал версию о том,  что  возвращался  домой
совершенно  другим  маршрутом,  да   и   вообще   подцепил   "частника",
прикатившего тебя к  самому  дому…  Надо  чтобы  и  тот  "частник"  стал
доброкачественным свидетелем.
   Верещагин смотрел на меня проникновенно и внимательно пару минут,  Ни
один  мускул  не  дрогнул  на  его  лице,  затем  он  высказался  вполне
определенно:
   - Нет ничего проще. Я действительно возвращался домой на  "частнике".
Даже запомнил номер машины - это у меня вошло  в  привычку.  Времени  на
"науку мерзавцам" я затратил очень мало: минуты три - четыре,  не  более
того. Так что все сойдется по времени у меня и у  возможного  свидетеля,
то есть "частника". Но тот парень, мой спасенный, должен  тогда  молчать
как рыба. А тут гарантию нам никто не даст.
   Теперь настала моя очередь размышлять вслух:
   - Постой, Олежек,  а  какой,  собственно  говоря,  резон  "Кудрявому"
засвечиваться. У него, как мне сдается, у самого рыльце в пушку - какого
черта он шляется по ночам, высматривая дорогие машины?  Мне  кажется  он
должен молчать!
   - Да, молчать он должен, - продолжил развивать мою мысль Олег,  -  но
тяга к справедливости может  подвигнуть  его  к  тому,  чтобы  отправить
анонимку в логово родной милиции.
   Как ни крути, но мы с Олегом шли на риск. Однако,  семь  бед  -  один
ответ. Нам ничего  не  оставалось,  как  придерживаться  четкой  версии:
Верещагин ушел  домой  совершенно  трезвым,  шел  по  ближайшей  к  дому
Владимира стороне канала Грибоедова к Невскому проспекту. Там, в  районе
Казанского Собора, поймав частника, Олег доехал до дома; никаких  стычек
у него не происходило. А события, происшедшие на правом берегу канала  в
доме номер 39, нас никак не касаются, мы о них ничего не ведаем.
   Воля наша была собрана  в  кулак,  она  выводила  нас  к  необозримым
просторам уверенности в своей правоте. Больше того, мы не сомневались  в
том, что Всевышний нас не осудит, а наоборот поддержит и защитит. Тут же
ударило в глаза, как солнце в совершенно ясный, безоблачный летний день,
поучение: "И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из  уст  их  и
пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту"
(Откровение 11: 5).

2.2

   От набережной канала Грибоедова мимо Гостиного двора по проулку вышли
на Садовую. Здесь мы временно расстались  с  нашей  спутницей:  ей  было
наказано следовать ко мне домой, кооперироваться там с Ириной Яковлевной
и ждать нас, готовя шикарный ужин. Мы же повернули налево к Невскому,  а
затем втиснулись в переулок Крылова - вот оно  родное  127-ое  отделение
милиции, наш защитник и строгий ревизор порядка. Спросили  у  дежурного,
где находится кабинет следователя Ивановой, а за одно и уточнили ее  имя
и отчество, оказалось, что звали Иванову Елизавета Генриховна.  Странные
сочетания   фамилий,   имен   и   отчеств   встречаются   в    советской
действительности. Вот и еще один  пример  звуковой  нелепицы:  почему  с
удивительно простой фамилией - Иванова сочетается имя Елизавета, да  еще
и Генриховна. Пока поднимались на  второй  этаж,  отыскивали  в  темноте
коридорных закоулков  нужный  кабинет,  родились  некоторые  ассоциации:
молодой, высокий, стройный полковник Иванов, не так давно выручавший нас
вместе с Владимиром из "заключения" в этом же отделении милиции,  вполне
мог оказаться мужем следователя. О другой форме родства  не  могло  идти
речи, ибо отчества не сходились у полковника и следователя.
   Вялая ассоциация с большим скрипом приоткрыла врата интуиции: я вдруг
вспомнил про Елизавету Тюдор - английскую королеву, дочь  Генриха  VIII.
Имена эти я  уже  муссировал  в  своей  очередной  книге.  "После  Марии
"Кровавой", успевшей за годы своего недолгого  царствования  (1553-1558)
отправить на костер  более  трехсот  протестантов,  обвиненных  в  ереси
только потому, что не разделяли католическую веру повелительницы Англии.
Умирала она в одиночестве, покинутая не только своим законным супругом -
Филиппом Испанским, в которого ее угораздило  влюбиться  настолько,  что
она потакала любым его прихотям. Когда стало ясно, что королева умирает,
то ее покинули и придворные, быстро переметнувшиеся на сторону Елизаветы
- к ногам первейшей претендентки на престол.
   Елизавета была единственной дочерью  самодура  и  многоженца  Генриха
VIII и казненной по его наущению Анны Болейн. Мать Елизаветы -  одна  из
несчастных жен Генриха, простившихся с супружеским таинством  на  плахе.
Елизавета сперва носила титул принцессы Уэльской, но с  1536  года  была
признана  незаконнорожденной  и  удалена  от  двора.  Оставаясь   верной
протестанткой, она являла собой надежду большей части англичан,  но  тем
же раздражала свою сводную сестру - королеву Марию.  Елизавета,  получив
прекрасное домашнее образование, много читала, не  влезала  в  дворцовые
интриги и сумела-таки дождаться "звездного часа": она взошла на  престол
сразу после смерти  Марии  под  бурные,  радостные  крики  протестантов.
Елизавета хранила обет королевы-девственницы всю жизнь, хотя порой из-за
политических соображений демонстративно велись переговоры  с  некоторыми
монаршими фамилиями о возможном замужестве  королевы  Англии.  Елизавета
правила Англией с 1558 по 1603 годы, успев восстановить  и  основательно
укрепить позиции протестантства, для чего ей приходилось  вести  сложные
дипломатические игры, укреплять военное и экономическое положение страны
в том сложном мире главенствующих международных отношений.  Елизавета  I
превратила Англию в истинную "владычицу морей", идя ради этого  даже  на
поощрение пиратства. Известный "морской волк" Фрэнсис Дрейк (1540-1596),
первый из капитанов, совершивших кругосветное плаванье, по благословению
своей  королевы  грабил  испанские  галиоты,  занимался   работорговлей,
захватывал прибрежные города как в старом, так и новом свете.
   Елизавета  I  вынуждена  была  вести  постоянную  борьбу   с   другой
претенденткой на английской престол - с Марией Стюарт. Мария Стюарт была
"продуктом" еще одной "шалости" Генриха VIII  с  Екатериной  Арагонской,
тоже однажды признанной незаконнорожденной. Красавица Мария Стюарт  была
верной папе римскому католичкой, воспитанной при французском дворе.  Эта
беспокойная женщина после брака с дофином Франциском была  провозглашена
королевой одновременно Франции, Шотландии, Англии. Но в Англии ей  никто
не собирался уступать трон, ее здесь  воспринимали  как  врага  законной
монархии и англиканской церкви.
   После известной Варфоломеевской ночи (24 августа  1572  года),  когда
французские католики перебили массу гугенотов, протестанты  окончательно
возненавидели носительницу родства Гизов -  Марию  Стюарт.  Елизавета  I
сумела пленить свою конкурентку, но тогда возник огромный соблазн быстро
с ней рассчитаться. Как  бы  сдерживая  общественное  мнение,  Елизавета
мучила и себя, отрекаясь от подписания смертного приговора Марии  Стюарт
- творцу возможного заговора. Неудачницу  долго  "таскали"  по  дальним,
холодным, неуютным замкам Англии, пока в 8 февраля  1587  года  не  была
совершена казнь несчастной в замке Фодерингей. Елизаветой, скорее всего,
руководила не жестокость,  а  холодность  политического  расчета:  Марию
Стюарт не казнили до тех пор, пока это было выгодно Англии.  Как  только
такие выгоды растаяли, то решили избавиться от лишних хлопот  -  к  тому
времени эта политическая карта была уже окончательно бита"...
   Сейчас мы с  Верещагиным  рыскали  по  путаным,  тесным  лестницам  и
коридорам второго  этажа  здания  127-го  отделения  милиции  в  поисках
кабинета нашей отечественной Елизаветы Генриховны, а  у  меня  в  голове
выстраивались занятные исторические параллели. Придворные  нравы  Англии
старой формации могли поразить даже более стойкий, чем мой, разум: здесь
присутствовала  явная  гремучая  смесь  -  примитивного   варварства   и
изысканной изощренности. Пришел на память текст распоряжения,  изданного
в 1598 году для постояльцев  дворца  Английской  королевы:  "запрещается
кому бы то ни  было  загрязнять  своей  мочой  и  прочими  испражнениями
лестницы, коридоры и прочие дворцовые  помещения".  Невольно  я  потянул
носом: мочой и прочими  экскрементами  не  пахло,  но  по  органолептике
шибанул какой-то особый милицейский дух - смесь  пота,  сапожной  ваксы,
перегара, доноса…
   Вот наконец-то и нужный кабинет: постучались, ответа не  последовало,
но я все же сунул грешную голову в щель, образованную моим  любопытством
и темпераментом путем взаимодействия с таинственной  дверью.  От  стола,
прижатого к  окну  и  занимавшего  своей  махиной  почти  все  жизненное
пространство кабинета, на меня глянули суровые глаза.  В  первый  момент
показалось, что взглянула не женщина,  а  дьявол,  плохо  выспавшийся  и
страдающий хроническим неврозом. Показалось даже, что прозвучали  слова:
"Чего надо? Убери рожу за  дверь!"  Но  я  не  принимал  психологическое
давление ни в какой форме, а потому, порывшись в  кармане,  извлек  пару
повесток - на себя и Верещагина. Молча, не тратя слов на  "неблагодарную
персону",  я  выложил  мое  "достояние"  на  стол  перед   следователем.
Почему-то не возникло желание сомневаться в том, что я попал туда,  куда
нужно, к человеку, вызвавшего меня повесткой. Женщина  сперва  закурила,
потом вчиталась в атрибутику повестки, затем прищурилась (может быть, от
дыма сигареты) и спросила:
   - Вы кто? - Федоров или Верещагин?..
   Опять  холодный  испытующий  взгляд…  За  это  время  и  Олег   успел
втиснуться  боком,  мимо   меня   в   кабинет,   и   мы   стояли   перед
женщиной-следователем почти что с голой  душой,  с  содранной  кожей,  с
обнаженной совестью. Так она, скорее всего, и воспринимала нас. Однако я
заметил, что ее взгляд успел скользнуть и по нашим  пенисам,  причем  на
олеговом он задержался дольше и минимум шесть раз  уходил  в  сторону  и
возвращался  снова.  Я  бы  при  таком  внимании  со   стороны   женщины
обязательно разделся тут же, а Олег - вот уж спортсмен несгибаемой  воли
- как был пентюхом, так им и остался. В отношении меня в  графе  "прочие
приметы" было почему-то помечено: "без особо  выдающихся  признаков"!  Я
даже обиделся по этому поводу, но смолчал… "На вкус и цвет  -  товарищей
нет!" Полагаю, что повышенное внимание к олеговым прелестям  объяснялось
просто:  он  был  основательно  перегрет  недавним  общением   с   Ладой
Борисовной. "Остаточные  явления"  даже  сквозь  штаны  и  путающиеся  в
перекладывании на лобке руки (любимый жест  Гитлера)  оставались  весьма
заметными…
   - Вообще-то надо поговорить с каждым из вас по отдельности, -  начала
было кобениться следователь, - но, как говорится,..
   Мы не успели услышать очередную милицейскую сентенцию…  Дверь  широко
распахнулась и на пороге возникла фигура начальника следственного отдела
Колесникова Павла Олеговича. Сегодня он был почему-то в форме, и она ему
очень  шла,  особенно  майорские  погоны!..  Елизавета  Генриховна  тоже
отметила элегантность и  молодцеватость  своего  шефа:  она  даже  более
четырех раз перевела взгляд с  его  погон  тоже  на  пенис!  Но  женщина
почему-то промолчала, не  поднялась  навстречу  начальству,  из  чего  я
сделал заключение, что Иванова, во-первых,  блатная  штучка,  во-вторых,
сексуально удовлетворенная особа!..
   По-моему, это все великолепно понимал и Колесников, но  он  почему-то
посчитал необходимым продемонстрировать особое  расположение  ко  мне  и
Верещагину, тем самым, видимо, попытаться настроить Елизавету Генриховну
на деликатный лад допроса. Он поздоровался с Олегом и со мной  за  руку,
поинтересовался о нашем здоровье, ненароком выяснил,  где  мы  проводили
все эти дни - с момента нашей последней встречи. И совершенно неожиданно
спросил:
   - Александр Георгиевич, а как идет работа над новой книгой  о  буднях
милиции. Насколько я понимаю, вы же не зря торчали  у  нас  в  отделении
целые  сутки:  отсиживались   в   "обезьяннике",   у   меня   выпытывали
"профессиональные секреты". Наверняка и Олег Макарович шарил взглядом по
нашим "закромам" с особым смыслом - не иначе как  для  того,  чтобы  вам
помог