умать, что картина "завтрака трех святых" может  так  действовать
на впечатлительную натуру физика: Олег опять бросился в туалет. Действие
залповой эвакуации  лишнего  повторилась,  только  в  более  мучительной
форме. Желудок был уже совершенно пустым и пришлось  выплевывать  желчь,
да жалкие  остатки  вчерашнего  ужина,  сумевшие  как-то  задержаться  в
верхних отделах тонкой кишки…
   Вернулся  Олег  в  кухню  минут  через  десять,   обливаясь   слезами
раскаянья. Он, кажется, стал понимать, что любой  труд  в  нашей  стране
пользуется  почетом,  но  для  его  исполнения   требуется   достаточное
образование, навык, талант, а,  самое  главное,  веление  Бога.  Никакой
Закон Всемирного Тяготения не может заменить такое святое содружество, а
потому и не стоит травить физикой, словно сторожевым псом, любую тему.
   Скоро  Олег  повторил  свое  пожелание,  но  сделал  это  вежливо   и
просительно:
   - Ребята, огородные вы  чучела!  Поймите  наконец-то,  о  чем  я  вам
толкую: да не могу я ехать в ваш вонючий морг. Уже за версту от  него  у
меня начнется неукротимая рвота… Люди вы или нелюди?!  Черт  возьми  вас
всех с потрохами!..
   То была уже речь ни мальчика,  а  мужа,  почти  полностью  постигшего
основы политеса и неформальной логики... Насчет "людей и  нелюдей"  было
сильно сказано, но ни к месту, как нам  показалось.  И  все,  кто  жевал
яичницу с беконом, еще ниже наклонили головы, моментально  превратившись
в быков, с которыми невозможно договориться!.. Олег отступил  на  шаг  в
глубину  коридора,  чтобы  снова  не   соблазниться   рвотой.   Огромным
напряжением воли он  сдержал  комок,  было  рванувшийся  уже  теперь  из
средних отделов тонкой кишки, на уровне луковицы двеннадцатиперстного ее
отдела. Подвиг и вообще усердие  было  замечено  всеми  присутствующими.
Гончаров и я принадлежали к плеяде врачей высочайшей марки -  милосердие
хлестало из нас неутомимой струей абсолютно  черной  нефти.  Мы  поймали
себя  на  мысли  о  том,  что   наслаждаемся   результатами   аверсивной
психотерапии, в гущу которой Олежек  влез  самостоятельно.  Для  нас  же
испытания такого роды были простой забавой: мы походя, без особых усилий
занимались сейчас воспитательной работой, прививая нашему другу  прочные
навыки уважения коллектива. Владимира так долго дрессировали борьбой  за
выживаемость, что он мог, мне кажется, при отсутствии  нормальной  пищи,
поедать хворост или шкурки змей,  оставленные  земноводными  гадами  при
линьке. Мы  -  близкие  друзья  Олега,  несущие  груз  здоровой  морали,
ответственность за его моральный облик, поняли, что  сегодня  он  сделал
большой шаг вперед по пути выздоровления.
   - Олег Маркович, - заговорил Владимир, - мы бы и рады вам  помочь  от
всей души. Но поймите, обстановка сейчас  такая  сомкнулась  над  нашими
головами, что нам нельзя ни в коем случае разъединяться,  наша  компания
должна действовать, как крепко  сжатый  кулак,  занесенный  над  головой
противника… Вы же видите, какими методами  оперирует  наш  потенциальный
противник. Эти люди не остановятся ни перед чем!..
   Все сказанное, естественно, в большей мере было отличным  стебом.  Но
Олег в то время уже был на грани нервного срыва,  а  потому  не  замечал
розыгрыша.  Владимир  таким  ясным  взглядом,  в  котором  нельзя   было
прочитать  ни  одной  мысли,  взглянул  на   Олега,   что   тот   понял:
сопротивление бесполезно! Верещагин  перестал  рефлексировать,  заботить
кого-либо дурацкими вопросами. Володя резюмировал:
   - Господа, повторяю, нам никак нельзя "рассыпаться". В единении  наша
сила. На карту поставлено многое. Но о подробностях  расскажу  в  другое
время…
   Владимир, не вставая, не меняя голоса, многозначительно оглядел  углы
кухни,  решетки  бытовых  вентиляционных  шахт,  скользнул  взглядом  по
уголкам, дверцам мебели. Мы могли при  желании  понимать  его  так,  что
везде имеются глаза и уши, или их можно установить при желании. Понятно,
что  большую  часть  дня  мы  отсутствуем   в   квартире,   открыть   ее
"специалисту" ничего не стоит, а установка жучков требует от силы десять
минут…
   Вскоре зазвонил мобильник, и Владимир, прислушавшись к голосу  с  той
стороны, ответил односложно: "Да,.. понял,..  готов…"  Жестом  нам  было
приказано "выходить на построение". Володя  шел  первым,  замыкал  строй
Гончаров, карман его куртки был отяжелен пистолетом…
   Я точно видел, что ребята нас страховали, но мне  никак  не  хотелось
верить в полную серьезность этой затеи. Не верил я в то, что  моя  жизнь
для кого-то представляет интерес.
   Сели в иномарку и рванули с места в карьер. Может быть,  оттого,  что
сегодня я не отвлекался, показалось, что доехали быстро. Владимир,  Олег
с шофером  остались  в  машине,  а  мы  с  Анатолием  Гончаровым  вышли.
Навстречу к нам уже шел улыбающийся Колесников: он приветственно помахал
тем, кто остался в машине, а нам пожал руку. Майора не удивило, что  нас
было двое - полагаю, что форму Колесников одел как раз для  того,  чтобы
не возникали лишние вопросы. На любые замечания он  мог  ответить:  "Эти
двое со мной"…
   Знакомым маршрутом прошли  в  секционный  зал:  наши  подопечные  уже
улеглись на  мраморе  и  нержавейке,  в  ожидании  многосложного  поиска
окончательной  правды.  Я  взглянул  на  то,  что   осталось   от   Юрия
Валентиновича и, как ни странно, мысленно улетел  в  недалекое  прошлое.
Вспомнилось каким важным "крейсером" этот  человек  вплывал  в  коридоры
своего ведомства, где мне приходилось с ним встречаться. Он  всегда  был
преисполнен величия и восторга по поводу той должности, которую занимал,
он рвался к тому, чтобы подняться еще и еще на одну ступень выше.
   Порой в моем воображении срабатывали следовые реакции той  профессии,
что я  выбрал  в  юности.  Тогда  мне  довелось  учиться  в  Нахимовском
военно-морском училище и регулярно летом  проходил  практику  на  боевых
кораблях  Балтийского   флота.   Припоминалось   легендарное   судно   -
канонерская лодка "Красное Знамя"  -  героиня  многих  воин.  Она  имела
мощное вооружение,  но  страшно  тихий  ход.  Скорости  6-8  узлов  было
достаточно для того, чтобы лавировать в финских шхерах, но  на  открытой
воде наш "Зевс" полз, словно черепаха. Особые  трудности  мы  испытывали
при швартовке: тогда у пирса нас встречал  маленький  буксиришко-калека.
Он прихватывал корму нашего боевого гиганта и с натугой разворачивал  ее
также удобно, как женщину в  койке…  И  вся  акция  проходило  гладко  -
сучком, но без задоринки. Когда "маленький кобелек" долго не  справлялся
с задачей, то раздосадованный командир  нашего  "гиганта"  оглашал  зону
швартовки по громкой связи решительным окриком: "Буксир, мать твою  так!
Заведи корму!" Егоров мне напоминал именно тот  маленький,  обшарпанный,
страшно дымящий буксиришко. Он так же  надувал  щеки,  пыхтел  что  есть
мочи, но все же не всегда справлялся с "плодотворной работой". Порой наш
"кочегар" скорее тормозил позитивную деятельность или попросту гробил ее
окончательно…
   При том при всем, Егорова совершенно не  заботило,  что  он  пытается
шагать по головам и тех, чьего даже ногтя не был достоин. Он вершил свою
судьбу, а вместе с нею коверкал государственные дела. Сколько еще  таких
"пыхтельщиков" плавает по коридорам заурядных офисов,  не  понимая,  что
они не корабли, построенные для дальнего плаванья, а заурядные  "утюги",
предназначенные для  проглаживания  женских  трусов,  плохо  выстиранных
комбинаций,  вдрызг  пропуканных  и  заштопанных   брюк   многогодичного
пользования…
   Рубен Георгиевич Остроухов был, скорее всего, ближе  мне.  Только  та
близость, естественно, диктовалась не сегодняшним  состоянием  плоти,  а
исходной медицинской профессией. Я считал своим  святым  долгом  вскрыть
коллегу "ласково", "нежно" и выявить все огрехи патоморфоза его телесной
гармонии. Мне казалось, что слишком явную пошлость всей  его  предыдущей
жизни мне удастся нивелировать так,  чтобы  осталась  об  этом  человеке
светлая память на Земле. С осмотра его  трупа  я  и  хотел  начать  свою
работу, но в этом "дворце смерти", "ледяном доме", как говаривал  старик
Ложечников, хозяйкой  была  другой  экспертрисса  с  судебно-медицинским
профилем. Короче, мы ждали Натали. Никто не ведал, когда  эта  Баба  Яга
соизволит взойти на подиум. Резко распахнулась дверь: вошла она,  слегка
поскрипывая  отдельными  суставными   сочленениями,   уже   разъедаемыми
хроническим    артрозо-артритом,    скорее     всего,     ревматического
происхождения. Жердь, если бы она умела ходить самостоятельно, и то, нет
сомнения, выглядела бы в динамике более элегантно, чем это получалось  у
Наташи. Наконец, она дошкандыбала  до  избранного  мною  для  потрошения
трупа Остроухова. Ее  взгляд  как  бы  задавал  вопрос:  "А  почему  вам
приглянулся именно этот покойник?" И  я,  не  тратя  время  на  ожидание
озвучения вопроса, проявил инициативу:
   - Наташенька, солнышко! Ну, если тебе все равно, то  давай  потрошить
именно этого парня - он наш коллега, умер от неизвестного яда, а  потому
работа над ним отнимет у нас больше времени, чем над вторым уникумом.
   Наташа  хмыкнула:  ей  польстило  мое  вежливое   обращение,   слегка
напоминающее, что в ней при большом желании еще можно видеть женщину.  И
я припомнил, что в годы наше  юной  дружбы  был  случай:  я  рассказывал
Натали пошлый анекдотец, и в нем тоже мелькало слово "солнышко". Да, да,
весь пафос рассказа сводился к несложному афоризму: "Солнышко,  раздвинь
ножки".  Видимо,  память  стеганула  по  высушенным  временем   яичникам
женщины, обделенной любовью, и она правильно отреагировала на мой намек.
   Как бы там ни было, но Наташа  согласилась  с  моим  предложением  по
порядку  вскрытий.  А  что  касается  "солнышка   и   ножек",   то   это
глубокоидущее вторжение в интимную  жизнь  что-то  всколыхнуло  в  почти
впавшей  в  анабиоз  душе  опытного   врача   и   нагнало   румянца   на
пепельно-серые щеки.
   Мы начали работу: сперва сообща тщательно осмотрели одежду и  внешние
покровы тела. Затем функции были поделены: она потрошила, а я наблюдал и
лишь изредка шевелил  длинным  хирургическим  ножом  в  глубине  тканей,
иногда скромно кромсал отдельные участки органов,  привлекших  внимание.
Только наивные  люди  могут  считать,  что  работа  судебно-медицинского
эксперта проста. Может быть, она и не бурная, как сбегающие с гор  реки,
но зато полноводная, словно весенний разлив мощной реки Сибири. Порой за
профессиональные  промахи   докторов,   занятых   в   нашей   загадочной
специальности,  ссылали  на  берега  тех   полноводных   рек,   прилепив
предварительно срок  за  "халатность".  Как  будто  вскрывать  покойника
можно, не облачившись в халат и клеенчатый глухой фартук до пола.  Пусть
простят мне прокуроры издевательский каламбур…
   Однако на всякий случай мы попытались  вместе  с  Наташей  обменяться
информацией, чтобы  составить  полную  клиническую  картину  отравления,
имевшую место еще до смерти. Что мы знали?..
   - Вообщем, известно очень мало, так как  свидетелей  последних  суток
жизни следствие практически не обнаружило. -  вымолвила  с  расстановкой
Наташа и хмыкнула, как бы заявляя о  том,  что  этому  она  не  верит  и
считает, что следственная группа ничего толком не сделала.
   Колесников пробовал вставить несколько слов оправдание:  дескать  еще
не вечер; ребята покопаются и, может быть, удастся кое-что уточнить.
   - Так что же, по-вашему, мы тут у  стола  будем  стоять  неделю,  как
Олимпийские факелы в ожидании новых побед?
   Я не  ждал  от  Наташи  столь  утонченного  юмора,  соседствующего  с
прекрасным административным норовом. Мысленно я ей  аплодировал,  но  не
стал развивать натиск на Колесникова.  Мой  опыт  подсказывал  мне,  что
более  верными  являются  не  показания  неквалифицированных  свидетелей
агонии, а простые посмертные находки. Яд - это не мыльный пузырь, он так
основательно громит клеточные структуры,  что  иногда  места  живого  не
оставляет в организме убиенного.
   Почему-то  вспомнился  случай  ликвидации  "опасного  преступника"  -
Стефана Бандеры в октябре 1959 года. Его, как и перед  этим  (1957  год)
Льва Ребета - украинского  эмигранта-националиста,  ухлопал  офицер  КГБ
Богдан  Сташинский  выстрелом  из  специального   пистолета   -   струей
смертельного газа в лицо.  В  обоих  случаях  симулировалась  смерть  от
острой сердечной недостаточности,  ибо  никаких  следов  на  теле  и  во
внутренних органах такая акция  не  оставляла.  Наш  нелегал-ликвидатор,
получивший 6 ноября 1959 года за смелую акцию  орден  "Боевого  Красного
Знамени", был принят  с  почестями  лично  начальником  КГБ  Александром
Шелепиным.
   В той акции был использован как бы тоже "неизвестный яд". Только кому
неизвестный? В лабораториях закрытых  ведомств  нашей  страны  прекрасно
знали, что изобретается мудрилами в белых халатах. Следовательно  все  в
этом мире сравнительно и относительно: неизвестность - известность, прав
- виноват, справедливость - несправедливость,  сегодня  живой  -  завтра
мертвый…
   Но интересно другое: пришло время и Божьей кары!  Потом,  как  писала
беспощадная, но правдолюбивая пресса, под действием жены - романтической
бабы с религиозными  прибабахами,  смелый  разведчик  Богдан  Сташинский
стушевался и  сдался  вражеской  контрразведке…  Видел  Бог,  что  когда
"мочили" Бандеру, он к тому времени уже никому не мешал. Однако расплата
за содеянное для Сташинского  была  выбрана  щадящая,  а  самое  главное
пришла она от руки любимого человека - жены. Не стоило, видимо, делиться
государственными тайнами даже с  законными  супругами.  А  что  касается
смелой операции, то "акции возмездия" для того и  существуют,  чтобы  не
борзели все остальные,  желающие  конфликтовать  с  такой  махиной,  как
Россия. Необходимо во всем иметь чувство меры: ты  понимай  против  кого
прешь! Россия и Чечня или Грузия, СССР и Западная Украина, КГБ и  убогий
Бандера - это же все понятия и явления совершенно несоотносимые.
   Так  и  мы:  не  будем  корить   следователей,   мучить   расспросами
свидетелей, а  направим  энергию  на  поиски  реальных  зацепок.  Порой,
принятый яд, разливается по усам, бороде, остается  в  складках  губ,  в
полостях кариозных зубов. Он может в микродозах оказаться  и  в  рвотных
массах, в слезах, слюне, в испражнениях, выделениях из половых органов и
так далее… Все осмотрели  мы  с  Наташей  внимательно:  причем,  в  ходе
осмотра выявились и некоторые предпочтения: Наташу тянуло к полости рта,
а потом уже к половым органам; меня почему-то к анальному  отверстию,  к
состоянию прямой кишки. Неожиданно для себя я кое-что накопал  именно  в
этих отделах… Но каждому фрукту свой сезон!..
   Скоро  пришлось  натянуть  повод,  осилить  поисковый  темперамент  и
приступить вначале к оценке  состояния  внешнего  контура.  Осмотр  глаз
выявил чуть заметные экхимозы. Слизистая десен  была  бледнее  обычного,
окружность губ покрыта еле  заметным  налетом  и  несколько  разрыхлена.
Полость рта, язык, гортань не вызывали никаких подозрений. Правда язычек
(uvula)  был  белее  обычного,  да  и  надгортанник  (epiglotis)  как-то
скукожился и побледнел. Фолликулярное кольцо  Пирогова  было  искромсано
рукой хирурга-отоляринголога, видимо, в раннем детстве. Эскулап  оттяпал
миндалины - фолликулярные образования, выполняющие очень важную защитную
функцию в носоглотке. В те  времена  еще  поощрялось  такое  варварство,
когда  удалением  лимфатического  аппарата  из  носоглотки  и  в  районе
аппендикса по существу разоружали организм человека в значительной мере.
А затем идиоты-новаторы удивлялись почему участились пневмонии у детей и
взрослых,  активизировалось  злокачественное  перерождение  в  различных
отделах желудочно-кишечного тракта. По всей длине трахеи и видимой части
бронхов, а также  в  пищеводе  наблюдались  точечные  петехии,  то  есть
точечные кровоизлияния.
   Теперь можно было переходить к, так называемому, внутреннему осмотру:
сперва, конечно, как и положено, вскрывали околосердечную сорочку и само
сердце. Там ничего особенного не удалось обнаружить - практически тишь и
гладь, да Божья благодать. Скорее всего, только  под  микроскопом  можно
было увидеть поломки клеточных  структур.  Затем  полезли  в  желудок  и
кишечник, обозрели по  поверхности  и  на  разрезах  печень,  селезенку,
поджелудочную железу, почки и остальной ливер. В уретре отмечались явные
воспалительные явления, причем, их сопровождала и  реакция  региональных
лимфатических узлов. Анус впечатлил меня особо:  трудно  было  отрицать,
что этот субъект не  был  профессиональным  гомосексуалистом  с  большим
стажем. Проляпсус сфинктера был очевиден, а в  слизистой  ампулы  прямой
кишки обнаружилось значительное число трещин. Ректальный отдел слизистой
был воспален... Все это последовательно мы  копали,  детали  отмечая  на
сервере человеческой памяти. Шла сверка находок  друг  друга  -  моих  и
Наташиных - чтобы потом перенести все замеченное  в  протокол  вскрытия,
ничего не упустив…
   Я заметил, что Колесникову было и скучно, и противно: он не  врубался
полностью в суть выявляемых признаков. Ему больше  подошел  бы  протокол
вскрытия, окончательное  заключение  экспертов.  Мы  поняли,  что  лучше
отпустить  хорошего  человека,  дать  ему  возможность  подышать  свежим
воздухом. Он нуждался в  получении  времени  для  того,  чтобы  вставить
клизму  с  порядочным  количеством  скипидара  и  патефонными   иголками
(афоризм украден у Богомолова) своим подчиненным,  не  сумевшим  собрать
нужные сведенья  ко  дню  вскрытия.  А  мы  с  Наташей,  избавившись  от
ненужного свидетеля нашего профессионального колдовства, с головой  ушли
в дальнейшие раскопки. Мы настойчиво сверлили дыры в тайниках плоти, что
бы выпустить из нее информацию, способную приблизить  нас  к  Абсолютной
Истине. Анатомия поддавалась нам, но истина пока еще  не  отсвечивала  -
хотя бы издалека, как тот досужий свет в конце тоннеля…
   С какого-то момента я поймал себя на том, что значительно отдалился и
от Бабы Яги: показалось, что сознание  мое  несколько  затуманилось.  Но
скоро приплыло издалека - а, скорее всего, неведомые  силы  унести  туда
меня самого - видение невероятного качества: я снова оказался  в  Англии
несколько веков тому назад. Да, да совершенно реально  открылась  передо
мной  картина  сволочной  казни  Эдуарда  ??.  Не  внешняя  ее  суть,  а
внутренняя,  медицинская,  патологоанатомическая,  если   угодно,   меня
заботила. Вот она картина убийства: раскаленный железный прут  аккуратно
входит в королевский анус, чтобы, не дай Бог,  не  повредить  окружающие
кожные покровы ожогами. Король в  этот  момент  рванулся  всем  тело  от
начала  болевой  волны,  и  сделал  себе  только  хуже.  Палач-любитель,
испугавшись  отчаянного  рывка  своего  подопечного,  оглушенный  первой
волной  крика,  быстрее  втолкнул  раскаленное  железо  в  глубину  тела
извивающейся  гусеницы.  Это  было   уже   не   формирование   коллекции
натуралиста, а натуральное преступление против воли Божьей: смертным  не
принадлежит право распоряжаться жизнью  ни  одного  живого  существа  на
Земле!"
   Сопереживая мукам короля, я внимательно изучил соответствующие органы
лежащих  передо  мной  останков  бывшего  психотерапевта.  Был  огромный
соблазн выстроить параллели пыточных решений.  НО  разум  опять  затмили
исторические видения…
   "Следующим прорывом раскаленный  прут,  шипя  и  обваривая  кишечник,
легко протыкая его на всем пути, наткнулся и отрикошетил от promontorium
- выступа крестцовой кости. Царапнув забрюшинное пространство,  прут  со
всего  размаха  влетел  в  бифуркацию  vena  cava   inferior   и   aorta
abdominalis. Словно острая  шпага,  он  разорвал  стенки  сосудов  будто
тонкую туалетную  бумагу.  Это  были  магистральные  путепроводы  потока
жизни