под стволом. На нашей родине  уникальными
пистолетами  до  сих  пор  являются  такие  системы,  как  "ТТ",   "ПМ",
"Стечкин". Ну, уж эти-то пистолеты мы не упустим, от души настреляемся.
   Для начала, нам позволили выбрать для "прикладки  к  руке"  "ТТ"  или
"ПМ". Творцом сравнительного маленького личного оружия офицера,  до  сих
пор стоящего на вооружении органов милиции, является  Николай  Федорович
Макаров (1914-1988) - изобретатель  самоучка,  начинавший  свою  карьеру
механиком в Сасовском паровозном депо. Он  изобрел  прекрасный  пистолет
ближнего боя, из него хорошо лупить по нападающему прямо  от  бедра.  На
этой модели остановил свой выбор Олег. Но  я  предпочел  все  же,  пусть
несколько неуклюжий с первого  взгляда,  но  мощный  "ТТ".  Эта  система
прошла  проверку  в  годы  Отечественной  войны.  Пистолет  до  сих  пор
вдребезги разносит  бронежилеты,  выпускаемые  большинством  современных
фирм.
   Наши занятия начались с формирования  "культуры  работы  с  оружием":
инструктор настойчиво вбивал в наши головы основные принципы  приемов  и
методов максимально эффективного  и  безопасного  применения  оружия.  В
памяти долго еще будут свербить термины: "оружие вне тела", "оружие  вне
моего тела", "расположение  ствола  в  плоскости  безопасности",  "палец
контрольный", "палец рабочий", "оружие в мишени" и так далее…
   Нас учили, школилии, снимали стружку за  огрехи,  а  Владимир  в  это
время, исподтишка поглядывая на нас,  палил  вовсю  из  своего  любимого
"Стечкина" - одиночными, очередями, справой,  слевой,  с  двух  рук…  Мы
завидовали ему, но понимали, что без  теоретической  подготовки  даже  в
стрельбе хорошего результата не добьешься…
   Наконец,  и  нам  позволили  насладить  мужскую  гордыню:  никто   не
ограничивал нас в количестве выстрелов, "натаскивание" проходило  весьма
деликатно.  Инструктор  наблюдал  за  нашими  экзерцициями  и,  как   бы
невзначай, подсказывал варианты более  эффективного  способа  применения
оружия. Мы не ершились, а  начинали  пробовать  предлагаемый  вариант  и
быстро постигали его преимущества. Странно, но через час страшной пальбы
мы стали замечать, что пули в мишень начали ложиться  ровнее,  кучнее  и
ближе к яблочку.
   Однако все устают: устало оружие, померкло  и  наше  внимание,  стали
дрожать руки - потребовался перерыв. Разрядив пистолеты,  мы  отошли  от
огневой позиции и прилегли на мягкую, не скошенную в том месте травку. Я
улегся на живот, подогнув и подтянув левую ногу так же, как я это делаю,
когда ложусь спать и  уже  чувствую  надвигающуюся  муть  сладкого  сна.
Голова моя  улеглась  на  руки,  уткнулась  в  мягкую,  душистую  траву…
Сознание моментально отлетело - сначала неизвестно куда… Потом  кручение
в зыбкой невисомости  прекратилось:  я  понял,  что  откатился  к  годам
девятнадцати - двадцати. Тогда вот также, мы еще молодые, необстрелянные
курсанты Военно-медицинской академии, зачисленные в первый взвод второго
факультета, то есть в воздушные десантники, лежали на похожем стрельбище
в летнем лагере  в  Красном  Селе  и  лупили  из  автомата  Калашникова,
укороченного (АКС-74У), постигая азы науки "борьбы с врагом". Уже  тогда
мы понимали, что выбрали непростую профессию. Встав  на  тот  путь,  мы,
скорее всего, рисковали многим. Возможно, новая профессия  потребует  от
нас и самого дорогого - жизни, "которая дается один  раз  и  прожить  ее
надо так, чтобы…" Мы - это мой приятель  и  однокашник  по  Нахимовскому
военно-морскому училищу Сергеев и я -  были  до  мозга  костей  заряжены
идеологическими порохом. Понятийные штампы в том числе достались нам  по
наследству - от  Николая  Островского,  например.  Потому  Сергеев  и  я
действительно считали, что наши тела и души  проходят  закалку,  подобно
стали - мы били готовы к испытаниям огнем и холодом. Слушатели академии,
где вроде бы должны готовить представителей  самой  гуманной  профессии,
палили  из  АКС  так,  словно  вели  настоящий  бой  с  окружившими  нас
превосходящими   силами   противника.   Потом   мы   узнаем,   что   при
десантировании в тылу врага  обязательно  травмируется  некоторое  число
диверсионной группы. И если выполняется серьезное  специальное  задание,
то  именно  врачу  придется  по   приказу   командира   группы   "убрать
небоеспособного".  Ты  будешь  вкалывать  пострадавшему  яд,  забывая  о
милосердии, но помня, что группа обязана выполнить боевое задание,  даже
пожертвовав жизнью этого человека. В том  будет  заключаться  милосердие
иного качества.
   Мы были верны долгу! И отголоски той веры, воспитанной в нас  жизнью,
воинскими традициями с четырнадцати лет, приобщали нас  к  особой  касте
масонов. Нас настолько бодрило ощущение сопричастности с особой  породой
людей, что мы были готовы прыгать с парашютом и днем и  ночью,  в  любую
погоду, на территорию любого врага, лишь  бы  выполнить  боевую  задачу.
Ребята понимали, что похожи на "цепных псов",  натаскиваемых  для  самых
кровавых дел. Но то была наша  жизнь:  правила  бытия  военной  касты  -
особой, верной долгу, приказу командира!..
   Прошло много лет, наши пути с Сергеевым разошлись. Он  выбрал  особую
стезю, приведшую его к смерти - он повелел похоронить свое тело в пучине
Тихого океана. Я хорошо понимал его выбор: ему просто надоела эта жизнь!
К тому времени он, скорее всего, многое переосмыслил и отделил  "мух  от
котлет"… Но ему и претил весь тот бардак, творящийся в нашей  стране,  и
потому он сперва уплыл из нее - на  свободные  просторы  океана.  Но  за
свободу Сергееву пришлось заплатить дорогой ценой - и он, как водится  у
масонов, не стал жадничать!..
   Мой друг так же, как и многие честные и  порядочные  люди,  не  хотел
понимать и принимать законы новой жизни. Он не был фанатиком партии,  не
собирался идти по стопам клоуна Зюганова и  ему  подобным.  Ему  претила
маска  гордого   буревестника,   коммуниста,   авангарда   пролетариата!
Наверняка, мой давний друг задавал себе простой вопрос: "А почему именно
пролетариат  должен  руководить,  повелевать  жизнью  остальных   людей,
желавших чувствовать себя свободными?" Кто сказал, что  у  работяг,  при
всем уважении к их тяжелому труду, должны быть  особые  привилегии?  Все
люди  равны  перед  Богом!..  Не  надо  путать  интересы   авантюристов,
стремящихся к власти, и  потому  использующих  "особый  инструмент"  для
достижения личной цели, и законы развития свободного общества…
   Да, черт с ними, с коммунистами - достаточно  взглянуть  на  похабное
рыла их современных вождей, чтобы понять, кто чего стоит!..  Дело  вовсе
не в том, просто воспоминания о молодости  навеяли  грусть,  потому  что
пришлось вспомнить о тех, кого уже нет в  живых,  но  они  остались  мне
дороги.  Стрельба  несколько  разрядила  мою  долго  копившуюся   внутри
агрессию. Мысленно я перестрелял всех личных врагов…  Но  душа  осталась
опустошенной: не было замены той агрессии, поскольку  я  давно  растерял
все положительные эмоции. Я, видимо, жил как раз  тем,  что  не  навидел
врагов,  подлецов,  дураков,  коверкающих  жизнь  честных   людей,   мою
собственную жизнь… Вот почему память и  поплыла  в  сторону  Сергеева  -
моего старого друга. Он, скорее всего, был нужен мне сейчас. Я  еще  раз
понял, что хорошие люди, как правило, не умеют объединяться, а  от  того
терпят страшные издержки, порой стоящие им жизни…
   Но рядом палил из "Стечкина" сын Сергеева - Владимир, рядом  со  мной
лежал на траве мой друг Олег Верещагин… Значит все и не так уж  плохо  в
этом мире. Вот пришел же мне на помощь Владимир,  сколотил  нас  всех  в
бойцовскую  стаю,  призвал  к  самообороне,  к   деятельности,   несущей
наверняка положительный результат, во всяком  случае,  имеющий  смысл!..
Значит и хорошие люди умеют объединяться, только делать  это  необходимо
быстрее, решительнее и без лишней рефлексии…
   Мысли улетели, и я  окунулся  в  короткий  сон:  минут  пятнадцать  -
двадцать, не более. Никто меня не беспокоил, я сам проснулся - свежий  и
бодрый, готовый, как и в свои  девятнадцать  лет,  к  головокружительным
прыжкам с парашютом на  территорию  любого  враждебного  государства,  в
любое время суток… Но делать это теперь я стану только для  того,  чтобы
оказать помощь достойным людям!.. Тут же голос  сверху  успокоил:  "Кому
ты, старый пень, нужен! Себя  сумей  защитить  и  на  том  спасибо!"…  Я
прислушался к "голосу сверху". Мне показался он  очень  знакомым:  точно
это были солдатские сентенции  Владимира,  мать  его  так!..  Интересно,
откуда у него эта способность -  читать  мысли  на  расстоянии.  Видимо,
кое-что он унаследовал от своего отца…
   Владимир подошел к нам с Олегом и присел  на  траву  рядом.  Даже  во
время короткого отдыха он был на службе. Боец сидел  как-то  по-особому,
готовый в  любой  момент  вскочить  на  ноги  или,  наоборот,  проделать
несколько кульбитов. Он и вправду перекатиться со  спины  на  живот,  на
ходу выхватывая пистолет, целясь в невидимого  противника:  то  была  не
игра, а тренировка "маятника" - обычное дело для диверсанта. Между  тем,
следя за окружающей панорамой, Володя вел неспешную беседу  с  нами.  Он
уточнял расписание наших занятий: ему казалось, что за короткий срок, не
снижая   огневой   подготовки,   нам   необходимо   освоить    некоторые
представления  о  взрывных  работах.  Конечно,  такие  знания  никто  не
собирался развивать в нас до той степени, когда мы сами начнем подрывать
кого-то  или  что-либо.  Нам  нужно  уметь  диагностировать   подготовку
подрыва: скажем минирование двери нашей собственной квартиры,  установку
где-то на нашем маршруте "растяжки" и так далее. Вот для того  завтра  с
утра с нами займется инструктор некоторыми  специальными  вопросами  "на
местности". А сейчас нам предлагалось чередовать стрельбу с занятиями по
метанию ножа и уклонению от такого оружия, когда  оно  неумолимо  летит,
прицелившись в горло.
   Все в тех занятиях было интересно  и  занимательно,  но  к  несчастью
глазомер уже  был  не  тот,  да  и  резвость,  координация  основательно
подкачали. Потом Владимир с новым инструктором просмотрел наши  действия
в рукопашном бою,  рассчитанном  на  разные  ситуации.  Олег  мог  здесь
показать класс спортивного боя - у него был чемпионский уровень. Но  все
наши  "дерганья"  были  забракованы:  инструктор  продемонстрировал  нам
несколько несложных  действий  для  "ближнего  боя".  То  были  "связки"
универсального,  практического  характера,  пригодные  для   стандартных
ситуаций. На их отработке нам и было предложено сосредоточиться.
   На следующий день новый специалист посвятил нас в тайны  "визуального
контроля" на  местности:  требовалось  "вычислить"  возможные  подрывные
"капканы", расставленные противником. Тут уж нам  основательно  зачумили
голову  разными  премудростями:   подразделение   мин   и   фугасов   по
"тактическому   назначению",   "поражающему   воздействию",    "принципу
действия",  "способам  приведения  в   действие",   "срокам   действия",
"материалу корпуса или безоболочечным изделиям"  и  так  далее.  Я  скис
первым, хорошо усвоив одно: если коварный враг решит тебя "замочить", то
он обязательно подберет ключи к твоему замочку.
   С  большим  интересом,  пожалуй,  я  впитал  в  себя   информацию   о
"демаскирующих признаках объектов и людей". Мне  доставило  удовольствие
проникнуть в тайны "невидимок": все здесь я примерял  на  свою  персону.
Пришлось выучить на  зубок  "таблицу  шумов",  применяемую  в  разведке,
методы индивидуального повышения слышимости  -  лежа,  сидя,  стоя.  Но,
оказывается, в том деле очень помогает и  развитое  обоняние  и  простой
здравый смысл, опытного  по  обычной  жизни  человека.  Почему-то  опять
вспомнилось  Нахимовское  училище:  мне  нравилось,  будучи   помощником
дежурного, уходить темной зимней ночью на обход огромного здания.  Тогда
я крадучись продвигался по неосвещенным коридорам, лестничным переходам,
учебным классам и кабинетам,  наблюдая  жизнь  большого  пустого  здания
изнутри, оставаясь невидимым для всех остальных. Тогда я постиг еще один
Божий дар: я легко адаптировался в  темноте,  быстро  начиная  различать
предметы. Что-то кошачье просыпалось во мне, я не только хорошо видел  в
темноте, но и неслышно ходил, маскировался в  абсолютной  тени,  обходил
"подсветку силуэта" бликами фонарей с улицы.
   Обычно дежурного офицера начинало беспокоить мое  долгое  отсутствие,
тогда он принимался меня розыскивать: продвигаться по зданию  в  поисках
"потерявшегося воспитанника". А я сидел в створе коридора в каком-нибудь
теневом углу и наблюдал за действиями дежурного. Он явно боялся темноты,
осторожно ступал  по  половицам.  Осторожный  человек  силился  нащупать
выключатели на стене, но  действия  были  безуспешными  из-за  суетливой
поспешности. Тогда я неожиданно  вырастал  из  темноты  и  на  "кошачьих
лапах" приближался к "старшему товарищу" сзади. Какое-то  я,  как  тигр,
шел по пятам  охотника,  затем  негромко  кашлял.  Реакция  у  дежурного
офицера возникала забавная. Может быть, тот  дар  "японского  ниньзи"  и
смог бы реализоваться в моей дальнейшей военной карьере, но я решительно
прервал ее. Медицина увлекла меня больше. А быстрая адаптация к  темноте
помогала мне при работе в рентгеновском кабинете или  во  время  срочных
ночных вскрытий в каком-нибудь сельском плохо приспособленном  морге  во
время моей работы в Карелии. Почему именно срочном,  ночном,  да  только
потому,  что  морги  не  отапливались,  представляя  собой  чаще   всего
бревенчатые  сарайчики.  К  утру   при   сорокаградусном   морозе   труп
превращался в глыбу льда. Судебно-медицинское или  патологоанатомическое
вскрытие приходилось бы выполнять с помощью зубила и молотка.
   Из сказанного я  быстро  сделал  далеко  идущие  выводы  о  том,  что
освоение армейских традиций, хотим мы этого  или  не  хотим,  еще  долго
будет являться в России свидетельством  готовности  к  выполнению  любой
гражданской функции. Такой вывод только прибавил интереса и огня в  наши
теперешние   занятия.   Вечером,   наконец-то,   появилась   возможность
переговорить  с  Анатолием  Гончаровым:  он   тренировался   по   особой
программе. Толя был большим специалистом, профессиональным охотником, из
чего я сделал вывод, что его усовершенствуют в снайперском деле. И когда
я увидел,  как  он  волочет  вечерком  спрятанную  в  чехол  снайперскую
винтовку "Винторез", применяемую для  бесшумной  стрельбы  по  объектам,
находящимся на расстоянии 300-400 метров, то  понял,  что  не  ошибся  в
своих предположениях.
   Примечательно, что я все еще помнил: "Винторез" - это  автоматическая
винтовка, способная стрелять и одиночными выстрелами  и  очередями.  Это
серьезное  оружие:  на  расстоянии  двести  метров  его  пуля  пробивает
стальной лист  толщиной  шесть  миллиметров,  а  на  пятистах  метрах  -
толщиной два миллиметра. Этого вполне достаточно, чтобы угрохать  любого
злоумышленника. Винтовка снабжена оптическим  прицелом  ПСО-1  и  ночным
прицелом НСПУМ-3. Теперь понятно, почему Анатолия мы несколько  дней  не
встречали днем во время приема пищи: значит он тренировался и ночью  для
специальной стрельбы, а  днем  отсыпался.  Сегодня  график  его  работы,
скорее всего, поменялся. Похоже, что Анатолий дырявил мишени на  здешнем
снайперском стрельбище еще задолго до нашего приезда.
   За столом во время приема пищи мы сидели вместе, но говорили только о
малозначительных  делах  -  о  давно  минувших   днях.   Здесь   работал
универсальный принцип: "Болтун - находка для шпиона!" Умение  сдерживать
и контролировать себя во время разговора в общественном месте было, если
угодно,  еще   одной   степенью   проверки   готовности   к   выполнению
разведывательной миссии.
   Мы поедали вкусную пищу, шутили, вспоминали давние  встречи,  травили
анекдоты.  С  Анатолий  мы  вспомнили  и  о  совместной  охоте  в  горах
сочинского лесного массива. Туда я  когда-то  приезжал  с  Сергеевым  на
отдых, и нам удавалось вырваться в горы, естественно,  под  руководством
Анатолия.  Гончаров  всегда  оставался  для  меня  не   только   великим
авторитетом, знатоком охоты, но и замечательным парнем. И вот теперь  мы
неожиданно  встречаемся  вблизи  Санкт-Петербурга,  в  таинственном  для
простого обывателя месте, и занимаемся-то мы здесь совершенно "странными
делами"…
   Владимир издали  наблюдал  за  нашим  разговором  и,  видимо,  что-то
подсказало ему: "Необходимо снимать завесу тайны со всех наших  дел.  Во
всяком  случае,  надо  сделать  некоторую   информацию   доступной   для
осмысления".
   Владимир собрал нас после ужина, вывел "апостолов плаща и кинжала" на
свежий воздух. Сели спиной ко всем строениям  на  отдаленной  полянке  -
никто теперь нас не мог контролировать с помощью технических средств.  И
начался разговор по душам. Мы с Олегом наконец-то узнали кое-что новое и
неожиданное   для   нас.   Оказывается    определенные    службы    вели
самостоятельное расследование происшествий на улице  Гороховой.  Как  ни
странно, главным виновником торжества оказался  я  -  самый  мирный,  по
моему убеждению, человек. Было доказано, что две машины во  дворах  были
сожжены рэкитирами в отместку неким дельцам за неуплату "долгов", что  к
нам никакого отношения не имело. Смерть обоих Егоровых, безымянного  для
меня директора фонда, Гордиевского, Остроухова тоже не соседится с нашей
историей. Но вот "подвиг"  Олега  Верещагина  не  остался  незамеченным,
однако и тут неопровержимых доказательств его  участия  в  "побоище"  не
нашлось. Но оставался еще один неразрешимый казус. Именно его и силились
исследовать компетентные органы…

3.7

   Владимир меня ошарашил неожиданно:  хвост  моей  "провинности",  ради
которой началась "охота на  волков",  оказывается,  тянулся  из  периода
десятилетней  давности.  Тогда  я  плавал  врачом  на   торговых   судах
Балтийского  морского  пароходства.  Странно,  но  Владимир  воспроизвел
картину былого по числам, часам и почти по минутам…
   В один из рейсов мы шли из Гамбурга  в  Бразилию:  пересекли,  как  и
положено, Атлантический  океан,  полюбовались  игрой  дельфинов,  китов,
полетом  птиц,  закалили  лучами  отменного   солнца   кожные   покровы,
освободили легкие от городской копоти, впитали  в  себя  дармовое  вино,
выдаваемое по нормам для плавающих в южных широтах. Сам по себе  Гамбург
был уже давно забыт, но зудящей занозой  осталась  в  сердце  память  от
общения  с  прекрасной  немкой  Беатой  Хорст  -  белокурой,   смешливой
молодухой из цивильного пивного бара, с которой уже  сравнительно  давно
связал  меня  счастливый  случай.   Я   всегда   с   приятным   чувством
удовлетворенного самца вспоминал ее откровения, тепло тела, разнузданный
темперамент  и  незатейливое   кокетство.   Потом,   когда   пароходство
обанкротится и нас - матросов, врачей, капитанов и буфетчиц  -  выставят
на мостовую, я устроюсь  на  работу  в  то  смешное  и  никому  ненужное
заведение, называемое Фондом обязательных медицинских  глупостей.  Беата
будет навещать меня в Санкт-Петербурге.  Она  не  станет  мучить  своего
увядающего без Атлантического солнца любовника расспросами о  том:  "Как
же можно жить в такой странной стране?" Странная женщина, не  весть  что
нашедшая во мне,  с  полной  самоотдачей  будет  продолжать  дарить  мне
телесные радости, пробовать читать мои сумасшедшие книги, специально для
нее  переводимые  мною  по  главам   на   немецкий   язык.   Она   будет
ухохатываться, встречаясь прямо в жизни с  литературными  героями,  -  я
перезнакомлю ее со всеми своими друзьями, ненароком укажу и на врагов, -
совершенно не знакомыми ей даже по главной сути - по отношению к  жизни.
И это, я полагаю, только добавляло шарма в наши человеческие  отношения.
Беате, наверняка,  казалось,  что  она  встречается  с  "папуасами"  или
"марсианами". Но  когда  я  водил  ее  по  у