ботку и помощь при утверждении устава  ордена,  он
настоял на том, чтобы местом основной  "ставки"  тамплиеров  стал  город
Труа во Франции, в графстве Шампань. В основу поведения тамплиеров  были
заложены  суровые  требования:   "бедность,   целомудрие,   послушание".
Монастыри были полностью изолированы от внешнего мира, тамплиер не  имел
право на наличные деньги, имущество, даже книги должны принадлежать всем
братьям. Рыцарь носил особые кожаные подштанники, не снимая их  никогда.
Он не принимал ванну, не купался, не имел право  обнажать  тело  даже  в
присутствие своих братьев. Во время сна в помещении  монахов  не  гасили
свет  во  избежание  попыток  гомосексуальных  контактов.  С   женщинами
запрещалось не  только  говорить,  но  даже  смотреть  на  них.  Письма,
получаемые рыцарем-монахом  из  дома,  зачитались  для  всех  братьев  в
присутствие мастера и капеллана.  На  поле  боя  рыцарь  не  имел  право
отступить, если противник не превосходил его силами  более,  чем  в  три
раза. И делалось это только после получения  приказа  своего  командира.
Сдаваться тамплиеру не имело смысла, так как его не выкупали  из  плена.
Потому сраженного или плененного тамплиера добивали, а не  даровали  ему
жизнь. Поверх доспехов рыцарь носил  белый  плащ  с  красными  крестами.
Войсковое  знамя   было   черно-белым,   символизирующим   непорочность,
борющуюся с греховностью. Знамя - это была первостепенная реликвия,  его
название Вeau Seant (Бо-сан), его названию  был  созвучен  и  "штурмовой
крик". Боевой клич толковался шире: "Бо-сан!" означало "К величию!",  "К
славе!"…
   - Да, да мы подождем вашего приезда. Адрес,  надеюсь,  знаете?  -  то
были последние слова, вычлененные  моим  органом  слуха  из  телефонного
разговора майора.
   Я почему-то машинально потянулся ко внутреннему карману  куртки,  где
была спрятана рукопись новой книги. Я так и не  успел  за  остаток  ночи
ничего почитать: мы с Олежеком бездарно  "кимарили",  застывая  в  самых
неудобных позах. Слов нет, "обезьянник" - не  лучшее  место  для  сна  и
редакторской работы.
   Колесников поймал мой взгляд и  улыбнулся,  протянул  руку  к  папке,
лежащей у него на столе и произнес "вещее слово":
   - Александр Георгиевич, ваша рукопись  у  меня,  не  беспокойтесь,  я
верну  ее  вам.  Кстати,  именно  благодаря  этой   рукописи   и   тому,
естественно, что она попалась на  глаза  разумному  человеку  -  "нашему
человеку" многозначительно добавил майор -  вы  и  провели  относительно
спокойно остаток ночи, а теперь сидите у меня в кабинете…
   Я  насторожился  и  послал  Колесникову   непонимающе-любопытствующий
взгляд. Майор все понял и дал некоторые пояснения:
   - Сержант - старший по смене в эту ночь… Да вы его видели только что…
   Я не дал майору закончить  фразу,  мое  внимание  тоже  привлек  этот
парень с умным русским лицом:
   - Я обратил внимание на его просветленный взгляд, такие  глаза  могут
принадлежать только умному и порядочному  человеку.  -  пояснил  я  свою
мысль.
   - Вот, вот,.. - включился снова в разговор Колесников,  сержант  и  у
вас, и у вашего друга тоже зафиксировал "разумный взгляд", только сильно
помутненный алкоголем. Потому он повнимательнее всмотрелся  в  рукопись,
изъятую при задержании.
   "Задержание"? - на меня надвинулась "детективщина"… Это же интересно!
Вот она невольная "интрига", ради такого приключения можно и пострадать:
меня с Олежеком, оказывается, "задержали до выяснения обстоятельств"…
   Я взглянул на Верещагина - он был просто "никакой"! Переживания ночи,
проведенной  в  совершенно  некомфортных  условиях  -  за  решеткой!   в
незнакомом доме! в очаге насилия! - делали Олега излишне флегматичным  и
несговорчивым.  А  пары  еще  не  выветрившегося   алкоголя   возбуждали
раздражительность  и  общее  недовольство   жизнью,   к   международному
положению страны тоже выявлялась масса  претензий…  Короче  говоря,  мой
друг не был настроен на "душевную беседу"…
   Я  перевел  взгляд  на  Колесникова,  подыскивая  вариант   светского
обращения к приятному собеседнику.
   - Может быть, вам удобнее будет называть меня по  имени,  отчеству  -
Павел Олегович? - пришел он ко мне на помощь.
   Я ухватился за эту  "ниточку",  способную  заштопать  огромный  изъян
доброжелательности,  всегда  ощущающийся   при   контактах   с   "родной
милицией".
   - Павел Олегович, поясните откровенно: что все же стряслось  с  нами.
Просто какая-то напасть!.. Облава!..  Волюнтаризм!..  Тоталитаризм!..  И
прочие, прочие гадости…
   Хозяин кабинета  рассмеялся  и  направился  к  маленькому  столику  в
дальнем углу: на нем стоял вполне современный электрочайник,  сахарница,
изящные чашки с блюдечками, вазочка с печеньем. Вода быстро закипела,  к
этому времени и уголочек рабочего стола был сервирован  на  скорую  руку
для чаепития. Олежек почуял звон стекла и  встрепенулся,  но  когда  ему
предложили только чашечку чая  с  печеньем,  несколько  погрустнел.  Нет
спору, Олежеку требовался более серьезный вариант "опохмеления"!
   Медленно пили чай, и майор рассказывал:
   - Сержант Васильев Георгий из моего подразделения - толковый  парень,
отслужил армию, учится заочно на юридическом. Он быстро сообразил, что в
отделение привезли "не тот товар". На ваших лицах, хотя и сильно помятых
дружеской попойкой, "блуждали волны интеллектуального беспокойства", так
свойственного потомственным интеллигентам - коренным  петербуржцам.  Это
слова сержанта - видите,  ему  тоже  свойственны  поэтические  волнения.
Парень много читает, а  потому  знал  ваши  некоторые  книги,  Александр
Георгиевич…
   Чего же греха таить! Слов нет, я  должен  был  напыжиться  -  гордыня
могла  попереть  из  меня:  писателю  приятна  популярность,   признание
массового читателя. Но то имеет отношение к профессиональному  писателю,
а я-то был явным "любителем в  литературе".  Мне  нравилось  заявлять  с
апломбом, что свободная творческая личность  создает  книги  только  для
себя лично!.. Впрочем, я не меняю эту точку зрения и теперь. Но  приятно
все же встретить единомышленников - людей  функционирующих  с  тобой  на
одной волне, обращающихся к тому же сегменту Вселенского Информационного
Поля. С такими парнями приятно поговорить, как говорится,  по  душам,  -
обсудить общие мысли, догадки, откровения… Еще  есть  один  немаловажный
искус   в   нашем   деле:   любопытство   предлагает    поинтересоваться
психологическими доминантами различных читателей. Интересно разглядеть и
взвесить основательно механизм того, как слова, которым ты придавал одно
значение, почему-то трансформируются в нечто другое в  голове  читателя.
Порой диву даешься, как все лихо переворачивается с ног на голову…
   - Когда  при  обыске  у  вас  изъяли  вместо  "оружия  и  наркотиков"
рукопись, и сержант вчитался в нее,  то  он  узнал  вас  по  творческому
стилю. Уточнить фамилию автора  по  рукописи  было  нетрудно,  а  имя  и
отчество "оригинального писателя" он знал хорошо. Но он не мог вас -  по
нашим правилам - освободить из-под стражи,  он  даже  вынужден  был  вас
держать   за   решеткой.   Единственное,   что   оказалось   для    него
позволительным, так это изолировать вас от всей нашей обычной  уголовной
шушеры. Он не поместил вас к ним в камеру, а  держал  рядом  с  собой  в
дежурной  части.  Для  отвода  глаз  начальству,  вы  были   заперты   в
"обезьяннике"   -   но   зато   в   отдельном,   чистом,    вымытом    и
продезинфицированном!..
   Тут встрепенулся Олежек, он задвигал мышцами,  переместил  конечности
по какой-то затейливой параболе. Мастер  восточных  единоборств  начинал
освобождаться в нем от вялости похмелья и проситься  наружу.  Я,  как  и
положено врачу, понял суету моего друга по-своему и уточнил для порядка:
   - Олежек, может быть, ты писать хочешь? Так все в наших руках…
   Друг пробурчал  что-то  невразумительное  и  поник  головой,  сильным
глотком втянув в себя остатки чая  из  кружки.  Колесников  отреагировал
моментально:
   - Олег Маркович, давайте я подолью вам еще чайку. Если  есть  желание
откушать чего-нибудь посущественнее, то и это нам подвластно - у нас  во
дворе,  во  флигеле  имеется  неплохая  "ведомственная   столовая",   ею
руководит  бывший  работник  ресторана  "Метрополь",  так  что  качество
приготовления пищи находится на высоком уровне.
   Слов нет, Олег и я были удивлены такой осведомленностью  в  именах  и
отчествах - мы же не представляли  никаких  документов  при  задержании…
Откуда что берется?
   - Олег Маркович, не надо удивляться. - продолжил  Павел  Олегович.  -
Кто  не  знает  знаменитого  бойца,  гуру,  сенсея  Верещагина.  Я   сам
неоднократно еще юнцом  видел  ваши  схватки  на  татами.  Потом,  я  же
занимался айкидо у вашего коллеги - Альфата Макашева. Вы бывали у нас на
тренировках, проводили показательные спарринги и с  Альфатом,  и  с  его
перспективными учениками.
   Олежек расплылся - улыбка,  подпорченная  алкоголем,  раздирала  лицо
знаменитого спортсмена. Он основательно потешил  гордыню!  Его  личность
наконец-то была отмечена, и как отмечена! Речь не шла о физике-лирике, о
коммерсанте или даже об "оригинальном писателе". Здесь речь шла о  бойце
- рыцаре, почти тамплиере! Жаль только, что монахом Олега уже  никто  не
решится назвать…
   Эйфория признания моментально вытеснила из организма  Верещагина  все
остатки алкоголя, он стал быстро приходить в норму и подключился к общей
беседе. А меня снова поволокло нетвердое сознание в средние  века,  путь
этот я проделывал через скольжение по текстам собственной рукописи:
   "Историкам известно, что Гуго  де  Пайен  покинул  Иерусалим,  будучи
одним из девяти знаменитых  рыцарей  -  основателей  Ордена  Тамплиеров.
Сперва рыцари объединились, не имея ясных целей, и все  в  той  компании
держалось на рыцарском честном слове. После утверждения Устава ордена во
все  сферы  деятельности  была  внесена  ясность,  и  новая  организация
превратилась в носительницу стройной и строгой системы. Вернулся Гуго де
Пайен через два года во Францию Великим Мастером,  подчиняющимся  только
папе. Закрома  ордена  стали  быстро  наполняться  серебром  и  золотом.
Организация теперь обладала огромными поместьями,  дарованными  королями
разных стран. Великого  мастера  сопровождали  триста  рыцарей,  готовых
умереть в бою по первому приказу военноначальника.
   Характерно, что Устав ордена знал в полном  объеме  лишь  узкий  круг
доверенных лиц,  остальные  ведали  только  о  статьях,  непосредственно
касающихся конкретного исполнителя воли верховного  командования.  Одним
из самых тяжких проступков для рыцаря, да и любого другого члена ордена,
считалось разглашение любого положения Устава. Рыцари ордена  собирались
в ставке - в  одном  из  своих  храмов  за  круглым  столом,  в  круглом
помещении, сидя на лавках, расположенных тоже по кругу  так,  чтобы  все
были обращены лицом друг к  другу.  Так  решались  серьезные  внутренние
вопросы,   составляющие   профессиональную   тайну,    они    оставались
неизвестными всему остальному миру.
   Весь орден имел три уровня солидарности  своего  состава:  к  первому
относились сами рыцари из привилегированных семей, второй -  выходцы  из
купечества,     состоятельные     горожане,     выполнявшие      функции
сержантов-оруженосцев, общей охраны, служащих, третий -  лица  духовного
сана,  наделенные  ролями  капелланов  в  обители.   Именно   они   были
грамотными, потому и отвечали за всю хозяйственную деятельность.  Мантия
духовника отличалась зеленым цветом, духовенство всегда носило перчатки,
ибо его служители не имели  права  пачкать  руки,  ибо  во  время  мессы
непосредственно общались с Богом.
   Только недвижимость,  принадлежавшая  Ордену  Тамплиеров,  составляла
более девяти тысяч богатых поместий, размещавшихся  по  всей  Европе.  У
тамплиеров был свой флот,  банки,  валюта,  раритеты.  Одна  из  главных
статей дохода рыцарей - это хранение и доставка капиталов в любой  район
земного  шара  под  очень   высокие   проценты.   Все   это   называлось
"диверсифицированными финансовыми  услугами".  Английские  короли  часть
своих сокровищ хранили непосредственно у тамплиеров.
   У тамплиеров были  конкуренты  в  финансовой  деятельности:  евреи  в
Европе  широко  занимались  банковскими  операциями,  так  как  владение
землями и средствами производства им было запрещено законами практически
всех стран. Однако тамплиерам доверяли больше, особенно по части  тайных
и щекотливых операций с деньгами и прочими ценностями. Тамплиеры в  этой
связи быстро почувствовали  необходимость  владеть  тайнописью,  особыми
символами,  шифрами,  сигналами.  Было  понятно,  что,   например,   для
вкладчика средств в банк и их  получателя  где-нибудь  в  очень  дальних
краях  требовались  очень  основательные  удостоверения  личности.  Ведь
телеграфов, фотокарточек, пластиковых  банковских  носителей  информации
тогда не существовало. Отсюда и пошла некоторая тайная казуистика, вечно
путающаяся у общественного мнения под ногами, связанная с  деятельностью
тамплиеров.
   Может  быть,  сам  того  не  желая,   Орден   тамплиеров   постепенно
перерождался из организации благочестивых и смиренных монахов, считавших
главной целью защиту паломников и Святых Земель, в центр особой  власти,
защищавшей церковных правителей, наставлявший на тайные дела королей"…
   Колесников и Верещагин уже закончили спортивные воспоминания, да и  я
вынырнул из "исторической слякоти". Можно было  продолжить  разговор  по
существу.  И  главное  слово  было  предоставлено  официальному  лицу  -
заместителю начальника  следственного  отдела,  кстати,  как  нам  стало
известно из разговора, исполняющему  сейчас  и  функции  своего  прямого
начальника, отбывшего на повышение в главк.
   - Все как-то неудачно сложилось,  господа,  вокруг  вас.  Оперативная
обстановка в микрорайоне "неважная", судите сами: в прошлую ночь  в  том
злосчастном дворе кто-то поджег иномарку одного из  новых  русских.  Все
было так устроено, что тряпичный  фитиль  привел  огонь  в  бензобак,  и
автомобиль взорвался…
   Павел   Олегович   оглядел   нас   внимательным   взглядом   опытного
провокатора, умеющего выводить наивную рыбку на чистую воду. Конечно, он
был профи и не мог убежать от самого себя: сейчас, даже беседуя  с  нами
по душам, он продолжал неофициальный  допрос.  Просто  проверял  нас  на
откровенность  на  всякий  случай.  Ему  было  о  чем  подумать,  да   и
официальный протокол все же составлять придется…
   - Худо то, что в эту же ночь рядом с подворотней вашего  дома,  прямо
под телефонным навесом, был  обнаружен  трупп  мужчины  лет  пятидесяти.
Страдалец, по первым представлениям,  получил  сильный  удар  по  голове
тяжелым, тупым  предметом  примерно  в  то  же  время,  когда  загорелся
автомобиль во дворе…
   Опять нас пронзил  пристальный  взгляд  следователя,  но  мы  сидели,
словно новорожденные на юбилее по  поводу  пятидесятилетия,  внимательно
слушая первый и самый длинный тост… Всему, конечно,  можно  при  желании
найти физиологические объяснения. Но моя мысль, обобщенная  с  лоскутами
логики Олега, катилась, как голыш в стремнине горной реки. Она никак  не
хотела останавливаться, принимать окончательный  вид,  выстраиваться  во
что-то такое, что имеет округлые и тщательно отполированные края...
   - Конечно, связать такое происшествие с  вашим  "домашним  разгулом",
если все  делать  по  уму,  очень  трудно.  Однако,  следуя  милицейским
традициям, нельзя оставить такой факт без внимания. Старуха,  страдающая
бессонницей, к несчастью проживающая в  вашем  доме,  видела,  как  Олег
Маркович "кидал камешки" в окно квартиры, в  которой  вы  официально  не
прописаны. Может быть, вы самовольно проникли в ту квартиру, не  спросив
разрешение хозяина, а похитив у него ключи.  Правда,  следов  взлома  на
входной двери в квартиру  не  обнаружено…  Но,  самое  главное,  вредная
старуха настаивает на том,  что  Олег  Маркович  прицельно  мельтешил  у
сгоревшей вскоре машины богатого человека - ее родственника.
   Опять  этот  "щекочущий  нервы",  обидный  пристальный   взгляд.   Но
следователя можно понять: я-то знаю, что не являюсь злоумышленником и на
грабеж, убийство, поджег автомобиля никогда не  пойду…  Он-то  не  знает
этого…
   Впрочем… стоп! А почему же я так уверен в своей благонадежности?..  Я
попробовал посмотреть на следователя, как на верблюда в Зоопарке. Вот он
- монотонно жует собственные сопли и что-то, похожее на сено. А потом  в
самый неподходящий момент возьмет и плюнет тебе  в  рожу  -  неожиданно,
сильно, коварно. Угроза  такого  действия  никогда  не  исключается  при
общении со следователем - будь он даже святым человеком…
   Вдруг  следователь  выстроит  заурядную   гипотезу…   Полагаю,   если
основательно  разобраться,   то   каждый   из   нас   при   определенных
обстоятельствах способен пойти на крайние меры. Например, если меня  тот
неизвестный мне пока "новый русский" самым наглым образом  загнал  бы  в
угол, то я мог отреагировать актом мести. Такое возможно, если бы у меня
не было выхода по  личным  мотивам  из  созданной  им  ситуации.  Другой
расклад: если бы тучи так сильно сгустились над головой  моего  друга  -
Олежека, моих родственников, то  я  стал  бы  действовать  решительно  и
варварски... Следователь полагает, что много причин имеется у  меня  для
того, чтобы засветить наглому новому русскому по башке  "тяжелым,  тупым
предметом"… Стоп! Нет, наверное, я применил бы в таком  случае  "тонфу".
Есть у меня в запасе такой  "инструмент",  и  я  очень  хорошо  умею  им
пользоваться…  Однако,  скорее  всего,  я  предпочел   бы   пистолет   с
глушителем, и обязательно перед роковым выстрелом посмотрел бы подонку в
глаза!..  Вот  он  "индивидуальный  почерк"  преступления,   формируемый
избирательностью психологических реакций.  Все  это  сейчас  и  пытается
разгадать следователь…
   Когда я закончил душевную рекогносцировку и взглянул на  Колесникова,
то понял: он легко прочитал весь ход моих мыслей, а за одно и проник под
свод черепной коробки своего собрата по восточным единоборствам. Там  он
тоже ничего не нашел успокаивающего для следователя!..
   Только откровенность языка могла спасти от разоблачения  наши  тайные
мысли: было ясно, что мы  с  Олежеком  подчиняемся  особому  "Уставу"  -
суровому, почти как у тамплиеров! Сейчас надо было говорить и к тому  же
абсолютно честно и аргументировано.
   - Павел Олегович, какие доводы вас устроят? - спросил я. - Давайте не
будем темнить. Мы же понимаем, что вы профессионал  высокой  марки.  Вам
необходимо  либо  быстрее  отвергнуть  следственную  гипотезу,  либо  ее
доказать. Мы готовы в этой части к самому откровенному сотрудничеству  с
вашей логикой.
   О,.. теперь я заметил, что люди, "выкованные из железа и стали", тоже
подвержены искушению гордыней! Легкий румянец подернул щеки  пинкертона.
Я и не знал, что "бальзам признания" так сладок для сердца и души теперь
уже не советской милиции.
   - Понимаете,  Александр  Георгиевич,  слова  той  бабки-свидетельницы
можно как-то парировать. Но дело в том,  что  в  это  же  время  в  доме
напротив,  во  дворе  из  окна  четвертого  этажа   парадной   почему-то
вывалилась и насмерть разбилась о мостовую пожилая женщина… Кто и за чем
ее выбросил оттуда?..
   Опять пошел театр, по-моему, Павел Олегович начинал  входить  в  роль
"змея-искусителя". Делал  он  это  стремительно,  как  наиталантливейший
актер - скажем, Андрей Миронов. В свое  время  я  просто  бы  балдел  от
счастья присутствовать на таком спектакле!..
   -  Самое  странное,  что  другая  старуха,  не   собиравшаяся   вовсе
вываливаться из окна, кое что видела. Она, опять-таки  ввиду  старческой
бессонницы, прочно прилипла в  ту  ночь  к  стеклу  оконной  рамы  своей
маленькой комнатушки  в  отвратительной  "коммуналке".  Старуха  засек