тем "кудрявой артистически вздернутой головой" многие из них влезли  в
октябрьский переворот 1917 года.  Победа  большевиков  вдохнула  большие
надежды в многочисленные еврейские вихрастые головы. Эти парни, склонные
к трибунному пафосу  и  гиперболизации  только  собственных  достоинств,
ринулись к "топке" государственной власти, где переплавлялись, а затем и
перековывались "мечи на орала". Однако Сталин  переориентировал  события
внутренней жизни стран:  его  режим  многих  "перемолол",  но  некоторые
приспособились.   Политика   "дикого   вождя"   резко   отличалась    от
представлений классиков вселенского бунтарства: грузин  Сталин  оказался
способным переплюнуть даже еврейчика Ленина. Правда, кто знает насколько
был чист генофонд самого "великого грузина". Нынешняя  власть  в  Грузии
демонстрирует удивительную тупость. Прирожденные торговцы цветами  могут
достукаться до того, что  им  просто  перекроят  газопровод  и  уменьшат
подачу электричества!..
   Ленин, конечно, был умнее  многих  своих  соратников,  а  потому  его
террор для русского народа был еще более кощунственным,  изощренным,  но
вождю были  отпущены  недолгие  годы  для  садистических  оргий.  В  нем
захлебнулся демонизм определенной доли еврейского генофонда. Но  широкие
массы, скорее всего, и не узнали бы об этой личности так много, если  бы
у него не появился собственный дьявол-искуситель.  То  был  в  некотором
роде "водитель судьбы" Ленина, явившийся, как мне казалось, из  осколков
хазарских евреев: боевых, напористых словно конник-степняк, наглых,  как
многие евреи с плохим воспитанием,  мало  штудировавшие  "Тору".  Короче
говоря, огромная  роль  в  ленинской  политической  карьере  принадлежит
Парвусу. Этот авантюрист мирового масштаба  сумел  растолковать  немцам,
что может извлечь Германия из союза с Лениным,  руководимой  им  партией
большевиков. Конечно, в том союзе была смычка политических интересов,  и
Ленин не собирался подвязываться  на  роль  банального  агента  Генштаба
Германии.  Однако  все  взаимные  компромиссы  большевиков  с   немецкой
разведкой  были  явным  предательством  интересов  российских   народов,
государственных интересов.  Скорее  всего,  угрызения  совести  у  таких
политических деятелей и не могли возникнуть, так как не существовали для
них такие категории. Главная  "болезненная  забота"  большевиков  (можно
читать "коммунистов") всех времен и народов была,  есть  и  будет  тупая
жажда власти. Ничто другое не могло остановить эту партию от  борьбы  за
власть любыми, даже самыми грязными, средствами. Такие действия очевидны
и в политике нынешних коммунистов, возглавляемых Зюгановым и иже с  ним.
Скорее всего, это особый вариант паранойи, и от него избавления не может
наступить никогда.
   Итак  Парвус  -  дьявол!  Настоящее  его  имя  -  Гельфанд  Александр
Лазаревич. С момента знакомства с биографией этого человека,  я  стал  с
подозрением относиться к личностям, наделенным  отчеством  -  Лазаревич!
Этот тип являлся активным участником революции 1905 года, арестовывался,
ссылался в Сибирь, откуда бежал в Германию. Здесь Парвус сумел  "погреть
руки" на посредничестве в постановке пьес Максима Горького. Но, как  сам
потом признавался, все вырученные деньги прогулял с  барышней  в  Италии
(тоже чисто еврейская  затея  -  "прогулять  с  барышнями":  имею  жену,
любовницу, но люблю только маму!). От  партийного  суда,  возникшего  по
настоянию обиженного Горького, Парвус  бежал  в  Турцию  и  там  успешно
занялся бизнесом, нажив неплохой  капитал  на  торговле.  Свои  основные
капиталы, насчитывающие несколько десятков миллионов марок, он хранил  в
Германии, потому-то и решил помочь военному противнику России. Раскачать
империю можно было с помощью "пятой колоны" -  ею  и  стали  большевики,
руководимые Лениным.
   Ульянов-Ленин вернулся в Россию 3 апреля 1917 года,  когда  ему  было
сорок семь лет: за плечами никакого опыта созидательной работы, а только
навык партийных склок, предательства  Родины.  "Диктатура  пролетариата"
понималась Лениным и его сторонниками, как  основной  метод,  ведущий  к
победе в борьбе за неограниченную власть. Но  к  такой  диктатуре  можно
было продвинуться с помощью железных штыков: Парвус и Ленин запросили  в
германском  МИДе  пять  миллионов  марок  на   "усиление   революционной
пропаганды в России". Такая просьба была удовлетворена 9 июля 1915 года.
Затем был "запломбированный вагон"  специального  рейса  из  Германии  в
Россию и вакханалия антивоенной пропаганды началась. К  июлю  1917  года
партия  выпускала  в  России  уже  41  газету.  Такое  чтиво  настойчиво
разлагало души не только пролетариата, войск, но  и  вроде  бы  думающей
интеллигенции.  Захват  же  во  время  октябрьского  переворота   почты,
телеграфа, мостов, вокзалов и прочего выполнили  не  красногвардейцы,  а
быстро  сколоченные  из  немецких  военнопленных   специальные   отряды,
получившие команду из немецкого Генерального штаба помогать большевикам.
   Неверно утверждение того, что "колеса крутили"  в  революции  главным
образом евреи, имеет право на существование. Евреев  в  делах  революции
поднялось  много:  для  того  можно  сравнить  их  представительство   в
популяции российского народа. Доминирование евреев в  штате  наркоматов,
органов государственной власти, партийного строительства после революции
продолжало укрепляться. Но они сумели скомпрометировать своим поведением
многие  из  нарождавшихся  "светлых   идей".   Маленький   пример   сути
"экономического  подхода"  ставит  многое  на  свои  места   в   головах
сомневающихся. В апреле 1921  года  "Нью-Йорк  Таймс"  привела  занятную
сводку средств, поступивших на счета заграничных банков: Троцкому  -  11
миллионов долларов в банки США и  90  миллионов  швейцарских  франков  в
банки Швейцарии; Зиновьеву - 80 миллионов швейцарских франков;  Урицкому
-  85  миллионов  швейцарских  франков;  Дзержинскому  -  80   миллионов
швейцарских франков; Ганецкому - 60 миллионов швейцарских франков  и  10
миллионов долларов; Ленину - 75 миллионов  швейцарских  франков.  Деньги
переводились и другим партийным деятелям за границу регулярно. Из России
на эти  цели  выводились  бриллианты  чемоданами  ни  в  фигуральном,  а
реальном  смысле.  Предполагалось,  что  деньги  пойдут   на   подрывную
деятельность в случае изгнания большевиков из  России.  Эти-то  средства
потом Сталин  будет  выколачивать  из  "элиты  пролетарской  революции",
мобилизуя для того  сыск  ВЧК,  затевая  громкие  процессы  над  бывшими
лидерами партии. Все люди, а евреи, окрыленные  коммунистической  идеей,
особенно  были  склонны  прикарманить  российские  капиталы  для  сугубо
личного пользования.
   Какой же смысл удивляться тому,  что  и  современные  деятели  прежде
всего закладывают капитал "про черный день" за границей.  В  большинстве
своем такую прозорливость демонстрируют современные "русские евреи": тут
можно вспомнить о Березовском, Гусинском и прочих. Все они - современные
Парвусы… Их опыт с успехом перенимают теперь уже и представители  других
наций… Наверное, страшнее всего то, что  деятельность  таких  оригиналов
порождает  ответный  национальный  экстремизм  -   движения   радикально
националистического,  фашистского  толка.  На  этой   полянке   начинают
энергично собирать ядовитые грибы и кислые ягоды коммунисты. Важно,  что
умом обиженные люди нет-нет, да и  примкнут  к  подобным  атавистическим
движениям…

* * *

   Олег  всегда  был  моим  первым  читателем   и   главным   слушателем
"творческих размышлизмов". Но я не ждал от него великомудрых заключений,
вещего слова всемогущего, беспристрастного критика. Просто он был  ближе
остальных ко мне, потому и получал первым мою очередную книгу. Сейчас  я
тоже вывалил в гущу его мозгов помои историко-публицистического  варева.
Исподтишка было легко наблюдать, как он плохо  справляется  с  функциями
вынужденного ассенизатора.
   В молодости мы особо часто втягивались в философское токовище:  тогда
вели себя,  как  глухие  тетерева  на  весеннем  току.  Наверное,  мы  и
стремились к таким обсуждениям по тем же мотивам, что и лесная  птица  -
нас  жгли  изнутри  половые  гормоны,  и  мы  пели  песни  любви   нашим
виртуальным подругам. Со временем интересы наши разошлись: Олег  занялся
коммерцией, а я продолжал творить и вытворять. Изредка мы снова  впадали
в философический транс, но он мне уже перестал быть интересен в  дуэтном
исполнении. Олег безвозвратно  отстал  от  меня,  сохранив  только  позу
пижона,  но  растеряв  свежесть  мысли.  Это  меня   удручало,   но   не
озадачивало, ибо я понимал дело писателя - затворничество  и  неустанная
работа  на  повышение.  А  дилетантам  остается   публичная   сцена,   и
разухабистый митинг.
   Мы уже не понимали  друг  друга:  я  предлагал  Олегу  вознестись  за
пределы стратосферы и там покувыркаться в творческой невесомости - иначе
говоря, я тянул его к  тонкостям  мышления,  а  он  спешил  топтаться  в
посудной  лавке,  точно  слон.  В  делах  творческих  Олег  все   больше
уподоблялся настойчивому  лягушонку,  склонному  до  самозабвения  резво
прыгать на травке мокрого лужка: ему  казалось,  что  это  и  есть  верх
совершенства в преодолении закона всемирного тяготения. Олег разучился с
аппетитом лакомиться "деталями  творчества",  его  индивидуалистическими
особенностями, он перестал быть поэтом-любителем. Самое страшное, что он
не чувствовал "грани": Олег на полном серьезе  пытается  потчевать  меня
заурядностью,  примитивом.  Причем   старался,   уподобляясь   азартному
дворовому  мальчишке,  зацепить  меня  дешевой  хитростью,  да   логикой
разозленного обывателя. Он забывал об уровне моего полета, а сам уже  не
был способен подняться выше обыденной заурядности...
   Последний раз мы  крупно  поговорили  по  поводу  моего  замечание  о
творчестве Пушкина и Лермонтова. Я  высказал  свои  симпатии  к  раннему
Лермонтову, позволив себе такое замечание: маленькая поэмка "Сашка"  мне
дороже "талантливым любительством", чем  грандиозное  мастерство  творца
"Евгения Онегина". Мне казалось, что  Лермонтов,  как  поэт,  был  менее
ангажирован интересами публики, он был откровеннее, а  потому  лиричнее.
Пушкин же к тому  времени  уже  уподобился  "гениальному  ремесленнику".
Иначе и быть не могло - ведь  он  находился  на  содержании  и  царя,  и
общества, подцензурной литературы.
   Мое   высказывание   привело   в   бешенство   друга:   доктринерство
выплеснулось из него потоком яда змеи Эфы. Олежек  распушил  хвост  так,
словно   его   уже   назначили   директором   Пушкинского   дома.    Мой
друг-коммерсант  принялся  доказывать  мне  совершенно  банальные  вещи.
Пришлось резко прервать дискуссию простым вопросом:  "Сколько  книг  ты,
дорогой мой, успел написать за свою жизнь?" "Ни одной". - был его ответ.
Мой ответ был категоричным: "Вот, когда напишешь  хотя  бы  одну  книгу,
тогда и вернемся к этому разговору".
   Больше всего меня, конечно, волновало то, что и  предмет  моих  явных
симпатий,  его  сестра  Олечка,  тоже  нет-нет  да  и  теряла   поводыря
творческой трезвости. Тайный плод моих вожделений  порой  сильно  пушила
хвост,  стараясь,  что  есть  силы,  выдать  себя  замуж  ни  за  "Зевса
филологии", а за "потаскуна-литературоведа". Войдя в коварную роль,  она
начинала сорить словами и обещаниями:  "Я  обязательно  напишу  книгу  о
Вашем творчестве, Александр Георгиевич"! Но я продолжал спать  спокойно,
поскольку знал, что ее многозначительные обещания - это  мертворожденный
плод. Все дело в том,  что  не  было  самого  первостепенного  соития  -
образованной   яйцеклетки   с   пусть   самозванным,   но    талантливым
сперматозоидом!
   Точнее  говоря,  Оля,  не  приблизившись  к  автору  экзистенциальных
поделок  на  дистанцию  реализации   основного   инстинкта,   оставалась
способной  только  к  рождению  облезлого  мифа.   Я   же,   мученик   и
пиздострадатель, наступив  на  горло  собственной  песне,  но  оставаясь
милосердным эскулапом и непревзойденным душеведом,  прощал  даме  сердца
чрезмерное самомнение и чисто женское хвастовство.  Короче,  я  не  стал
объяснять Ольге, что она была, есть и будет отменным филологом,  хорошим
техническим редактором, но  никогда  не  взойдет  хотя  бы  на  пригорок
литературного мастерства. Это было очевидно уже  потому,  что  способная
женщина выпестовала в себе только  неудержимое  тяготение  к  кулинарии,
растеряв при этом почти  полностью  смелость  и  агрессивность  плотских
чувств! А литература и секс - воистину неразделимы!..
   Сестра Олега стоически сохраняла чистоту непорочной Девы  Марии.  Но,
как известно, святая не писала романов, может быть,  она  и  грамоты  не
знала  -  ей  было  отпущено  другое  предназначение.  Ольге   же   было
необходимо,  коль  скоро  она  собиралась  заняться  литературоведческим
исследованием такой пошлятины, что продавливалась через лазерный принтер
моего компьютера в "унитаз" моего творческого мира, слиться в экстазе  с
самим  мозгом  и  плотью,   творца   русского   варианта   литературного
экзистенциализма. Только насладившись пороком, можно описать тот порок -
отыскать сочные краски и электризующие душу детали. Я смотрел на  сестру
моего друга и "спускал в атмосферу" - пока  еще  только  энергию,  а  не
драгоценный биологический материал.  Я  действовал  точно  электрический
скат, загнанный обстоятельствами жизни на дно самого  глубокого  океана,
называемого аутизмом творческой личности.
   Мне было погано, но я оставался  горд  сохранением  своего  права  на
независимость  от  женских  чар.   Мой   змеиный   гороскоп   успокаивал
волнующийся мозг, наставляя на сбор наибольших порций яда. Бог  объявлял
"готовность № 1", дабы в нужное время - в  час-"Х"  -  выплеснуть  яд  в
гнилую кровь, предварительно прокусив правую сонную артерию  еще  одному
врагу нации. Моей миссией было уничтожение тех, кто угробил мечту народа
уникальной страны о достойном здравоохранении. В том  и  состояла  идея,
объединяющая нас - масонов ложи "Асклепия".  Философия  греческого  бога
врачевания - сына Аполлона и нимфы Корониды  -  строилась  на  очевидной
медицинской технике. Аполлон,  как  известно  убил  Корониду  за  измену
(теперь, к сожалению, это запрещено Законом),  а  перед  сожжением  тела
нимфы из ее чрева он вынул младенца. Будущий бог врачевания был  передан
на воспитание кентавру Хирону, тот и научил отрока искусству врачевания.
На острове Кос проживали потомки Асклепия - наилучшие  врачеватели.  Они
считали бога Аполлона змеем, отсюда и известный символ медицины  -  чаша
со змеей. В нашей масонской ложе  те  символы  присутствовали  на  самом
почетном месте. Теперь, выполняя наказ моих братьев-масонов, я продолжал
отыскивать в нашем фонде "Коронид", дабы забить их камнями  литературной
метафоры. Перед сожжением приходилось опустошать чрево убиенных нимф  от
несовершенных мыслительных чад. Мой литературный  прислужник  -  кентавр
Хирон помогал проводить  воспитательную  работу  с  помощью  обличающего
слова. И работа по искоренению зла шла, ее уже никто не мог  остановить,
потому что нас масонов - легион, и мы однажды обязательно выпустим  всех
своих ядовитых змей на врагов милосердия!..
   Так вот, не смотря на все эти соображения, Олег  вдруг  меня  поразил
отличной   осведомленностью   в   "деталях"   и   способностью   мыслить
нестандартно. Он заявил:
   - Саша, давай рассуждать трезво: известно, что в отличие от западного
масонства,  давно  выродившегося  в  тайное  политическое   лоббирование
интересов  экономической  элиты,  русское  масонство  -  это  "предатели
предателей".
   Я хмыкнул в ответ утвердительно, мне нравилось, что  мой  друг  берет
проблему, словно нашкодившего кота за яйца.  Олег  между  тем  продолжал
спокойно и рассудительно повествовать,  словно  он  занимался  изучением
масонства всю жизнь и, может быть, сам уже тысячу лет состоял в одной из
тайных лож. Его умиротворенность и навела меня окончательно на  мысль  о
том, что Олег давно состоит в ложе масонов от Шаолиньского монастыря.
   - Если говорить на чистоту, то русские масоны до семнадцатого года  в
основном  занимались  "потешными  играми".  Но   при   этом   они   были
отъявленными  русофобами.  Большая  часть  участников  тайных  лож  была
представлена по происхождению иностранцами, никто из них и не  собирался
желать счастья России от чистого сердца. На первое место в их поведении,
скорее всего, выступали "шкурные интересы" - собственные экономические и
политические  установки.  Они  успевали  "продавать"   интересы   России
политическим деятелям иностранных масонских ложь. А те, в свою  очередь,
как бы поощряя россиян к расширению сети  масонских  лож,  извлекали  из
этого собственную имперскую выгоду.
   Олег  посмотрел  на  меня  многозначительно.  Он  проверял  меня  "на
вшивость" и одновременно исследовал собственные самооценки  -  куда  его
несет волна?..  К  нашему  или  к  чужому  берегу?  Естественно,  "нашим
берегом" были мысли, почерпнутые им из моих же сочинений. Я  не  уставал
поражаться каверзам "беспамятства" моего друга, правда, и Оля отличалась
тем же качеством. Олег был плагиатор высшей марки, причем не  корыстным,
а, скорее, бескорыстным. Он мог выслушать меня внимательно или  прочесть
в моей книге что-либо накануне, а потом выложить в разговоре со мной  же
все, как  первозданное  откровение.  То  были  загадки  атеросклероза  и
сильной  перегрузки  интеллекта  занятиями  коммерцией.  Оля   вытворяла
аналогичные штуки: особенно ей нравилось со значительностью рассуждать о
качестве моих романов после того, как именно  я  объяснил  ей  некоторые
свои  писательские  секреты.  В   Ольге   умер,   не   успев   родиться,
"литературный редактор-метр". Но Бог, однако, подарил ей  таланты  всего
лишь для работы "филолога-чистильщика". Тут она была безупречна!
   Я имел возможность наблюдать с близкой дистанции за  родственничками:
наивность и откровенная самоуверенность в таких случаях  била  из  обоих
ключом, мне оставалось  только  разевать  рот  от  удивления,  поражаясь
нахальством и бестактностью этих двух моих  самых  близких  товарищей!..
Ну, как не простить предмету своей любви и  дружеской  привязанности:  я
принимал обоих вместе с их достоинствами и недостатками. Ход моих мыслей
перебил Олег, он как раз настроился говорить с пафосом:
   - Пожалуй, только московская ложа  Новикова  еще  как-то  тяготела  к
интересам русского народа. Может быть, именно  потому  ее  и  разгромила
столь  решительно  немка  Екатерина   II…   Остальных-то   масонов   она
практически не трогала, понимая, что ее  сородичи  -  иностранцы  только
заняты пикантной игрой, распухая от скуки.
   Это уже был глас не мальчика, а мужа! Я от души радовался за Олега, а
потому решил ему пособить.
   - Олежек, ты совершенно прав. Давай  пойдем  дальше:  вспомним  канун
октябрьского переворота семнадцатого  года.  К  тому  времени  масонство
сместилось из плоскости забав элитарной публики  к  развлечению  мелкого
дворянства.  Среди  масонов  стали  появляться  даже  разночинцы,   лица
еврейской национальности. Затесались  в  ту  компанию  и  многие  лидеры
большевизма…
   Олег  подхватил  разговор…  Чувствовалось,  что  ему  очень   хочется
высказаться и при этом прошмыгнуть на верхнюю ступень пьедестала почета.
Спортсмен в нем жил вечно и не собирался умирать. Страсть к преобладанию
он впитал с молоком матери: в нем  бурлила  потребность  хоть  в  чем-то
реально преобладать надо мной. Он, проще говоря, сейчас  потерял  голову
от куража. Но опять, как и много раз подряд, пытался сделать это за  мой
счет. Тут он обычно скатывался до примитива. Терпеть не могу в  нем  эту
гадкую привычку: оригинальничать, неуклюже подшучивать  по  мелочам  над
верными друзьями. Все это напоминает мне поведение мальчишки  в  детском
саду, когда он пытается навал