язь и лужи, - калоши ее остались в библиотеке.  По  дороге  она  встречала
детей с воздушными шарами и  свистульками,  изредка  ее  обгоняли  с  тюками
тряпья и авоськами с  бумагой.  Какой-то  старичок  катил  тележку,  доверху
нагруженную костями. Ей уже казалось, что весь город,  побросав  свои  дела,
взялся собирать и сдавать вторсырье в обмен на шары и свистульки. Старьевщик
появлялся в городе не первый раз, и раньше как-то в глаза не бросалось столь
сильное увлечение горожан воздушными и свистящими диковинами.
   Возле сарая, запрокинув голову и  прикрыв  глаза,  мальчишка  с  упоением
высвистывал соловьиные трели.
   Вера Георгиевна протиснулась к весам и сразу поняла,  что  попала  не  ко
времени: у прилавка ругались.
   - Я по-хорошему говорю - отдай мою шубу! - в исступлении кричала  женщина
и подталкивала к весам мальчика. - Ребенок несмышленый, принес тебе, а ты  и
рад! Схватил! Отдай шубу!
   - Шуба не примам, - посверкивая глазами, парировал старьевщик.  -  Тряпка
примам, бумага, кости, а шуба - нет. Иди, иди!
   - Господи, люди добрые! - заголосила  женщина.  -  Помогите  взять  шубу!
Мальчик ему принес...
   "Люди добрые" - мальчишки и девчонки, стоя в  очереди,  сжимали  в  руках
узелки и сумки с макулатурой, виновато отворачивались. Женщина не отставала,
хуже того, пригрозила немедленно пригласить  милиционера,  понятых,  сделать
обыск и шубу взять. Старьевщик не выдержал, сунулся под прилавок и  выбросил
оттуда изрядно поношенный, вытертый до блеска полушубок.
   - Возьми барахло! - крикнул он. - Такой шуба сортир не оденешь!
   - Да? Не оденешь? - злорадствуя, спросила женщина. - Одел бы, барахольщик
несчастный! Еще как бы одел... Вота! -  И  она,  как  фокусница,  неожиданно
выхватила из кармана полушубка тугую связку денег, подняла  над  головой.  -
Видал? Больше не  увидишь!  -  победно  сказала  она  и  швырнула  полушубок
старьевщику. - Носи! Хоть в сортир, хоть на люди!
   Старьевщика  перекосило.  Он  визгливо  что-то  прокричал,   а   женщина,
удерживая своего мальчика-несмышленыша за руку, гордо вышла из  сарая.  Дети
молча проводили ее взглядами и стали дожидаться  своей  очереди  на  шары  и
свистульки. А мужчины, что прессовали бумагу в глубине сарая, бросили работу
и, усевшись на кучу тряпья, стали  совещаться.  Скоро  они,  поднимая  пыль,
начали перетряхивать утиль и обшаривать карманы старых  пальто,  пиджаков  и
брюк.
   Выждав момент,  когда  старьевщик  немного  успокоился,  Вера  Георгиевна
поманила его к себе и зашептала:
   - Миленький, пусти за прилавок книги посмотреть,  а?  Только  гляну  -  и
назад!
   - Какой книга? - возмутился приемщик.  -  Ходят,  берут  туда-сюда!  Тоже
деньги забыл?
   - Да нет там денег, нет! - горячо заговорила Вера Георгиевна. - Я  гляну,
может, что почитать возьму! А за это заплачу! Ты не бойся, миленький!
   Он недоверчиво оглядел старушку и вдруг тяжело вздохнул:
   - Ой, работа плохо-ой! Ой-ой-ой! Бросать нада.
   - Тяжелая у тебя работа,  миленький,  -  подхватила  Вера  Георгиевна.  -
Вредная.
   - Люди думают, Ахмедыч вор, барахло собирает, - жаловался старьевщик. - А
у меня самый вредный работа, что бросать нада - ко мне несут. Грязь, пыль  -
бр-р...
   - Уж и не говори, - вздохнула она. - Ну, пусти, а?
   - Иди, - бросил  старьевщик,  давая  дорогу.  -  Кому  денег  нада,  кому
почитать нада... Ахмедыч один на весь город... Ой-ой-ой...
   Вера Георгиевна приблизилась к  груде  макулатуры  и,  нагнувшись,  стала
перебирать  бумагу.  В  основном  это  были  потрепанные  школьные  учебники
(многократно мелькала "Родная речь" - родной ее  учебник,  по  которому  она
преподавала в школе вот уже сорок лет), подшивки  газет,  амбарные  книги  и
папки бухгалтерского учета. Реже попадала художественная литература.  Взгляд
вылавливал отдельные строки,  имена  и  фамилии,  и  она,  будто  разгадывая
кроссворд,  старалась  вспомнить,  откуда  это  и  кто  автор.  Чаще   всего
попадались книги самых популярных авторов,  классика.  Гора  книг  оплывала,
словно речной песок, но пока ничего не попадалось. Мужики, что  выворачивали
карманы у тряпья, скоро бросили это занятие и опять приступили к макулатуре.
   - Ты что, бабка, шукаешь там? - спросил один. - Никак, книгу  с  деньгами
сдала? Иль сберкнижку? Другой засмеялся.
   - Я книги старые ищу, - сказала Вера Георгиевна и оторвалась от бумаги. -
Тут старинные книжки сдавали... Вы не видали?
   - А! - догадливо бросил первый, что спрашивал про сберкнижку. - Это что с
библиотеки приперли? Так они не с того краю. Ты с другого заходи, что с утра
привозили, - там, - он показал на угол.
   - Так  вс„-таки  из  библиотеки  привозили?  -  испуганно  спросила  Вера
Георгиевна.
   - Ну, - подтвердил  мужчина  и  пригляделся  к  ней.  -  Привозили...  На
самосвале... Организация... На машинах возят...
   Она тоже взглянула  на  мужчину  внимательнее,  поморгала,  будто  сгоняя
слезу; что-то знакомое показалось ей в этом  лице:  плутоватые  глаза,  чуб,
свисающий на лоб...
   - Так мы ж почти все запрессовали, - сказал другой мужчина,  постарше,  -
Она ж в тюках увязана стоит...
   Вера Георгиевна прошла в угол, присела на корточки,  и  снова  замелькали
перед глазами  потрепанные  книги,  журналы,  газеты...  Ага!  Вот  и  штамп
городской библиотеки! Целый слой книг, влажных, изодранных  в  лохмотья,  но
все - современных издательств. Выкопав  "яму",  она  непроизвольно  обрушила
бумажный "берег", и прямо к ее рукам скатилась неимоверно  толстая,  больших
размеров книга без обложки. Вера Георгиевна подняла ее на колени и с  трудом
разглядела блеклые буквы старой печати.  Книга  была  бумажная,  и,  похоже,
корки отодраны только что. Не прочитав и слова, она засунула ее в кошелку  и
взялась рыть бумажную яму с еще большим упорством.
   Через несколько минут снова повезло: из толщи макулатуры, словно глыба из
песка, выглянула еще одна старинная книга, на сей раз  рукописная,  но  тоже
без крышек. Вера Георгиевна решила больше не рыться, а перебирать все  книги
подряд, просеять их, как сквозь сито. В сарае горела тусклая лампочка, да  и
то возле прилавка, и свет в угол едва доставал, к тому  же  начали  уставать
руки и глаза. "Сколько добра, - думала она, разбирая книжный завал.  -  Люди
писали, мучились, ночей не спали... А потом наборщики работали, печатники...
И вот надо, же - истрепались, пропали, и труд пропал..."
   Перебрав подмоченные, изодранные вилами книги (они заметно отличались  от
остальной макулатуры), Вера Георгиевна отыскала еще  одну  старинную  книгу,
вернее, только половину ее. Другой половины не оказалось. Она хотела еще раз
пересмотреть бумажную рухлядь, но в  это  время  сзади  к  ней  подошел  тот
мужчина, что показался знакомым.
   - Такие, что ли, ищешь, бабусь? - спросил он и подал ей книгу с крышками,
обтянутыми кожей.
   - Такие, такие! - обрадовалась она. - Где ты ее взял, милый?
   - Там, - мужчина кивнул на тюки бумаги, увязанные проволокой и  сложенные
вдоль задней стены сарая, - Прессовали... Попадались... Я одну - вот  эту  -
откинул... Пацану своему снести хотел... Так, показать, написано-то все одно
непонятно.
   - Это на древнерусском написано! - сказала Вера Георгиевна.
   - А, - произнес мужчина, - Про  Бога,  значит,  написано...  Ты  что  же,
богомольная или как?
   - Не-ет, - тоненько засмеялась Вера Георгиевна. - Я учительница, в  школе
литературу и русский преподавала. Правда, сейчас на пенсии, давно уж...
   Мужчина молча ушел к своему товарищу и больше не показывался.
   Вера Георгиевна приблизилась к тюкам и почти сразу нашла  семь  старинных
книг.  Она  не  могла  узнать,  какие  они,  поскольку  тюки   были   плотно
спрессованы, накрепко перетянуты проволокой, а эти книги, кое-какие  даже  с
деревянными корками, оказались привязанными по торцам  тюков,  чтобы  те  не
рассыпались. Видимо, упаковщики выбрали их для  этой  цели  из-за  размеров,
много больших, чем современные книги. Вера Георгиевна попыталась  освободить
хоть одну, и не смогла: проволока аж въелась в бумагу, а рвать  было  жалко.
Стой, гляди и хоть плачь... Она беспомощно оглянулась и  перехватила  взгляд
мужчины, занятого работой на ручном прессе. Тот мгновенно отвернулся.
   Вера Георгиевна виновато подошла к упаковщикам, пожаловалась, что книг не
вытащить.
   - Ты, бабка, ту бумагу не тронь, - сказал мужчина, что  постарше.  -  Раз
пустили тебя - ройся, а упакованную не тронь.
   - Ладно тебе, - неожиданно грубо оборвал своего товарища тот, что казался
знакомым. - Идемте, я вытащу.
   - Так тюки-то порассыпаются! - возмутился старший.  -  Я  их  второй  раз
вязать не буду!
   - Помоги уж, помоги, - попросила Вера Георгиевна. - Я заплачу, если  что,
деньги у меня есть...
   Мужчина взял плоскогубцы, моток проволоки и молча направился к тюкам.
   - В каких тюках, показывайте, - сказал он.
   Вера  Георгиевна  стала  показывать,  а  мужчина  с  какой-то  злостью  и
остервенением стаскивал тюки на пол и кусал  плоскогубцами  проволоку.  Вера
Георгиевна вынимала книги, что были видны, и,  осторожно  раздвигая  бумагу,
смотрела, что внутри тюков.
   - Смелей, смелей! - подбодрил мужчина с прежней злостью. - Я потом свяжу.
- И почему-то все отворачивался, не давая взглянуть себе в лицо.
   Вера Георгиевна откладывала найденные старинные книги в стопку и  вначале
считала их,  но  потом  складывала  уже  без  счета.  Ею  овладело  чувство,
знакомое,  пожалуй,  только  кладоискателям  и  еще  грибникам.   "Есть!   -
вздрагивала она, освобождая из тесного бумажного тюка очередную книгу. - Вот
она  где!  Ишь  ты  какая!"  Она  старалась  не  особенно  сильно   ворошить
спрессованную бумагу, чтобы  упаковщику  не  пришлось  потом  делать  лишней
работы, но тюки,  едва  на  них  перекусывали  проволоку,  сами  вспухали  и
норовили развалиться.
   Стащив на пол последний тюк и развязав его, мужчина выпрямился.
   - Все... В остальных не попадало...
   - Ой, спасибо тебе, милый, - запричитала Вера Георгиевна. - А работы-то я
тебе наделала!..
   - Ладно, - отмахнулся тот. - Завяжу...
   Заметив растерзанные тюки, к ним подбежал старьевщик.
   - Зачем тюки рвал? - спросил он то ли Веру Георгиевну, то ли  упаковщика.
-  Утром  машина  придет,  грузить  нада!  У  тебя  и   так   бумага   лежит
непрессованный!
   - Я завяжу, Ахмедыч, - бросил мужчина. - Не кипятись.
   - Куда столько книг набрал? - это уже относилось  к  Вере  Георгиевне.  -
Столько не дам! Мне бумага сдавать, недостача будет!
   - Так я могу... заплатить, денег дам, - растерялась  Вера  Георгиевна.  -
Сколько они стоят?
   - Зачем мне твой деньги, бумага нада,  план  нада,  -  сердито  заговорил
старьевщик. - Бумага копейки стоит... Где я бумага возьму?
   - Что же мне делать? - испугалась Вера Георгиевна, беспомощно глядя то на
старьевщика, то на мужчину-упаковщика. - Может, как-нибудь можно...
   - Ишь, сколь набрал! - возмущался старьевщик. - Полцентнер  будет...  Как
тебя пускать к бумагам? Недостача будет - Ахмедыч из свой карман плати?
   - А вы взамен ему бумаги или тряпок принесите, -  неожиданно  посоветовал
мужчина-упаковщик. - Дома-то, пода, есть...
   - Ой, пожалуйста, можно, а? - ухватилась за эту мысль Вера Георгиевна.  -
Я принесу! Даже больше принесу! И бумаги, и тряпок принесу!
   Старьевщик еще немного поохал, повозмущался, но вскоре подобрел.
   - Ида неси, - разрешил он. - Да скорей туда-сюда. Восемь часов  закрывать
буду.
   Вера Георгиевна, оставив книги и свою кошелку, засеменила к выходу.
   - А вы уж постерегите! - остановившись возле весов, попросила она. - Рада
Бога, присмотрите! А я быстро!
   - Ла-адно, - врастяжку бросил мужчина-упаковщик. - Присмотрим...
   До восьми вечера оставалось три часа...
   Только дома она хватилась, что нести взамен книг, по сути, нечего. К тому
же она вспомнила, а, вспомнив,  пожалела,  что  не  спросила,  сколько  надо
принести бумаги... или тряпья в пересчете на бумагу.
   Несколько минут она металась по своей комнате  -  от  платяного  шкафа  к
книжному, но ничего не находила. Нервная дрожь от рук передавалась в мозг, и
в голове колотилась одна-единственная мысль: не успею! Ой, не успею!
   Но потом внезапно отчаяние и дрожь разом улеглись, и  стало  все  ясно  и
понятно, как Божий день: надо выручать книги из макулатурного плена. И  коли
угодили они туда, что же теперь бумагу да тряпье жалеть? Все отдать,  вплоть
до рубахи,  приготовленной  на  смерть,  а  "пленных"  выкупить.  А  ну  как
передумают да выкупа не возьмут?
   Вера Георгиевна открыла книжный шкаф, расстелила шаль и выложила  на  нее
скопленные за много лет литературные журналы. Потом с нижней  полки  достала
четыре увесистые стопки школьных тетрадей с первыми каракулями ее учеников -
большая цена требовала цену не меньшую...
   Узел казался неподъемным. С трудом взвалив его  на  сутулую  спину,  Вера
Георгиевна осторожно  спустилась  по  крутой  лестнице  и  вышла  на  улицу.
"Господи, только бы не упасть, - молила она,  тащась  в  сторону  базара.  -
Грязь кругом этакая, уроню - выпачкаю, не примет еще..."
   - Ну, помешались нынче! - вдруг услышала она за  спиной  голос.  -  Ты-то
куда, бабушка, прешься? И тебе свистулек захотелось?
   Она прислонила узел к забору, чтобы не опускать его на землю, и разогнула
спину.
   - Помог бы лучше, - через силу улыбнулась Вера Георгиевна. - Упаду  и  не
встану...
   Парень легко подхватил узел на плечи и понес. Вера Георгиевна  засеменила
следом.
   - Для  внуков,  поди,  стараешься,  -  ворчал  он.  -  Хоть  бы  здоровье
пожалела...
   - Для внуков, для  внуков,  -  приговаривала  Вера  Георгиевна,  стараясь
обогнать помощника и заглянуть в лицо, - ив этом парне ей показалось  что-тo
знакомое...
   Он остановился, когда до базара было рукой подать, сказал, что дальше  не
по пути, и посоветовал тащить волоком.
   - Спасибо тебе, сыночек, вот уж спасибо, - забормотала она. - А то  скоро
закроют, не поспею...
   Волоком и правда оказалось легче. Выбирая  где  посуше,  Вера  Георгиевна
дотащила узел до сарайчика. Какой-то мальчишка  придержал  двери,  пока  она
протискивалась внутрь, и позавидовал:
   - Во сколько шаров дадут!
   Приемщик  отчего-то  заметно  к  ней  подобрел.  Он  легонько   оттолкнул
мальчишку, который прицеливался своим узелком  на  весы,  и  пропустил  Веру
Георгиевну без очереди.
   - Давай-давай! - приговаривал он.  -  Много  принес,  много...  И  бумага
хороший, чистый... Да мало, мало.
   - Как - мало? - испугалась Вера Георгиевна. - Неужто не хватит?
   - Двадцать кило будет - мало,  -  сказал  старьевщик,  двигая  гирьку  на
весах. - Двадцать кило твой шурум-бурум вешаем.
   Он вывалил журналы и тетради в кучу, а взамен  принес  охапку  отобранных
Верой Георгиевной книг.
   - Без скидка примам, - объяснил  он,  взвешивая  книги.  -  Вес  на  вес.
Двадцать кило.
   - Ой, что же мне еще принести? - ахнула  Вера  Георгиевна.  -  А  тряпки?
Сколько тряпок надо за остальные?
   - Тряпка дороже, тряпка меньше нада, - сказал старьевщик. - За  остальной
твой бумага, - он прикинул на счетах, - пятнадцать кило тряпка.
   - Вы уж подождите! - взмолилась Вера  Георгиевна.  -  Я  мигом  обернусь!
Тряпок принесу!
   - Неси-неси? - напутствовал  ее  старьевщик,  помогая  завернуть  в  шаль
книги. - Вес на вес, товар на товар - Обмана нет. Люди говорят:  "Ахмедыч  -
вор". Плохо говорят. Ахмедыч - хозяин,  ему  жалко  добро  пропадает.  Утиль
работать никто не хочет, грязь, а шар-свисток всем давай.
   Книги ей показались легче и спину не так давили - то ли силы прибавилось,
то ли обманул ее старьевщик и дал  меньше.  Она  вынесла  узел  за  базарные
ворота, отдохнула, озираясь по сторонам: а ну еще раз повезет  и  кто-нибудь
подсобит? Но молодые больше не встречались, с базара шли в основном  дети  и
такие же, как она, старушки. Взвалив узел, она прошла еще  метров  двести  и
еще раз отдохнула, прислонив ношу к дереву.
   -  Господи,  бабушка!  -  окликнула  ее  пожилая  женщина.   -   Что   вы
надрываетесь? Остановили бы машину да попросили подвезти.
   -  Да  я  как-нибудь,  -  слабо  улыбнулась  Вера  Георгиевна.  -  Донесу
помаленьку...
   - Вот вы так  помаленьку  носите,  носите,  а  потом  к  нам  в  больницу
попадаете, назидательно сказала женщина. - Пожалеть себя надо на старости-то
лет.
   И опять показалось, что лицо этой  женщины  знакомо.  Видела  где-то,  но
словно сквозь туман, сквозь пелену...
   - Некогда мне, - пожаловалась  Вера  Георгиевна.  -  Мне  скорее  надо...
Машина-то не каждая еще и остановится, а мне тут недалеко, прямо  пройти  да
направо повернуть...
   Она без отдыха прошла прямо  и  прежде,  чем  повернуть,  остановилась  -
навстречу со всех ног бежала внучка Надя с гроздью шаров в руке.
   - Баба! Бабушка! Мне шесть шаров дали! И четыре свистульки!  Я  тебя  ищу
везде, а тебя нет!
   - Ну-ка, помогай, -  строго  сказала  Вера  Георгиевна.  -  Давай  вместе
понесем.
   - А что это, бабушка?
   - Я тебе потом все-все расскажу и покажу,  -  пообещала  она.  -  Берись,
понесем!
   - Так у меня шары, - растерялась Надя. - Куда я шары дену?
   - Выпусти воздух и спрячь, - посоветовала Вера Георгиевна. - Потом  снова
надуем.
   Внучка развязала нитки, выпустила воздух и положила шары в карман. Помощи
от Нади особенной не было,  но  хоть  теперь  в  стороны  не  заносило.  Они
дотащили узел, подняли  его  по  ступеням,  и  только  тут  Вера  Георгиевна
развязала шаль.
   - Бумага, - сказала  разочарованно  внучка.  -  Баб,  зачем  ты  принесла
бумагу?.. - И вдруг:
   - А! Я догадалась! Мы понесем, сдадим ее!
   - Нет, не сдадим, - открывая платяной шкаф, возразила Вера Георгиевна.  -
И шаров не получим. Это не бумага, это - книги, понимаешь? Старинные!
   Надя училась в первом классе и, видимо, еще  ничего  не  понимала,  кроме
азбуки в букваре. К ее сознанию следовало пробиваться  не  сразу,  чтобы  не
сбить с толку и не ввести в заблуждение...
   На ту же расстеленную шаль Вера Георгиевна стала выбрасывать одежду: свое
зимнее пальто, хоть  и  ношеное,  но  еще  хорошее;  пальто  умершего  мужа,
хранимое уже двадцать лет, - эти вещи килограммов на семь потянут.  Туда  же
бросила несколько платьев, в которых когда-то ходила на работу  в  школу,  а
теперь носила редко; затем,  открыв  комод,  вывернула  из  его  недр  стопу
простынь и пододеяльников - вот тебе еще четыре кило! Потом нашла  бархатную
скатерть, отрез ситца на платье, несколько полотенец,  две  ночные  рубашки,
три платка и еще кое-какую мелочь, что оставалась в квартире и  без  которой
можно было прожить.
   Внучка смотрела на  бабушку  широко  открытыми  глазами  и  монотонно,  с
полустрахом, с полуудивлением спрашивала:
   - Баба, ты что? Что ты делаешь, баба?..
   - Пойдем, Надя, - сказала Вера Георгиевна, завязывая узел. - Нам с  тобой
торопиться надо.
   - Куда? - чуть не плача спросила внучка.
   - Я тебе все-все объясню,  -  пообещала  Вера  Георгиевна.  -  Только  не
сейчас. Вот выкупим книги - тогда...
   Они принесли тюк с тряпьем, когда в приемном пункте  посетителей  уже  не
было. Мужчина, тот, что постарше, в  одиночку  прессовал  бумагу,  а  другой
сидел  на  куче  макулатуры  и  что-то   перелистывал.   Они   изредка   зло
переругивались.
   - Принес? - обрадовался старьевщик. - Клади на весы, вешать будем!
   Весу  оказалось  немного  больше  пятнадцати  килограммов.  Приемщик  уже
доверял ей всецело и даже узел развязывать не стал и скидки  не  сделал.  Он
вытащил из-под прилавка старый крапивный куль, сложил  в  него  книги  и  на
всякий случай взгромоздил на весы.
   - Вес на вес, - сказал он. -  Никакой  обман  нет...  Плохой  работа,  от
начальства благодарность нет, одна ругань. То принял сырой, то недостача, то
бумага плохой, грязь. А все спрашивают - утиль дай! Тряпка дай, бумага дай!
   - Книги-то не надо бы в утиль, -  вставила  Вера  Георгиевна.  -  Т