- прохрипел он.
   Иошуа притянул его голову к груди, чувствуя, как сердце  сдавила  жа-
лость и боль:
   - Прости меня... верю тебе, знаю, знаю, не способен ты,  сердце  твое
потрясено любовью ко мне... А если суждено будет споткнуться,  то  иску-
пишь, смоешь грязь с колен. А душа чиста будет. - Иошуа почувствовал ра-
дость и невыносимую скорбь. - Я сделаю этот шаг. - Он огляделся. -  Дети
мои! - воскликнул он, все еще прижимая к груди голову Петра. - Заповедаю
вам, любите друг друга! Ваша любовь воскресит меня. По ней найду я вас и
узнаю, буду радоваться вместе с вами, горевать. Ваше  счастье  будет  со
мной. А я вечно пребуду с вами.
 
   ***
 
   В середине марта весна взяла свое. С юга принесло влажный теплый воз-
дух. Солнце нестерпимо засияло в разрывах  белоснежных  туч.  Снег  стал
оседать, темнее от воды и копоти машин.
   В полдень Елисей брел от дома в сторону своей службы, где  предстояло
задать детям урок рисования весны, мартовского снега, яркого солнца, го-
лубого неба. На полпути воздух сгустился и наполнился белоснежной мутью,
из которой хлопьями повалил снег. Звуки города приглохли, и  все  прост-
ранство вокруг заполнилось сияющей метелью, и, казалось,  это  солнечный
свет яростно крутился, свивался вихрями. Елисей  остановился  у  обочины
дороги, наслаждаясь снежным головокружением.
   Он вертел головой, стараясь впитать глазами солнечную карусель, насы-
титься светом после долгой холодной и сумрачной зимы.
   Тут он заметил вдали два до боли знакомых силуэта. Две женщины в лег-
ких пальто и ботиках, пожилая женщина в темном платке, девушка с  откры-
той головой. На ее распущенные волосы падал снег, а она со смехом  пыта-
лась прикрыть голову сумочкой. Елисей всматривался, пытаясь  узнать  их,
но они свернули за угол дома. Тут же его осенило,  что  пожилая  женщина
похожа на его маму, и пальто точно такое, узкие плечи, подчеркнуто  пря-
мая спина. "Как может быть? - мелькнула мысль. - А что за  девушка?"  Он
тоже хорошо знал ее.
   Он сделал шаг, чтобы догнать их, но остановился, с грустью укоряя се-
бя в ошибке и поспешности. Но радость не исчезала, Елисей стоял, подста-
вив лицо несущемуся навстречу снегу и улыбался. Не раз так бывало, когда
он, захваченный посторонними делами, приходил домой, мельком здоровался,
садился за стол, отодвигая книги, что-то торопился делать. А потом спох-
ватывался, ловил себя на том, что помнит краем глаза замеченный  поворот
головы матери, ее оживленное лицо, и тут же понимал, что она сейчас  си-
дит за стеной, думает о нем, непременно хорошее, и чувствует его  добрые
мысли. И не надо слов, только молча пройти рядом, молча быть...
   Елисей заторопился, шлепая ботинками по раскисшему снегу, почти добе-
жал до угла дома... Но за ним тянулась пустая улица, ровные  ряды  окон,
хаос голых ветвей деревьев. Его стала терзать мысль, что это могла  быть
она, но надо было сразу догнать, увидеть, убедиться. В чем?.. В том, что
ошибся? Или в том, что в снежной круговерти, в вихрях света нашла, узна-
ла его тоска и любовь и возродила ее, маму, а рядом с ней, может,  Гали-
на-Юля или другая... Елисей повернулся и побрел дальше, загребая  ботин-
ками снег.
   В этот момент, разбрызгивая снежную жижу, возле него затормозила  ма-
шина. Он увидел тестообразное лицо Есипова, на  переднем  кресле  сидела
бледная Настя. Есипов что-то сказал, и из машины вышли  шофер  и  Настя.
Она молча кивнула ему и отступила в сторону, Есипов помахал рукой, приг-
лашая Елисея.
   Он оглянулся в сторону Насти, но она отвела глаза. Ее мрачное лицо не
предвещало легкого разговора. Елисей забрался на переднее сидение. Перед
глазами крутилась снежная метель. Настя и шофер отошли шагов на десять и
отвернулись. Сзади слышалось тяжелое задавленное дыхание. Елисей  глянул
в зеркальце и увидел обморочно бледное лицо, покрытое каплями пота.  Ему
показалось, что Есипов не может сказать ни слова.
   Он ждал, наблюдая, как снег валит на капот, на  лобовое  стекло,  как
щетки раздвигают мокрую кашу в стороны, тут же чистое стекло покрывается
кисеей новых снежинок, и снова взмах  щеток,  водяные  струйки,  вспышка
света в чистом стекле.
   Ему послышалось сзади невнятное  бормотание,  потом  разобрал  вязкие
звуки.
   - Помоги мне, - проступили слова, затем хрип усилился. - Ты должен...
- уловил Елисей.
   Елисею стало душно и невыносимо мерзко, он не знал, что сказать.
   Хрип понемногу стал затихать, глаза Есипова закрылись  тяжелыми  тем-
но-серыми веками. Елисей решил, что Валерка отключился. Но тут он  заго-
ворил отчетливо с нескрываемой злобой.
   - Давай, начинай... как там ты делаешь?.. А не то плохо кончишь. Дру-
жок твой, Илюшка, получил свое... отмучался, чудик.
   - Что я могу? - спросил Елисей без всякой надежды на  то,  что  разум
проснется в больной башке Есипова.
   - Можешь, - прохрипел Валерка. - Видишь парочку?
   Елисей посмотрел на заснеженные силуэты шофера и Насти.
   - Мне только моргнуть, - проговорил угрожающе Есипов, - и этот  паре-
нек сначала изнасилует твою подружку, а потом придушит ее, а труп  спих-
нем в лужу побольше. Прощай романтика, любовь.
   Елисей представил, как оседают в грязную жижу руки, немое  лицо,  как
волосы смешиваются с ледяной кашей -  спазм  озлобления  перехватил  его
горло, стало невозможно дышать, глаза закрылись, но он отчетливо  увидел
во тьме ненавистную рожу Есипова, потом все смешалось...
   Елисей не уловил, когда тьма в глазах подтаяла серым бликом.  Он  по-
чувствовал холод, сковавший пальцы, открыл глаза - перед глазами сеялась
снежная пелена, повизгивали щетки, потом он расслышал за спиной клокота-
ние. Оглянувшись, он увидел запрокинутое землистое лицо Есипова, из при-
открытого рта вырывался слабый клекот. Через минуту он затих.
   Не сразу Елисей смог выбраться из машины. Настя и шофер продрогли, но
не решались приблизиться, смотрели вопросительно на Елисея.
   - Он подох, - проговорил Елисей.
   Шофер и Настя подошли, с испугом глядя внутрь машины.
   - Сейчас? - спросила Настя.
   Елисей промолчал.
   Шофер наклонился к дверце, смотрел мгновение, а потом воскликнул:
   - Вот сволочь. Он же мне должен сотню баксов.
   Шофер распахнул дверцу, просунулся внутрь и стал  шарить  в  карманах
пиджака. Видно было, что он достал пухлый бумажник, вынул деньги,  выта-
щил одну купюру и сунул в карман, а бумажник торопливо вернул на место.
   - Порядок, - проговорил шофер и распрямился. - Куда его теперь?
   - В морг, - сказал Елисей, и тут вспомнил, что Есипов говорил об Илье
Ефимовиче. - Вы не подвезете меня тут, недалеко? - Он почувствовал,  как
подкатила и начала терзать тревога.
   - Один момент, - ответил шофер.
   - Я спереди сяду, - выкрикнула с ужасом Настя. Ее страшно бледное ли-
цо словно окаменело. - Боюсь его.
   -Теперь он не опаснее пивной бочки, -  шофер  хихикнул.  -  Придавит,
только если свалится на тебя.
   Закрывая ладошкой лицо, Настя села спереди, кося назад  расширившимся
темным глазом. Елисей с большим трудом втиснулся на уголок заднего сиде-
ния. Челюсть Есипова расслабленно отвисла,  на  едва  приоткрытые  глаза
легли тусклые оловянные отсветы яркого мартовского снега. Елисей  вспом-
нил, что дети должны были рисовать сегодня весну, мартовский снег, а мо-
жет быть, кто-нибудь из них вспомнил бы и февральскую лазурь.  Они,  на-
верное, уже начали собираться и сейчас галдят  в  коридоре,  дергаясь  и
смеясь, как смешливые блохи. Придется позвонить, подумал Елисей, и  поп-
росить старшеклассника занять детей.
   - В морг, значит? - спросил шофер, включая зажигание. - А зачем ему в
морге деньги?
   Двигатель машины заурчал, а шофер обернулся к Есипову и запустил руку
во внутренний карман пиджака. Он выпотрошил бумажник, одну из купюр  су-
нул обратно.
   - В морге все равно очистят, - заметил он удовлетворенно.
   Они наконец поехали. До самого дома Ильи Ефимовича  в  машине  царила
тишина.
   Дверь Елисею открыла женщина в черном  платье.  Скорбное  морщинистое
лицо, седые волосы под ажурным черным платком. От одного ее вида  Елисея
окатила холодная волна ужаса, он не мог сказать ни слова.
   - Вы знакомый Ильи Ефимовича? - спросила женщина тусклым  голосом.  -
Проститься хотите?
   Он качнул головой.
   Она провела Елисея в знакомую комнату. На столе, едва возвышаясь  над
кромками гроба лежал Илья Ефимович.
   - Вот горе-то, - едва слышно запричитала женщина за его  плечом.  Она
всхлипнула задавлено. - Соседка его нашла у самой двери. Сразу мне  поз-
вонила. - Ее голос прервался, с минуту она вздыхала. -  Бандиты  прокля-
тые. Милиции наплевать. Двое было. Один говорит: хулиганы,  -  другой  -
специалисты убили. Поспорили и ушли, по затылку его ударили, сзади. Он и
не понял ничего, мгновенная смерть. Ни крови,  ничего,  нет  человека...
Два дня назад звонил. Двоюродный брат  он  мне.  На  войне  выжил,  всех
родственников схоронил - и вот... - она помолчала. - Хожу, толкусь  тут,
забудусь, и все кажется, словно он говорит мне что-то. А я ему  отвечаю.
Недавно, вот, беру кастрюльку, а он мне, слышу, это для компота - компот
из сухофруктов любил. Я ему: помою ужо. И тут спохватываюсь - да  что  ж
это я. Совсем из ума выжила старая. - Она вздохнула тяжело.  -  Ну,  по-
будьте здесь, а я на кухню.
   Елисей остался один. Весеннее солнце празднично  расцвечивало  тесную
комнату, сияло на покрывале стола, кровавым бликом светилось  на  обивке
гроба. Пальцы Ильи Ефимовича, сложенные на груди, побелели, как снег,  и
истончились. Немое лицо словно потеряло тяжесть, ненужная плоть незамет-
но текла к земле, пропуская из глубины свет белизны.
   Взгляд Елисея привлек лист бумаги на  буфете.  Сложенный  в  половину
листок был прислонен к картонной коробке с  катушками  ниток,  иголками.
Елисей подошел ближе.
   - Человек рождается, чтобы стать богом! - прочитал вслух Елисей.  "Но
жизнь мгновенна и препятствий много... - подумал он, вспомнив фразу, ко-
торую Миколюта нашел в одной мудрой книге и любил повторять. - Не каждо-
му суждено".
   За окном пробежало легкое облачко, солнечное золото снова рванулось в
комнату, воздух озарился и потеплел.
   Я пришел, такой же, как ты. Все пути и дела сошлись. Мы вместе.  Нав-
сегда.
 
   Александр Владимирович Викорук
   т.(095) 214-0077