но испугалась говорить о том, что видела совершенно ясно. Но потом, взяв себя в руки, она снова продолжила уверенным голосом: - Твое имя будет жить вечно, и ни один мужчина, рожденный от женщины, и ни одна женщина в Свеаланде или двух гетских областях не смогут ни убить, ни ранить тебя, - быстро сказала она и поднялась с колен. 
   Эрик сын Эдварда, преисполнившись уверенности в том, что  все  его  мечты
осуществятся и ни один из его предполагаемых врагов  не  сможет  убить  его,
вышел из палатки и громко приказал, чтобы этой женщине дали лошадь и повозку
и чтобы никто не смел ее трогать или говорить с ней неподобающим образом.
   Затем Эрик отправился домой, в Восточный Арос, думая  о  своем  блестящем
будущем, в котором он был теперь твердо уверен. И ему не нужно было  бояться
рожденных в Свеаланде, в Западном и в Восточном Геталанде.
   Однако Магнус  сын  Хенрика  не  был  рожден  в  этих  областях.  Он  был
датчанином.
   Он был одним из многих датских стурманов, которых рассеяло по миру ветром
войны после того, как Вольдемар наконец одержал победу в  долгой  борьбе  за
датскую корону. Бежав из Дании, Магнус поплыл по Балтийскому морю, на  время
остановился в Линчепинге для переговоров с королем Карлом сыном Сверкера,  о
которых никому ничего не было известно, а потом продолжил  свое  путешествие
вверх вдоль побережья, вошел в озеро Меларен, затем в реку Фюрисон.
   Магнус сын Хенрика застал короля Эрика  сына  Эдварда  врасплох  и  своей
рукой отрубил ему голову, которая, согласно колдунье  из  Финляндии,  должна
была стать вечным символом нового королевства.
   Он провозгласил себя новым конунгом, поскольку убил  старого,  что  в  то
время было обычным способом завоевания власти в Скандинавии, и поскольку его
род по материнской линии восходил к королю Инге Старому.
   Магнус сын Хенрика прожил после этого еще год. Эрик сын  Эдварда  остался
жить вечно.
 
   * * *
 
   Чтение - основа всех знаний. Отец Генрих был твердо убежден  в  том,  что
даже такие люди, как он  сам,  главным  занятием  которых  были  запись  или
переписывание текстов, должны использовать два  часа  в  сутки  для  чтения,
которое является удобрением для души, своего рода дозволенным удовольствием.
   Поэтому  правила  Витскеля  о  чтении   были   строгими.   Даже   братья,
занимавшиеся ручным трудом - провансальские повара, каменщики, брат Гильберт
и его подмастерья, брат Люсьен и те, кто помогал ему в саду, -  каждый  день
должны были читать тексты, которые не касались впрямую их работы.
   Для маленького Арна  эта  обязанность  носила  несколько  иной  характер;
первые четыре-пять лет были  направлены  лишь  на  то,  чтобы  отточить  его
языковые способности. По этой же  причине  он  всегда  должен  был  говорить
по-латыни с отцом Генрихом, по-французски с братом Гильбертом и на  северном
языке - со скандинавскими послушниками. Первые годы он трудился  в  основном
над текстами псалмов, поскольку ему все равно нужно было их выучить. Дело  в
том, что у него  было  прекрасное  сопрано,  которое,  если  он  пел  первым
голосом, придавало необычайную красоту утренним и вечерним службам.
   Через пять лет монастырская  церковь  в  Витскеле  наконец  была  готова;
ждали, что ее освятит архиепископ Эскиль, который для этой  цели  выехал  из
Лунда. После освящения церкви монастырь должен был получить собственное имя,
потому что у всех цистерцианских монастырей  были  имена.  Отец  Генрих  уже
давно решил, что Витскель будет называться Vitae Scholae, Школа Жизни.
   Безусловно, это имело отношение к Арну. В обычных случаях облатов уже  не
принимали в монастырь, и поэтому Арн был единственным ребенком в  их  кругу.
Хотя все еще было неясно, почему Бог решил  поместить  этого  ребенка  среди
цистерцианских братьев, легко было заметить, что "Школа Жизни"  -  название,
которое буквально подходит к Арну.  Все,  чему  он  научится  в  жизни,  он,
возможно, получит здесь.
   Теперь, когда мальчик в достаточной  степени  освоил  язык,  отец  Генрих
открыл для него большую  литературу.  Арну,  как  и  всем  другим,  пришлось
трудиться каждый день над обязательным чтением.
   Отец  Генрих  был  уверен  в  том,  что  для  молодого  человека  мирская
литература  столь  же  важна,  как  и  церковная.  Однако  здесь  требовался
контроль, потому что сперва Арн ходил в скрипторий без  присмотра  и  иногда
находил книги, не подходящие для мальчиков.
   Например, польза Овидия заключалась, разумеется, в том, чтобы читать  его
"Метаморфозы" - около  двухсот  стихов  о  волшебных  превращениях,  которые
открывали читателю мир легенд  и  культуры  Римской  империи.  Напротив,  не
слишком хорошо было то, что в  руках  у  мальчика  оказалась  Ars  amatoria,
"Искусство любви". Отец Генрих обнаружил Арна в углу поварни именно  с  этой
книгой, при этом оказалось, что Арн реагировал на чтение способом, в котором
вполне проявилась его мужская природа.
   Отец Генрих, разумеется, назначил тогда подходящее наказание  -  холодные
обливания, определенное количество молитв и что-то еще, но отнесся  к  этому
совсем не  строго.  Напротив,  он  забавы  ради  рассказал  обо  всем  брату
Гильберту, который от души посмеялся над непреднамеренным грехом мальчика.
   Однако запретные тексты Овидия были  унесены  в  собственную  келью  отца
Генриха, и с тех пор отбор книг для чтения Арна производился более осторожно
и тщательно.
   Например,  мальчику  прекрасно  подошло  бы  чтение  "Германии"   Тацита,
поскольку он сам был варварского происхождения.  Согласно  отцу  Генриху,  у
Тацита, возможно, были некоторые внутриполитические причины для того,  чтобы
изображать германцев как идеальный пример для развращенных римлян.  Но,  как
считал отец Генрих, все знания о прошлом человечества,  даже  относящиеся  к
языческим временам и обычаям, могли способствовать  просвещению.  "Послания"
Горация и прежде всего его "Поэтика" были  прекрасным  примером  того,  чему
действительно можно поучиться у классических писателей. В этих книгах, может
быть, иногда слишком много теории, но тогда можно переключиться на  "Энеиду"
Вергилия, над которой как раз сейчас и трудился мальчик; с  горящими  щеками
Арн прибежал рассказывать о Дидоне, царице Карфагена, и о том, как  Вергилий
спустился под землю и увидел будущее Рима.
   Чтение было основой всех знаний, всех чистых  и  мудрых  мыслей.  С  этим
могли  согласиться  все,  это  было  очевидно.  Но  отец  Генрих,  возможно,
отличался от многих других тем, что считал, что  маленьким  мальчикам  нужно
давать эти тексты вовремя, прежде чем они успеют закоснеть  в  теологической
науке и потеряют способность читать, не думая о  том,  как  нужно  толковать
этот текст - буквально, аллегорически, с моральной точки зрения или с  точки
зрения аналогии, -  четыре  способа,  с  помощью  которых  обычно  толковали
библейские тексты.
   С другой стороны, нельзя было пренебрегать и  теологическим  образованием
Арна. Пока существовало только два  экземпляра  наиболее  читаемой  в  Школе
Жизни книги - Glossa Ordinaria, глоссария  к  Библии,  -  которой  постоянно
пользовались все братья. Но отец Генрих следил за  тем,  чтобы  Арн  получил
доступ к этой книге.
   И чтобы  избежать  новых  неприятностей,  подобных  неподходящим  текстам
Овидия, Арн теперь получал все книги прямо из рук отца Генриха. Кроме  того,
каждый день по меньшей мере час  посвящался  тому,  чтобы  научить  мальчика
пониманию Священного Писания.
   Втайне отец Генрих радовался тому  рвению,  с  которым  Арн  прибегал  за
новыми книгами или чтобы ответить заданный ему  накануне  библейский  текст.
Смысл заключался в том, чтобы научить мальчика работать и руками, и головой.
Поскольку Божьи намерения в его отношении еще не были ясны,  этот  путь,  во
всяком случае, не мог быть ошибочным.
   Между тем время, проведенное с братом Гильбертом,  было  для  Арна  более
приятным,  чем  занятия  в  скриптории  или  работа  с   послушниками,   где
требовалась его помощь в кладке  камня  в  местах,  куда  не  мог  добраться
взрослый человек. С Гильбертом было и  куда  интереснее,  чем  на  кухне,  в
гавани, с рыбаками  во  фиорде  или  в  соборе,  упражняясь  в  пении  перед
очередным большим праздником.
   Отец Генрих думал, что  он,  будучи  мальчиком,  справлялся  бы  с  этими
заданиями по-разному. Но у маленького Арна он ничего подобного  не  замечал,
похоже, тот с одинаковым желанием брался за все, что выражалось  в  названии
монастыря: "Школа Жизни".
   Таким образом, этот ребенок мог стать кем угодно.  С  точки  зрения  отца
Генриха, у него была возможность закончить свои дни приором в монастыре.  Но
из него могло получиться и нечто совершенно противоположное,  о  чем  втайне
поведал брат Гильберт и о чем отец Генрих  предпочитал  не  говорить  вслух.
Суть заключалась в том,  что  по-прежнему  никто  не  знал  Божьи  намерения
относительно судьбы Арна. Следовательно, нужно было продолжать жить,  как  и
раньше, не забывая ни про душу, ни про тело.
   Отец Генрих, взяв с собой книги, необходимые ему на сегодняшний  день,  в
галерею рядом с садом, сидел, глубоко погрузившись в  одну  из  классических
теологических проблем: почему, если дьявол, в  образе  змея  в  раю,  вовлек
людей во грех, Бог  должен  был  исправить  это,  родившись  в  человеческом
облике, претерпев муки на кресте и умерев  ради  людей?  Почему  он  не  мог
просто использовать свое всевластие?
   Очевидно,  что  дьявол,  как  вор,  привлек  к  себе  человека  красивыми
обещаниями. А у вора нет никаких прав.
   Но даже если исключить из уравнения дьявола, то  остается  долг  человека
Богу. Но почему же Бог не послал тогда на землю одного из своих ангелов?
   Во-первых, потому, что никто из ангелов Божьих не смог бы поставить  себя
на место человека и, следовательно, уплатить этот  долг.  Но  даже  если  бы
случилось так, то, во-вторых, человек  оказался  бы  в  вечном  долгу  перед
кем-нибудь из ангелов Божьих, а не перед самим Богом. Только воплотившись  в
человека, что было под силу лишь Богу, Он мог взять  на  себя  бремя  грехов
человеческих и спасти людей.
   До сих пор все было логично и понятно. До сих пор отец Генрих полагал это
объяснение вполне приемлемым, поскольку оно устраняло  все  старые  споры  о
правах дьявола.
   Но этого объяснения было недостаточно, в нем  была  одна  слабинка.  Ведь
Бог, будучи милосердным, мог просто-напросто простить  людей.  Кажется,  что
гораздо проще простить людям то, что они попробовали запретный плод  в  раю,
чем то, что они заставили сына Божьего умереть  в  муках  на  кресте  вместо
Вараввы.
   И если Бог хотел просто сойти к людям в человеческом облике,  то  Он  мог
справиться со всем за неделю. Но вместо этого Он родился в образе младенца и
прожил затем долгую жизнь, прежде чем была принесена решающая жертва.  Таким
образом, жизнь Иисуса на земле должна была иметь значение, и огромное.
   Надо ли понимать это так, что жизнь Сына Божьего на земле стала  образцом
для людей? Именно так и должно быть! Люди могли видеть, как они сами  должны
жить, они могли слушать Его и учиться. Кроме  того,  насколько  обеднело  бы
Священное Писание без Его собственных слов!
   Теперь, когда он осторожно и не торопясь добрался до истины, отец  Генрих
почувствовал,  как  по  телу   разливается   волна   внутреннего   тепла   и
удовлетворения. Такие моменты были самыми приятными.
   Когда прибежал Арн, его ноги все еще были мокрыми: он только что мылся  в
лаватории. Переходить от  ручной  работы  к  умственной,  не  очистившись  в
лаватории, считалось нарушением правил.  Последние  два  часа  Арн  работал,
укладывая камень на верхушке  монастырской  церкви,  и  теперь,  когда  дата
освящения храма была наконец определена,  выяснилось,  что  осталось  больше
незавершенных дел, чем предполагалось раньше. Строительные леса должны  быть
убраны, когда архиепископ Эскиль приедет освящать церковь.
   Но когда начали ломать леса, брат Гильберт и брат Ричард, стоявшие внизу,
обнаружили, что еще есть щели, которые не слишком плотно заделаны.  Пришлось
Арну, словно маленькой кунице, забраться наверх, чтобы выполнить их указания
по окончательной отделке; поскольку Арн был намного меньше  всех  остальных,
он единственный мог без опаски и  больших  трудностей  ползать  наверху  без
деревянных опор. Высота не внушала ему страха, он был твердо убежден в  том,
что Бог не допустит, чтобы что-то случилось с ребенком, который  к  тому  же
работал над творением в Его честь. По крайней  мере,  такое  объяснение  дал
Арн, когда кто-то из братьев украдкой спросил его, не боится ли он высоты.
   Возможно, что этот ответ не был до конца откровенным. Он не лгал; в Школе
Жизни не лгал ни один человек, это  было  бы  слишком  тяжким  преступлением
против монастырских правил. Но  у  Арна  имелось  убеждение  еще  с  раннего
детства, что у Бога были особые намерения в  отношении  его  жизни,  которые
вряд ли заключались в том, что он в течение  нескольких  лет  должен  класть
камень, чтобы в один прекрасный момент потерять опору под ногами и сорваться
вниз, покалечившись или разбившись насмерть, как это уже случилось  с  двумя
братьями во время строительства. Нет, он не чувствовал страха.
   Но ответить подобным образом, если бы  кто-нибудь  спросил  его,  значило
проявить тщеславие, заявить о своем превосходстве. А это также  было  тяжким
грехом, даже, может быть, более тяжким, чем ложь.
   Много лет назад Арн упал с высокой башни и остался жив. Сам он  не  очень
хорошо помнил об этом случае, но читал запись  в  памятной  книге  Варнхема.
Отец Генрих говорил о том, как следует понимать, что с ним тогда  случилось.
Бог хотел сохранить его жизнь для предстоящего дела, большого  дела,  и  это
было ясно всем.
   Уже примерно год занятия по чтению стали все больше направляться  на  то,
как трактовать текст, прежде всего Священное  Писание,  и  именно  на  такое
занятие с небольшим опозданием прибежал теперь Арн, задыхаясь, с босыми,  но
чисто вымытыми ногами,  скользя  на  отшлифованных  известняковых  плитах  в
галерее, где сидел священник.
   Отец Генрих не стал его бранить, казалось, что  он  пребывает  в  хорошем
настроении; монах сидел, витая мыслями где-то далеко, на  его  губах  играла
довольная улыбка, и он  осторожно  погладил  мальчика  по  маленькой  бритой
макушке.
   Арн, опустившись на каменную скамью рядом с отцом Генрихом,  увидел,  что
перед ним открыта Glossa Ordinaria, и, хотя мальчик  сидел  слишком  далеко,
чтобы разобрать буквы, он мог только примерно догадываться, на  каком  месте
раскрыта книга. - Ну, - сказал отец Генрих через некоторое время,  когда  он
почти против воли оставил мир своих мыслей. - Что, если мы начнем именно со
стихов, которые ты будешь петь соло в конце службы? Кстати, спой мне первые строки! 
 
   Господь - пастырь мой;
   Я ни в чем не буду нуждаться:
   Он покоит меня на злачных пажитях
   И водит меня к водам тихим,
   Подкрепляет душу мою,
   Направляет меня на стези правды
   Ради имени Своего -
 
послушно пропел Арн чистым сопрано, так что братья, работавшие в саду, выпрямились в полный рост, опершись на свои орудия, и слушали с мягкими улыбками. Всем им нравилось пение мальчика. 
      - Прекрасно, прекрасно, мы можем остановиться здесь, - сказал отец Генрих. - А теперь попытаемся понять этот текст. Будем ли мы толковать его с моральной точки зрения или буквально? Нет, разумеется, не буквально, тогда как же? 
      - Очевидно, что это аллегория, - сказал Арн, переводя дыхание, ему нужно было больше воздуха, потому что он немного задыхался, когда начал петь. 
      - Ты имеешь в виду, что мы не овцы, сын мой? Да, это очевидно, но почему тогда такое иносказание? 
      - Оно явно, его легко понять, - задумался Арн, чуть наморщив лоб. - Все мы видели овец и пастухов, и, как овцам нужен пастух для защиты и заботы о них, так и нам нужен Бог, и, хотя все мы люди, а не овцы, Бог как бы наш пастырь. 
      - Гм, - сказал отец Генрих. - До сих пор все было несложно. Но что означает тогда "Он подкрепляет душу мою, Направляет меня на стези правды"? У овец есть душа? 
      - Нет, - задумчиво сказал Арн. Он почувствовал одну из многочисленных логических лову- 
шек отца Генриха, но он уже начал утверждать, что стихи следует толковать аллегорически. - Аллегория очевидна сначала - там, где говорится об овцах, которые представляют нас, но в дальнейшем текст следует толковать буквально. Господь действительно подкрепляет наши души. 
      - Да, пожалуй, так, - пробормотал отец Генрих и улыбнулся чуть хитровато, как он обычно делал, когда расставлял логическую ловушку. - Но что тогда можно сказать о продолжении: "Направляет меня на стези правды"? О каких стезях идет речь? Буквальное или аллегорическое содержание? 
      - Я не знаю, - сказал Арн. - Может быть, и то и другое? 
      - Вот как? Текст, который следует читать и буквально, и аллегорически? Попытайся теперь объясниться, сын мой. 
      - В предыдущей строке говорится, что Бог подкрепляет наши души, следовательно, речь идет о нас буквально, а не о каких-то овцах, - начал Арн, чтобы выиграть время, одновременно напряженно думая. - Но Бог, разумеется, не может вести нас путями истинными буквально, путями по земле, зримыми путями, такими, по которым ходят лошади, быки, впряженные в повозки, и люди. Но если Он захочет, то Он ведь может привести нас правильным путем, например, в Рим? 
      - Гм, - сказал отец Генрих, напустив на себя некоторую строгость. - Тебе ведь небезызвестно, что путь туда и обратно является одной из наиболее обычных метафор Священного Писания? Если пути Господни неисповедимы, то под этим вряд ли подразумевается блуждание скотины в тумане, не так ли? 
      - Нет, это очевидно, пути истинные означают путь, уводящий от греха, путь к спасению и так далее. Следовательно, аллегорическое толкование. 
      - Хорошо. На чем мы остановились? Как звучит следующая строфа? Нет, не надо ее петь, братья в саду только начинают лениться от этого. Ну так? 
      - Если я и пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною, - быстро отбарабанил Арн. - Мне кажется, что содержание здесь должно быть общим. Если для меня наступил тяжелый момент, если я близок к смерти, как, например, на вершине башни, когда я кладу камень, то я все равно ничего не боюсь, потому что Бог со мной. Слова "смертная тень" должны быть аллегорическими, смерть не отбрасывает тень в буквальном смысле слова, и не существует долины, где я мог бы оказаться в этой тени. И даже если бы она существовала чисто теоретически, то все равно не существует места, где я был бы лишен надежды. Даже в самой темной долине, то есть в тяжелые минуты, в печали или опасности, я не должен отчаиваться. Примерно так? 
 
   * * *
 
   В тот день, когда Арн стал  большим  для  своего  старого  лука,  с  этим
маленьким удовольствием было на время покончено. Его тренировочная  площадка
располагалась прямо перед кузницей, так что он мог выбегать  туда  во  время
естественных пауз, которые возникали  в  работе,  например,  когда  остывало
железо или зажигались новые  горны.  Однако  в  один  прекрасный  день  брат
Гильберт вышел и увидел,  как  мальчик  без  колебаний,  но  и  без  особого
интереса к тому, что делает, всадил двенадцать  стрел  подряд  в  движущуюся
мишень - кучу смятых тряпок, обвязанных ремнями, которая  двигалась  взад  и
вперед по тонкой веревке.
   Пора было начинать все сначала. Для брата
   Гильберта одинаково важным было то, чтобы орудия, которые он давал в руки
Арну, подходили к его росту и чтобы он всегда упражнялся в полную силу. Если
упражнение слишком легкое, оно будет  просто  тупо  выполняться  и  возымеет
негативное действие; брату Гильберту было сложно объяснить это даже взрослым
людям. Арну он объяснял не слишком много, да это и  не  требовалось,  потому
что послушание было одним из самых важных правил в монастыре.
   В к