Зима лишь постепенно выпускала Арнес из своих ледяных объятий, и сюда  не
доходили известия о дружинах, которые снаряжались в Восточном Геталанде  или
Свеаланде, поэтому настроение Магнуса улучшилось, и в кузницах и  плотницких
перешли к ежедневным, обычным занятиям. Кроме того,  Сигрид  успокоила  его,
сказав, что война едва ли придет к ним в  Арнес.  Если  Эрика  сына  Эдварда
выбрали  конунгом  свеев,  а  Карла  сына  Сверкера  -  королем   Восточного
Геталанда, то сначала придется бороться  между  собой  этим  двум  областям.
Здесь, в Западном Геталанде, им останется лишь последовать за победителем.
   Магнус согласился с ней лишь наполовину. Он считал вполне возможным,  что
один из двоих претендентов сначала обратится к  Западному  Геталанду,  чтобы
получить еще одну из трех корон,  которыми  так  Хотел  завладеть  Эрик  сын
Эдварда. И тогда придется на что-то решиться. Если с этим сперва придет Эрик
сын Эдварда? А если первым пожалует Карл сын  Сверкера?  Оба  варианта  были
вполне возможны.
   Сигрид считала, что в любом случае ничего не  изменишь,  сидя  в  Арнесе,
попивая пиво по вечерам и рассуждая. Раньше или позже  все  станет  ясно,  и
тогда,  но  только   тогда,   придет   время   определиться.   Магнус   пока
удовлетворился этой мыслью.
   Но когда с крыш капало уже неделю и льды начали  таять,  в  Арнес  пришла
беда, значительно большая, чем если бы приехал один из двух королей  и  стал
требовать клятвы верности.
   Жизнь мальчиков текла теперь спокойно, с соблюдением строгой  дисциплины,
поскольку послушник Эрленд вернулся  в  Арнес.  С  рассвета  и  до  вечерней
молитвы их в основном держали в углу зала в длинном доме, где Эрленд  вбивал
науку в их упрямые маленькие головы. Оба мальчика считали свой труд рабским,
поскольку текстов, которые  послушник  привез  с  собой  из  Варнхема,  было
немного и они касались в основном вещей, которые совершенно не  интересовали
в Западном Геталанде  ни  маленьких  мальчиков,  ни  даже  взрослых  мужчин.
Большинство книг представляли  собой  скучные  философские  труды.  Но  цель
заключалась не в том, чтобы научить детей философии, для этого они были  еще
слишком малы, а в том, чтобы они затвердили грамматику. Без  грамматики  нет
учения,  без  грамматики  мир  закрыт  для  понимания,  повторял  Эрленд,  и
мальчики, вздохнув, снова склоняли свои маленькие головки над чтением.
   Эрленд не роптал на свою судьбу. Однако и ему казалось, что  Бог  призвал
его для более серьезного дела, чем пытаться  вбивать  знания  в  непослушные
мальчишеские головы. Но он никогда не осмелился бы  ослушаться  досточтимого
отца Генриха. Иногда он с грустью думал,  что  это  задание  -  лишь  тяжкое
испытание, которое он должен вынести, или наказание за грехи, совершенные им
в мирской жизни, до того, как на него снизошло откровение.
   Но  день  отдыха  был  священен  и  для  мальчиков.  В  воскресенье   они
выскакивали на улицу после утренней молитвы и исчезали из  виду,  как  юркие
белки. Магнус и Сигрид предоставляли их самим себе, не желая  замечать,  что
братья проводят этот день не в покое и размышлениях, как предписано Богом.
   У Коля, сына раба Сварте, была ручная галка, которая сидела на его плече,
куда бы он ни пошел, и он обещал Эскилю и Арну, что они вместе будут  ловить
маленьких галчат, как только птенцы,  выведшиеся  в  этом  году,  достаточно
подрастут и их можно будет вынуть из гнезда на башне.
   Они только что залезли наверх, чтобы  посмотреть,  сколько  там  гнезд  и
сколько уже лежит яиц в гнездах. Оказалось, что яиц еще нет, но они  видели,
что галки начали обустраивать гнезда, и это выглядело многообещающе.
   Эскиль захотел посадить галку себе на  плечо  и  потребовал,  чтобы  Коль
одолжил ему птицу, а тому, естественно, нечего было на это  возразить,  хотя
он и сказал, что галка может испугаться чужака.
   Как и опасался Коль, галка внезапно покинула плечо Эскиля, взлетела вверх
и уселась на самом  краю  башни,  словно  обозревая  открывшиеся  перед  ней
просторы и размышляя о том, не покинуть ли ей свою неволю. Эскиль ничего  не
мог сделать, потому что боялся высоты. Коль не двигался, чтобы  не  спугнуть
галку. Тогда Арн осторожно подполз к краю башни,  пытаясь  достать  веревку,
которой была обвязана лапка галки. Однако он не дотягивался до  нее,  и  ему
пришлось залезть на обледеневший проем в башне, встать на цыпочки и тянуться
все дальше и дальше. Когда он достал веревку и слегка дернул за нее, галка с
криком взлетела и словно потянула его за собой вниз, в пропасть.  Испуганным
мальчикам показалось, что прошла вечность, прежде чем  они  услышали  глухой
звук внизу, куда упал Арн.
   Скоро весь Арнес наполнился криками и  стонами.  Безжизненное  тело  Арна
осторожно принесли на носилках в поварню, которую только что покинула  после
лечения Суом. Когда его положили, стало  ясно,  что  надежды  нет.  Арн  был
бледен, лежал без движения и не дышал.
   Прибежав из длинного дома, Сигрид была совершенно вне себя, как  и  любая
другая мать, которой бы сказали, что ее сын  упал  и  разбился.  Но,  увидев
Арна, Сигрид внезапно остановилась, замолчала, и лицо ее выразило  сомнение.
Это не могло быть правдой. Арн не мог умереть таким молодым, в этом она была
убеждена с того самого момента, когда увидела, что он родился в рубашке.
   Но сейчас он лежал бледный, безжизненный, бездыханный.
   Когда чуть позже Магнус опустился на колени возле нее, он уже  знал,  что
никакой надежды нет. В отчаянии он махнул  рукой,  чтобы  вышли  все,  кроме
послушника Эрленда,  поскольку  не  хотел  показывать  свои  слезы  рабам  и
дружинникам.
   Теперь просить за жизнь Арна казалось бессмысленным,  скорее  нужно  было
молить о прощении грехов, которые навлекли на них кару Божью, считал Магнус.
Эрленд ничего не решался сказать по этому поводу.
   Заливаясь слезами, Сигрид просила их обоих не терять надежды и  молить  о
чуде. И они тихо покорились, поскольку чудо могло  произойти,  хотя  в  этом
нельзя быть до конца уверенным до тех пор,  пока  не  попытаешься  попросить
Бога об этом.
   Магнус предложил, чтобы они обратились с молитвой к Деве Марии,  ибо  она
всегда была милостива к их мальчикам.
   Однако  Сигрид  чувствовала  в  душе,  что  Дева  Мария,  Матерь   Божья,
отвернулась от нее, и погрузилась в лихорадочные размышления, пока ей  вдруг
не пришло в голову, что святым, который был наиболее близок к Арну, является
святой Бернард. Он тогда был совершенно новым святым, и поэтому о  его  силе
на Севере еще ничего не знали.
   Послушник Эрленд тут же согласился с этим предложением  и  стал  одну  за
другой зачитывать молитвы перед коленопреклоненными  родителями;  совершенно
очевидно, что святой Бернард был наиболее близок самому Эрленду.
   Когда стемнело, Арн все  еще  не  подавал  признаков  жизни.  Но  они  не
отчаивались, несмотря на то что Магнус как-то пробормотал, что  надежды  уже
нет и что, скорее всего, придется принять Божью кару с печалью, достоинством
и раскаянием.
   И тогда Сигрид поклялась перед святым Бернардом и Богом,  что,  если  Арн
выживет, он будет пожертвован на священный труд Божий среди людей на  земле.
Она еще раз повторила  свое  обещание  и  заставила  Магнуса  в  третий  раз
повторить его вместе с ней.
   Именно в тот момент, когда  Сигрид  почувствовала,  что  последняя  искра
надежды гаснет и в ее сердце, случилось чудо.
   Арн приподнялся и изумленно огляделся вокруг, будто он только что очнулся
от ночного сна, а не вернулся из царства мертвых. Он захныкал,  что  у  него
болит рука и он не может на  нее  опереться.  Но  трое  взрослых  больше  не
слушали его, так как глубоко погрузились в благодарственные молитвы,  и  это
были наиболее чистые и искренние из всех молитв, с которыми  они  когда-либо
обращались к Богу.
   Опираясь на мать левой  рукой,  Арн  двинулся  в  длинный  дом,  где  ему
постелили рядом с очагом у фронтонной стены. Но поскольку  его  правая  рука
все еще болела, то к нему  позвали  Сут,  приказав  ей  не  осквернять  чудо
Господне колдовством или нечистым врачеванием. Сут слегка сдавила руку Арна,
чтобы выяснить, где болит. Это  оказалось  не  так  уж  легко  -  Арн  хотел
показать свою храбрость и не признавался, что  ему  больно,  когда  на  него
смотрело так много людей, среди которых был и его отец.
   Но обмануть Сут ему не удалось. Она взяла сушеную крапиву, сварила из нее
кашицу и положила ее на руку, обвязав сверху  льняной  тряпицей.  Потом  она
переговорила со Сварте, и тот отправился  в  плотницкую,  затем  вернулся  с
двумя слегка выгнутыми сосновыми досочками, примерил  их  и  снова  исчез  в
мастерской, чтобы переделать их так, как велела Сут.
   Когда Сварте закончил свою работу, Сут привязала два лубка к руке Арна  и
сказала  ему  и  Сигрид,  что  руке  нужен  покой,  потому  что  она  сильно
повреждена. Потом она дала ему выпить отвар из сушеных маленьких листочков и
корней лабазника, чтобы ночью его не мучил жар.
   И скоро Арн спокойно засопел, как будто с  ним  не  приключалось  никакой
беды и никакого чуда. Сигрид и Магнус долго сидели  и  смотрели  на  спящего
сына, переполняясь сознанием того, что одно из чудес Господних  произошло  в
их усадьбе.
   Их младший сын Арн вернулся из царства мертвых. Сомнений в этом  быть  не
могло. Но вопрос заключался в том, произошло ли это из-за того, что  Господь
проявил милость к ним, молившимся со слезами, как  сделали  бы  все  отцы  и
матери в самый трудный момент,  или  же  действительно  случилось  так,  как
желала Сигрид в глубине души, - Арн воскрес, потому что Господь уготовал ему
особый путь в жизни.
   Узнать  об  этом  им  было  не  дано,  ибо   пути   Господни   недоступны
человеческому разуму. Они могли лишь принять происшедшее  в  Арнесе  чудо  и
снова погрузиться в благодарственные молитвы.
 
   * * *
 
   Послушника Эрленда долгое время переполняло сознание  своей  божественной
миссии. Он должен был подробно, не  упуская  ни  малейшей  детали,  записать
рассказ о происшедшем в Арнесе чуде. Поскольку святой Бернард  умер  не  так
давно, то, вероятно, воскрешение  Арна  было  в  Западном  Геталанде  первым
чудом, которое можно было связать  с  именем  святого.  Это  имело  огромное
значение. И не исключено, что усердие Эрленда и точность в выполнении миссии
сократят его время  ожидания  перед  посвящением  в  монахи  цистерцианского
ордена. Во всяком случае, повредить ему появление с такими важными новостями
не могло.
   В Арнесе не было пергамента, но здесь выделывали  тонкие  телячьи  шкуры,
выскобленные с одной стороны, которые господин  Магнус  продавал  для  шитья
одежды. Эрленд использовал обрезки этих шкур  для  письменных  упражнений  с
мальчиками.
   Теперь в углу зала, где проходили  уроки,  они  стали  больше  заниматься
письмом, а не чтением. Мальчики не  имели  ничего  против  таких  изменений,
потому что они оба прекрасно владели пером. В основном они  занимались  тем,
что переписывали на обрезках кожи текст, который послушник Эрленд  писал  на
латыни, а потом пытались переводить его и записывать  рунами  строкой  ниже;
господин Магнус  строго  сказал,  что  если  они  будут  учиться  писать  на
церковном языке,  то  одновременно  нужно  овладевать  и  письменным  языком
предков. Для будущих купцов это искусство было вовсе не бесполезным.
   Уже на первых занятиях Эрленд заметил, что  маленький  Арн,  правая  рука
которого по-прежнему не двигалась, легко писал и рисовал  левой  рукой.  То,
что  кто-то  предпочитает  использовать  нечистую   руку,   было   нехорошим
признаком,  но  пока  другая  рука  мальчика  была  повреждена,  Эрленд   не
волновался  по  этому  поводу.  Однако  когда  правую  руку  Арна  вылечили,
оказалось, что он использует ее так же охотно, как и левую. Похоже, для него
все равно, какой рукой писать, а в основном это зависит  от  его  настроения
или от того, какой рукой он прежде схватил гусиное перо.
   Когда Эрленд после бесчисленных переписываний, трудов  и  молитв  наконец
счел рассказ оконченным, он должен  был  как  можно  скорее  придумать  себе
причину, чтобы отправиться в Варнхем, и тогда  он  напомнил  о  том,  что  в
монастыре в некоторые праздники требовалось присутствие всех послушников,  и
если его там не будет, то ему грозит наказание.  Горящий  рвением,  он  смог
поехать в Варнхем на Благовещение, в  день,  когда  журавли  возвращаются  в
Западный Геталанд.
   Мальчики не сожалели о его отъезде. Когда пришла весна и двор  усадьбы  и
другие большие пространства  между  постройками  в  Арнесе  освободились  от
снега, для всех детей настало время игр. Особо интересной в Арнесе считалось
стянуть обод от бочки  из  бочарни,  а  потом  бежать  с  катящимся  впереди
обручем, направляя его и придавая  ему  скорость  палочкой.  Для  игры  было
придумано продолжение: нужно попытаться  отнять  обручи  друг  у  друга,  но
только с помощью  палочки,  и  провести  обруч  перед  собой  между  стенами
крепости. Тот, кому удавалось загнать его в стену, считался победителем.  Но
сделать это было не так-то легко, потому что другие  силой  старались  этому
помешать.
   Очень скоро выяснилось, что в этой игре Арн - лучший, хотя он и был самым
маленьким среди ребят. Он был юрок, как ласка, но еще и  умел  то,  чего  не
умели другие, - быстро поменять левую руку на правую и  тем  самым  внезапно
придать катящемуся обручу другое направление, так что вдруг получалось,  что
другие мальчики бегут не в ту сторону.  Арна  можно  было  остановить,  лишь
подставив ему подножку, потянув за  рубашку  или  крепко  обхватив.  Желание
старших мальчиков использовать такие  приемы  становилось  все  сильнее,  но
тогда и Арн делался все проворнее. Наконец Эскиль, единственный, кто на  это
осмеливался, стал при каждом удобном случае бить его по лицу.
   Однажды Арну это надоело, и он, надувшись, ушел.
   Тогда Магнус нашел способ его утешить. Он приказал сделать лук  и  стрелы
соответствующего размера, взял Арна с  собой  и  стал  учить  его  стрелять.
Вскоре приплелся Эскиль и тоже захотел  поучиться.  Но  к  его  досаде,  Арн
каждый раз стрелял лучше, чем он сам, и скоро между братьями вспыхнула новая
ссора. Магнус, естественно, вмешался и сказал, что  если  они  не  прекратят
ссориться, то он разрешит им стрелять только в его  присутствии.  Тем  самым
игра неожиданно превратилась в обучение, это было примерно то же самое,  что
сидеть и выписывать или читать непонятный текст  о  философских  понятиях  и
категориях. Все удовольствие было испорчено, по  крайней  мере  для  Эскиля,
которого всегда побеждали и отец, и младший брат.
   Однако то, что заметил Магнус в своих  сыновьях,  заставило  его  глубоко
задуматься. Эскиль двигался и стрелял из  лука,  как  все  другие  мальчики,
примерно так же, как он сам, когда был ребенком. Но в Арне было что-то, чего
не было в других детях, некий дар Божий. Несколько  дружинников,  у  которых
Магнус спросил совета, внимательно пригляделись к тому, как стреляет Арн,  и
согласились с мнением Магнуса.  Нельзя  было  с  уверенностью  сказать,  что
именно из этого получится, но способности мальчика несомненно были велики.
   В течение нескольких весенних вечеров, после того как мальчики  засыпали,
Магнус говорил об этом с Сигрид.  То,  что  Арнес  унаследует  Эскиль,  было
очевидно и предписано  волей  Божьей,  поскольку  Эскиль  появился  на  свет
первым. Таким образом, Эскиль будет заниматься хозяйством  и  торговлей.  Но
что было предназначено Богом Арну?
   Сигрид согласилась с тем,  что  Бог,  возможно,  предначертал  Арну  быть
воином, но она не была полностью  уверена  в  том,  что  ей  нравится  такое
объяснение, каким бы ясным оно ни  казалось.  Ее  мучили  угрызения  совести
из-за того, что она обещала Богу, - правда, в минуту,  когда  лицо  ее  было
залито слезами, а разум помутнен отчаянием, - что Арн будет посвящен  работе
во славу Господа среди людей на земле.
   С Магнусом она об этом не говорила, казалось, тот старается  стереть  это
обещание из своей памяти, хотя он должен был помнить его так же хорошо,  как
и Сигрид, ведь он гордился тем, что всегда держит свое слово, как  настоящий
мужчина. Но именно  теперь  Магнус  видел  будущее  своего  второго  сына  в
качестве могучего воина, стоящего в первых рядах рода, и такое будущее  сына
радовало его больше, чем если бы Арн стал епископом в Скаре  или  приором  в
каком-нибудь монастыре. Мужчины думали именно так. Для Сигрид  это  не  было
новостью.
   Но скоро Бог строго напомнил о своей воле. Сначала на одной  руке  Сигрид
появилась маленькая свербящая ранка. Насколько она помнила, она  оцарапалась
щепкой в хлеву, когда  упрямая  телка  толкнула  ее  и  ей  пришлось  сильно
прижаться к стене, чтобы не упасть  в  навоз.  Ранка  никак  не  заживала  и
становилась все болезненнее.
   И однажды утром Магнус обнаружил что-то странное на ее лице. Когда Сигрид
подошла к бочке с водой и всмотрелась в свое  отражение,  то  увидела  новую
рану, напоминающую ту, что была у нее на руке, а потрогав  ранку,  заметила,
что та полна гноя и слизи.
   Дальше ее болезнь усилилась. Ран на лице появлялось все больше,  и  скоро
она уже не могла видеть тем  глазом,  где  появилась  первая  язва,  которая
больше всего зудела и чесалась. Сигрид стала прятать лицо и упорно  молилась
каждый день на рассвете, в обед и вечером. Но  и  это  не  помогало.  Муж  и
мальчики стали смотреть на нее со страхом.
   Когда послушник Эрленд прискакал обратно из Варнхема, он принес  с  собой
много хороших и плохих  новостей.  Хорошие  новости,  о  которых  он  сперва
поведал, заключались в том, что рассказ о чуде в Варнхеме был принят с таким
восторгом, что  теперь  его  переписывали  в  памятную  книгу  монастыря  на
настоящем пергаменте, со множеством узоров.
   Плохие новости касались жены Эрика сына Эдварда, Кристины. Она  появилась
в усадьбе своих родственников где-то поблизости, с  большой  дружиной  мужа,
конунга свеев. Да, это действительно правда: Эрик сын Эдварда теперь  конунг
в Свеаланде.
   Кристина чинила козни, настраивала своих бондов  против  братьев  и  даже
переманила на свою  сторону  нескольких  священников.  Она  утверждала,  что
монастырь находится на нечестно занятой земле, что большая часть этой  земли
по праву должна принадлежать ей и  что  конунг  Эрик,  когда  он  приедет  в
Западный Геталанд, не пощадит того, кто не захочет повиноваться ей сейчас по
доброй воле.
   Улучив момент, несколько женщин,  одетых  только  в  рубахи,  проникли  в
монастырь во время службы и стали танцевать в этой бесстыдной одежде и  петь
непристойные  песни.  Потом  они  уселись  посреди  монастырского  двора   и
осквернили его. Братьям пришлось много работать, чтобы очистить монастырь  и
заново освятить его.
   Теперь Сигрид поняла строгое Божье напоминание. Она отвела мужа и Эрленда
в сторонку в зале, приказала выгнать всех  домашних  рабов  и  открыла  свое
изуродованное лицо. Эрленд побледнел, испугавшись вида страшных язв. А потом
Сигрид сказала то, что должно было быть сказано:
      - Магнус, любимый господин и супруг мой. Ты так же хорошо, как и я, помнишь, что мы обещали святому Бернарду и Господу Богу в последний миг перед тем, как Бог возвратил жизнь Арну. Мы обещали посвятить его работе во славу Господа на земле, если он выживет. Но потом мы больше не говорили об этом. Вместо этого Бог теперь говорит нам о нашем предательстве. Мы должны раскаяться и искупить вину, ты ведь понимаешь это? 
   Магнус, сжав руки, признался, что на самом деле он  прекрасно  помнил  об
этом обещании, но ведь это было всего лишь  обещание,  которое  они  дали  в
самый тяжелый момент их жизни, ведь должен же Бог это понять?
   Тогда Сигрид обратилась к Эрленду, который смыслил в  божественных  делах
гораздо больше, чем  она  сама  и  Магнус.  Эрленд  мог  только  подтвердить
сказанное. Он должен прямо сказать, чт