времена
они возложили все упование на Нее.
   В  конце  рассказа  Арн  прочитал   стихи   из   Священного   Писания   о
всепобеждающей силе любви: он знал их наизусть на своем родном языке  и  мог
процитировать когда угодно. Своим чтением он произвел  огромное  впечатление
на сидевших за столом, и больше всего - на  Сесилию.  Именно  на  это  он  и
рассчитывал.
   Священник из Хусабю, задумавшись, подтвердил, что прочитанные Арном стихи
- действительно слова Божий. Любовь - такое чувство, прибавил  он,  что  она
поистине способна совершить чудо, и в Священном  Писании  -  множество  тому
примеров. Однако гостям это было понять трудновато, ибо  большинство  людей,
живших по  заведенным  в  Западном  Геталанде  обычаям,  играли  свадьбы  по
совершенно иным причинам, нежели те, которые были у Гудрун и Гуннара. Однако
Арн поведал всем эту историю  в  очень  хорошем  церковном  истолковании,  и
потому священник из  Хусабю  присоединился  к  его  мнению.  Пресвятая  Дева
воистину явила чудо любви и веры, а не  меча  и  насилия.  Здесь  есть  чему
поучиться.
   Сидящие за столом смутно представляли себе, чему же можно поучиться, даже
если рассказ был чудесным. Однако священник не стал вдаваться в подробности,
а после ужина и совершения молитвы он отозвал Альгота в сторону  и  завел  с
ним беседу, которая осталась никому не известной.
   Вероятно, эта беседа заставила Альгота изменить направление его мыслей, и
на следующее утро он сам спросил Арна, не хочет ли  тот  в  этот  прекрасный
весенний день взять Сесилию с собой на прогулку.  Юношу  не  пришлось  долго
упрашивать.
   Так и случилось, что в этот первый по-весеннему теплый  день,  когда  дул
легкий ветерок, Арн и Сесилия ехали верхом, бок о бок,  взбираясь  по  южным
склонам Чиннекулле.  Распустилась  верба,  повсюду  звенели  ручьи,  и  лишь
местами на земле лежал снег. Сперва они будто бы не осмеливались  заговорить
друг с другом, несмотря на то что  наконец  оказались  наедине:  дружинники,
сопровождавшие их, держались  на  почтительном  расстоянии  и  не  могли  их
услышать. Все то, что Арн говорил ей в ночных жарких  мыслях  или  во  время
бешеной скачки на Шимале, когда он выкрикивал  признания  в  любви  в  небо,
сквозь ветер, -  сейчас  сказано  не  было.  Вместо  этого  он  запутался  в
ребяческих описаниях достоинств своего коня и того, почему  кони  из  Святой
Земли гораздо лучше других.
   Сесилию, казалось, все это мало интересовало. Но она  слушала,  улыбаясь,
словно поощряя его говорить. Она тоже вела долгие мысленные беседы с Арном в
своих ночных грезах, хотя  всегда  представляла  себе,  что  это  он  первым
произнесет заветные слова, а она ответит ему. Но, обсуждая свойства лошадей,
она стала немногословной.
   Арн был уже близок к отчаянию из-за своей  застенчивости  и  робости,  не
зная, как ей сказать самое важное, и он начал внутренне  молиться  Пресвятой
Богородице, чтобы получить хоть каплю той  силы,  которую  имела  Гудрун.  И
сразу же ему на  ум  пришли  нужные  слова,  будто  Госпожа  Небесная  мягко
направила его на верный путь. Он придержал Шималя, беспокойно  обернулся  на
дружинников, державшихся на расстоянии, и, глядя на  Сесилию  и  чувствуя  в
душе ликование, прочитал такие стихи:
 
   Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста;
   пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих,
   одним ожерельем на шее твоей.
   О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста;
   о, как много ласки твои лучше вина,
   и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!
   Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста;
   мед и молоко под языком твоим,
   и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!
   (Книга Песнь Песней Соломона, 4:9-11)
 
   Услышав слова Божий, которые были и словами  юноши,  обращенными  к  ней,
Сесилия остановила коня и взглянула  на  Арна,  ведь  с  самого  начала  она
говорила с ним именно глазами, и взгляды их до сих пор  выражали  все  самое
откровенное. Она молча сидела в седле, и грудь ее вздымалась. - Если  бы  ты
знал, Арн сын Магнуса, как я ждала этих слов, - сказала она  наконец,  глядя
на него. - Я ждала их с тех пор, когда наши  глаза  впервые  встретились  во
время пения. И больше всего на свете я желала бы быть твоей.  -  Я  -  твой,
Сесилия дочь Поля, навсегда твой, - ответил Арн, и его  торжественные  слова
звучали как молитва. - Это правда, что ты взяла мое  сердце  при  первом  же
взгляде, как говорят стихи. И я ни за  что  не  хочу  разлучиться  теперь  с
тобой.
   Влюбленные молча ехали еще  некоторое  время,  пока  не  увидели  старый,
наполовину засохший дуб, склонившийся над речушкой. Они сошли с коней и сели
на землю, прислонившись к дубу.  Дружинники  из  Хусабю  сперва  в  сомнении
остановились и, казалось, заспорили о том, приближаться им или нет. Шум воды
заглушал голоса, и они ничего не слышали на таком  расстоянии.  Наконец  они
все же решили остаться на месте, но не терять Сесилию с Арном из виду.
   А те взяли друг друга за руки, не говоря ни слова. Оба они ощущали в себе
чудо.
   Наконец Арн промолвил, что должен вернуться  в  Арнес,  как  бы  ни  было
трудно им разлучаться, и все рассказать своему  отцу  Магнусу.  Может  быть,
полагал Арн, они успеют уже к лету объявить о помолвке.
   Сесилия сперва обрадовалась его словам, но потом словно тень пробежала по
ее лицу. - Скорее всего, мы столь же нуждаемся  в  заступничестве  Пресвятой
Девы  Марии,  как  и  те  Гудрун  с  Гуннаром,  о  которых  ты  так  красиво
рассказывал, - серьезно произнесла она. - Ибо наша любовь должна  преодолеть
суровые испытания и большие препятствия,  о  которых  ты,  наверное,  и  сам
знаешь. - Нет, я ничего не знаю, - ответил ей Арн. -
   Больших препятствий не бывает, как не бывает горы, слишком  высокой,  или
леса, слишком густого, или моря, слишком широкого, которое не  переплыть.  С
помощью Божией мы все одолеем на своем пути. - Вот о помощи этой нам и  надо
усердно молиться, - сказала она, опустив глаза. - Мой отец -  человек  Карла
сына Сверкера, а твой - человек Кнута сына Эрика, это все знают. Поэтому мой
отец опасается за свою жизнь, и, пока Карл жив, он не осмелится  породниться
с Фолькунгами. Мой  любимый  Арн  -  какое  счастье  называть  тебя  так!  -
получается, что наша  любовь  имеет  больше  препятствий,  чем  если  бы  мы
переплывали море, пока Карл сын Сверкера остается королем и мой отец  служит
ему.
   Однако Арн вовсе не опечалился. И не только потому,  что  вера  его  была
велика и он уповал на Пресвятую Деву Марию. Но и потому, что, много зная  об
Аристотеле, святом Бернарде Клервосском, о высшем и низшем мирах Платона, об
уставе цистерцианцев - о чем люди в Западном Геталанде даже не ведали, -  он
столь же мало знал о правилах, которые  определяли  борьбу  за  власть  и  о
которых в Западном Геталанде знали все.
   Арн верил, что превыше всего - любовь.
 
 
 
   XI
 
   Магнус и Эскиль сидели в башне, и разговор  их  был  нелегким.  Их  очень
устраивало, что у Арна сейчас горячие деньки. Он находился на озере  Венерн,
где выпиливал ледовые глыбы, такой же формы,  как  строительный  камень  для
стен. Лед тянули затем на санях в Арнес и складывали  в  новый  ледник.  Арн
настаивал на том, что именно этим надо заняться в первую очередь,  пока  лед
не сделался слишком тонким. Вот и прекрасно,  что  он  так  занят.  Было  бы
трудно вести этот разговор в его присутствии.
   Магнус с Эскилем знали  по  личному  опыту,  что  юноши,  а  иногда,  как
говорят, и молодые девушки, подвержены искушениям. Такова  жизнь,  и  ничего
другого  не  оставалось,  как  ждать,  пока  эти  искушения  пройдут,  вроде
весеннего насморка. Магнус припоминал нечто подобное из своей ранней юности,
и при этих воспоминаниях он  расчувствовался,  признавшись  Эскилю,  что  та
женщина, которая была первой  хозяйкой  Арнеса  и  матерью  Эскиля  и  Арна,
поначалу значила для него не больше, чем пара гнедых или какое-нибудь другое
полезное приобретение в хозяйстве. Но со временем Сигрид  стала  ему  дороже
всего на свете. И то, что Арн называл любовью, могло появиться позже,  когда
люди поживут вместе, в благополучии и согласии. Поразмыслив, Магнус добавил,
что даже Эрика дочь Юара  в  последнее  время  стала  для  него  красивее  и
приятнее и с ней сейчас легче иметь дело. По крайней мере, никогда прежде не
было с ней так легко, как теперь. Разве это не то, что Арн называет любовью?
   Но мудрость старших не передашь молодым. Бессмысленно пытаться  толковать
о разуме там, где его нет и в помине. Это все равно что прийти к  тому,  кто
недавно  похоронил  родича,  и  сказать  ему,  что  время  лечит  все  раны.
Утверждение справедливое, но бессмысленное, когда еще столь сильна скорбь об
умершем.
   Что же делать им с Арном, который чуть ли не  завтра  намерен  мчаться  в
Хусабю и объявлять о помолвке?
   Эскиль считал, что надо стараться быть хладнокровными, пока  с  ними  нет
Арна. Уж он-то - как раскаленное железо. Есть доводы за и против  обручения,
и  следует  спокойно  взвесить  их,  как   серебро,   чтобы   увидеть,   что
перевешивает.
   Против предложения Арна было очень многое, ибо никто не знал, кто возьмет
королевскую власть в свои руки в ближайшие два года. Во всяком случае,  пока
королем остается Карл сын Сверкера,  Альгот  сын  Поля  должен  остерегаться
связывать себя узами родства с врагами короля. По крайней мере, если  Альгот
- человек с умом. Да и с их стороны  было  бы  неразумно  играть  свадьбу  с
представительницей рода, враждебного Кнуту сыну Эрика. А ведь королем вместо
Карла, конечно же, будет он, Кнут сын Эрика.
   За предложение Арна было тоже немало. Теперь, когда Форсвик  на  Веттерне
принадлежал Арнесу, Фолькунги  оказались  владельцами  всей  северной  части
Западного Геталанда - той  самой  части  к  югу  от  Тиведена,  где  пройдут
торговые пути между четырьмя странами. Слабым звеном были  земли  Альгота  у
Чиннекулле. Будет очень важно приобрести себе Чиннекулле и берег  Венерна  к
югу от него. Когда придет  время  совершить  эту  сделку,  Альгот,  пожалуй,
заупрямится, и тогда его можно было бы уговорить  отдать  земли  в  качестве
приданого, вдвое большего, чем принято давать за невестой.
   Планы казались неосуществимыми, пока оставался жив Карл сын Сверкера.  Но
тем покладистее будет Альгот в таких вопросах, чем быстрее Карл сын Сверкера
покинет этот мир, как предполагал Кнут сын Эрика.
   Значит, так тому и быть. Пока король Карл сын Сверкера  надежно  сидит  в
своем замке на Веттерне, ничего не поделаешь. Если же он почит в бозе, можно
сразу же с выгодой для Арнеса провернуть это дельце.
   Во всех своих расчетах Эскиль усматривал  один  недостаток.  Он  не  знал
планов Биргера Брусы и родового тинга. Однажды уже случилось так, что Магнус
сам подумывал о свадьбе с  Сесилией  либо  Катариной,  и  по  тем  же  самым
причинам, о которых они говорили сейчас. Но вместо этого он получил  в  жены
Эрику дочь Юара, ибо родовой тинг счел, что такой брак будет полезнее.
   Но Магнус сказал Эскилю, что вроде бы не слышал о каких-то других планах.
С Эриковым родом они породнились через Эрику дочь Юара, и, хотя у Кнута была
сестра Маргарета, она уже стала женой норвежского короля Сверрира. А так как
брат Магнуса Биргер Бруса был женат на Бригиде, дочери короля Харальда Гилли
из Норвегии, то их норвежские связи тоже достаточно крепки.  Нет,  в  данный
момент Магнус не видит лучшего выбора, чем Катарина или Сесилия - не  важно,
которая из них. Хотя сам Арн считал, что Сесилия ему дороже жизни.
   Оставалось решить, кто скажет все это Арну. Дело ясное: пока  жив  король
Карл - никакой помолвки.
   На словах-то все было просто, но гораздо труднее  убедить  в  этом  юного
сына или брата, живущего в бреду, который он называет любовью.
   Говорить должен Магнус, так как он  -  отец  и  ему  давать  согласие  на
свадьбу. А может, лучше сказать Эскилю, он  все-таки  брат  и  безо  всякого
давления все растолкует Арну. Они поворачивали это деликатное дело и  так  и
этак и наконец решили, что говорить с Арном будет Эскиль.
 
   * * *
 
   За неделю до дня святого Тивуртия,  когда  на  земле  местами  еще  лежал
потемневший снег, в Арнес без предупреждения нагрянул  Кнут  сын  Эрика.  Он
прискакал в обществе Гейра сына Эрленда,  скальда  Орма  сына  Регнвальда  и
Берсе Силача. Кнут объездил весь Западный Геталанд, и его скальд  потрудился
на славу, а теперь они возвращались из Скары, где у Кнута было много глаз  и
ушей  и  где  он  купил  ценные  сведения  у  одного  человека,  только  что
оставившего службу у Карла сына Сверкера в Висингсе.
   Не сообщив, зачем приехал, Кнут принялся разыскивать Арна, которого нашел
печальным, среди слуг в поварне. Кнут счел, что подобное место и  настроение
не достойны такого воина, как Арн.
   К беспокойству Арна, его  друг  тут  же  изъявил  желание  состязаться  в
стрельбе  из  лука,  поставив  мишень  из  связки  соломы.  Арн   не   хотел
отказываться, но никакой радости в этой  игре  не  находил.  Они  установили
мишень во дворе, на расстоянии сорока шагов. Арн счел, что  это  сложно  для
Кнута, но тот  воспротивился.  Стрелки  выбрали  себе  тугие  луки,  и  люди
высыпали на двор поглазеть  на  состязание,  ибо  все  знали,  что  стрелять
собираются будущий король страны и сын хозяина Арнеса.
   Когда они  встали  рядом,  с  луками  наготове,  хотя  Арн  с  нежеланием
подчинился просьбе друга, Кнут обнял его за плечи и сказал то, что тщательно
продумал заранее: - Теперь, дорогой  друг  детства,  ты  должен  выстрелить,
чтобы выиграть у своего  короля.  От  этих  стрел  зависит  все.  Вспомни  о
Сесилии, да-да, я знаю о вас. Подумай, что я твой король и  могу  отдать  ее
тебе, если ты только одержишь победу. Смотри, вот я стреляю  первым.  Можешь
не отвечать мне, главное - попади в цель.
   И пока Арн, потрясенный услышанным, собирался с силами, чтобы не  ударить
лицом в грязь, Кнут послал в цель десять стрел, вызвав всеобщее  восхищение,
ибо никто не думал, что он такой отличный стрелок.
   После  него  стрелял   Арн   -   хладнокровно,   сосредоточенно,   словно
действительно  все  его  будущее  зависело  от  состязания.  И  люди  смогли
убедиться, что Арн владеет луком лучше Кнута.
   Тогда Кнут снова обнял его за плечи, заявив, что Арн сейчас добыл себе  в
жены Сесилию дочь Альгота. Покинув двор, оба они направились в  башню,  куда
Кнут попросил принести пива.
   Оставшись с Арном наедине, Кнут объяснил ему, как обстоят дела. Пришло их
время. Для него самого речь идет о короне, для Арна -  о  Сесилии.  По  всей
стране у Кнута сына Эрика были свои соглядатаи, и потому он  знал  все,  что
важно было знать, и даже  такое,  что  представлялось  менее  важным,  вроде
новости о Сесилии и Арне.
   Арн  хмуро  ответил  ему,  что,  пожалуй,  может  понять  важность  таких
донесений для того, кто стремится получить  королевскую  корону,  но  он  не
понимает, зачем было затевать состязание в стрельбе из  лука.  Ведь  будущий
король подвергал себя риску и мог проиграть, а потом бы об этом все только и
говорили.
   В этот момент вошли слуги с пивом, и Кнут широко  улыбнулся.  Похоже,  он
хорошо понимал причину недоумения Арна. Они учтиво выпили друг за друга, как
того требовал обычай, и Кнут видел, что Арну  не  терпится  получить  ответ.
Однако он не спеша заговорил о своем отце, святом Эрике,  который  со  всеми
был добр,  ничего  не  просил  для  себя,  а  придворной  жизни  предпочитал
власяницу и долгие молитвы, помогал слабым и противостоял сильным и умер как
святой от руки злодеев. Возможно, Арн много слышал об этом прежде, но теперь
следовало прибавить еще одну вещь.
   Отец Эрика, Едвард  с  Оркнейских  островов,  плавал  вместе  с  Сигурдом
Крестоносцем в Святую Землю и оказал там большие услуги норвежскому  королю.
В благодарность за это Сигурд подарил Едварду две частицы  Креста  Господня.
Сам  же  король  получил  святые  частицы  от  короля  Балдуина  Заморского,
правившего в Иерусалиме.
   Тут Кнут остановился и спросил у Арна,  слышал  ли  тот  когда-нибудь  об
Иерусалимском королевстве. Арн радостно закивал в ответ.
   Так вот, потом отец Кнута, Эрик сын Едварда, стал владельцем этих  частиц
Святого Креста. Он вставил их в свой золотой крест, который всегда носил  на
шее. Когда Эмунд Однорукий отрубил ему голову, священная реликвия  упала  на
землю, а коварный злодей взял ее и отнес тому, кто стоял за этим  убийством,
- Карлу сыну Сверкера. Так что он не только убийца короля, но и  святотатец,
присвоивший себе чужую святыню. Тот самый золотой крест носит теперь на  шее
он, Карл сын Сверкера. Ведь это мерзость перед Богом, разве можно усомниться
в этом?
   Арн  тотчас  согласился  с  Кнутом,   сказав,   что   надо   восстановить
справедливость.
   При этих словах Кнут сын Эрика улыбнулся Арну и тихо повторил, что пришло
их время. Но для того, чтобы добраться туда,  где  сейчас  находится  святая
реликвия, нужно уметь терпеть холод, ходить под парусом, метко  стрелять  из
лука и хорошо владеть мечом, а на это способны немногие.
   Вот почему он  устроил  состязание,  продолжал  Кнут.  Ибо  другие  люди,
которые метко стреляют, если  им  мешает  гнев  и  страх,  в  нужный  момент
промахнутся. Арн, когда он стрелял, был взволнован, думая о Сесилии,  однако
он сумел отправить все свои стрелы прямо в цель.
   Теперь и ни минутой позже необходимо сделать то, что должно быть сделано,
продолжал Кнут и спросил небрежно, не хочет ли Арн отправиться с ним  в  эту
поездку, как один из восьми избранных воинов. При этом Кнут тут  же  заверил
его, что, когда станет королем, он первым благословит брак Арна с Сесилией.
   В третий раз Арну говорили, что он не получит Сесилию, пока жив Карл  сын
Сверкера. И если в первые два раза он колебался, то  теперь  его  больше  не
мучили сомнения.
 
   * * *
 
   Приехав в Форсвик, на берегу Веттерна, они увидели, что Эйвинд сын  Иона,
Ион сын Микеля и Эгиль сын  Улафа  построили  маленькую  ладью  -  красивую,
широкую в  середине,  с  тремя  парами  весел.  Она  лежала  на  мелководье.
Норвежские дружинники горевали, что не успели вырезать на  ладье  магические
руны, но они очень торопились, чтобы ладья была готова прежде, чем  начнется
ледоход. Построенная по норвежскому образцу, ладья могла  идти  под  парусом
быстрее всех остальных кораблей того времени, особенно в Западном Геталанде.
Ею можно было  очень  ловко  управлять,  тем  более  что  на  веслах  сидели
норвежские гребцы, и ее легко  было  перетаскивать  волоком  по  льду.  Кнут
остался доволен увиденным и  подробно  объяснил  все  детали  Арну,  который
никогда не был в Норвегии, в отличие от своих родичей.
   После трехдневного ожидания пришло время  спускать  ладью  на  воду.  Они
отслужили мессу, которую Арн  для  пущей  убедительности  пел  на  церковном
языке. Затем Кнут сын  Эрика  обратился  к  ним  с  речью  и  призвал  их  к
решительным действиям. Их сила  в  том,  что  они,  восемь  славных  воинов,
переправятся через Ветгерн, когда никто  не  ожидает  внезапного  нападения.
Там, на южном мысе, в Висингсе, сидит убийца короля, Карл сын  Сверкера,  со
своей дружиной и думает,  что  он  в  безопасности.  Но  Господь  не  станет
помогать тому, кто убил святого ради своей выгоды. И когда  мы  сделаем  то,
что должно быть сделано, каждый будет вознагражден по заслугам.
   Больше ничего сказано не было. Ладью вывезли на лошадях из того разводья,
где она лежала, набухая обшивкой от воды. Потом лошадей отвели в конюшню,  и
люди погрузили поклажу в судно. Каждый из  них  взял  конец  веревки,  чтобы
вытащить ладью в открытое море. Широкая, она легко скользила по льду,  да  и
восемь человек - это немало.
   Был уже полдень, когда они добрались наконец  до  трещины  во  льдах,  за
которой плескались волны Веттерна. Вдали  виднелся  Висингсе.  Дул  западный
ветер, как обычно в это время год