ь приедет к  нему  на  пир  и  спросит,
почему он не получил от  хозяина  столь  нужную  ему  раньше  поддержку.  То
немногое, что Магнус знал об Эрике сыне  Эдварда,  говорило  ему,  что  этот
человек обязательно ввяжется в борьбу и никогда  не  простит  своих  врагов.
Какую позицию Магнус ни займет, он все равно рискует проиграть.
   Магнус втайне не считал себя воином. Конечно же,  он  умел  обращаться  с
мечом и щитом, копьем и луком, а чему же еще ему было учиться  в  молодости,
как не этому? Его дружина насчитывала дюжину человек, дальних родственников,
в основном молодых людей, которые не могли надеяться получить  наследство  и
не знали другой работы, кроме той, которую выполняют с оружием в  руках.  По
мнению Магнуса, его дружинники были большими лентяями.  Магнусу  было  очень
сложно заставить их посвящать  хотя  бы  половину  своего  времени  труду  в
качестве плотников и корабелов - единственной работе, которую они  сразу  же
не называли рабской. Остальное  время,  как  они  утверждали,  они  отдавали
оружейным забавам, чтобы хорошо послужить, когда это понадобится.  Однако  в
глазах Магнуса больше всего времени они проводили, утоляя жажду пивом.
   Но в любом случае Магнус мог выставить  дюжину  дружинников  и  с  грехом
пополам вооружить восемь дюжин своих бондов из двух  селений,  расположенных
по  направлению  к  Форсхему.  Его  дружина  вряд  ли  смогла  бы  заставить
колебаться чашу весов в  борьбе  за  королевский  престол.  Но  важнее  было
другое: как повести себя в этой борьбе,  за  кого  выступить.  И  если  одна
половина рода, из Западного Геталанда, выступит за  или  против  Эрика  сына
Эдварда, то решающим все равно окажется  то,  какую  позицию  займет  вторая
половина рода, из Бьельбу в Восточном Геталанде.
   Магнус отправил гонца за своим младшим братом Биргером, который,  хотя  и
не был старшим или первым по положению, все равно  выступал  от  имени  рода
Бьельбу во многих сложных вопросах. В том, что касается переговоров, Биргера
считали и хитрым, и справедливым. Несмотря на то что его щеки  еще  покрывал
юношеский пушок, многие предсказывали ему высокое положение  в  королевстве.
Причем  не  важно,  кто  будет  управлять  королевством,  ибо  род   Бьельбу
располагал огромным количеством как земли, так и дружинников.
   Биргер, постоянно улыбающийся, примчался, словно снежный вихрь,  вечером,
до появления других гостей. Под громкие крики он  подкатил  на  своих  санях
прямо к длинному дому,  так  круто  повернув,  что  снег  взметнулся  из-под
полозьев.  Он  быстро  соскочил  с  саней,  предоставив  распоряжаться   ими
подбежавшим рабам из конюшни, и сбросил на землю убитого  волка,  чтобы  его
сразу же могли отнести в дубильню и ободрать; многие из рабов  считали,  что
мертвый волк, находящийся поблизости от человеческого жилья, может  принести
несчастье.
   Затем он забросил на спину тюк  с  праздничной  одеждой  и  направился  в
длинный дом. Магнус поспешил выйти, чтобы  встретить  его.  Войдя  в  дом  и
увидев  Сигрид,  Биргер  поприветствовал  ее   с   уважением   и   некоторой
осторожностью и сразу же  начал  хвалить  постройку.  Под  предводительством
Сигрид и с Магнусом,  поспевавшим  сзади,  Биргер  обошел  зал,  наслаждаясь
теплом, идущим от выложенной камнем  короткой  стены  с  очагом,  в  котором
пылали чурки. Потирая руки от восхищения, он тут  же  выбрал  себе  постель,
кинул на нее приготовленную для  переодевания  одежду  и  стянул  покрывало.
Подойдя к скамье рядом с огнем, он принялся рассказывать о своем путешествии
по льдам Веттерна, о том, как он  заметил  стаю  волков,  как  лошадь  легко
обогнала их на тонком снежку, покрывавшем лед, и  как  он  застрелил  волка,
который, к несчастью, застрял в полозьях саней,  так  что  остальные  успели
убежать.
   Потом он привычно протянул руку, и ему сразу же была подана кружка  пива,
причем Биргеру потребовалось для этого лишь бросить взгляд в  сторону  раба,
разливавшего пиво. Он выпил за здоровье  своих  хозяев  и  громко,  довольно
выдохнул.
   Магнус чувствовал, как младший брат, полный жизненных сил, для  которого,
казалось, нет ничего сложного или невозможного, почти подавляет его.  Взять,
к примеру, хотя бы то, что Биргер один отправился на санях  через  непрочный
лед в плохую погоду и проехал за день путь из Бьельбу в Арнес без  малейшего
затруднения. Все это заставляло
   Магнуса думать о том, какими непохожими могут быть  братья,  если  у  них
общий отец, но разные матери.
   Прошло некоторое время, прежде чем  они  обсудили  дела  родственников  в
обеих усадьбах и Магнус застенчиво смог начать непростой  разговор:  о  том,
поддержать или не поддержать Эрика в его борьбе за престол.
   Вопрос не  показался  Биргеру  сложным.  Он  тут  же  принял  решение.  -
Бесспорно и истинно, - сказал он, протягивая руку за новой кружкой  пива,  -
что этот Эрик сын Эдварда - человек, который либо закончит свои дни королем,
либо станет на голову короче, или и то и другое. Это ведь знают все. Но  при
теперешнем положении нам нельзя ввязываться ни в какую борьбу. Он  не  может
восстановить Восточный Геталанд против  Западного  Геталанда  или  наоборот.
Возможно, он расположит к себе свеев, с кровавым языческим жертвоприношением
или без него. Если это ему  удастся,  тогда  мы  и  посмотрим,  чью  сторону
принять. Ну и хватит об этой безделице. Когда мы уже наконец сядем за стол?
   Приезд Эрика сына Эдварда в Арнес на следующий день был пышно  обставлен.
Он прибыл на четырех санях в сопровождении  двенадцати  дружинников,  словно
уже был конунгом или, по крайней мере, ярлом. Кроме того,  он  пожаловал  на
четыре часа раньше, чем его ожидали. Оказалось, Эрик ехал из  своей  усадьбы
Ладос у Лидана не один день, он  остановился  на  ночь  у  человека  конунга
Сверкера в королевской усадьбе Хусабю, проехав едва ли полдороги. Правда,  о
том, что произошло там в течение столь короткого гостевания,  он  говорил  с
большой неохотой.
   Мясо было пока еще полусырым, репу только несли в поварню, а Сигрид  едва
успела подмести зал и повесить  тканые  полотна,  так  что  после  короткого
приветствия, когда можно было глотнуть пива и отведать белого хлеба, который
был гордостью Арнеса, общество по возможности  разделилось,  чтобы  провести
время без отвращения друг  к  другу.  Магнус  попросил  старшего  дружинника
позаботиться о его братьях по оружию из Ладоса, разместить их и  утолить  их
жажду, Сигрид взяла с собой Кристину, чтобы осмотреть дом и обойти все новые
постройки в усадьбе, а сам Магнус повел Эрика сына Эдварда к укреплениям.
   Наверху ничто не произвело на Эрика большого впечатления. Он полагал, что
стены слишком низкие и непрочные, что двойной ров - странная выдумка  и  что
глубокие рвы все равно не помогут защитникам  зимой,  когда  лежит  лед.  Он
продолжал  в  том  же  духе,  все  время  сводя  разговор   на   собственное
строительство, с  которым  он  сравнивал  хозяйство  Магнуса,  прежде  всего
строительство  церкви  у  Эриксберга,  которое  было  уже  почти  завершено.
Разумеется, он использовал труд английских каменщиков, которых взял из  рода
своего отца. Эрик сказал, что он охотно одолжит их Магнусу к  весне,  прежде
чем отправить домой.
   Магнус спокойно выслушал его. Если стены в Арнесе были слишком низкими  и
непрочными, то они были слишком низкими и непрочными и для конунга. Если  бы
в крепости находился конунг, то осаждающих было бы больше и они запаслись бы
большим терпением,  чем  если  бы  там  был  простой  купец.  Несложно  было
заметить, что Эрик сын Эдварда уже воображает себя конунгом.
   Магнус чувствовал себя неуютно в его обществе. Тот был  выше  и  тяжелее,
что заставляло его говорить и вести себя так, будто он здесь  хозяин,  а  не
гость.
   Тем более приятный сюрприз ждал Магнуса, когда они покинули укрепления  и
начали осматривать конюшни и дом. Строительство из длинных сосновых  бревен,
лежащих друг на друге, было  новшеством,  и  большой,  полностью  выложенный
камнем очаг в длинном доме с тремя большими дымоходами  у  потолочных  балок
также стал новостью для Эрика сына Эдварда: у него дома по-прежнему строили,
ставя бревна вертикально и скрепляя их соломой и глиной.
   Магнус тотчас же  пришел  в  хорошее  расположение  духа,  рассказывая  о
строительстве, хотя в глубине души знал, что это Сигрид убедила его во  всем
новом. Но он все равно был уверен, что она не рассердится на него за то, что
сейчас он описывал Эрику всю эту большую работу как свою собственную.
   Когда Эрика сына Эдварда  пригласили  в  зал  и  он  почувствовал  тепло,
исходящее от каменной печи у почетного места,  он  тут  же  начал  расточать
громкие похвалы, подошел и провел рукой по бревнам, чтобы убедиться  в  том,
что они совершенно не пропускают холод. Пока опасному гостю подносили  пиво,
Магнус застенчиво  рассказал,  что  здесь  на  севере,  где  лес  Суннанскуг
встречается с  лесом  Нурданскуг,  так  много  древесины,  длинных  сосновых
бревен, что можно строить иначе, чем, например, в  Лидане,  где  доступен  в
основном лиственный лес.
   Пиво дарило тепло, и Магнус воспрянул духом.
   У Сигрид были другие затруднения, когда она  показывала  хозяйство  своей
родственнице   Кристине.   Отношения   между   ними    могли    быть    лишь
холодно-вежливыми, поскольку Кристина начала ссориться и  с  монахами,  и  с
конунгом, утверждая, что по крайней мере часть Арнеса должна принадлежать ей
и что она никогда в  жизни  не  отдала  бы  свою  долю  наследства  каким-то
монахам.
   Но этот вопрос лучше было не затрагивать сейчас, в отсутствие  их  мужей.
Если об этом зайдет речь, то лучше, чтобы все, кто имеет право  говорить  об
этом, были собраны в одной комнате.
   Кристине оставалось лишь удивляться всем  тем  разнообразным  мастерским,
которые выросли вокруг усадьбы. Они не стали  спускаться  к  дубильне  из-за
неприятного запаха, но сходили в поварню, к каменотесам, кузнецам, бочарам и
прядильщикам, прежде чем зайти в амбары и  одно  из  жилищ  рабов.  Там  они
застали  совокупляющуюся  пару,  что  не  произвело  на  них  ни  малейшего,
впечатления; они лишь сказали несколько  ободряющих  слов  смущенным  рабам,
проходя  мимо.  Кристина  пошутила,  заявив,  что   дома   она   приказывает
кастрировать по крайней мере каждого второго раба, иначе эти животные  будут
размножаться без меры и плодить новые рты, которые нужно кормить.
   Сигрид объяснила, что она отказалась от этого обычая. Не ради рабов, хотя
это нововведение и обрадовало их, а потому, что рабов не может быть  слишком
много.
   Этот резон Кристина понять не могла. Больше  рабов  значит  больше  ртов,
которых нужно кормить, больше животных, которых нужно закалывать,  и  больше
зерна, которое нужно молотить, это ведь ясно как Божий день.
   Сигрид попыталась объяснить смысл переселения, обработки новых  земель  и
выкупа рабов на волю по мере увеличения их количества и какую прибыль это, в
свою очередь, давало каждый год в виде дополнительных бочек  зерна  с  новых
земель, а также то, как мало пищи нужно рабам, если они  должны  платить  за
нее сами, ибо свобода стоила дорого.
   Кристина только усмехалась этим нелепым затеям, ведь это  все  равно  что
выпустить коров на зеленый луг, доить  их  и  потом  зарезать,  а  поджарить
самого себя. Сигрид быстро отказалась от всех попыток объяснить что-либо и в
конце концов повела Кристину в баню, где перед вечером мылась толпа рабов.
   Когда они открыли дверь в баню, на них вылетело большое  облако  пара,  и
зимний студеный ветер смешался с влажным теплом. Закрыв  за  собой  дверь  и
присмотревшись, Кристина в первый раз удивилась так,  что  не  смогла  этого
скрыть.  Помещение  было  заполнено  обнаженными  рабами,   которые   бегали
туда-сюда с ведрами, выливая горячую воду в большие дубовые корыта,  или  же
сидели в клубах пара. Сигрид подошла к ним и поймала  одну  из  рабынь,  дав
Кристине пощупать ее тело. Посмотри, какие они здоровые и упитанные!
   Да, они хорошо выглядят.  Но  какой  смысл  в  том,  чтобы  позволять  им
переводить дрова, как свободным людям, это она не могла понять.
   Сигрид пояснила, что это домашние рабы, прислуга,  которые  должны  будут
всю ночь поворачивать вертела, приносить и разливать пиво и выносить  помои.
И разве не лучше иметь рабов, от которых не воняет? К  тому  же  после  бани
всех их  оденут  в  чистые  льняные  одежды,  потому  что  сейчас  в  Арнесе
производится намного больше льняной ткани, чем можно продать.
   Кристина  покачала  головой,  она  не  могла   не   показать,   насколько
сумасбродным ей кажется этот способ обращения с рабами. Ведь от этого у  них
могут возникнуть разные мысли. У них  уже  есть  мысли,  ответила  Сигрид  с
улыбкой, которую Кристине сложно было понять.
   Но когда вечером начался пир, вошедшая в зал процессия чисто вымытых слуг
в белых льняных одеждах выглядела очень красиво. Они несли  первую  перемену
мяса, репы, белый хлеб и суп из лука, бобов и еще чего-то, о  чем  не  знали
гости и что Сигрид называла красным корнем.
   На норвежском почетном месте с драконами  восседали  Магнус  и  Эрик  сын
Эдварда. Слева от Магнуса расположились его брат Биргер,  сыновья  Эскиль  и
маленький Арн, а вместе с ними - Кнут сын  Эрика,  их  ровесник.  Справа  от
почетного места - Кристина и Сигрид. Вдоль стен пылали смоляные  факелы,  на
длинном столе, за которым по старшинству сидели двадцать четыре  дружинника,
горели дорогие восковые свечи, словно в  церкви,  а  от  каменной  стены  за
почетным  местом  исходило  тепло,  которое,  однако,  уменьшалось  по  мере
удаления. Младшие дружинники в конце стола вскоре завернулись в свои плащи.
   Рабы, поворачивавшие вертела, стали разносить самые мягкие  куски  и  то,
что можно было быстрее всего  приготовить  в  коптильне,  находящейся  между
двумя  частями  длинного  дома,  -  молочных  поросят.  Потом  должны   были
последовать более  грубые  закуски  -  телятина,  баранина  и  мясо  молодых
кабанов, а также грубый черный хлеб, какой делали раньше, для тех,  кому  не
нравился новомодный белый  хлеб.  Пиво  разносили  в  огромных  количествах.
Мужчинам - крепкое, неприправленное, женщинам и детям - сдобренное  медом  и
можжевеловыми ягодами.
   Поначалу все шло хорошо, гости  довольно  рассуждали  о  малозначительных
вещах, а  вечно  улыбающийся  Биргер  еще  раз  поведал  о  своем  вчерашнем
"подвиге", когда он застрелил волка.
   Эрик сын Эдварда и его дружина выпили за здоровье хозяев.  Магнус  и  его
дружина выпили за здоровье гостей. За столом царило веселье, не было ни злых
мыслей, ни злых слов.
   Эрик сын Эдварда даже еще раз успел похвалить красоту зала, новый  способ
строить из горизонтально лежащих бревен и плотно заделывать щели между ними,
красиво вырезанных драконов вокруг почетного места и прежде  всего  постели,
которые располагались в ряд друг над другом вдоль одной из длинных  стен,  с
большим  количеством  покрывал  и  шкур,  так  что  в  одной  постели  могло
уместиться несколько человек, и при этом им не было  бы  слишком  тесно  или
жарко. Об этом тоже нужно подумать при строительстве  нового  жилья.  Магнус
застенчиво объяснил, что  так  обычно  ставят  постели  в  Норвегии,  каждый
норвежец знает, что холод ослабевает, если приподнять постели над полом.
   Эрик сын Эдварда вливал в себя все больше  и  больше  пива,  и  его  язык
постепенно развязывался, хотя поначалу это  едва  можно  было  заметить.  Он
шутил о конунге Сверкере, единственном  на  Севере,  который  смог  выиграть
войну потому, что труслив, затем - о монахах,  о  том,  сколько  хлопот  они
доставляют. Потом он вернулся к трусливому конунгу Сверкеру и посмеялся  над
тем, что старик еще раз женился на старой карге, этой Рикиссе, которая  даже
была наложницей русского, Володара или как там его зовут, на другой  стороне
Восточного моря. - Но, любезный гость, ведь тем самым он вновь  спас  страну
от войны и пожара, об этом ты не подумал? - вступила  в  разговор  Сигрид  с
очень довольным видом, так, словно и ей пиво ударило в голову и поэтому  она
могла позволить себе безответственно болтать. Магнус бросил на  нее  строгий
взгляд, но она притворилась, что не заметила этого.  -  Как  же!  Какие  это
подвиги во имя страны старый хрыч может совершить в постели с дважды вдовой?
- громко ответил  Эрик  сын  Эдварда,  обращаясь  больше  к  своей  дружине,
сидевшей за столом, чем к Сигрид. Дружинники тут же захохотали. - Потому что
у Рикиссы есть сын Кнут от первого брака  и  потому  что  Кнут  сын  Магнуса
теперь
стал новым конунгом Дании и едва ли пойдет войной на ту страну, королева которой - его мать, - резко ответила Сигрид, как только стих смех дружинников. Однако она сказала это с очень веселым видом. И когда Эрик сын Эдварда помрачнел, в наступившей тишине она еще более весело добавила, что таким образом старик, который уже не мог исполнить своих супружеских обязанностей, использовал именно постель для того, чтобы избежать войны. Так старческая немощь сослужила хорошую службу, а ведь это случается не каждый день. 
   Последняя шутка о  мужском  бессилии  конунга  вызвала  взрыв  еще  более
громкого смеха дружинников, чем после шутки Эрика сына Эдварда.
   Сигрид потупила взор, словно стесняясь, и кажется,  покраснела  от  своей
собственной дерзости. Но Магнус почуял неладное. Никто лучше него  не  знал,
насколько остра на язык была его жена. Никто лучше него не знал, что если на
этом пиру речи скрестятся, словно мечи, то Сигрид победит всех, кроме, может
быть,  Биргера.  А  так  быть  не  должно,  это  только  повлечет  за  собой
неприятности.
   Поэтому он попытался выйти из положения, пустившись в  долгие  и  путаные
объяснения того, насколько велико значение знаний, которые принесли с  собой
в страну монахи. Достаточно  лишь  посмотреть  на  Арнес.  Ведь  это  монахи
показали, как строить по-новому, как можно  подвесить  значительно  большее,
чем раньше, мельничное колесо, как можно сеять пшеницу осенью, оставив ее на
зиму, чтобы потом она колосилась  вплоть  до  сбора  урожая.  И  возможность
обменивать товар на серебро  вместо  того,  чтобы  менять  товар  на  товар,
несомненно, получит широкое распространение в  будущем.  Он  говорил  еще  о
многом, чему в основном его научила Сигрид, но только Сигрид и он  знали  об
этом.
   Разумеется, гостю было сложно прервать хозяина, но,  когда  Магнус  начал
повторяться и в третий раз заговорил о значении серебра в торговле, Эрик сын
Эдварда демонстративно поднялся, чтобы пойти облегчиться. Тут Магнус затих и
бросил беспокойный взгляд на  своего  брата  Биргера.  Биргер,  как  обычно,
улыбался и вовсе не выглядел обеспокоенным, когда он наклонился к Магнусу  и
прошептал, что сейчас, пожалуй, действительно нужно пойти и справить  нужду,
потому что скоро начнется то, ради чего сюда прибыл гость.
   В остальном пир проходил прекрасно. Половина дружины последовала  примеру
именитого гостя, и скоро почти все мужчины  стояли  у  изгороди  и  довольно
переговаривались, пуская струи на уложенные еловые ветки; зимой двор усадьбы
выглядел бы слишком грязно после славного  пира,  если  не  застелить  землю
хвоей, которую постоянно меняли бегавшие рабы.
   Эрик сын Эдварда снова занял место рядом с Магнусом на  почетном  сиденье
и, взяв новую кружку пива, поднял руку в знак того, что он хочет говорить  и
чтобы его не перебивали. Чуть улыбнувшись,  Биргер  взглянул  на  Магнуса  и
утвердительно кивнул. - Пока гостеприимство хозяев не слишком сильно ударило
нам в голову и мы не начали хвастаться тем, какие мы сами герои, - улыбаясь,
начал он, дождавшись уважительного смеха, который в основном исходил от  его
собственных дружинников, - настало время поговорить о серьезных  вещах.  Дни
конунга Сверкера сочтены. Я не слишком преувеличу, если скажу, что скоро его
уже не будет с нами на земле. Карл сын Сверкера сидит в Линчепинге