какое-то  время,
забросит книги. Как духовник Арна, отец Генрих знал об  этом  много  больше,
чем брат Гильберт. Ибо Арн, как и все остальные, не мог  лгать,  исповедуясь
своему приору.
   Арн осознал это именно потому, что обязан был исповедаться, признать свое
греховное поведение и потом искупать свой грех. Но он не осознавал, что  это
действительно беспокоило отца Генриха, иначе Арн бы сильно огорчился. Сейчас
он получал лишь обычные небольшие наказания в виде нескольких дополнительных
молитв и, возможно, одного дня на хлебе и воде, как и тогда, когда он  читал
светские стихи Овидия и, более того, писал собственные  стихи  в  подражание
Овидию.
   Шамсин вырос и стал настоящим конем, и любовь между ним и Арном стала еще
сильнее. Лето было в разгаре, соловьиные ночи  в  Юлланде  были  светлыми  и
теплыми; Арн вставал, поспав всего какой-нибудь час после полуночной службы,
прокрадывался в конюшню, брал седло  и  уздечку,  шептал  несколько  слов  в
ночной полумрак, и к нему тут же прибегал Шамсин,  наклоняясь  и  подставляя
свою мягкую морду под горячие поцелуи мальчика.
   Потом Арн садился верхом, и они неслышно направлялись к  изгороди,  через
которую Шамсин перепрыгивал  мягко,  по-кошачьи;  затем  Арн  и  Шамсин  еще
какое-то время двигались осторожно, прежде чем их скорость  достигала  такой
степени, что они по праву могли считаться самыми быстрыми на датской  земле,
ведь  Шамсин  был  из  породы  лошадей,  которые  могли  покрывать   большие
расстояния, не то что медлительные северные кони.
   Они неслись, словно всадники Апокалипсиса, по  небольшим  холмам,  редким
буковым лесам и иногда даже добирались до моря с  риском,  что  им  придется
возвращаться домой в таком же темпе, чтобы успеть к заутрене.
   Скоро по округе распространились слухи  о  всаднике-привидении  и  дурном
предзнаменовании, о духе, который мчался так, как не мог бы  скакать  верхом
ни один человек, о карлике с острыми клыками и сверкающим огненным мечом.
   Меч, однако, был деревянным, с вделанным в середине железным шариком  для
увеличения веса. Но в своем воображении Арн скакал с мечом,  который  вполне
мог быть огненным, он размахивал им, держа его в левой руке, на полном скаку
меняя поводья на меч, и тот оказывался в его правой руке. Хотя  оружие  было
не самым главным. Арн словно пытался успокоить свою  совесть,  говоря  себе,
что он исполняет некую работу вместо того, чтобы спать сном праведника.
   Его восторг вызывала именно скорость. Несмотря на то что Шамсин  был  еще
очень молод, в нем присутствовала такая сила, какой не было ни  в  одном  из
коней, на которых Арну доводилось ездить раньше. Арн воображал, что  Шамсина
несет вперед сверхъестественная сила, и потому верхом на коне он словно  был
ближе к Богу.
   Разумеется, думать так грешно. Арн понимал это, молился и  исполнял  все,
чтобы получить прощение.
   Однако мысли о Шамсине и бешеной скачке не оставляли его  даже  во  время
покаянных молитв.
 
 
 
   V
 
   На Рождество 1144 года христиане в Иерусалиме  потерпели  самое  жестокое
поражение с тех пор, как была завоевана Святая Земля. Многие в  христианской
Европе понимали, что падение Эдессы - настоящая катастрофа. Но никто не  мог
представить  себе,  что  случившееся  станет  началом  конца   христианского
завоевания, ибо сама мысль об этом была греховной.
   В этот период, спустя полвека  после  завоевания  Святой  Земли,  которое
обошлось христианам более чем в сто тысяч человеческих  жизней,  королевство
Иерусалим включало в себя прибрежную  полосу,  тянущуюся  от  Газы  в  Южной
Палестине через Иерусалим и Хайфу до ливанского берега и далее до  Антиохии.
Но над Антиохией, там, где  Малая  Азия  нависает  над  Сирией,  существовал
большой христианский анклав вокруг города Эдесса, который вместе с Антиохией
господствовал на побережье над всеми  путями  между  Багдадом,  Иерусалимом,
Дамаском и христианской восточной  частью  Римской  империи  со  столицей  в
Константинополе. После Иерусалима Эдесса была главным оплотом христиан.
   Но теперь город был завоеван, разграблен и предан  забвению  вождем,  имя
которого раньше в  Европе  никто  не  слышал.  Его  звали  Унадеддин  Зенги.
Завоевание  Эдессы  закончилось  повальным  истреблением  населения  города,
погибли пять тысяч франков, шесть тысяч армян и других христиан. Вместо  них
Зенги приказал заселить Эдессу евреями, которым, возможно,  удастся  вернуть
город к жизни. Евреи ведь были ближе к мусульманам, чем христиане, поскольку
у христиан существовал своеобразный  обычай  массового  истребления  евреев,
если предоставлялась такая возможность.
   Зенги был сильным, честолюбивым и очень жестоким повелителем. Его великая
победа  вызвала  ликование  в  мусульманском  мире,  но  сам  Зенги   внушал
окружающим опасение: все хотели, чтобы он побеждал  где-нибудь  подальше  от
них.
   Возможно, именно жестокость была  его  слабостью.  И  вероятно,  огромное
христианское войско, которое собиралось теперь для того,  чтобы  отправиться
во второй крестовый поход, отомстить за Эдессу и спасти Святую Землю, смогло
бы победить Зенги, несмотря на его  огромный  опыт  войны  против  франкских
рыцарей.
   Зенги не скрывал, что собирается захватить Дамаск - второй по  значимости
город  после  Иерусалима,  чтобы  оттуда  сомкнуть  плотное  кольцо   вокруг
христиан.
   Однако мусульманское население  Дамаска  не  чувствовало  энтузиазма  при
мысли о том, что непредсказуемый и жестокий воин  окажется  под  стенами  их
города.  Когда  Зенги  направлялся  к  Дамаску,  он  был  вынужден  по  пути
остановиться,  чтобы  покорить  город  Баальбек.  Когда   Баальбек   наконец
капитулировал и гарнизон получил обычные заверения в том, что всем  сохранят
жизнь, Зенги, разгневавшись, что на завоевание города  ушло  много  времени,
приказал отрубить головы всем защитникам, кроме начальника,  с  которого  он
повелел заживо содрать кожу.
   Может, сам он думал, что  подобное  поведение  навеет  страх  на  жителей
Дамаска  и   ослабит   их   сопротивление.   Но   эффект   получился   прямо
противоположным. Дамаск заключил союз с христианским королем  в  Иерусалиме,
потому что обоим городам, невзирая  на  религиозные  различия,  следовало  в
одинаковой степени опасаться такого завоевателя, как Зенги.  Не  будь  Зенги
так жесток, союз между Дамаском и Иерусалимом был бы невозможен и  христиане
смогли бы  победить  во  втором  большом  крестовом  походе.  Следовательно,
жестокость Зенги сослужила большую службу Аллаху, чем Господу.
   Когда воины Зенги поняли, что война на данный  момент  окончена,  что  им
никогда не удастся завоевать и разграбить Дамаск, они,  нагруженные  богатой
добычей, повернули. Его армия таяла. Это явление было обычным в любой  части
мира и представляло такую же проблему для  христианских  войск,  как  и  для
мусульманских. Во имя Бога или Аллаха, будь то христианин  или  мусульманин,
но каждый, захвативший богатые трофеи  и  к  тому  же  оставшийся  в  живых,
начинает скучать по дому.
   Однажды, вне себя  от  гнева,  Зенги  увидел  своего  евнуха-христианина,
который тайком пил вино из личного кубка вождя. Зенги изрыгнул угрозы о том,
какое наказание последует слуге за это бесстыдство, и  пошел  спать.  Евнух,
который живо представил себе, какие наказания, одно другого  хуже,  способен
придумать его хозяин после пробуждения, предпочел воткнуть в него кинжал.
   Смерть Зенги могла бы благоприятствовать христианам,  потому  что  теперь
отцовские владения должны были быть поделены между его сыновьями, это отняло
бы время и, возможно,  привело  бы  к  началу  внутренних  войн,  а  лучшего
положения для второго крестового похода мстителей нельзя себе и представить.
   Но Аллах хотел другого. Ибо  тем  из  сыновей  Зенги,  кто  снял  с  руки
мертвого отца кольцо, символ власти, был Махмуд, которого вскоре назовут Hyp
эд-Дин, Светоч Веры.
   Hyp эд-Дин унаследовал воинские качества своего отца,  он  всегда  должен
был побеждать христиан. Но  у  него  был  иной  характер,  и  в  отличие  от
большинства других, кто сражался против христианского мира, он  относился  к
вере совершенно серьезно. Hyp эд-Дин приказал созвать  к  себе  всех  ученых
людей, всех рассказчиков из кофеен, всех, кто имел право говорить в  мечети,
всех сочинителей и всех писцов и убедил их или заплатил им за то, чтобы  они
распространяли легенду о Hyp эд-Дине,  который  никогда  не  сражается  ради
собственной выгоды, соблюдает все заветы Корана, запрещает  пить  вино  даже
своей страже, никогда не казнит побежденных, если они  сдались,  никогда  не
ставит собственные интересы превыше интересов  ислама.  Вскоре  ему  удалось
создать движение в защиту веры. Но пока не пришло время, он не пытался взять
Дамаск и вместо этого сделал своей столицей Алеппо.
   С правлением Hyp эд-Дина, но еще больше с правлением его преемника, Салах
эд-Дина, присутствие христиан  в  Святой  Земле  было  обречено  на  гибель.
Падение Иерусалима стало лишь делом  времени.  Но  об  этом  может  поведать
только тот, кто уже знает, как все произошло.
 
   * * *
 
   Когда известие о падении Эдессы распространилось по Европе,  оно  вызвало
как скорбь, так и беспокойство. Христианский мир  не  мог  представить  себе
ничего подобного, поскольку завоевание  крестоносцами  Гроба  Господня  было
делом священным, а священное дело не могло потерпеть поражения.
   Если христиане не нанесут быстрый и сильный ответный  удар,  то  неверные
могут обратить свои мечи против самого Иерусалима.  Это  было  очевидно  для
всех.
   Папа Евгений III тут же развернул пропаганду второго  крестового  похода,
чтобы  обезопасить  доступ  христиан  к  Гробу  Господню  и  другим   местам
паломничеств. Прежде всего он обратился к французскому королю Людовику  VII,
у которого в браке было столько сложностей, что он стремился уйти  на  войну
под любым предлогом. К тому же кроме обычной добычи, которую приносит война,
в крестовом походе можно было получить прощение некоторых грехов и тем самым
обеспечить себе после смерти жизнь в раю.
   Но королю Людовику никак не удавалось убедить своих вассалов  отправиться
в столь длительный поход. У графов и  баронов  не  было  семейных  неурядиц,
которые мучили его, и их  вполне  удовлетворяла  спокойная  жизнь  в  родной
стране.
   Расстроенный Людовик рассказал о своих затруднениях Папе,  который  нашел
единственно правильный выход из этой  ситуации.  Он  призвал  под  священные
знамена Бернарда из Клерво.
   Бернард Клервосский был в то время самым влиятельным  лицом  в  церковном
мире и, вероятно, лучшим оратором в мире светском. Когда стало известно, что
Бернард будет говорить в Везельском соборе в марте 1146  года,  туда  пришло
столько людей, что стало ясно: все в собор не поместятся.  Вместо  этого  за
пределами города была сооружена деревянная  трибуна.  Бернарду  не  пришлось
говорить долго, ибо вскоре огромная толпа из десятков тысяч  человек  начала
кричать, требуя крестов.
   В запасе имелось большое количество крестов из материи, которые  и  начал
раздавать Бернард,  сперва  королю  и  его  вассалам,  ибо  даже  критически
настроенные графы и бароны не смогли устоять перед волной  воодушевления,  а
потом всем остальным. В конце  концов  Бернарду  пришлось  рвать  на  клочки
собственную  одежду,  чтобы  новые  добровольцы  могли  прикрепить  к  своим
одеяниям крест из материи в знак того, что они теперь посвящают  свою  жизнь
Священной войне  и,  кстати,  готовы  уже  через  некоторое  время  получить
отпущение своих грехов.
   Бернард мог не без гордости написать Папе:
   "Ты отдал приказ. Я повиновался. И Сила, отдавшая  приказ,  сделала  так,
что мое послушание принесло плоды. Я  отверз  уста.  Я  заговорил,  и  число
воинов Христовых сразу же увеличилось до бесконечного множества.  Селения  и
города теперь покинуты. На семь женщин едва приходится один  мужчина,  везде
можно увидеть вдов при живых мужьях".
   И христианское движение стало распространяться по Европе с той же  силой,
с какой движение Hyp эд-Дина распространялось вокруг Алеппо, хотя христиане,
конечно, не могли понимать, как они похожи в этом на мусульман.  Бернард  из
Клерво отправился в долгое путешествие и день за днем повторял свои слова  -
сперва в Бургундии, затем в Лотарингии и Фландрии.
   Когда движение достигло пределов Германии, возникли те же проблемы, что и
во время первого  крестового  похода.  Архиепископ  Кельнский  вынужден  был
срочно призвать Бернарда, поскольку один цистерцианский монах по имени  Петр
Достопочтенный путешествовал по Германии, повторяя слова Бернарда  о  Святой
Земле, но при этом говоря нечто странное о евреях, живших в Европе.
   Как следствие его проповедей,  в  Кельне,  Майнце,  Вормсе  и  Страсбурге
начались погромы. Евреев убивали, иногда уничтожая целые семейства.
   По приезде Бернард немедленно наложил наказание на Петра Достопочтенного:
молчать в течение года, каяться, вернуться в свой монастырь  в  Клюни  и  не
вмешиваться в то, чего не понимает.
   Далее Бернарду пришлось совершить поездку по Германии, где  он,  несмотря
на вынужденную необходимость говорить с людьми с помощью  переводчика,  тоже
сумел вызвать желание участвовать в Священной войне. Но теперь он должен был
делать все, чтобы покончить с преследованием евреев,  и  потому  он  раз  за
разом повторял, что "поднять руку на еврея с целью убить его - все равно что
поднять руку на Иисуса Христа".
   Таким образом, помыслы возбужденных  христиан  снова  были  направлены  в
нужное русло, и второй  крестовый  поход  стал  делом  решенным.  Германский
король Конрад заключил союз с королем Людовиком VII, и  вскоре  неисчислимая
армия начала свой священный поход. Однако в Венгрию и на Балканы они  пришли
скорее как насланная Богом чума египетская. Словно  саранча  и  жабы,  грабя
мирных жителей, двигались вперед бесчисленные Христовы воины.
   Придя в христианский Константинополь,  французское  и  германское  войска
стали враждовать друг с другом в  основном  по  поводу  того,  кому  грабить
первым. Они  решили  отправиться  из  Константинополя  в  Иерусалим  разными
путями. Конрад должен был идти через внутренние районы Малой Азии, а Людовик
- вдоль побережья, а встретиться договорились в Антиохии.
   Армия  английских  крестоносцев  также   отправилась   в   поход,   чтобы
присоединиться к огромной экспедиции. Но англичане  застряли  в  Португалии,
где  они  осадили  Лиссабон.  Это  был  тоже  мусульманский  город,  хотя  и
несравнимый по значению с Иерусалимом.
   Через четыре месяца осады англичане  пообещали  защитникам  сохранить  их
жизнь, если те прекратят сопротивление. Гарнизон сдался, и христиане  начали
распинать, сдирать кожу и колесовать, обезглавливать и  жечь,  насиловать  и
грабить во имя Господа и во спасение  своих  душ,  после  чего,  насытившись
Священной войной, повернули домой. Кроме тех, кто  остался,  чтобы  основать
небольшие колонии.
   Королю германскому Конраду, выбравшему сухопутный, но более опасный  путь
через Малую Азию в надежде на то, что там можно награбить побольше, пришлось
испытать  на  себе  всю  тяжесть  положения,  когда  на  тяжело  вооруженную
европейскую армию нападают превосходящие силы  легкой  восточной  кавалерии.
Турецкие отряды встретили его у Дорили, и он потерял  девять  десятых  своей
армии.
   Когда два европейских войска пришли  в  Антиохию  (французское  выглядело
лучше, чем германское), их с почетом принял местный властитель граф Раймонд.
Также к ним присоединился король Иерусалима Балдуин,  и  настало  время  для
пира, а потом - и для тщательной разработки планов дальнейших действий.
   Вновь прибывшие крестоносцы даже не знали, кто такой Зенги,  не  было  им
известно и о том, что он умер  и  теперь  перед  ними  стоит  гораздо  более
опасный враг в лице его сына Hyp эд-Дина.
   Разумеется, местные франки-христиане гораздо больше понимали, что следует
предпринять.  Наверное,  нужно  идти  прямо  на  Эдессу  и  вернуть   город,
поскольку, во-первых, именно падение Эдессы вызвало новый крестовый поход, а
во-вторых, такая победа имела бы большое психологическое значение для  обеих
сторон.
   Или же нужно идти на Алеппо, на столицу главного врага,  Hyp  эд-Дина,  и
принять бой, который все равно должен произойти рано или  поздно,  и  лучше,
если он произойдет сейчас, когда позиции христиан сильны.
   Но  короли  Людовик  и  Конрад,  не   понимая   особенностей   отношений,
сложившихся в той части мира, где они оказались, решили направить свой  удар
на  Дамаск.  Если  удастся  завоевать  второй  по  значимости  город   после
Иерусалима, утверждали они в один  голос,  то  крестовый  поход  начнется  с
великой победы, о которой услышит весь мир. Кроме того, хотя  они  предпочли
об  этом  помалкивать,  Дамаск  был  действительно  богатейшей  добычей  для
грабителей. Таким образом, можно было быстро окупить все расходы.
   Местные франки напрасно пытались объяснить, в чем заключается ошибочность
нападения на Дамаск, их голоса не были услышаны двумя королями,  потому  что
те были заодно и командовали двумя самыми крупными армиями.
   Итак, все христианское  войско  направилось  к  Дамаску.  Что  по  многим
причинам было непростительной глупостью.
   Дамаск был  не  только  самым  важным  из  мусульманских  городов,  но  и
единственный из них состоял в союзе с Иерусалимом.  Нарушение  такого  союза
показало бы, что на слово христианина  полагаться  нельзя,  и  это  особенно
тревожило    рыцарей-храмовников,    которые    составляли    костяк    всей
западноевропейской конницы.
   Хуже всего было то, что теперь козыри оказывались в  руках  Hyp  эд-Дина,
человека, который в этой части мира  проповедовал  объединение  перед  лицом
неверных и чистоту  духа  как  средство  от  всех  поражений.  Ничего  более
действенного для объединения мусульман, чем нападение на  Дамаск,  придумать
было нельзя.
   Когда христианская армия  начала  двигаться  по  направлению  к  Дамаску,
жители города сперва не поверили  глазам,  потому  что  это  было  полнейшим
безумием. Но скоро во все стороны были разосланы почтовые голуби, и  с  юга,
севера и востока к городу стали приближаться братья  Hyp  эд-Дина  и  другие
союзники с большим войском.
   После всего  лишь  четырех  дней  осады  Дамаска  христиане  оказались  в
окружении армии, которая была намного  больше  их  собственной.  Их  лагерь,
кроме всего прочего, был разбит в самом невыгодном месте  -  в  южной  части
города, где не было никакой защиты и где жители Дамаска заранее осушили  все
колодцы.  Предводитель  рыцарей-храмовников  считал,  что   их   тактическое
положение настолько нелепо, что найти разумное объяснение этому  невозможно,
если только слухи о том, что королю Людовику или королю Конраду заплатили за
поражение не соответствуют правде.
   Христиане оказались в опасном положении. Речь уже  не  шла  о  сооружении
осадных машин, нужно было просто бежать, спасая свою жизнь.
   Когда христианская армия сняла осаду и начала отступать  на  юг,  на  нее
напала легкая арабская конница, которая, находясь вне пределов досягаемости,
осыпала отступающих стрелами. Потери были огромными, и на Святой  Земле  еще
несколько месяцев спустя можно было видеть горы трупов.
   Так закончился второй крестовый поход. Четыре дня сражений и колоссальные
потери,   которые   во   многом   были   вызваны   глупостью    христианских
военачальников.
   Король Германии Конрад, поссорившись, как обычно,  с  королем  Людовиком,
отправился  домой  по  суше,  в  целях  безопасности   выбрав   путь   вдоль
средиземноморского побережья Малой Азии.
   Король Людовик, войско которого уже не было столь большим, избрал поэтому
морской путь из Антиохии по направлению к  Сицилии.  Примечательно,  что  по
дороге домой его флоту пришлось пережить  нападение  византийской  флотилии.
Как король Людовик, так и король