ачестве материала для нового лука они  выбрали  тис,  а  для  стрел  -
ясень. Все части  целого  должны  соответствовать  друг  другу,  как  должны
находиться в равновесии движения рук и сила мысли.
   Для того чтобы изготовить новый лук и стрелы к нему, потребовалось  много
времени - с холодной весны, когда снег только начал таять,  до  лета,  когда
тюльпаны  образовали  красную  кайму   вдоль   галерей.   Арн   должен   был
присутствовать при изготовлении оружия, постигая все премудрости. Он  узнал,
как сушится дерево в темноте и прохладе, как срезаются тонкие слои с  разных
частей дерева, шлифуются вместе в ровную форму, склеиваются рыбьим  клеем  и
потом снова шлифуются. Со стрелами,  разумеется,  было  легче.  Изготовление
наконечников стрел было простейшей кузнечной  работой,  с  которой  Арн  мог
справиться совершенно самостоятельно.
   Когда наконец пришло время опробовать новый лук, брат Гильберт  ко  всему
прочему еще и изменил расстояние до мишени, с восемнадцати  длинных  мужских
шагов до двадцати пяти. Первые дни Арну казалось,  что  он  учится  стрелять
заново.  Для  того  чтобы  натянуть  тетиву,  требовалось  много  усилий,  а
натяжение влияло на направление полета стрел,  так  что  иногда  он  стрелял
совершенно в другую сторону. Когда же Арн выказал неверие в свои силы,  брат
Гильберт накинулся на него, ругая за то, что тот проявил лень и уныние,  два
одинаково тяжких греха.  И  Арну  пришлось  прочитать  несколько  раз  Патер
Ностер, стоя на  коленях  перед  луком  и  стрелами,  прежде  чем  ему  было
позволено снова вернуться к упражнению.
   В  такие  моменты  у  брата  Гильберта  появлялось  искушение   объяснить
мальчику, насколько хорошо он стреляет, без сомнения, лучше, чем большинство
взрослых и хорошо тренированных стрелков. Однако сам  Арн  не  мог  сравнить
себя ни с кем другим, кроме брата  Гильберта,  словно  в  мире  существовало
только два стрелка из лука. Брат Гильберт всегда умалчивал о своем прошлом и
о том, что заставило его  доживать  дни  в  цистерцианском  монастыре.  Отец
Генрих запретил ему рассказывать об этом Арну.
   Примерно  год  назад  брат  Гильберт  и  Арн  перенесли  свое   маленькое
стрельбище  за  стены  монастыря.  Дело  в  том,  что  часть  братии   сочла
непристойным то, что подобные занятия проходили у них на глазах.
   Но однажды на том месте, где упражнялся Арн,  остановился  отряд  воинов,
возвращавшихся домой из Фюна; они были в  хорошем  настроении,  потому  что,
окончив войну, должны были вскоре вновь увидеть своих любимых. Сначала воины
сочли просто нелепым то,  что  маленький  послушник  с  бритой  макушкой,  в
коричневой рясе и с развевающимися локонами держит в руках лук. Это  зрелище
казалось нереальным. Чем-то, чего не может быть вообще.
   Они отпустили несколько грубых шуток, но потом остановились,  чтобы  ради
забавы поглазеть на малолетку. Брат  Гильберт,  стоявший  рядом  с  Арном  и
дававший указания, притворился, что не  понимает  северного  языка  или,  по
крайней мере, не слышит некоторые комментарии.
   Но воины быстро затихли. Ибо то, что они увидели собственными глазами, не
могло быть правдой с  точки  зрения  рассудка.  Мальчик-подросток  стоял  на
расстоянии восемнадцати шагов от мишени и всаживал одну стрелу за  другой  в
поверхность размером не больше половины  ладони,  а  когда  он  промахивался
примерно на толщину пальца,  то  расстраивался,  просил  прощения  у  своего
учителя и еще более  тщательно  целился  перед  следующим  выстрелом.  Воины
продолжили путь в молчании. Отъехав немного, они принялись громко  о  чем-то
спорить.
   Брат Гильберт хорошо понял замешательство возвращавшихся домой  воинов  -
никто из них, как, впрочем, и сам брат Гильберт, не встречал раньше ребенка,
обладавшего таким даром. Но ни тогда, ни позже Арн так ничего  и  не  понял,
ибо для него существовали только он сам и  брат  Гильберт,  по  сравнению  с
которым Арн был самым плохим в мире стрелком.
   Отец Генрих отказывался обсуждать  с  братом  Гильбертом  успехи  Арна  в
стрельбе. Он полагал, что Арн прилично читает и выказывает  такое  понимание
священных текстов, которое можно ожидать от  мальчика,  еще  не  пережившего
ломку голоса (будет жаль, когда этот день настанет), не больше и не  меньше.
Отец Генрих не считал, что сам он был очень способным в детстве; теперь  ему
казалось, что Арн такой же, как он Однако поразительным было  то  рвение,  с
которым учились как он, так и Арн. Он даже с улыбкой  вспомнил  о  том,  как
сам,  будучи  еще  совсем   молодым,   набросился   на   книги,   вовсе   не
предназначенные  для  маленьких  мальчиков,  и  как  его  застали  на  месте
преступления и наказали, примерно так же, как он сейчас сам порой  наказывал
Арна. Самое важное - тяга к чтению, желание учиться и выносливость.  Господь
наделил всех разумом примерно поровну, и каждый обязан использовать все, что
ему дано.
   Однако против такой логики у брата Гильберта было  простое  возражение  -
ведь тогда Бог наделил всех и одинаковой способностью обращаться с  луком  и
мечом, кроме тех,  кто  получил  значительно  меньше,  и  тех,  кто  получил
значительно больше этого дара. Маленький Арн получил таких талантов  больше,
чем любой другой молодой или старый человек из когда-либо встреченных братом
Гильбертом, утверждал он.
   Это утверждение погрузило отца Генриха в размышления. Ибо едва ли  кто-то
из живущих ныне встречал столько  людей  с  оружием  в  руке,  сколько  брат
Гильберт. И к тому же он не мог лгать своему приору.
   Однако отцу Генриху не нравилась эта тема, и он запретил брату  Гильберту
занимать мальчика всякими пустяками. Вот почему получилось так, что  Арн  не
сознавал своего дара, а только понимал свои ошибки, когда ему на  это  резко
указывали.
   Арну еще не приходилось держать в руках настоящий  меч.  Но  этого  и  не
требовалось, потому что брат Гильберт уже видел, что случится  потом,  когда
руки мальчика станут более сильными и он сможет перейти от деревянных  палок
к стали.
   В обращении с мечом быстрота  глаза  и  мысли,  устойчивость  в  ногах  и
сноровка в руках были гораздо важнее силы. Брат Гильберт недолго наблюдал за
тем, как скандинавы орудуют мечом,  но  этого  хватило,  чтобы  понять,  что
техника варваров почти полностью основана на силе. Их мечи  были  короткими,
потому что они никогда не сражались верхом: странно, скандинавы считали, что
лошади не годятся для войны. И поскольку они стояли на  одной  линии  близко
друг к другу, примерно так же, как древние римляне и греки тысячу лет  назад
- хотя скандинавы и называли свое построение не фалангой, а фюлькингом, - то
техника боя строилась только на том, чтобы рубить косо  сверху,  справа  или
слева. Так как любой человек, у которого есть хоть что-то, напоминающее меч,
и обладающий хотя бы малым опытом обороны, может парировать  такой  удар  не
размышляя и не двигаясь, бой продолжался до тех пор, пока одна из сторон  не
устанет, а другой не удастся более  или  менее  случайно  попасть  в  голову
противника. При таких обстоятельствах побеждал  тот,  у  кого  были  сильнее
руки.
   Первые упражнения Арна в течение трех-четырех лет проходили с обмотанными
тряпками деревянными мечами, и брат Гильберт  методично  вбивал  в  мальчика
ритм в три такта, чтобы тот  запомнил  его  навсегда.  Высокий  удар  слева,
низкий удар справа, а потом прямой выпад или  снова  удар  сбоку.  Тысячи  и
тысячи раз.
   Прежде всего Арн освоил ритм и перемещение. Затем ему пришлось научиться,
как сдерживать свой гнев, ибо брат  Гильберт  всегда  поражал  его  на  счет
"три", так было в течение первых двух  лет.  Лишь  на  третьем  году  Арн  в
достаточной степени овладел движениями и ритмом, как в песне, и  иногда  ему
даже удавалось предотвратить третий болезненный удар своего наставника.
   На четвертый год брат Гильберт изготовил  достаточно  тяжелые  деревянные
мечи и, тщательно взвесив, вделал в них металлические пластины. Было  важно,
чтобы деревянный меч казался маленькому Арну таким же тяжелым, как настоящий
меч  -  взрослому  воину,   так   что   брату   Гильберту   пришлось   долго
экспериментировать, прежде чем ему показалось, что  он  подобрал  правильный
вес.
   Именно во время упражнений с мечом брат Гильберт заметил, что здесь,  как
и в кузнице, мальчик с одинаковой легкостью использует  и  правую,  и  левую
руку. В монастыре, как это уже случилось в  скриптории,  учителя  попытались
было отучить его использовать нечистую руку.  Но  брат  Гильберт  отнесся  к
этому по-другому. Он посоветовался со своей совестью и с Богом. Вмешивать  в
этот вопрос отца Генриха он не хотел.
   Вскоре он понял, что Арн - не обычный левша, ему в прошлом несколько  раз
приходилось встречаться с такими людьми с мечом в руке.  И  он  помнил,  как
непросто было с ними сражаться. Как будто все, чему тебя научили, получается
наоборот.
   Поэтому он сначала учил Арна работать обеими руками, меняя их каждый день
или каждую неделю. Но он никогда не замечал  особенной  разницы  в  технике,
казалось лишь, что левая рука мальчика  немного  сильнее,  чем  правая.  Это
означало лишь то, что с самого начала  нужно  выстраивать  для  Арна  тайную
технику: он мог внезапно перебросить меч из одной руки  в  другую,  а  потом
начать кружиться вокруг своего противника по солнцу, а не против  солнца.  И
если противник будет в тяжелых доспехах, а положение его - неустойчивым,  то
внезапная перемена тактики может иметь решающее значение.
   В глубине души брат Гильберт  сознавал,  что  такие  мысли  греховны.  Он
исповедовался в них отцу Генриху, но  объяснил  при  этом,  что  его  задача
заключалась в обучении мальчика и он должен как можно  лучше  ее  исполнять.
Поскольку Бог еще не выразил своей воли  относительно  предназначения  Арна,
для него пока не было никакой разницы между тем, чтобы втайне читать  Овидия
или держать меч в левой руке.
   Молясь Богу, отец Генрих понял, что,  пока  мальчик  проявляет  такое  же
рвение к чтению, как и к воинским забавам с братом Гильбертом, все идет  как
должно идти. Было бы хуже, если бы  он  предпочитал  стрелы  и  мечи  Glossa
Ordinaria.
   И в то время  как  отец  Генрих  проповедовал  прилежание  и  дисциплину,
чистоту и молитву, брат  Гильберт  ратовал  за  подвижность  и  подвижность,
подвижность и прилежание. Было  важно,  словно  в  ритме  музыки,  научиться
чувствовать, когда стрела должна быть нацелена на движущуюся мишень.  И  так
же важно было все время двигаться, никогда не стоять спокойно, ожидая  удара
противника, быть где-нибудь в другом месте, когда этот удар обрушится, чтобы
в следующий момент ударить самому.
   Прилежание и дисциплина. Чистота  и  молитва.  Подвижность,  подвижность,
подвижность и прилежание. Все эти правила Арн соблюдал с такой же легкостью,
с какой он соблюдал наставления о том,  чтобы  повиноваться  и  любить  всех
братьев, -  два  наиболее  важных  монастырских  правила;  третье  -  всегда
говорить правду, за ним следовали остальные,  менее  важные  и  иногда  едва
понятные, как, например, правила поведения за столом и при отходе ко сну.
   Однако ему вовсе не составляло труда подчиняться этому заведенному  Богом
порядку. Наоборот, это было для Арна радостью. Иногда он думал  о  том,  как
живут  другие  дети  там,  в  низменном  мире;  у  него  сохранились  слабые
воспоминания о зимнем катании на льду, обруче на палочке  и  других  детских
играх. Возможно, он скучал по всему этому. Каждый вечер он вспоминал  Сигрид
и молил о спасении ее души, ему не хватало  ее  запаха,  голоса  и  рук;  он
молился и за своего брата Эскиля, помня, как их, плачущих, разлучили друг  с
другом. Но он понимал, или, во всяком  случае,  считал,  что  понимает,  что
самым большим счастьем для мальчика является возможность делить  свое  время
между тем прекрасным, что содержится в книгах, и  тем  трудным,  с  потом  и
иногда со слезами от боли, что мог предложить ему брат Гильберт.
 
   * * *
 
   Магнус сын Фольке поклялся перед Богом пять лет носить траур  по  Сигрид,
прежде чем он женится снова. В  его  роде  это  решение  вызвало  удивление,
поскольку не было принято, чтобы мужчина в расцвете сил, у которого  к  тому
же был только один законный сын-наследник, так долго воздерживался от  того,
чтобы завести новых сыновей и укрепить род новыми связями.
   Некоторое утешение Магнус находил с Суом, и у него  даже  был  незаконный
ребенок от нее. Но Арнес превратился  в  мрачную  крепость,  где  ничего  не
происходило и ничто не менялось. После смерти  Сигрид  Магнус  почувствовал,
что его голова словно пуста, что у него нет новых идей в отношении  торговли
и сделок. Все шло по уже накатанной колее.
   Он что-то делал, завершил постройку стен и проложил два  перегона  дороги
до Тиведена. Строительство дорог было богоугодным делом, а он пообещал  это,
когда первый раз приехал на могилу Сигрид,  молился  за  нее  в  Варнхеме  и
покупал молитвы за нее.
   У него в общем-то была мысль, что никому не повредит,  если  он  соединит
то, что угодно Богу, и то, что будет полезным для будущих  торговых  дел.  В
тот день, когда будет проложена дорога через весь Тиведен, он сможет  начать
торговать на севере со свеями, этими простаками, у  которых  есть  железо  и
кожи, и, если будут хорошие  дороги,  новые  сделки  смогут  принести  много
серебра.
   Мрачности Арнесу прибавило и то, что мать  Магнуса,  Тура  дочь  Гутурма,
приехала к нему из своих норвежских владений, чтобы заботиться о  нем,  пока
он не женат. Она была сурова с рабами и  хотела  управлять  всем  по  старым
норвежским обычаям, а Магнусу, как и многим  другим  мужчинам,  было  сложно
поставить  мать  на  место.  Ему  следовало  бы  проявить  себя  хозяином  в
собственном доме, а для этого надо было как можно скорее найти  новую  жену.
По мнению самого Магнуса, было  бы  разумно  соединиться  с  родом  Поля  из
Хусабю, потому что его собственные земли граничили с землями этого  рода.  В
таком случае какая-нибудь из дочерей  Поля  могла  бы  получить  в  приданое
дубовые леса, растущие возле горы Чиннекулле. Незамужние  дочери  Поля  были
еще очень молоды, но молодость  -  такое  состояние,  которое  очень  быстро
проходит.
   Эскиль приносил ему и радость, и  тайную  печаль.  Сын  походил  на  него
самого и во многом на свою мать Сигрид,  унаследовав  ее  ум.  Больше  всего
Эскиль мечтал о том,  чтобы  ездить  по  миру  и  торговать,  встречаться  с
чужеземными купцами, узнавать их товары и цены, а также  учиться  тому,  как
пересчитать две бочки солонины на зерно или кожи или  необработанное  железо
на серебро. В этом Эскиль был сыном своего отца.
   Но, будучи уже почти взрослым,  он  был  не  способен  метать  копье  или
обращаться с мечом так,  как  подобает  в  его  возрасте  мужчине  из  рода,
имеющего герб. Однако правдой было то, что и в этом Эскиль несколько походил
на своего отца.
   Только однажды Магнус, как хозяин Арнеса, был вынужден пойти воевать. Это
случилось, когда датчанин Магнус сын Хенрика  объявил  себя  королем  свеев,
отрубив голову Эрику сыну Эдварда в Восточном Аросе. Некоторые говорили, что
это случилось сразу после праздничной мессы в церкви Святой Троицы, что Эрик
сын Эдварда храбро принял смерть от превосходящих сил и что в том месте, где
упала его голова, забил из земли источник.
   Правда, враги Эрика и конунг Карл сын Сверкера утверждали, что  Эрик  сын
Эдварда умер потому, что выпил слишком много пива и не мог  защищаться,  как
подобает мужчине.
   Однако не важно, как  именно  убили  конунга  Эрика.  Война  должна  была
начаться в любом случае. Свей,  раздосадованные  тем,  что  пришел  какой-то
датчанин и убил их конунга, быстро разослали гонцов вплоть до  Хельсингланда
и самых дремучих свейских лесов, и вскоре  большой  отряд  уже  двигался  по
направлению к Восточному Аросу. Но  тогда  возник  вопрос,  как  вести  себя
Западному и Восточному Геталанду - предоставить ли свеям самим разбираться с
убийцей короля или же принять участие в войне.
   Для Карла сына Сверкера и его людей в Линчепинге принять решение было  не
сложно. Ему пришлось выбирать между тем, чтобы бросить все силы на  войну  с
датчанином - убийцей конунга и тогда самому завоевать  свейскую  корону  или
позволить им победить и самим избрать нового конунга, которым мог стать  кто
угодно из свейских вождей и лагманов.
   Когда  Фолькунги  собрались  на  родовой  тинг  в  Бьельбу,  в  Восточном
Геталанде, скоро обнаружилось, что выбирать особенно не из чего. Собственный
брат Магнуса Биргер Бруса вскоре убедил родовой тинг. Одна  война  неизбежна
для всех в Восточном  Геталанде,  объяснил  Биргер  Бруса,  -  война  против
датчанина  -  убийцы  короля.  Но  в  других  войнах,  которые  могли  затем
последовать, нет никакой необходимости. Единственно правильным решением  для
восточных гетов будет поддержать конунга Карла в этом вопросе. Но  возможно,
после победы он станет конунгом и в Свеаланде. Нужно было победить, и войско
свеев было достаточно большим, чтобы добиться победы. Дни датчанина  Магнуса
сына Хенрика на земле сочтены. Теперь нужно думать  о  том,  что  произойдет
после его смерти.
   Для Фолькунгов важно не рассеиваться и не оказаться по разные  стороны  в
войне. И если конунг Карл добьется королевской короны в Свеаланде, то вскоре
он потребует признания и в Западном Геталанде. Если понадобится, то с  мечом
в руке он добьется этого признания, и тогда Фолькунги окажутся  противниками
друг другу - восточные против западных.
   В таком случае лучше решить все проблемы в одной войне, и, следовательно,
восточным  и  западным  гетам  нужно  объединиться  вокруг  конунга   Карла.
Очевидно, это приведет к тому, что  три  области  сольются.  Но  это  должно
случиться, может, немного позже, тогда уже ценой большой крови, или, что еще
хуже, братья выступят против братьев.
   Никто на тинге рода не мог возразить Биргеру Брусе. И с тех пор  повелось
так, что он, как правило, добивался всего, чего хотел.
   С точки зрения Магнуса, он и его дружина участвовали в  войне  с  выгодой
для себя и не ввязывались в бой до тех пор,  пока  он  не  был  выигран.  Им
пришлось в основном добивать последних датчан и брать в плен  тех,  кто  мог
предложить за себя выкуп, так что Магнус смог вернуться в Арнес победителем,
не потеряв в бою ни одного человека и став на пятьдесят марок богаче, за что
его сильно полюбили женщины, но не стали больше уважать мужчины.
   Отправляясь в поход, он  оставил  Эскиля  дома,  несмотря  на  просьбы  и
хныканье мальчика. Эскиль еще не был мужчиной, когда пришло время мстить  за
Эрика сына Эдварда и спасать мир в Западном Геталанде.  Кроме  того,  Эскиль
был  старшим  сыном  и  наследником,  так  что  его  нельзя  было   заменить
дружинником.
   Магнус пытался забыть своего второго сына, которого Бог отнял у него  при
жизни. Но поскольку он знал, что Сигрид всегда больше любила Арна, то не мог
забыть о нем полностью, как следовало бы для спокойствия души.  Как  не  мог
забыть и о Сигрид в течение пяти долгих печальных лет, которыми  он  наказал
себя после того, как Бог отнял ее у него. Втайне он говорил себе, что Сигрид
была тем человеком, которого он уважал больше всех  на  свете,  больше  всех
мужчин, и даже больше своего брата Биргера Брусы.
   Но подобные мысли он мог высказывать  только  самому  себе.  Если  бы  он
произнес это вслух, то его сочли бы ничего не стоящим  мужчиной  или  просто
глупцом. Даже Эскилю Магнус не мог сказать, что он думал о его матери.
   Пока еще льды оставались прочными, в Бьельбу был созван новый тинг  рода,
и Магнус отправился туда с небольшой дружиной и Эскилем,  который  в  первый
раз должен был принять участие в  совете  мужчин  и  потому  получил  тысячу
наставлений о том, что нельзя вмешиваться, нельзя слишком много пить, нельзя
ничего говорить, а нужно только слушать и учиться.
   В высоко