ое. Большую часть своего времени  отец
Генрих проводил среди книг в скрипторий. Это были самые светлые  минуты  его
жизни в северной темноте и варварстве,  а  сам  скрипторий  стал  почти  его
собственным.
   Он сухо объяснил, что не намерен сносить дом.
   Кристина ответила на это, что если скрипторий  не  будет  разрушен  через
неделю, то она вернется, но не только с дружинниками,  а  еще  и  с  рабами,
которые под кнутами дружинников быстро сделают эту работу и, возможно, будут
при этом не так  осторожны,  как  братья,  если  они  захотят  исполнить  ее
приказание сами. Монахам остается лишь выбирать.
   Отец Генрих, рассердившись и едва сдерживаясь, ответил ей, что  тогда  он
уедет из Варнхема и обратится к Святому Отцу в Риме с просьбой о том,  чтобы
тот отлучил от церкви женщину и ее мужа,  если  он  с  ней  заодно,  которые
осмелились поднять руку на слуг Божьих на  земле  и  Его  Священную  Римскую
церковь. Разве она не понимает, что рискует навлечь вечное проклятие на себя
и на Эрика сына Эдварда?
   То, чем сейчас угрожал отец Генрих, было правдой. Но  казалось,  Кристина
не понимает, что она ставит под угрозу честолюбивые планы собственного мужа;
королю, отлученному от церкви, не на что надеяться в христианском мире.
   Она лишь насмешливо вскинула голову, резко  развернула  лошадь,  так  что
монахам пришлось отбежать в сторону, чтобы не попасть под копыта, и, уезжая,
бросила через плечо, что через неделю придут ее рабы, кстати, рабы-язычники,
чтобы исполнить приговор.
   И тогда стало ясно,  что  монастырские  работы  в  Варнхеме  должны  быть
приостановлены до тех  пор,  пока  церковь  не  проявит  свою  власть  и  не
восстановит порядок.  Святая  Римская  церковь  не  может  снести  подобного
оскорбления, она не позволит себе проиграть предстоящую битву. Отца  Генриха
удивляло, что эта самоуверенная королева не разбирается в таких вещах.
   С Арном обращались  очень  внимательно  и  не  принуждали  его  к  другим
занятиям, кроме четырех часов грамматики в день. Сначала нужно было добиться
того, чтобы он не делал ошибок в латыни, а потом уже переходить  к  другому.
Сначала инструмент для знания, а потом само знание.
   Но для улучшения настроения мальчика отец Генрих также позаботился и том,
чтобы Арн проводил почти столько же времени с силачом - братом Гильбертом из
Бона, который мог научить его совсем  другим  искусствам,  нежели  латынь  и
песнопения.
   Основным занятием брата Гильберта  в  Варнхеме  было  кузнечное  дело,  и
прежде всего ковка оружия,  которая  была  поставлена  лучше  всего.  Оружие
ковалось только на продажу. Мечи, сделанные братом  Гильбертом,  само  собой
разумеется, превосходили все то, что могло быть сделано  в  этой  варварской
части мира. Слух о монашеских мечах быстро распространился,  и  производство
оружия скоро стало приносить монастырю большой доход.
   Арну понравилось смотреть, а иногда и помогать брату  Гильберту,  который
обращался с мальчиком с  такой  серьезностью,  словно  из  него  нужно  было
сделать настоящего кузнеца, научить всему - с азов до самых сложных вещей.
   Когда Арн через какое-то время перестал дуться и стал более открытым,  он
осмелился задавать вопросы и о том, что не касалось непосредственно  работы.
Например, он спросил, стрелял ли когда-нибудь брат Гильберт из лука, и  если
да, то решится ли он посостязаться с Арном.
   К досаде мальчика, брат Гильберт нашел этот вопрос  смешным  и  захохотал
так, что ему пришлось прекратить работу, бросить раскаленный кусок железа  в
бочку с водой и сесть, чтобы отсмеяться и подождать, пока не перестанут течь
слезы.
   Придя наконец в себя и вытерев глаза, он сказал, что ему, в общем, как-то
пришлось держать в руках лук и что  они,  пожалуй,  могут  найти  время  для
подобных забав. Потом добавил, что ему, разумеется,  страшно  встретиться  с
таким отважным воином, как Арн Готский, и снова захохотал.
   Пройдет довольно много времени, прежде чем Арн поймет, что во  всем  этом
было смешного. В тот момент он чувствовал лишь злость. Он  фыркнул,  сказав,
что брат Гильберт, скорее всего, струсил. Чем вызвал  новый  взрыв  смеха  у
монаха из Бона.
 
   * * *
 
   Когда Сигрид  пришлось  выбирать  между  тем,  лишиться  ли  ей  руки  и,
возможно, остаться в живых, но калекой, и тем, чтобы умереть, Сигрид выбрала
смерть. Она считала, что иначе ей так и не откроется воля Божья. Тогда  отец
Генрих со скорбью в сердце дал ей последний раз исповедаться,  отпустил  все
грехи, причастил ее и соборовал.
   В день святого Пера, когда лето было в разгаре и пришло  время  сенокоса,
Сигрид тихо скончалась.
   Одновременно настало время отъезда для отца Генриха и тех  семи  братьев,
которые должны были сопровождать его в путешествии на юг. Сигрид  похоронили
в монастырской церкви под полом у алтаря, обозначив  место  лишь  небольшими
тайными знаками, потому что отец Генрих теперь очень плохо думал  о  госпоже
Кристине и ее муже. Два брата были отправлены в Арнес с известием о смерти и
предложением когда будет угодно посетить могилу Сигрид.
   В течение четырех долгих часов  поминальной  службы  Арн  стоял  прямо  и
неподвижно, единственный мальчик среди монахов. Лишь божественные песнопения
иногда заставляли что-то внутри него переворачиваться, так  что  он  не  мог
сдержать слезы. Но он не стыдился этого, потому что оказалось, что не только
он оплакивал Сигрид.
   На следующий день началось долгое  путешествие  на  юг,  которое  сначала
должно было привести их в Данию.  Арн  теперь  точно  знал,  что  его  жизнь
принадлежит Богу и что ни один человек,  хороший  или  плохой,  сильный  или
слабый, ничего не может с этим поделать.
   Отправляясь в дорогу, он ни разу не обернулся.
 
 
 
   IV
 
   Часто все получается не так, как предполагают люди.  То,  что  неверующие
называют просто случайностями, а верующие - волей Божьей, может  иногда  так
изменить происходящее, как не мог бы себе представить ни один  человек.  Это
касается и сильных мира сего, таких, как Эрик сын Эдварда, которые  убеждены
в том, что они сами кузнецы своего счастья. Но это касается и людей, которые
ближе других стоят к Богу и потому лучше должны понимать  Его  намерения,  -
таких, как Генрих из Клерво. И для всех этих людей в ближайшие несколько лет
пути Господни оказались неисповедимыми.
   Когда отец Генрих, семь его спутников и мальчик,  совершая  путь  на  юг,
пришли  в  Роскилле,  он  был  полон  решимости  продолжить  путь  до  самой
резиденции цистерцианцев в Сито, чтобы  поставить  вопрос  об  отлучении  от
церкви Эрика сына Эдварда и его жены Кристины. Это было делом принципа,  ибо
цистерцианцев  впервые   принуждали   оставить   монастырь   из-за   прихоти
какого-либо короля или королевы. Этот вопрос имел  также  решающее  значение
для всего христианского мира: кто  повелевает  церковью,  сама  церковь  или
королевская власть? Борьба  по  этому  поводу  продолжалась  уже  долго,  но
какая-нибудь варварская королева вроде Кристины могла об этом и не знать.
   Варнхем должен быть возвращен любой ценой.  Компромиссов  здесь  быть  не
могло.
   Если бы отец Генрих и его сопровождающие пришли в Роскилле  на  несколько
лет раньше или позже, то все шло бы так, как было задумано. Сомнений в  этом
нет.
   Но они оказались здесь именно в тот  момент,  когда  окончилась  тяжелая,
продолжавшаяся десять  лет  междоусобная  война  и  к  власти  пришел  новый
могущественный род. Нынешнего короля звали Вальдемар; через  какое-то  время
его станут называть Вольдемаром Великим.
   Теперь ему наконец удалось убить обоих своих соперников, Кнута и  Свенда,
и перед решающей битвой он пообещал, что заложит  цистерцианский  монастырь,
если Господь дарует ему победу. Его архиепископ,  Эскиль  из  Лунда,  хорошо
знал об этом  обете,  потому  что  его  вынудили  благословить  войну  перед
решающим сражением. А архиепископ Эскиль был давним другом не кого-нибудь, а
самого святого Бернарда. И именно у святого Бернарда в Клерво он  подружился
с отцом Генрихом.
   Когда они теперь встретились в Роскилле, датская церковь созвала синод, и
они обрадовались не только нежданной встрече. Их также поразило то, как  Бог
может направлять человека, даже в малейших деталях.
   Все части головоломки прекрасно складывались в одно целое. Цистерцианский
приор приехал сюда именно в тот момент, когда новый конунг должен  был  либо
выполнить, либо забыть данное Богу обещание об основании  нового  монастыря.
Вместо того чтобы начинать многолетний обмен посланиями с  Сито,  они  могли
принять решение немедленно -  на  синоде  присутствовали  и  архиепископ,  и
приор.
   Сам конунг Вольдемар также  почувствовал  силу  воли  Божьей,  когда  его
архиепископ сообщил, что священный обет может быть тут же исполнен, ибо  Бог
сам все устроил.
   Вальдемар пожертвовал монастырю часть своего отцовского наследства - мыс,
который вдавался в  Лимфиорден  на  Юлланде  и  назывался  Витскель.  Синод,
который практически уже собрался в Роскилле, благословил этот  дар,  и  отец
Генрих  почти  сразу  же  смог  продолжить  свое  путешествие,   словно   он
останавливался в Роскилле только для короткого  отдыха.  Теперь  путешествие
приобрело другую цель, нежели два родных монастыря Клерво и Сито.
   Что касается вопроса о Варнхеме и отлучения от церкви  Кристины  и  Эрика
сына Эдварда, то случившееся  не  имело  принципиального  значения  для  его
решения. Оставалось лишь предпринять практические шаги, так как теперь  дело
должно было решаться путем переписки  и  занять  несколько  больше  времени.
Следовательно, прежде чем продолжить путь до Витскеля,  отцу  Генриху  нужно
было написать несколько важных писем, и он быстро это сделал. Он  написал  в
Варнхем, наказав двадцати двум из своих монахов взять достаточное количество
скота и все книги и прибыть на строительство нового  монастыря  в  Витскеле.
Пять человек должны были остаться в  Варнхеме,  получив  задание  попытаться
спасти постройки от разорения и одновременно рассказывать всем и  каждому  о
предстоящем отлучении от церкви госпожи Кристины и Эрика сына Эдварда, чтобы
это произвело на людей нужное впечатление.
   Потом отец Генрих написал еще два письма, одно -  в  генеральный  капитул
цистерцианцев, а второе - Папе Адриану IV, в которых он описывал  нечестивца
и пьяницу Эрика сына Эдварда, хотевшего называться конунгом несмотря на  то,
что он позволил своей жене осквернить монастырь. После этого отец Генрих был
готов к отъезду в Витскель, куда Господь, без сомнения, направлял теперь его
шаги.
   И куда Господь вел отца Генриха, туда же Он вел и Арна.
 
   * * *
 
   Вскоре Эрику сыну Эдварда пришлось ощутить на себе силу церкви.  Завоевав
одну из трех корон, к которым он  стремился,  конунг  направил  посланцев  к
лагманам Западного и Восточного Геталанда. Но ответ, который он получил, был
уничтожающим. Слухи из Варнхема ползли, словно  дым  из  котла:  Эрика  сына
Эдварда и его жену Кристину скоро отлучат от церкви. Никому не нужен конунг,
преданный анафеме.
   К счастью, свей не знали о том,  что  происходило  в  Геталанде,  или  не
понимали, что означает отлучение от церкви, вот почему положение  Эрика  как
конунга свеев пока было прочным.
   Следовательно, нужно было сделать два дела - одно легкое и одно  сложное.
Легким делом было послать гонцов к этому французскому монаху, который теперь
обретался где-то в Дании, письменно  покаяться,  умолить  монахов  вернуться
обратно в Варнхем, пообещать им поддержку со  стороны  короны,  попросить  о
том, чтобы церковь Варнхема стала местом  захоронения  людей  из  его  рода,
заверить, что монастырю будут пожертвованы земли и  все  в  этом  духе.  Его
епископ Хенрик, который был священнослужителем практического склада, заверил
Эрика в том, что другой вариант  будет  много  хуже,  чем  все  это,  вместе
взятое.  А  именно:  конунгу  придется  пешком  отправиться  в  Рим,  пройдя
последний отрезок пути в рубище и посыпав голову пеплом, идти босым и  потом
броситься к ногам Папы. Это было не только затруднительно и требовало  много
времени; нет никаких гарантий, что подобные уловки смогут обмануть  Папу.  А
сделать все это напрасно будет, пожалуй, слишком обидно.
   Гораздо  проще  умилостивить  монахов,  что  можно  сделать   с   помощью
нескольких писем, нескольких красивых  фраз  и  нескольких  участков  земли,
которые все равно составляли лишь малую часть владений конунга.  Это  совсем
не трудно.
   Гораздо сложнее навсегда прекратить все разговоры о конунге-богохульнике.
Эрик утвердился в давнишней мысли о крестовом походе в Финляндию, и  епископ
Хенрик нашел эту идею очень хорошей. Конунга, который  сражается  за  святую
веру, будут почитать все. Таким образом, дорога к  оставшимся  двум  коронам
лежала через Финляндию.
   Свеям давно уже не требовалось доказывать свою воинственность ни себе, ни
другим.  Они  с  радостью  присоединились  к   планам   нового   конунга   о
грабительском походе в Финляндию. Кроме всего  прочего,  они  должны  отдать
должок - финны и эсты разбойничали вдоль побережья Свеаланда,  и  еще  свежи
были воспоминания о том, как они разграбили и сожгли Сиггуну.
   Два года война проходила успешно. Свей взяли богатую добычу. Ворон  летел
на свежие раны.
   Очевидно, что большинство из встреченных финнов уже были христианами,  но
им предоставляли выбирать: погибнуть от меча  или  быть  окрещенными  заново
свейским епископом. На второй год войны в глубине страны были  обнаружены  и
отдельные язычники.
   Однажды воины Эрика, отклонившись от пути  следования  основного  отряда,
чтобы раздобыть еду, наткнулись на старуху колдунью. Странно было,  что  эта
женщина говорила почти так, как говорят в Свеаланде, и что она совершенно не
испугалась, когда ее взяли в плен. Напротив, она дерзко  потребовала,  чтобы
ее отвели к королю, потому что у нее есть к нему предложение, от которого он
вряд ли сможет отказаться. А если воины ее не послушают, то она навлечет  на
них вечное проклятие.
   Воины сделали, как она сказала, хотя больше из любопытства, чем из боязни
колдовства.
   Когда Эрику сыну Эдварда рассказали о старухе, он решил,  что  встреча  с
ней может развлечь его, и, пока воины разбивали  лагерь  на  ночь,  приказал
привести к себе колдунью.
   Также он приказал, чтобы к королевской палатке пришел палач с  топором  и
колодой.  Ближайшие  к  нему  воины  собрались   в   ожидании   предстоящего
развлечения, колдунью вывели вперед и бросили ее на колени перед королем.
      - Ну, колдунья! У тебя есть предложение, от которого я, конунг, не смогу отказаться, давай же его послушаем! - громко крикнул Эрик, обращаясь к грязной связанной женщине, стоявшей на коленях, и широко улыбнулся. 
      - Да, - хрипло произнесла женщина, поскольку один из воинов держал ее за горло, - у меня есть предложение, от которого умный конунг не откажется. 
      - Мы все хотим его услышать, но подумай о том, что палач стоит здесь не просто так, и вдруг я откажусь? - сказал Эрик, по-прежнему забавляясь. 
      - Тогда позволь мне встать и освободи меня, чтобы я могла говорить. Если ты ответишь на мое предложение отказом, я сразу же отправлюсь к палачу, - быстро и решительно проговорила колдунья. 
   Эрик махнул рукой воинам, чтобы они отпустили ее, и с прежней  веселостью
заявил  о  своей  готовности  слушать.  Мужчин,   которые   стояли   вокруг,
происходящее очень забавляло.
   Женщина с достоинством поправила волосы и откашлялась, прежде чем  начать
говорить. - Мое предложение таково, конунг Эрик. Позволь мне  погадать  тебе
по руке и сказать, кто ты  есть  и  какое  будущее  тебя  ожидает.  Если  ты
сочтешь,  что  я  сказала  тебе  неправду,  или  тебе  не   понравится   мое
предсказание, ты тут же можешь отправить меня к палачу. А если  ты  поверишь
сказанному мной, то я потребую, чтобы мне дали лошадь и повозку -  добраться
до дома, откуда меня похитили.
   Эрик задумался,  а  смех  мужчин  перешел  в  невнятное  бормотание.  Все
считали, что женщина, которая столь уверена  в  своем  гадании,  что  готова
рисковать собственной головой, возможно, видит в будущем что-то хорошее.  Но
не все хотят знать свое  будущее,  ибо  несчастье  может  случиться  уже  на
следующий день: стрела из леса, в котором никто  не  видел  стрелка,  копье,
случайно брошенное в конце битвы,  когда  исход  уже  решен.  А  если  семью
поразит чума, действительно  ли  стоит  знать  об  этом?  Чтобы  смотреть  в
будущее, нужно обладать мужеством.
   Эрик рассудил так, что просто  отправить  колдунью  к  палачу  -  значит,
проявить трусость. Напротив, будет лучше, если он сначала  выслушает  ее,  а
потом прикажет обезглавить. - Итак, - сказал Эрик сын Эдварда. - Я  выслушаю
твои слова. Если я сочту их хорошими, то вот тебе мое королевское слово, что
ты вернешься домой с лошадью и повозкой. Если я сочту их ложью,  то  тут  же
прикажу палачу позаботиться о тебе. - Да, -  протянула  колдунья.  -  Но  мы
должны войти в твою палатку, чтобы мои слова услышал ты, и только ты.
   Среди воинов прошел недовольный ропот. Отправиться куда-нибудь  одному  с
колдуньей - не к добру. Эрик заметил страх своих людей, и это разозлило  его
так же, как и дерзость женщины. - А если я  откажусь  и  велю  гадать  прямо
здесь и сейчас?! - прокричал он грубо, тоном, каким обычно отдавал  приказы.
- Тогда ты не узнаешь, кто ты и  куда  ведут  твои  пути,  потому  что  твое
будущее принадлежит только тебе и вряд ли ты сочтешь нужным посвящать в него
всех остальных. Ведь потом ты и сам сможешь рассказать то,  что  услышал,  -
ответила женщина очень  уверенно,  и  казалось,  она  уже  знает,  что  Эрик
согласится на ее предложение.
   И он согласился. Нескромные руки воинов обыскали женщину, чтобы убедиться
в том, что у нее с собой нет ничего  острого.  Эрик  повернулся  и  вошел  в
палатку, а следом за ним туда втолкнули колдунью.
   Оказавшись в палатке,  она  тут  же  упала  на  колени  перед  королем  и
попросила позволения  читать  по  его  ладони.  Взяв  протянутую  руку,  она
принялась в молчании изучать ее. - Я вижу Англию... - начала она неуверенно.
- Кто-то из твоего рода... твой отец из  Англии.  Я  вижу  Рим  и  человека,
которого называют  Папой...  нет,  здесь  линия  прерывается.  Ты  собирался
отправиться в Рим... босым... как это могло  случиться?  Ну  да  ладно,  это
путешествие не состоялось... да уж, твое будущее действительно интересно.
   У Эрика сына Эдварда все похолодело внутри,  когда  он  услышал  истинные
слова о своем английском происхождении и о  том,  как  его  почти  заставили
пойти к Папе. Он уже полностью поверил ей. - Ну же, женщина! Я знаю,  кто  я
есть, а теперь расскажи мне без утайки о моем  будущем!  -  приказал  он,  и
голос его почти не дрогнул. - Я вижу... я вижу три королевские короны. Новое
королевство, на гербе которого будут три короны, и  они  будут  существовать
через тысячу лет повсюду  в  твоем  королевстве.  Поколение  за  поколением,
король за королем будут носить твой знак. Три короны означают  три  области,
которые соединились в могущественное государство, и  через  тысячу  лет  эти
короны будут по-прежнему его символом,  везде,  на  всех  печатях,  на  всех
документах. - А что будет с Папой? - спросил Эрик сын Эдварда  дрожа,  почти
шепотом. - Везде я вижу твое изображение... - тихо пробормотала  женщина.  -
Везде твое изображение, твоя голова... голова святого, из золота на  голубом
небе. Ты начал с того, что погрешил против
своего Бога... этот прерванный путь в Рим... потом ты сделал добро, и имя твое будет жить вечно. 
      - Что ты можешь сказать о моей смерти? - теперь уже благоговейно спросил Эрик сын Эдварда. 
      - Твоя смерть... твоя смерть. Ты действительно хочешь знать это? Немногие захотели бы. 
      - Да, скажи хоть что-нибудь! 
      - Я вижу не очень хорошо... - пробормотала женщина, и было заметно, что она внезап