енка, -
совсем невеселый! Много бы я дал, чтобы знать, с чего он захворал.
   Джон и Энн ушли, а он остался стоять около унылого жеребенка, вытянув
вперед темное ястребиное лицо, словно стараясь разгадать ощущения своего
любимца.
   В тот вечер Джон поднялся к себе, совершенно одурелый от взглядов Ва-
ла на коммунизм, лейбористскую партию и личные свойства сына Голубки  да
еще целой диссертации на тему о болезнях лошадей в Южной Африке. Он  во-
шел в полутемную спальню. У окна стояла белая фигура; при его  приближе-
нии она обернулась и бросилась ему на шею.
   - Джон, только не разлюби меня!
   - С чего бы?
   - Ведь ты мужчина. А потом - верность теперь не в моде.
   - Брось! - мягко сказал Джон. - Настолько же в моде, как и во  всякое
другое время.
   - Я рада, что мы не едем в Гудвуд. Я боюсь ее. Она такая умная.
   - Флер?
   - Конечно, ты был в нее влюблен, Джон, я это чувствую;  лучше  бы  ты
сказал мне.
   Джон облокотился на окно рядом с ней.
   - Почему? - сказал он устало.
   Она не ответила. Они стояли рядом в теплой тишине ночи, мотыльки  за-
девали их крыльями, крик ночной птицы прорезал молчание, да изредка было
слышно, как в конюшне переступает с ноги на ногу лошадь. Вдруг Энн  про-
тянула вперед руку.
   - Вот там - где-то - она не спит и хочет тебя. Нехорошо мне, Джон!
   - Не расстраивай себя, родная!
   - Но мне, право же, нехорошо, Джон.
   Прижалась к нему, как ребенок, щекой к щеке, темный  завиток  щекотал
ему шею. И вдруг обернулась, отчаянно ища губами его губы.
   - Люби меня!
   Но когда она уснула, Джон еще долго лежал с открытыми глазами. В окно
прокрался лунный свет, и в комнату вошел призрак - призрак в  костюме  с
картины Гойи, кружился, придерживая руками широкое платье, манил  глаза-
ми, а губы словно шептали: "И меня! И меня!"
   И, приподнявшись на локте, он решительно посмотрел на темную  головку
на подушке. Нет! Ничего, кроме нее, нет - не должно быть - в этой комна-
те. Только не уходить от действительности!


   X
   НЕПРИЯТНОСТИ

   На следующий день, в понедельник, за завтраком Вэл сказал Холли:
   Вот послушай-ка!
   "Дорогой Дарти,
   Я, кажется, могу оказать тебе услугу. У меня имеются кой-какие сведе-
ния относительно твоего жеребенка от Голубки и вообще о твоей конюшне, и
стоят они гораздо больше, чем те пятьдесят фунтов, которые ты,  я  наде-
юсь, согласишься мне за них заплатить. Думаешь ли ты приехать в город на
этой неделе? Если да, нельзя ли нам встретиться у Брюмеля? Или, если хо-
чешь, я могу прийти на Грин-стрит. Дело важное.
   Искренне тебе преданный Обри Стэйнфорд".
   - Опять этот человек!
   - Не обращай внимания, Вэл!
   - Ну, не знаю, - мрачно протянул Вэл. - Какая-то шайка что-то слишком
заинтересовалась этим жеребенком. Гринуотер волнуется. Я уж лучше поста-
раюсь выяснить, в чем тут дело.
   - Так посоветуйся сначала с дядей. Он еще не уехал от твоей мамы.
   Вэл скорчил гримасу.
   - Да, - сказала Холли, - но от него ты узнаешь, что  можно  делать  и
чего нельзя. Против таких людей не стоит действовать в одиночку.
   - Ну ладно. Пари держу, что тут дело нечисто.  Кто-то  еще  в  Аскоте
знал о Рондавеле.
   Он поехал в Лондон утренним поездом и к завтраку был  уже  у  матери.
Она и Аннет завтракали в гостях, но Сомс был дома и не  слишком  радушно
пожал ему руку.
   - Этот молодой человек с женой все еще у вас?
   - Да, - сказал Вэл.
   - Что он, никогда не соберется чем-нибудь заняться? Узнав,  что  Джон
как раз собирается заняться делом, он проворчал:
   - Сельское хозяйство? В  Англии?  Это  еще  зачем  ему  понадобилось?
Только швырять деньги на ветер. Лучше ехал бы обратно в Америку или  еще
в какую новую страну. Почему бы ему не попробовать Южной Африки? Там его
сводный брат умер.
   - Он больше не уедет из Англии, дядя Сомс,  -  по-видимому,  проникся
нежной любовью к родине.
   Сомс пожевал молча.
   - Дилетанты все эти молодые Форсайты, - сказал он. - Сколько  у  него
годовых?
   - Столько же, сколько у Холли и ее сводной сестры, - около  двух  ты-
сяч, пока жива его мать.
   Сомс заглянул в рюмку и извлек из нее микроскопический кусочек  проб-
ки. Его мать! Он слышал, что она опять в Париже. Она-то имеет теперь  по
меньшей мере три тысячи годовых. Он помнил время, когда у  нее  не  было
ничего, кроме несчастных пятидесяти фунтов в год, но  оказалось,  что  и
этого было слишком много, - не они ли навели ее  на  мысль  о  самостоя-
тельности? Опять в Париже! Булонский лес, зеленая Ниобея, исходящая сле-
зами, - он хорошо ее помнил, - и сцена, которая  произошла  тогда  между
ними...
   - А ты зачем приехал в город?
   - Вот, дядя Сомс.
   Сомс укрепил на носу очки, которые совсем недавно начал надевать  для
чтения, прочел письмо и вернул его племяннику.
   - Видал я в свое время нахалов, но этот тип?
   - Как вы мне советуете поступить?
   - Брось письмо в корзину, забудь о нем.
   Вэл покачал головой.
   - Стэйнфорд как-то заезжал ко мне в Уонсдон. Я ничего ему не  сказал;
но вы помните, что в Аскоте мы смогли получить только вчетверо,  а  ведь
это был первый дебют Рондавеля. А теперь, перед самым Гудвудом,  жеребе-
нок заболел; что-то тут кроется.
   - Так что же ты намерен делать?
   - Я думал повидаться с ним, и может быть, вы бы  не  отказались  при-
сутствовать при нашем разговоре, чтобы не дать мне свалять дурака.
   - Это, пожалуй, не глупо. Такого беззастенчивого мерзавца, как  этот,
мне еще не приходилось встречать.
   - Чистокровный аристократ, дядя Сомс, порода сказывается.
   - Гм, - буркнул Сомс. - Ну что же, пригласи его сюда, если уж  непре-
менно хочешь с ним говорить, но сначала вынеси из комнаты все  ценное  и
скажи Смизер, пусть уберет зонты.
   В то утро он проводил Флер и внука на взморье и скучал, особенно пос-
ле того, как, проводив их, посмотрел карту  Сэссекса  и  обнаружил,  что
Флер будет жить в двух шагах от Уонсдона и от этого  молодого  человека,
который теперь не выходил у него из головы, о чем бы он ни  думал.  Воз-
можность взять реванш с  "этого  мерзавца"  Стэйнфорда  сулила  какое-то
развлечение. Как только посланный ушел, он пододвинул стул к окну, отку-
да видна была улица. Про зонты он так и не сказал ничего  -  решил,  что
это будет недостойно, - но сосчитал их. День был теплый, шел дождь, и  в
открытое окно столовой с Грин-стрит струился влажный воздух, чуть отдаю-
щий запахами кухни.
   - Идет, - сказал он вдруг. - Экая томная фигура!
   Вэл пересек комнату и стал за его стулом. Сомс заерзал на своем  мес-
те. Этот тип и его племянник вместе учились - кто их знает, может  быть,
у них есть и еще какие-нибудь общие пороки.
   - Ого, - сказал Вэл вполголоса, - вид у него и правда больной.
   На "томной фигуре" был тот же темный костюм и шляпа, в  которых  Сомс
видел его в первый раз; та же небрежная элегантность; поднятая  бровь  и
полузакрытые глаза по-прежнему излучали презрение на горькие  складки  в
углах рта. И ни с  чем  не  сравнимое  выражение  обреченного,  которому
только и осталось, что презирать всякое чувство, как и в тот раз, пробу-
дили в Сомсе крошечную искру жалости.
   - Надо предложить ему выпить, - сказал он.
   Вэл двинулся к буфету.
   Раздался звонок, голоса в передней; потом появилась Смизер,  красная,
запыхавшаяся, с виноватым лицом.
   - Вы примете этого джентльмена, сэр, который унес  сами  знаете  что,
сэр?
   - Проведите его сюда, Смизер.
   Вэл повернул к двери. Сомс остался сидеть.
   "Томная фигура" появилась в дверях, кивнула Вэлу и  подняла  брови  в
сторону Сомса. Тот сказал:
   - Здравствуйте, мистер Стэйнфорд.
   - Мистер Форсайт, если не ошибаюсь?
   - Коньяку или виски, Стэйнфорд?
   - Спасибо, коньяку.
   - Давай покурим. Ты хотел меня видеть. Мистер Форсайт -  мой  дядя  и
мой поверенный.
   Сомс заметил, как Стэйнфорд улыбнулся, словно  говоря:  "Да  ну?  Вот
удивительные люди!" Он закурил предложенную сигару, и воцарилось  молча-
ние.
   - Ну? - не выдержал Вэл.
   - Очень сожалею, Дарти, что твой жеребенок от Голубки расклеился.
   - А откуда это тебе известно?
   - Вот именно. Но прежде чем я тебе это сообщу,  будь  добр  дать  мне
пятьдесят фунтов и обещание, что мое имя не будет упомянуто.
   Сомс и Вэл остолбенели. Наконец Вэл сказал:
   - А какая у меня гарантия, что твои сведения стоят  пятьдесят  фунтов
или хотя бы пять?
   - О, что я знаю, что твой жеребенок болен.
   Как ни мало был Сомс знаком с миром скачек, он все же понял силу это-
го аргумента.
   - Ты хочешь сказать, что знаешь, где моя конюшня протекает?
   Стэйнфорд кивнул.
   - В университете мы были друзьями, - сказал Вэл. - Чего ты ожидал  бы
от меня, если бы я располагал такими же сведениями о твоей конюшне?
   - Дорогой Дарти, величины несоизмеримые. Ты богат, я - нет.
   Избитые фразы вертелись на языке у Сомса. Он проглотил их. Что  толку
разговаривать с таким типом!
   - Пятьдесят фунтов - большие деньги, - сказал Вэл.  -  Твои  сведения
действительно ценны?
   - Да, клянусь честью.
   Сомс громко фыркнул.
   - Если я куплю у тебя эту течь, - продолжал Вэл, - можешь ты гаранти-
ровать, что она не обнаружится в Другом месте?
   - Мало вероятия, чтобы у тебя в конюшне оказались две трубы с течью.
   - Мне и в одну не верится.
   - Одна-то есть.
   Сомс увидел, как его племянник подошел к  столу  и  стал  отсчитывать
банковые билеты.
   - Сначала скажи мне, что ты знаешь, и я заплачу тебе, если найду, что
твои сведения правдоподобны. Имя твое упомянуто не будет.
   Сомс увидел, как томные брови поднялись.
   - Я доверчивый человек, Дарти, не то что ты. Дай расчет конюху по фа-
милии Синнет - вот где твоя конюшня протекает.
   - Синнет? - сказал Вэл. - Мой лучший конюх! Чем ты можешь доказать?
   Стэйнфорд извлек грязный листок почтовой бумаги и протянул его  Вэлу.
Тот прочел вслух:
   - "Серый жеребенок болен, все в порядке - в Гудвуде ему не быть". Все
в порядке? - повторил он. - Так, значит, он это подстроил?
   Стэйнфорд пожал плечами.
   - Можешь ты мне дать эту записку? - спросил Вэл.
   - Если ты пообещаешь не показывать ему.
   Вэл кивнул и взял записку.
   - Ты знаешь его почерк? - спросил Сомс.  -  Очень  это  все  подозри-
тельно.
   - Нет еще, - сказал Вэл и, к ужасу Сомса, положил в  протянутую  руку
пачку банкнот. Сомс ясно расслышал легкий вздох  облегчения.  Вэл  вдруг
сказал:
   - Ты с ним сговорился в тот день, когда заезжал ко мне?
   Стэйнфорд чуть заметно улыбнулся, еще раз пожал плечами и повернул  к
двери.
   - До свидания, Дарти, - сказал он.
   Сомс раскрыл рот. Так реванш окончен! Он ушел!
   - Послушай, - сказал он. - Не выпускай же его! Это чудовищно!
   - Ой, до чего смешно, - сказал вдруг Вал и захохотал. - Ой,  до  чего
смешно!
   - Смешно, - проворчал Сомс. - Куда идет мир, не понимаю.
   - Не горюйте, дядя Сомс. На пятьдесят фунтов он меня обчистил, но  за
такое не жаль и заплатить. Синнет, мой лучший конюх!
   Сомс все ворчал.
   - Совратить твоего работника и тебя  же  заставить  платить  за  это!
Дальше идти некуда!
   - В том-то и прелесть, дядя Сомс. Ну, поеду домой я выгоню этого  мо-
шенника.
   - Я бы, на твоем месте, не постеснялся сказать ему,  откуда  мне  все
известно.
   - Ну, не знаю. Ведь Стэйнфорд еле на ногах держится. Я  не  моралист,
но думается мне, что свое слово я сдержу.
   Сомс помолчал, потом искоса взглянул на племянника.
   - Делай как знаешь. Но не мешало бы его засадить.
   С этими словами он прошел в переднюю и пересчитал зонты. Все были це-
лы, он взял один из них и вышел на улицу. Его тянуло на воздух. Если  не
считать истории с Элдерсоном, он сталкивался с  явной  бесчестностью  не
часто и только у представителей низших классов.  Можно  оправдать  како-
го-нибудь бродягу, или даже клерка, или домашнюю прислугу. У  них  много
соблазнов и никаких традиций. Но чего ждать от жизни, если даже на арис-
тократа нельзя положиться в таком простом вопросе, как честность! Каждый
день приходится читать о преступлениях, и можно с уверенностью  сказать,
что на одно дело, которое доходит до суда, десятки остаются  нераскрыты-
ми. А если прибавить все темные дела, что творятся в Сити, все сделки на
комиссиях, подкуп полиции, торговлю титулами - с этим, впрочем, как буд-
то покончено, - все мошенничества  с  подрядами...  Прямо  волосы  дыбом
встают!
   Можно издеваться над прежним временем, и, конечно,  наше  время  таит
больше соблазнов, но что-то простое и честное ушло из жизни  безвозврат-
но. Люди добиваются своего всеми правдами и неправдами, не желают больше
ждать, когда удача сама придет к ним в руки. Все так спешат нажиться или
прожиться! Деньги - во что бы то ни стало! Каких только не  продают  те-
перь шарлатанских средств, каких только книг не печатают,  махнув  рукой
на правду и на приличия. А рекламы! Боже милостивый!
   Эти мрачные размышления завели его  в  Вестминстер.  Можно,  пожалуй,
зайти на Саут-сквер узнать, сообщила ли Флер по телефону, как доехала.
   В холле на саркофаге лежало восемь шляп разных цветов и фасонов.  Что
тут еще творится? Из столовой доносился шум голосов,  потом  загудело  -
кто-то произносил речь. У Майкла какое-то собрание, а в доме только  что
была корь!
   - Что у вас тут творится? - спросил он Кокера.
   - Кажется, что-то насчет трущоб, сэр; мистер Монт говорил, они  соби-
раются их обновлять.
   - Положите мою шляпу отдельно, - сказал Сомс. - От миссис  Монт  было
что-нибудь?
   - Она звонила, сэр. Доехали хорошо. Собаку, кажется, тошнило дорогой.
Упрямый пес.
   - Ну, - сказал Сомс, - я пока посижу в кабинете.
   Войдя в кабинет, он заметил на письменном столе акварель: серебристый
фон, дерево с большими темно-зелеными листьями  и  шаровидными  золотыми
плодами - сделано по-любительски, но что-то есть. В нижнем углу  надпись
рукой его дочери:
   "Золотое яблоко. Ф. М. 1926".
   Он и понятия не имел, что она так хорошо владеет акварелью! Вот умни-
ца! И он прислонил рисунок так, чтобы получше рассмотреть  его.  Яблоко?
Что-то не похоже. Совершенно несъедобные плоды и  сияют,  точно  фонари.
Запретный плод! Такой Ева могла дать Адаму. Может быть, это символ? Воп-
лощение ее тайных мыслей? И, глядя на рисунок, он погрузился  в  мрачное
раздумье, из которого его вывел звук открывающейся двери. Вошел Майкл.
   - Здравствуйте, сэр!
   - Здравствуйте, - ответил Сомс. - Это что за штука?,


   XI
   ВЗЯЛИСЬ ЗА ТРУЩОБЫ

   Живя в эпоху, когда почти все подчинено комитетам, Майкл мог  с  уве-
ренностью сказать, чему подчиняются сами комитеты. Нельзя собрать  коми-
тет непосредственно после обеда, ибо тогда члены комитета  будут  спать;
или непосредственно перед обедом, ибо тогда  они  будут  раздражительны.
Нужно дать членам комитета свободно поговорить о  чем  вздумается,  пока
они не устанут слушать друг друга. Но должен быть кто-нибудь, предпочти-
тельно председатель, кто бы мало говорил, побольше думал и уж конечно не
спал бы, когда наступит подходящий момент, чтобы предложить среднюю  ли-
нию действия, которую измученные члены обычно и принимают.
   Залучив епископа и сэра Годфри Бедвина - специалиста-туберкулезника -
и получив отказ от своего дяди Лайонеля Черрела, который  сразу  сообра-
зил, что его жену леди Элисон хотят втянуть в работу, Майкл созвал  пер-
вое собрание у себя в три часа, в день отъезда Флер на  взморье.  Явился
Хилери и молоденькая девушка в роли секретарши. Началось с  неожиданнос-
тей. Члены комитета в полном составе расселись вокруг испанского стола и
стали беседовать. Майклу было ясно, что и епископ, и сэр Тимоти  Фэнфилд
метят на роль председателя, и он под столом легонько толкнул отца,  опа-
саясь, как бы первый из них не выдвинул кандидатуру второго - в надежде,
что тот выдвинет кандидатуру первого. Сэр Лоренс шепнул ему:
   - Голубчик, это моя нога.
   - Я знаю, - шепнул Майкл в ответ, - не начать ли? Сэр Лоренс  выронил
монокль и сказал:
   - Правильно! Джентльмены, я предлагаю избрать председателем  Уилфрида
Бентуорта. Как вы, маркиз, поддерживаете?
   Маркиз кивнул.
   Удар был принят благосклонно, и "помещик"  проследовал  на  председа-
тельское место. Он начал так:
   - Я буду краток. Вам всем известно столько же, сколько и мне, то есть
почти ничего. Идея принадлежит мистеру Хилери Черрелу, его я  и  попрошу
познакомить нас с нею. Трущобы плодят инвалидов, к тому же они кишат па-
разитами, и я со своей стороны готов сделать все, что в моих силах, что-
бы искоренить это зло. Мистер Черрел, предоставляю вам слово.
   Хилери не заставил себя просить; он горячо, остроумно и  обстоятельно
изложил свои взгляды, особенно напирая на человеческий подход к  пробле-
ме, которой, как он сказал, "до сих пор занимались только  муниципальные
власти, синие книги [30] и всякие ханжи". Речь его произвела впечатление
- все заговорили наперебой. "Помещик",  который  сидел,  подняв  голову,
крепко сдвинув пятки, расставив колени и прижав локти к бокам, изрек:
   - К делу! Курить можно, Монт? - и, отказавшись от предложенных  Майк-
лом сигар и папирос, набил трубку и несколько минут курил молча.
   - Значит, - сказал он вдруг, - мы все считаем, что первая наша задача
- это создать фонд.
   Так как никто еще этого мнения не высказывал, все сейчас же  согласи-
лись.
   - В таком случае надо приступить к делу и составить текст  воззвания,
- и он добавил, указывая трубкой на сэра Лоренса: -  Вы  ловко  владеете
пером, Монт; вот вы, и епископ, и Черрел - пройдите, пожалуйста, в  дру-
гую комнату и набросайте нам проект. В выражениях не стесняйтесь, но ни-
какой слезливости.
   Когда выделенная тройка удалилась, разговор  завязался  снова.  Майкл
слышал, что "помещик" и сэр Годфри Бедвин говорят о преимуществах  клее-
вой краски, а маркиз обсуждает с мистером Монтроссом электрификацию  его
кухни. Сэр Тимоти Фэнфилд  уставился  на  картину  Гойи.  Ему  было  лет
семьдесят, он был высок и худ, имел тонкий нос крючком, смуглое  лицо  и
большие белые усы; служил когда-то в гвардии и теперь был в отставке.
   Слегка опасаясь его мнения о Гойе, Майкл поспешил сказать:
   - Вот, сэр Тимоти, горняки-то все бастуют.
   - Да, расстрелять их надо. Люблю  рабочего  человека;  а  вот  вождей
расстрелял бы немедля.
   - А как насчет шахтовладельцев? - осведомился Майкл.
   - Их вождей тоже расстрелял бы. Никогда у нас не будет мира в промыш-
ленности, пока мы не расстреляем кого-нибудь. Жаль, мы  во  время  войны
мало людей перестреляли. Пацифистов, коммунистов, спекулянтов - я бы  их
всех поставил к стенке!
   - Как я рад, что вы состоите в нашем комитете, сэр, - тихонько сказал
Майкл, - нам нужен человек с решительными взглядами.
   - А! - сказал сэр Тимоти и заговорил тише,  указывая  подбородком  на
другой конец стола. - Между нами говоря, слишком он либерален, наш  "по-
мещик". Этих мерзавцев надо брать за горло. Я знал одного субъекта - сам
владелец половины трущобного квартала, а имел наглость просить меня  по-
жертвовать денег на миссионеров в Китае. Я ему сказал, что его  расстре-
лять надо. Вот нахал! Ну, ему это не понравилось.
   - Да что вы! - сказал Майкл.
   В эту минуту девушка дернула его за рукав - пора начинать записывать?
   Майкл решил, что рано.
   Сэр Тимоти опять уставился на картину.
   - Фамильный портрет? - спросил он.
   - Нет, - ответил Майкл, - это Гойя.
   - Скажите на милость! Гой - это по-еврейски христианин. Так  это  что
же, христианка?
   - Нет, сэр. Фамилия испанского художника.
   - Понятия не имел, что у них есть художники, кроме Мурильо и Веласке-
са; ну, таких, как эти, теперь не бывает. Новых художников,  знаете  ли,
четвертовать бы надо. Вот еще... - и он опять понизил голос, -  епископ!
Тоже! Вечно они гнут свою линию - то против  регулирования  рождаемости,
то всякие миссии. Рост неимущего населения надо пресекать в  корне.  Так
или иначе - не давать им рожать детей; да расстрелять  парочку  домовла-
дельц