... Не могу... Не могу...
   Он опустился перед ней на колени:
   - Я не хотел сделать тебе больно. Прости!
   Затем, словно истощив всю силу чувства, оба встали и отошли  друг  от
друга.
   - Давай обсудим все спокойно, - предложил Ферз.
   - Давай.
   - Должен я уйти?
   - Дом - твой. Поступай, как лучше для тебя.
   У Ферза вырвалось что-то похожее на смех.
   - Для меня было бы лучше, если бы и ты и все остальные относились  ко
мне так, как будто со мной ничего не случилось.
   Диана молчала. Она молчала так долго, что у него снова  вырвался  тот
же звук.
   - Не надо! - попросила она. - Я  попытаюсь.  Но  я  должна...  должна
иметь отдельную комнату.
   Ферз поклонился. Внезапно взгляд его мотнулся к ней.
   - Ты любишь Черрела?
   - Нет.
   - Другого?
   - Нет.
   - Значит, боишься?
   - Да.
   - Понимаю. Это естественно. Что ж! Кто обижен богом, тот не выбирает.
Что дадут, то и ладно. Не телеграфируешь ли в лечебницу, чтобы  прислали
мои вещи? Это избавит от шума, который они могут поднять. Я ведь ушел не
попрощавшись. К тому же я, наверное, им что-нибудь должен.
   - Разумеется, телеграфирую. Я все устрою.
   - Нельзя ли теперь отпустить Черрела?
   - Я ему скажу.
   - Позволь мне.
   - Нет, Роналд, я сама.
   И Диана решительно прошла мимо него.
   Эдриен стоял, прислонившись к стене напротив двери. Он  посмотрел  на
Диану и попытался улыбнуться, - он уже угадал, чем все кончилось.
   - Он останется здесь, но будет жить в  отдельной  комнате.  Благодарю
вас за все, мой дорогой. Не созвонитесь ли вместо меня с  лечебницей?  Я
буду держать вас в курсе. А сейчас поведу Роналда к детям. До свидания.
   Эдриен поцеловал ей руку и вышел.


   XVI

   Хьюберт Черрел стоял на Пэл-Мэл перед клубом отца, старинным учрежде-
нием, членом которого он сам пока еще не состоял. Он нервничал, так  как
питал к отцу уважение - несколько старомодное чувство в дни, когда в от-
це видят просто старшего брата и, упоминая о нем, употребляют  выражение
"мой старик". Поэтому Хьюберт не без волнения вошел в этот дом, где люди
упрямее, чем кто-либо на земле, держатся  за  высокомерные  предрассудки
своего поколения. Однако облик тех, кто находился в комнате, куда прове-
ли Хьюберта, ничем не выдавал  ни  высокомерия,  ни  предрассудков.  Ни-
зенький подвижный человечек с бледным лицом и усами щеточкой,  покусывая
ручку, сочинял письмо редакции "Тайме" о положении  в  Ираке;  маленький
скромного вида бригадный генерал с лысым лбом и седыми усами беседовал с
высоким скромного вида генерал-лейтенантом о флоре острова Кипра;  квад-
ратный мужчина с квадратными скулами и львиным взглядом сидел у окна так
тихо, словно только что схоронил тетку или размышлял, не попробовать  ли
ему будущим летом переплыть Ла-Манш. Сам сэр Конуэй читал "Уайтейкеровс-
кий альманах".
   - Хэлло, Хьюберт! Здесь слишком тесно. Спустимся в холл.
   Хьюберт сразу же почувствовал, что не только он сам хочет  поговорить
с отцом, но и отец хочет что-то ему сказать. Они уселись в углу.
   - Что привело тебя сюда?
   - Я собираюсь жениться, сэр.
   - Жениться?
   - Да. На Джин Тесбери.
   - О!
   - Мы решили получить особое разрешение и не поднимать шума.
   Генерал покачал головой:
   - Она - славная девушка, и я рад, что ты ее любишь, но у тебя сложное
положение, Хьюберт. Я тут кое-что слышал.
   Хьюберт только сейчас заметил, какое измученное лицо у отца.
   - Все это из-за того типа, которого ты пристрелил. Боливийцы  требуют
выдать тебя как убийцу.
   - Что?
   - Чудовищно, конечно. Не думаю, чтобы они настаивали, поскольку напа-
дающей стороной был он - по счастью, у тебя на руке остался шрам. Но по-
хоже, что боливийские газеты подняли дьявольский шум. Все эти полукровки
так держатся друг за друга!
   - Сегодня же увижусь с Халлорсеном.
   - Полагаю, что власти не станут торопиться.
   Отец и сын молча сидели в холле, глядя друг на друга с одним и тем же
выражением лица. Где-то в тайниках их души зрел смутный страх перед  уг-
рожающим поворотом событий, но ни тот, ни другой не позволяли  ему  при-
нять определенные формы. От этого их горе становилось лишь острее. Гене-
рала оно угнетало еще больше, чем Хьюберта. Мысль, что его единственного
сына могут потащить на край света по обвинению в убийстве, казалась  ему
дикой, как ночной кошмар.
   - Мы не имеем права сдаваться, Хьюберт, - сказал он наконец. - Если в
нашей стране еще есть здравый смысл, мы остановим дело. Я пытался вспом-
нить, кто может свести нас с нужными людьми. Я-то сам беспомощен в таких
передрягах, но, вероятно, найдутся такие, кто знаком со  всеми  и  точно
знает, кого и как можно обработать. Думаю, что  нам  лучше  всего  обра-
титься к Лоренсу Монту. Он уж, во всяком случае, знает Саксендена, а мо-
жет быть, и кое-кого из министерства иностранных дел. Мне рассказал  обо
всем Топшем, но он бессилен помочь. Пройдемся пешком? Это полезно.
   Глубоко растроганный тем, что  отец  воспринял  его  беду,  как  свою
собственную, Хьюберт пожал генералу руку, и они вышли. На Пикадилли  ге-
нерал, сделав над собой явное усилие, заговорил:
   - Мне не очень нравятся все эти перемены.
   - Но, сэр, если не считать Девоншир-хаус, я не вижу здесь ничего  но-
вого.
   - Да. Но вот что странно: дух Пикадилли долговечнее самой  улицы:  ее
атмосфера незыблема. Здесь давно уже не увидишь цилиндра, а разницы вро-
де никакой и нет. Гуляя по Пикадилли после  войны,  я  испытывал  те  же
чувства, что и в день, когда еще юнцом вернулся из Индии: вот наконец  я
и дома. С другими бывало точно так же.
   - Да, тоска по родине - странное чувство. Я испытал его в Месопотамии
и в Боливии. Стоило закрыть глаза - и оно приходило, сразу.
   - Национальная особенность англичан, - начал  сэр  Конуэй  и  оборвал
фразу, словно удивляясь, как это ему так быстро удалось сказать все, что
он хотел.
   - Оно бывает даже у американцев, - заметил Хьюберт, когда они сверну-
ли на Хаф-Мун-стрит. - Халлорсен говорил мне, что нет хуже, чем - как он
выразился - "быть не в фокусе влияния своей нации".
   - Да, влияние они имеют, - вставил генерал.
   - Без сомнения, сэр, но чем оно определяется? Быть может,  темпом  их
жизни?
   - Что дает им этот темп? В общем - все и в частности -  ничего.  Нет,
по-моему, все дело в их деньгах.
   - А я вот замечал, хотя люди  обычно  по  ошибке  думают  иначе,  что
деньги сами по себе мало волнуют американцев. Но они любят быстро их на-
живать и охотней согласятся вовсе лишиться их, чем наживать медленно.
   - Странно видеть людей без национальных особенностей, - произнес  ге-
нерал.
   - У них слишком большая страна, сэр. Впрочем, у них есть что-то вроде
этого - гордость за свою страну.
   Генерал кивнул.
   - Какие тут странные узкие улочки! Я помню, как шел здесь с отцом  от
Керзон-стрит до Сент-Джеймского клуба в восемьдесят втором году. Я тогда
поступал в Хэрроу. Ничто не изменилось.
   Так, занятые разговором, который не затрагивал  их  истинных  чувств,
они добрались до Маунт-стрит.
   - Вон тетя Эм. Не говори ей.
   В нескольких шагах впереди них плыла домой леди Монт. Они нагнали  ее
в ста ярдах от входа.
   - Кон, - сказала она, - ты похудел.
   - Я всегда был худым, моя девочка.
   - Ты прав. Хьюберт, о чем я хотела тебя спросить?  Вот,  вспомнила!..
Динни говорит, что ты с самой войны не заказывал себе  бриджи.  Понрави-
лась тебе Джин? Довольно привлекательна, да?
   - Да, тетя Эм.
   - Вам не пришлось ее выставлять?
   - За что?
   - Это еще вопрос. Впрочем, она нико'да меня не терроризировала. Хоти-
те видеть Лоренса? Там у не'о Вольтер и Свифт. Они никому не  нужны,  их
все давно забыли, но он их  любит,  потому  что  они  кусаются.  Кстати,
Хьюберт, а мулы?
   - Что мулы?
   - Никак не мо'у запомнить, кто у них осел - производитель или матка.
   - Производитель - осел, а матка - кобыла, тетя Эм.
   - Да, да. И у них не бывает детей. Как удобно! А где Динни?
   - Где-то здесь, в городе.
   - Ей пора замуж.
   - Почему? - удивился генерал.
   - Ну как же! Хен говорит, что из нее вышла бы замечательная фрейлина,
- до то'о она бескорыстный друг. Это опасно.
   И, достав из сумочки ключ, леди Монт вставила его в замочную  скважи-
ну:
   - Не мо'у вытащить Лоренса к чаю. А вы будете пить?
   - Нет, Эм, благодарю.
   - Идите в библиотеку, он там корпит.
   Она поцеловала брата и племянника и проплыла к лестнице.
   - Это что-то за'адочное! - услышали они ее голос, входя в библиотеку,
где сидел сэр Лоренс, обложенный грудами сочинений Вольтера и Свифта: он
писал воображаемый диалог между этими серьезными мужами. Баронет  мрачно
выслушал генерала.
   - Я слышал, - сказал он, когда его шурин кончил, - что Халлорсен рас-
каялся в своих грехах. Работа Динни. Думаю, что нам  следует  его  пови-
дать. Не здесь, конечно, - у нас нет повара: Эм еще  продолжает  худеть.
Но мы можем пообедать в "Кофейне".
   Он снял телефонную трубку.
   - Профессор Халлорсен будет в пять. Ему сейчас же передадут.
   - Это дело подведомственно скорее министерству иностранных  дел,  чем
полиции, - продолжал сэр Лоренс. - Зайдемте потолкуем со старым  Шропши-
ром. Он должен был хорошо знать вашего отца. Кон, а его племянник  Бобби
Феррар - самая неподвижная из звезд министерства иностранных дел. Старый
Шропшир всегда дома.
   Позвонив у дома Феррара, сэр Лоренс спросил:
   - Можно видеть маркиза, Помметт?
   - Боюсь, что у него сейчас урок, сэр Лоренс.
   - Урок? Чего?
   - Хейнштейна, сэр Лоренс.
   - Ну, значит, слепой ведет слепого, и спасти его - доброе  дело.  Как
только выберете подходящий момент, впустите нас, Помметт.
   - Слушаюсь, сэр Лоренс.
   - Человеку восемьдесят четыре, а он изучает  Эйнштейна!  Кто  сказал,
что аристократия вырождается? Хотел бы я посмотреть на того болвана, ко-
торый обучает маркиза! Он, видимо, обладает незаурядным даром убеждения,
- старого Шропшира не проведешь.
   В эту минуту вошел аскетического вида мужчина с  холодными  глубокими
глазами и малым количеством волос, взял зонтик и шляпу и удалился.
   - Видали? - спросил  сэр  Лоренс.  -  Интересно,  сколько  он  берет?
Эйнштейн ведь все равно что электрон или витамин, - он  непостижим.  Это
самый явный случай получения денег обманным путем, с каким мне  пришлось
столкнуться. Пошли.
   Маркиз Шропшир расхаживал по кабинету и, словно  разговаривая  сам  с
собою, оптимистически кивал седобородой головой.
   - А, молодой Монт! - сказал он. - Видели вы этого человека?  Если  он
предложит давать вам уроки теории Эйнштейна, не соглашайтесь. Он, как  и
я, не в состоянии объяснить, почему пространство ограничено и  в  то  же
время бесконечно.
   - Но ведь и сам Эйнштейн тоже не в состоянии, маркиз.
   - Для точных наук я, видимо, слишком стар, - сказал маркиз. - Я велел
ему больше не приходить. С кем имею честь?
   - Мой шурин, генерал сэр Конуэй Черрел, и его  сын,  капитан  Хьюберт
Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги". Вы,  наверно,  помните  отца
Конуэя, маркиз? Он был послом в Мадриде.
   - Боже мой, разумеется, помню. Я знаком также с вашим братом  Хилери,
генерал. Воплощенная энергия! Садитесь же,  садитесь,  молодой  человек!
Ваше дело имеет отношение к электричеству?
   - Не совсем, маркиз. Скорее к выдаче английского подданного.
   - Вот как!
   Маркиз поставил ногу на стул, уперся локтем в колено и опустил голову
на руку. И пока генерал рассказывал, он продолжал стоять  в  этой  позе,
глядя на Хьюберта, который сидел, сжав губы и потупив глаза. Когда гене-
рал кончил, маркиз спросил:
   - У вас орден "За боевые заслуги", так, по-моему,  сказал  ваш  дядя?
Получили на войне?
   - Да, сэр.
   - Сделаю, что смогу. Не разрешите ли взглянуть на шрам?
   Хьюберт засучил левый рукав, расстегнул манжету и показал руку.  Шрам
был длинный, блестящий и тянулся от кисти почти до локтя.
   Маркиз тихонько свистнул сквозь зубы - до сих пор свои.
   - Вы уцелели чудом, молодой человек.
   - Да, сэр. Когда он замахнулся, я прикрылся рукой.
   - А потом?
   - Отскочил назад и пристрелил его, когда он кинулся  на  меня  снова.
Затем потерял сознание.
   - Вы говорите, этот человек был наказан плетьми за жестокое обращение
с мулами?
   - Он постоянно жестоко обращался с ними.
   - Постоянно? - переспросил маркиз. - Многие утверждают, что  мясотор-
говцы и члены Зоологического общества постоянно жестоко обращаются с жи-
вотными, но я не слышал, чтобы их наказывали плетьми. О вкусах  не  спо-
рят. Дайте подумать, чем я могу вам  помочь.  Бобби  в  городе,  молодой
Монт?
   - Да, маркиз. Я вчера видел его в "Кофейне".
   - Я приглашу его к завтраку. Насколько мне помнится, он не  позволяет
своим детям разводить кроликов и держит пса, который  всех  кусает.  Это
добрый знак. Кто любит животных, тот всегда готов отстегать того, кто их
не любит. Молодой Монт, прежде чем вы уйдете, мне хотелось бы знать, что
вы думаете об этой вещи?
   Сняв ногу со стула, маркиз прошел в угол, взял прислоненную  к  стене
картину и вынес на свет. На полотне с умеренной  степенью  правдоподобия
была изображена нагая девушка.
   - Стейнвич утверждает, что это не должно дурно повлиять на нравствен-
ность, - сказал маркиз, - А если ее повесить?
   Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
   - "Удлиненная" школа. Следствие сожительства с женщинами соответству-
ющего  телосложения.  Нет,  маркиз,  это  не  может  дурно  повлиять  на
нравственность, но может испортить пищеварение: тело - цвета морской во-
ды, волосы - томатные, стиля - никакого. Вы купили ее?
   - Пока что нет. Я слышал, она стоит уйму денег. А вы?  Я  хотел  ска-
зать, вы ее не купите?
   - Для вас, сэр, я готов на что угодно, только не на это. Нет,  только
не на это, - повторил, попятившись, сэр Лоренс.
   - Я этого опасался, - заметил маркиз. - А меня уверяют,  что  она  не
лишена динамизма. Ничего не поделаешь! Я любил вашего отца,  генерал,  -
продолжал он более серьезным тоном. - Если слово его внука окажется  ме-
нее весомым, чем слово каких-то метисов - погонщиков мулов,  значит,  мы
достигли такой степени альтруизма в нашей стране, что едва ли выживем. Я
извещу вас о том, что ответит мой племянник. До  свидания,  генерал,  до
свидания, милый юноша. Шрам у вас жуткий. До свидания, молодой Монт.  Вы
неисправимы.
   Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы:
   - Это отняло у нас двадцать минут. С дорогой, скажем, двадцать  пять.
Такого темпа не знают и в Америке, а нам еще, кроме того, чуть не всучи-
ли удлиненную девицу. Теперь - в "Кофейню", к Халлорсену.
   И они двинулись по направлению к Сент-Джеймс-стрит.
   - Эта улица, - продолжал сэр Лоренс, - Мекка западного  мужчины,  так
же как рю де ла Пе - Мекка западной женщины.
   Он иронически оглядел спутников. Превосходные образцы англичан! В лю-
бой другой стране они стали бы предметом зависти и насмешек. Люди, кото-
рые во всей Британской империи работают и предаются  исконно  британским
развлечениям, сотворены более или менее по образу и  подобию  этих.  Над
этой породой никогда не заходит солнце. История присмотрелась  к  ней  и
решила, что ей суждена долгая жизнь. Сатира мечет в нее стрелы,  но  они
отскакивают, словно от невидимой брони. "Эта порода, - думал баронет,  -
шагает по просторам Времени, ничем не  выделяясь,  не  блистая  ни  уче-
ностью, ни силой, ни прочими добродетелями, которые ей заменяет  бессоз-
нательное, но непоколебимое убеждение в своей предызбранности".
   - Я считаю, что абсолютный центр вселенной - здесь, - сказал сэр  Ло-
ренс у дверей "Кофейни". - Другие относят его на Северный полюс, в  Рим,
на Монмартр. Я же нахожу, что он - в "Кофейне",  старейшем  и,  судя  по
состоянию умывальника, наихудшем клубе мира. Хотите умыться или отложите
омовение до более приятного случая? Договорились. В таком случае  прися-
дем и подождем апостола патентованных ванн. Он кажется мне  очень  энер-
гичным парнем. Жаль, что нельзя устроить матч между ним и маркизом. Я бы
поставил на старика.
   - Вот он, - сказал Хьюберт.
   В низком холле старейшего клуба мира американец казался особенно  вы-
соким.
   - Сэр Лоренс Монт! - окликнул он. -  Здравствуйте,  капитан!  Генерал
сэр Конуэй Черрел? Счастлив познакомиться, генерал.  Чем  могу  служить,
джентльмены?
   Он выслушал рассказ сэра Лоренса со все возраставшей серьезностью.
   - Это чересчур! Нет, не могу посидеть с вами. Сейчас же еду  к  боли-
вийскому послу. Кстати, капитан, у меня сохранился адрес вашего Мануэля.
Я телеграфирую нашему консулу в Ла Пас, чтобы тот немедленно сиял с него
показания, подтверждающие вашу правоту. Ну кто бы мог предположить,  что
получится такая чертовщина! Прошу прощения, джентльмены, но я не успоко-
юсь, пока не отправлю телеграмму.
   Сделав общий поклон, Халлорсен удалился. Трое англичан снова сели.
   - Старику Шропширу нельзя зевать: он того и гляди  его  обгонимсказал
сэр Лоренс.
   - Так это и есть Халлорсен? Интересный мужчина! - заметил генерал.
   Хьюберт помолчал. Он был растроган.


   XVII

   Встревоженные и притихшие девушки вели машину к приходу  святого  Ав-
густина в Лугах.
   - Даже не знаю, кого мне больше всего жаль, -  неожиданно  заговорила
Динни. - Я никогда раньше не думала о помешательстве. Его либо  осмеива-
ют, либо скрывают. А по-моему, это самое страшное на  свете  -  особенно
когда оно не полное, как у него.
   Джин изумленно поглядела на подругу, - ей еще  не  доводилось  видеть
Динни без маски юмора.
   - Куда теперь?
   - Вот сюда. Пересечем Юстен-род. Вряд ли  тетя  Мэй  сможет  приютить
нас. У нее вечно торчат разные благотворители, посещающие трущобы.  Если
там нельзя остановиться, позвоним Флер. Жаль, что я не вспомнила  о  ней
раньше.
   Предчувствия Динни оправдались: дом был набит гостями, и тетя Мэй ку-
да-то ушла, дядя Хилери сидел у себя.
   - Раз уж мы заехали, давай спросим, может ли Хилери обвенчать вас,  -
шепнула Динни.
   Улучив свободную минуту, в первый раз за трое суток, Хилери, без пид-
жака, делал модель норманской ладьи. Работа над моделями  старинных  ко-
раблей стала теперь излюбленным отдыхом человека, у которого уже не  ос-
тавалось ни досуга, ни сил для альпинизма. Изготовление корабликов отни-
мало больше времени, чем любое другое занятие, а времени у  Хилери  было
меньше, чем у кого бы то ни было. Но с этим он пока еще не считался. Об-
менявшись с Джин рукопожатием, он извинился и попросил  разрешения  про-
должать работу.
   Динни немедленно перешла к делу:
   - Дядя Хилери, Джин выходит за Хьюберта. Они хотят пожениться по осо-
бому разрешению. Так вот, мы приехали спросить, не обвенчаете ли вы их.
   Хилери отложил стамеску, прищурил глаза так, что они  превратились  в
узкие щелочки, и спросил:
   - Боитесь передумать?
   - Ни капельки, - возразила Джин.
   Хилери пристально посмотрел на нее. Двумя словами  и  одним  взглядом
она ясно дала ему понять, что перед ним - женщина с характером.
   - Я встречался с вашим отцом, - сказал он. - Он не любит торопиться в
таких делах.
   - У отца нет никаких возражений против брака.
   - Это правда, - подтвердила Динни. - Я с ним говорила.
   - А как твой отец, дорогая?
   - Он согласится.
   - Если так, я готов, - сказал Хилери, вновь прижав стамеску  к  корме
кораблика. - Раз вы твердо все решили, нет смысла тянуть.
   Он повернулся к Джин:
   - Из вас должна получиться хорошая альпинистка. Жаль, что  сейчас  не
сезон, не то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. А  по-
чему бы вам не поплавать на рыбачьей шхуне по Северному морю?
   - Дядя Хилери отказался от места декана, - вставила Динни. - Он  сла-
вится своим аскетизмом.
   - Смирение - паче гордости,  Динни.  Признаюсь  откровенно:  виноград
оказался для меня зелен. До сих пор не могу себе простить, что отказался
от легкой жизни. А времени сколько было бы!  Вырезай  себе  модели  хоть
всех судов на свете, читай газеты и отращи