Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
третом висела копия с фрески "La Vendimia". Вот
она - маленькая проказница - глядит на него с полотна сонномечтательным
взглядом, тем взглядом, который Сомс любил у нее больше всякого другого,
потому что он сообщал ему чувство сравнительного спокойствия.
Он все еще глядел на картину, когда запах сигары защекотал ему ноздри
и за спиной послышался голос:
- Итак, мистер Форсайт, что вы думаете делать с этой маленькой кол-
лекцией?
Противный бельгиец, мать которого - точно не довольно и фламандской
крови - была армянкой! Преодолев невольное раздражение, Сомс спросил:
- Вы знаете толк в картинах?
- Да, у меня у самого собрано кое-что.
- Есть у вас пост-импрессионисты?
- Да-а! Я их люблю.
- Каково ваше мнение об этой вещи? - сказал Сомс, указывая на Гогэна.
Мсье Профон выставил вперед нижнюю губу и заостренную бородку.
- Очень недурно, - сказал он. - Вы хотите это продать?
Сомс подавил инстинктивно навернувшееся: "Нет, собственно", - ему не
хотелось прибегать с иноземцем к обычным уловкам.
- Да, - сказал он.
- Сколько вы за нее хотите?
- То, что отдал сам.
- Отлично, - сказал мсье Профон. - Я с удовольствием возьму у вас эту
маленькую картинку. Пост-импрессионисты очень нежизненны, но они забав-
ны. Я не слишком интересуюсь картинами, хотя у меня есть кое-что, совсем
маленькое собрание.
- А чем вы интересуетесь?
Мсье Профон пожал плечами.
- Жизнь очень напоминает драку мартышек из-за пустого ореха.
- Вы молоды, - сказал Сомс.
Профону, видно, хочется обобщений, но, право же, он мог бы и не напо-
минать, что собственность утратила свою былую прочность.
- Я ни о чем не тревожусь, - отвечал с улыбкой мсье Профон. - Мы рож-
даемся на свет и умираем. Половина человечества голодает. Я кормлю ма-
ленькую ораву ребятишек на родине моей матери; но что в том пользы? Я
мог бы с тем же успехом бросать деньги в реку.
Сомс смерил его взглядом и вернулся к своему Гойе. Непонятно было,
чего хочет бельгиец.
- На какую сумму выписать мне чек? - продолжал мсье Профон.
- Пятьсот, - коротко сказал Сомс, - но я не хотел бы навязывать вам
картину, если она так мало вас интересует.
- О, не беспокойтесь, - ответил мсье Профон. - Я буду счастлив приоб-
рести эту вещицу.
И он выписал чек вечным пером с тяжелой золотой отделкой. Сомс тре-
вожно наблюдал за процедурой. Каким образом узнал этот господин, что он
хочет продать Гогэна? Мсье Профон протянул ему чек.
- Англичане очень странно относятся к картинам. И французы тоже, да и
мои соотечественники. Очень странно.
- Я вас не понимаю, - деревянным голосом сказал Сомс.
- Словно это шляпы, - загадочно произнес мсье Профон. - Большие и ма-
ленькие, кверху поля или книзу - все по моде. Очень странно.
Он улыбнулся и поплыл прочь из галереи, синий и крепкий, как дым его
превосходной сигары.
Сомс принял чек с таким чувством, словно Профон поставил под вопрос
истинную ценность собственничества. "Космополит", - думал он, наблюдая,
как Профон и Аннет сходят с веранды и направляются к реке. Что нашла его
жена в этом бельгийце? Сомс не понимал - разве что ей приятно поговорить
на родном языке; и тотчас промелькнуло в его мыслях то, что Профон наз-
вал бы "маленьким сомнением": не слишком ли красива Аннет, чтобы безо-
пасно расхаживать с подобным "космополитом"? Даже на таком расстоянии
Сомс видел синий дымок сигары мсье Профона, клубившийся в ровном свете
солнца; я его серые замшевые ботинки и серую фетровую шляпу: мсье -
изысканный щеголь. И видел он также, как быстро его жена повернула голо-
ву, так прямо сидевшую над соблазнительной шеей и плечами. Этот поворот
шеи всегда казался Сомсу немного показным и каким-то опереточным - не
вполне приличным для леди. Гуляющие шли по узкой дорожке в нижнем конце
сада. К ним присоединился молодой человек во фланелевом костюме - верно,
какой-нибудь воскресный гость, приехавший по реке. Сомс вернулся к свое-
му Гойе. Он еще смотрел на Флер-виноградаршу, встревоженный новостью,
которую сообщила ему Уиннфрид, когда голос его жены сказал:
- Мистер Майкл Монт, Сомс. Ты его приглашал посмотреть картины.
Тот бойкий молодой человек с выставки на Корк-стрит!
- Как видите, сэр, я к вам с налетом! Я живу всего в четырех милях от
Пэнгбориа. Прекрасная погода, не правда ли?
Оказавшись лицом к лицу с результатами своей экспансивности, Сомс со-
щурил глаза на гостя. Губы у молодого человека были большие, изогнутые -
точно с них не сходила усмешка. И почему он не отрастит подлиннее остат-
ки своих идиотских усиков, которые придают ему вид шута из мюзик-холла?
Зачем современная молодежь унижает свой класс этими щеточками на верхней
губе или фатоватыми крошечными бакенбардами? Уф! Претенциозные кретины!
Но в прочих отношениях Сомс нашел гостя вполне приемлемым, фланелевый
костюм его был безукоризненно чист.
- Рад вас видеть, - сказал он.
Молодой человек поглядел по сторонам, потом остановился, пораженный:
- Вот это картина!
Сомс вряд ли мог бы разобраться в тех смешанных чувствах, которые
вспыхнули в нем, когда он увидел, что замечание относилось к копии Гойи.
- Да, - сухо сказал он, - это не Гойя. Это только копия. Я заказал
ее, потому что девушка с фрески напоминает мне мою дочь.
- Верно! Мне и то показалось, что я узнаю это лицо, сэр. Она здесь?
Откровенность молодого человека почти обезоружила Сомса.
- Она приедет после чая. Не хотите ли осмотреть картины?
И Сомс начал обход, никогда не надоедавший ему. Он не ждал большого
понимания от человека, принявшего копию за подлинник, но, переходя от
отдела к отделу, от периода к периоду, поражался откровенным и метким
замечаниям Монта. Сам от природы проницательный и даже чувствительный
под маской сдержанности. Сомс недаром тридцать восемь лет уделил своей
коллекционерской страсти, и его понимание картин не ограничивалось зна-
нием их рыночной цены. Он являлся своего рода промежуточным звеном между
художником и покупающей публикой. Искусство для искусства и всякая такая
материя, конечно, пустая болтовня. Но эстетизм и хороший вкус необходи-
мы. Если известное количество любителей, обладающих хорошим вкусом,
признают вещь, то она приобретает твердую рыночную ценность, или, иными
словами, становится "произведением искусства". Разрыва, в сущности, нет.
И он так привык к овечьему стаду робких и незрячих посетителей, что не
мог не заинтересоваться гостем, который, не колеблясь, говорил Мауве:
"Эх, хороши стога" или о Якобе Марисе: "Да, не пожалел красок. Вот Мат-
тейс Марис, тот настоящий мастер, правда, сэр? Его поверхность хоть ко-
пай лопатой". Но только когда молодой человек свистнул перед Уистлером
со словами: "Как вы думаете, сэр, он когда-нибудь видел в натуре голую
женщину?" - Сомс заметил!
- Кто вы сами, мистер Монт, если разрешите спросить?
- Я, сэр? Раньше я думал сделаться художником, во этому помешала вой-
на. Там, в окопах, знаете ли, я тешился мечтой о бирже, чтобы было тепло
и уютно и не слишком шумно. Но этому помешало заключение мира; на акциях
сейчас далеко не уедешь, правда ведь? Я только год как демобилизован.
Что вы мне посоветуете, сэр?
- Есть у вас средства?
- Как сказать, - ответил молодой человек. - У меня есть отец. Я защи-
щал его жизнь во время войны, так что теперь он обязан поддерживать мою
жизнь. Хотя, конечно, возникает вопрос, оставят ли ему его собствен-
ность. Что вы на этот счет думаете, сэр?
Сомс улыбнулся бледной оборонительной улыбкой.
- Старика чуть ли не удар хватает, когда я говорю, что ему, может
быть, придется работать. Он, понимаете ли, землевладелец; роковая бо-
лезнь.
- Вот мой подлинный Гойя, - сухо сказал Сомс.
- Черт побери! Вот был гений! Я видел раз в Мюнхене одну вещь Гойи,
от которой прямо обалдел: зловреднейшая старуха в роскошнейших кружевах.
Да, этот не шел навстречу вкусам публики. В свое время был, наверно,
вроде бомбы; условностям от него досталось. Перед ним и Веласкес бледне-
ет - вы не находите?
- Веласкеса у меня нет, - сказал Сомс.
Молодой человек посмотрел на него внимательно.
- Да, - сказал он, - такую роскошь могут позволить себе только госу-
дарства да спекулянты. Почему бы всем обанкротившимся государствам не
продать спекулянтам насильственным порядком своих Веласкесов, Тицианов и
прочие шедевры, а потом издать закон, что всякий, кто владеет картиной
старых мастеров (смотри прилагаемый список), обязан вывесить ее в ка-
кой-либо национальной галерее? Пожалуй, стоило бы.
- Не сойти ли нам вниз, к чаю? - предложил Сомс.
Уши молодого человека словно опали, прижавшись плотнее к черепу. "Он
не лишен такта", - подумал Сомс, выходя следом за ним из галереи.
Гойя с его сатирической необычайной любовью к деталям, его своеобраз-
ной линией и смелостью светотени мог бы в точности воспроизвести группу,
собравшуюся внизу на веранде за чайным столом Аннет. Быть может, он один
из всех художников мог бы отдать должное солнечным лучам, струившимся
сквозь увитый плющом трельяж; матовой бронзе, старинному хрусталю, тон-
ким ломтикам лимона в бледном янтаре чая; отдать должное самой Аннет,
одетой в черные кружева, - в ее красоте было что-то от белокурой испан-
ки, хоть ей и не хватало одухотворенности женщин этого редкого типа; от-
дать должное седоволосой, затянутой в корсет степенности Уинифрид; седой
и худощавой корректности Сомса; живому Майклу Монту, востроухому и вост-
роглазому; смуглой, лениво улыбающейся, начинающей полнеть Имоджин;
Просперу Профону, чья улыбка словно говорила: "Право, мистер Гойя, стоит
ли изображать эту маленькую компанийку? ", и, наконец, Джеку Кардигану,
чьи невозмутимо сияющие глаза и полнокровный загар выдавали его руково-
дящий принцип: "Я - англичанин и живу, чтобы быть здоровым".
- Странно, кстати сказать, что Имоджин, которая девушкой торжественно
обещала однажды у Тимоти не выходить замуж за хорошего человека, потому
что все они так скучны, - что эта Имоджин вышла замуж за Джека Кардига-
на, в котором здоровье настолько стерло все следы первородного греха,
что она могла бы удалиться на покой с десятью тысячами других англичан и
не найти различия между ними и тем, кого она избрала разделять с нею ло-
же. "О, Джек здоров до ужаса! - говорила она про него к великой радости
матери. - За всю свою жизнь он не проболел ни единого дня. Он проделал
всю войну, не получив ни царапинки. Вы не представляете себе, до чего он
здоров и жизнеспособен". И правда, он был настолько приспособлен к жиз-
ни, что не замечал, когда его жена флиртовала с другими мужчинами, что
отчасти было весьма удобно. Однако она его любила, насколько можно лю-
бить спортивную машину, и любила двух Кардиганчиков, сделанных по его
образцу. Ее глаза лукаво сравнивали его сейчас с Проспером Профоном; ка-
жется, не было такой "маленькой" игры или спорта, которых мсье Профон не
испробовал бы - от кеглей до охоты на акул - и которые не надоели бы
ему. Имоджин мечтала иногда, чтобы они надоели также и Джеку, который
продолжал играть и говорить об игре с увлечением школьницы, только что
научившейся хоккею; она не сомневалась, чти в возрасте дядюшки Тимоти
Джек будет играть в детский гольф на ковре в ее спальне и "утирать ко-
му-нибудь нос".
Сейчас он рассказывал, как сегодня утром обставил у последней лунки
профессионала-гольфера - прелестный человек, и очень неплохо играл; и
как он после второго завтрака прошел на веслах до самого Кэвершема;
рассказывая, он пробовал соблазнить Проспера Профона на партию в теннис
после чая: спорт - полезная штука, делает человека жизнеспособным.
- Но зачем вам жизнеспособность? - сказал мсье Профон.
- Да, сэр, - проговорил Майкл Монт, - к чему вы хотите быть приспо-
собленным в жизни?
- Джек, - радостно подхватила Имоджин, - к чему ты приспособлен?
Джек Кардиган глядел во все глаза и дышал здоровьем. Вопросы жужжали,
как комары, и он поднял руку, как бы отмахиваясь от них. Во время войны
он был, конечно, приспособлен к тому, чтобы убивать немцев; а теперь он
или не знал, к чему, или же из скромности уклонялся от объяснения своих
руководящих принципов.
- Но он прав, - сказал неожиданно мсье Профон, - нам ничего не оста-
лось, как только приспособляться.
Это изречение, слишком глубокомысленное для воскресного чая, прошло
бы без ответа, не будь здесь неугомонного Майкла Монта.
- Правильно! - воскликнул он. - Вот великое открытие, которым мы обя-
заны войне. Мы воображали, что прогрессируем, а теперь мы знаем, что
только меняемся.
- К худшему, - с улыбкой сказал мсье Профон.
- Какой вы веселый, Проспер, - прошептала Аннет.
- Идемте на теннис! - сказал Джек Кардиган. - Вам нужно разогнать
хандру. А вы играете, мистер Монт?
- С грехом пополам - гоняю мячи.
Сомс встал, побуждаемый подсознательной тревогой о будущем, опреде-
лявшей всю его жизнь.
- Когда приедет Флер... - услышал он слова Джека Кардигана.
Да! Почему она не едет? Через гостиную, через холл и веранду он вышел
на аллею и стоял, прислушиваясь, не зашуршит ли по гравию автомобиль.
Было по-воскресному тихо; сирень щедро напоила воздух своим ароматом.
Белые облака, как лебяжьи перья, золотились на солнце. Остро вспомнился
день, когда родилась Флер и он мучительно ждал, а ее жизнь и жизнь ее
матери колебались в его руках. Он спас ее тогда, чтобы она стала цветком
его жизни. А теперь!.. Неужели она непременно должна доставлять ему тре-
вогу?.. Мучение и тревогу? Не нравится ему, как сложились дела! Вечерней
песней вторгся в его раздумье дрозд - большая, тяжелая птица на той ака-
ции. Последние годы Сомс живо интересовался птицами в своем саду; неред-
ко вдвоем с Флер ходил он по дорожкам и наблюдал за ними - глаза у нее
острые, как иголки, она знает каждое гнездо. Он увидел ее собаку, пойн-
тера, улегшуюся на солнышке посреди аллеи, позвал: "Что, приятель, ты
тоже ждешь ее?" Собака медленно подошла, недовольно виляя хвостом, и
Сомс машинально потрепал ее по шее. Собака, птица, сирень - все было для
него частицей Флер, не больше и не меньше. "Я слишком ее люблю, - думал
он, - слишком люблю!" Он был похож на судовладельца, пустившего в море
незастрахованные корабли. Был снова незастрахован, как в те давние дни,
когда, немой и ревнивый, блуждал в пустыне Лондона, томясь по той женщи-
не - по своей первой жене, матери этого проклятого мальчишки. Ага, вот и
автомобиль! Но везет только вещи, а где же Флер?
- Мисс Флер идет пешком, сэр, по дороге вдоль реки.
Пешком всю дорогу, несколько миль? Сомс воззрился на шофера. По лицу
слуги начала расплываться улыбка. Чего он ухмыляется? Сомс тотчас отвер-
нулся со словами: "Отлично, Симз!" - и вошел в дом. Снова поднялся он в
галерею к своим картинам. Отсюда открывался вид на реку, и Сомс не отво-
дил глаз от дорожки, забывая, что Флер может появиться на ней не ранее
как через час. Пошла пешком! И шофер ухмыляется почему-то! Тот мальчиш-
ка... Он резко отвернулся от окна. Не может он за ней шпионить! Если она
желает скрывать от него свои тайны, пусть скрывает; шпионить он не ста-
нет. В сердце его была пустота, и горечь подступила к самому рту. Отры-
вистые выкрики Джека Кардигана, гоняющего мячи, да смех молодого Монта
вторгались в тишину. Сомс лелеял надежду, что они там загоняют Профона.
А девушка на "La Vendimia" стояла подбоченясь, и мечтательно-сонные ее
глаза смотрели мимо него. "Я делал для тебя все, что мог, - думал он, -
с тех дней, когда ты была ростом не выше моего колена. Ты... ты не захо-
чешь причинить мне боль!"
Но девушка Гойи не отвечала, сверкая красками, едва начинавшими блек-
нуть. "В этом нет настоящей жизни, - подумал Сомс. - Почему она не
идет?"
X
ТРИО
В Уонсдоне, у подножия Меловых гор, конец недели, превратившись в де-
вять дней, до предела натянул переплетенные нити между четырьмя Форсай-
тами из третьего, или, по другому счету, из четвертого поколения. Никог-
да еще Флер не была так fine, Холли так наблюдательна, Вэл так поглощен
своими конюшнями, Джон так молчалив и так взволнован. Сведения по
сельскому хозяйству, которые он приобрел за истекшую неделю, можно было
бы взять на кончик кожа и легким дуновением пустить по ветру. По природе
своей глубоко ненавидя всякую интригу и в своем преклонении перед Флер
считая "ребяческим вздором" необходимость скрываться, он досадовал и
бунтовал, но все же подчинялся, по мере возможности вознаграждая себя в
те редкие минуты, когда оставался с нею вдвоем. В четверг, когда они,
переодевшись к обеду, стояли рядом в гостиной в амбразуре окна. Флер
сказала:
- Джон, я еду домой в воскресенье, поездом три сорок, с Пэддяюгтонс-
кого вокзала; если в субботу тебе нужно навестить своих, ты мог бы в
воскресенье приехать, проводить меня, а потом вернуться сюда последним
поездом. Ведь тебе все равно нужно побывать дома?
Джон кивнул головой.
- Что угодно, лишь бы побыть с тобою, - сказал он, - но почему я дол-
жен делать вид, точно...
Флер провела мизинцем по его ладони.
- У тебя нет чутья, Джон. Ты должен предоставить все мне. С нашими
родными дело обстоит очень серьезно. Нам нужно соблюдать тайну, если мы
хотим быть вместе.
Дверь отворилась, и Флер добавила громко:
- Джон, ты просто болван.
В груди Джона точно что-то перевернулось: невыносимо было притво-
ряться, скрывать чувство такое естественное, такое всеподавляющее и
сладкое.
В пятницу, около одиннадцати часов вечера, Джон уложил свои вещи и
свесился в окно, полугрустно, полу радостно замечтавшись о Пэддингтоне,
когда услышал легкий стук в дверь как будто ногтем. Он вскочил и прислу-
шался, Снова тот же звук. Да, несомненно ноготь! Джон открыл. В комнату
вошло прелестное видение.
- Я хотела показать тебе мой маскарадный наряд, - сказало видение и
стало в позу около кровати.
Джон, затаив дыхание, прислонился к двери. На голове у видения была
белая кисея; белая косынка лежала вокруг обнаженной шеи на винно-красном
платье с пышными сборами у гибкой талии. Девушка подбоченилась одной ру-
кой, другая рука была поднята под прямым углом и держала веер, касавший-
ся затылка.
- Вместо веера должна быть корзина винограда, - прошептало видение, -
но здесь у меня ее нет. Это мой костюм по Гойе. Поза взята с картины.
Нравится тебе?
- Это - сон!
Видение сделало пируэт.
- Потрогай, посмотри.
Джон стал на колени и почтительно притронулся к подолу.
- Виноградный цвет, - раздался шепот, - "La Vendimia" - сбор виногра-
да.
Пальцы Джона с двух сторон легко коснулись ее талий; он поднял глаза,
полные влюбленного восторга.
- О Джон! - прошептало видение, нагнулось, поцеловало его в лоб.
Опять сделало пируэт и, скользнув за дверь, исчезло.
Джон стоял на коленях, голова его упала на постель. Сколько времени
пробыл он в этом положении, он и сам не знал. Стук ногтем в дверь, шаги,
шуршание юбок, как во сне, не смолкали; и перед его сомкнутыми глазами
стояло видение и улыбалось ему и шептало, и медлил в воздухе слабый за-
пах нарцисса. А на лбу, в том месте, где его поцеловали, держался легкий
холодок, словно от прикосновения цветка. Любовь наполняла его душу, лю-
бовь юноши к девушке, любовь, которая так мало знает и так много таит
надежд, которая ни за что на свете не спустится с высот и должна превра-
титься со временем в сладкое воспоминание, испепеляющую страсть, скучный
брак или, единожды на много случаев, - в сбор винограда, обильного и
сладкого, с румянцем заката на гроздьях.
И здесь и в другом месте довольно было сказано о Джоне Форсайте, что-
бы показать, какое большое расстояние