Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
лежало между ним и его прапраде-
дом, первым Джолионом, владельцем приморской фермы в Дорсете. Джон был
чувствителен, как девушка, - чувствительней девяти из десяти современных
девушек; силой воображения он не уступал "несчастненьким" своей сводной
сестры Джун; и, как сын своего отца и своей матери, он, естественно, был
впечатлителен и привязчив. И все же в самых глубинах его существа было
нечто от старого основателя их рода - тайное упорство души, боязнь выка-
зать свои чувства, твердая решимость не признавать себя побежденным.
Впечатлительным и привязчивым мальчикам с богатым воображением обычно
трудно приходится в школе, но Джон инстинктивно скрывал подлинную свою
природу и был среди товарищей лишь в меру несчастлив. До сих пор он
только с матерью был совершенно откровенен и естествен; когда в субботу
он ехал домой в Робин-Хилл, на сердце у него было тяжело, потому что
Флер сказала ему, что он не должен быть откровенным и естественным с
той, от кого он никогда ничего не скрывал, не должен даже ей рассказы-
вать про их вторичную встречу, если только не убедится, что ей это из-
вестно и так. Ему казалось это до того невыносимым, что он готов был
дать телеграмму и под каким-нибудь предлогом остаться в Лондоне. И пер-
вое, что он услышал от матери, было:
- Итак, ты встретил там нашу маленькую приятельницу из кондитерской,
Джон. Какова сна при более близком знакомстве?
С облегчением и с ярким румянцем на щеках Джон ответил:
- О, она очень славная, мама.
Она локтем прижала его руку.
Джон никогда еще так не любил свою мать, как в эту минуту, опровер-
гавшую, по-видимому, опасения Флер и возвратившую его душе свободу. Он
повернул голову и посмотрел на мать, но что-то в ее улыбающемся лице -
что-то такое, что, может быть, лишь он один мог уловить, - остановило
закипавшие в нем слова. Может ли страх сочетаться с улыбкой? Если да, то
на ее лице он прочел страх. И совсем иные слова сорвались с губ Джона: о
сельских работах, о Холли, о Меловых горах. Он говорил быстро, ожидая,
что она сама переведет разговор на Флер. Но этого не случилось. И отец
его также не упомянул о девушке, хотя и ему известно было, конечно, об
их встрече. Как обкрадывало, как калечило действительность это умалчива-
ние о Флер, когда он был весь полон ею и когда мать его вся полна была
своим Джоном, а его отец весь полон его матерью! Так провели они втроем
субботний вечер.
После обеда мать села за рояль; она, казалось, нарочно играла его са-
мые любимые вещи, и он сидел, обняв руками одно колено и позабыв пригла-
дить взъерошенные волосы. Он глядел на мать, пока она играла, но видел
Флер - Флер в озаренном луною яблоневом саду. Флер над залитой солнцем
меловой ямой. Флер в ее фантастическом наряде, - вот она покачивается,
шепчет, склоняется над ним, целует в лоб. Слушая, он на минуту совсем
забыл о себе и взглянул на отца, сидевшего в другом кресле. Почему у от-
ца такие глаза, такое грустное, непонятное выражение? С чувством смутно-
го раскаяния Джон встал и пересел на ручку кресла, в котором сидел отец.
Отсюда он не мог видеть его лица; и снова увидел Флер - в белых и тонких
руках матери, скользивших по клавишам, в профиле ее лица, в ее серебря-
ных волосах и в глубине комнаты у открытого окна, за которым шагала
майская ночь.
Когда Джон поднялся к себе, чтобы лечь спать, мать пришла к нему в
комнату. Она остановилась у окна и сказала:
- Удивительно разрослись эти кипарисы, которые посадил твой дедушка.
При свете месяца они мне кажутся всегда особенно прекрасными. Мне жаль,
что ты не знал своего дедушку, Джон.
- Когда ты выходила замуж за папу, он - был еще жив? - спросил неожи-
данно Джон.
- Нет, дорогой; он умер в тысяча восемьсот девяносто втором году -
очень старым, восьмидесяти пяти лет, если не ошибаюсь.
- Папа похож на него?
- Похож немного, но тоньше и не такой внушительный.
- Да, я это знаю по портрету дедушки. Кто его писал?
- Один из "несчастненьких" нашей Джун; но портрет неплохой.
Джон осторожно взял мать под руку.
- Мама, расскажи мне о ссоре в нашей семье.
Он почувствовал, как задрожала ее рука.
- Нет, дорогой; это пусть когда-нибудь расскажет тебе отец, если най-
дет возможным.
- Значит, ссора была серьезная? - пресекающимся голосом сказал Джон.
- Да.
В наступившем молчании ни мать, ни сын не знали, что дрожало сильнее
- локоть ли, или сжимавшие его пальцы.
- Некоторые люди, - сказала мягко Ирэн, - находят, что луна на ущербе
имеет злобный вид; а для меня она всегда пленительна. Посмотри на тени
кипарисов. Джон, папа говорит, что мы с тобою можем поехать на два меся-
ца в Италию. Хочешь?
Джон выпустил ее локоть, и рука его повисла: так остры и так смутны
были его переживания. Ехать с матерью в Италию! Две недели назад он луч-
шего и не желал бы; а теперь это наполнило его отчаянием; что-то подска-
зывало ему, что неожиданное предложение сделано в связи с Флер. Он про-
говорил запинаясь:
- О, конечно; но только, право, не знаю... Как же, ведь я только что
принялся за дело? Мне хотелось бы подумать.
Ее голос отозвался холодно и ласково:
- Да, милый, подумай. Но лучше теперь, чем когда ты возьмешься
всерьез за сельское хозяйство. С тобою, в Венеции - как было бы хорошо!
Джон обхватил ее за талию, еще гибкую и упругую, точно у девушки.
- А как же ты оставишь папу одного? - сказал он робко, чувствуя себя
виноватым.
- Папа сам предложил; он считает, что ты должен посмотреть хотя бы
Италию, прежде чем остановишься на чем-нибудь определенном.
Чувство вины умерло в Джоне: он знал - да, знал, - что его отец и
мать говорили не откровеннее, чем он сам. Его хотят удалить от Флер.
Сердце его ожесточилось. И, словно понимая происходившее в нем, мать
сказала:
- Спокойной ночи, дорогой. Выспись хорошенько и подумай. Но, право,
было бы чудесно!
Она прижала его к груди так порывисто, что он не мог разглядеть ее
лица. Он стоял, чувствуя себя так, как, бывало, в детстве, когда напро-
казит; ему было больно оттого, что он не испытывал сейчас прилива любви
к ней, и оттого, что сознавал свою правоту.
А Ирэн, помедлив минуту у себя, прошла в гардеробную, отделявшую ее
спальню от спальни мужа.
- Ну как?
- Он подумает, Джолион.
Наблюдая усталую улыбку на ее губах, Джолион сказал спокойно:
- Ты бы лучше позволила мне рассказать ему все, и мы бы с этим покон-
чили. В конце концов, Джон по своим инстинктам настоящий джентльмен. Он
только должен понять...
- Только! Он не поймет; это невозможно.
- Я в его возрасте понял бы.
Ирэн схватила его за руку.
- Ты всегда был большим реалистом, чем Джон; и ты никогда не был та-
ким невинным.
- Это правда, - сказал Джолион. - Но не странно ли? Ты и я, мы могли
бы, не стыдясь, рассказать нашу историю всему свету; а перед собственным
нашим мальчиком мы немеем.
- Нам было безразлично, осуждает нас свет или нет.
- Джон не может нас осудить!
- Может, Джолион! Он влюблен, я чувствую, что он влюблен. И он скажет
самому себе: "Моя мать вышла когда-то замуж без любви! Как она могла?"
Ему это покажется преступным, да так оно и было!
Джолион погладил ее руку, и улыбка искривила его губы.
- Ах, зачем только мы рождаемся молодыми? Если б мы рождались старыми
и с каждым годом молодели бы, мы понимали бы, как что происходит, и отб-
росили бы нашу проклятую нетерпимость. Но знаешь, если мальчик в самом
деле влюблен, никакая Италия не заставит его забыть. Мы, Форсайты, упря-
мый народ; и он поймет чутьем, зачем его отсылают. Одно лишь может его
излечить - то потрясение, которое он испытает, если ему все рассказать.
- И все-таки дай мне попробовать.
Джолион молчал. В этом выборе между дьяволом и морской пучиной, между
болью страшного разоблачения и горем двухмесячной разлуки с женой он
втайне больше доверял дьяволу, чем морю; но если Ирэн предпочитает море,
он должен примириться. В конце концов, это будет для него подготовкой к
той разлуке, которой нет конца. Он обнял ее, поцеловал в глаза и сказал:
- Как хочешь, любимая.
XI
ДУЭТ
"Маленькое волнение" любви поразительно разрастается, когда ей грозит
опасность. Джон прибыл на Пэддингтонский вокзал за полчаса до срока и,
как ему казалось, с опозданием на добрую неделю. Он стоял около услов-
ленного книжного киоска в толпе воскресных дачников, и даже грубая
шерсть клетчатого костюма не могла скрыть взволнованное биение его серд-
ца. Он читал названия романов на прилавке и наконец купил один из них,
чтобы избежать косого взгляда продавца. Роман назывался "Сердце стези!
", что должно было иметь какой-то смысл, хотя, по всей видимости, не
имело. Купил он, кроме того, "Зеркало дамы" и "Земледельца". Каждая ми-
нута длилась час и полна была воображаемых ужасов. Когда прошло девят-
надцать таких минут, Джон увидел Флер в сопровождении носильщика, катив-
шего багаж. Она подошла быстро, спокойно. Она поздоровалась с ним, как с
братом.
- Первый класс, - сказала она носильщику, - угловые места, одно про-
тив другого.
Джон дивился ее поразительному самообладанию.
- Нельзя ли нам занять целое купе? - спросил он шепотом.
- Не выйдет. Поезд с частыми остановками. Разве что после Мэйденхеда.
Держись непринужденно, Джон.
Джон скривил лицо в хмурую гримасу. Они вошли в купе - и с ними двое
каких-то болванов, черт бы их побрал! От смущения он дал на чай но-
сильщику уйму денег. Подлец не заслужил и пенни за то, что привел их сю-
да, да еще с таким видом, точно все понял!
Флер спряталась за "Зеркало дамы". Джон в подражание ей - за "Земле-
дельца". Поезд тронулся. Флер уронила "Зеркало дамы" и наклонилась впе-
ред.
- Ну? - сказала она.
- День тянулся, точно две недели!
Она кивнула в знак согласия, и у Джона сразу просветлело лицо.
- Держись непринужденно, - шепнула Флер и прыснула со смеху.
Джон почувствовал обиду. Как может он держаться непринужденно, когда
над ним нависла угроза Италии? Он намеревался сообщить ей новость осто-
рожно, но тут выложил сразу:
- Меня хотят на два месяца отправить С мамой в Италию!
Флер опустила ресницы, чуть побледнела и прикусила губу.
- О! - сказала она.
Вот и все, но этого было довольно.
Это "О!" было как быстро отдернутая рука в фехтовании при подготовке
к неожиданному выпаду. Выпад тотчас последовал.
- Ты должен ехать!
- Ехать? - повторил Джон придушенным голосом.
- Конечно!
- Но - на два месяца! Это ужасно!
- Нет, - сказала Флер, - на полтора. Ты меня тем временем забудешь.
Мы встретимся в Национальной галерее на следующий день после вашего при-
езда.
Джон засмеялся.
- А что, если ты забудешь меня? - пробормотал он под грохот колес.
Флер покачала головой.
- Какой-нибудь другой мерзавец... - проговорил Джон.
Она носком придавила ему ногу.
- Никаких других мерзавцев! - сказала она, поднимая "Зеркало дамы".
Поезд остановился; двое попутчиков сошли, вошел один новый.
- "Я умру, - думал Джон, - если мы так и не останемся одни".
Поезд покатил дальше. Флер опять наклонилась вперед.
- Я ни за что не отступлю, - сказала она, - а ты?
Джон горячо тряхнул головой.
- Никогда! - воскликнул он. - Ты будешь мне писать?
- Нет. Но ты можешь писать мне - в мой клуб.
У нее свой клуб... - удивительная девушка!
- Ты пробовала нажать на Холли? - прошептал он.
- Да, но ничего не выведала. Я боялась нажимать слишком сильно.
- Что бы это могло быть? - воскликнул Джон.
- Что бы ни было, я узнаю.
Последовало долгое молчание, которое нарушила, наконец Флер:
- Мэйденхед, держись. Джон!
Поезд остановился. Единственный попутчик вышел. Флер опустила штору
на окне.
- Живо! - сказала она. - Смотри в свое окно! Сделай самое зверское
лицо, какое только можешь.
Джон раздул ноздри и нахмурился; он отроду, кажется, так не хмурился!
Одна старая дама отступила, другая - молоденькая - взялась за ручку две-
ри. Ручка повернулась, но дверь не подалась. Поезд тронулся, молодая да-
ма бросилась к другому вагону.
- Какое счастье! - воскликнул Джон. - Замок заупрямился.
- Да, - сказала Флер, - я придержала дверь.
Поезд шел. Джон упал на колени.
- Следи за дверью в коридор, - прошептала Флер, - и живо!
Их губы встретились. И хотя поцелуй длился всего каких-нибудь десять
секунд, душа Джона покинула его тело и унеслась в такую даль, что когда
он снова сидел против этой спокойной и сдержанной девицы, он был бледен
как смерть. Он услышал ее вздох, и этот звук показался ему самой дорогою
вестью - чудесным признанием, что он кое-что значит для нее.
- Шесть недель совсем не долго, - сказала она, - а тебе нетрудно бу-
дет свести поездку к шести неделям: - надо только не терять голову, ког-
да будешь там, и делать вид, что не думаешь обо мне.
Джон обомлел.
- Как ты не понимаешь, Джон! Их необходимо в этом убедить. Если мы не
исправимся к твоему приезду, они оставят свои причуды. Жаль только, что
вы едете в Италию, а не в Испанию. В Мадриде на картине Гойи есть девуш-
ка, папа говорит, что она похожа на меня. Но она совсем не похожа - я
знаю, у нас есть копия с нее.
Для Джона это было словно луч солнца, пробившийся сквозь туман.
- Мы поедем в Испанию, - сказал он. - Мама не станет возражать, она
никогда не была в Испании. А мой отец очень высокого мнения о Гойе.
- Ах да, ведь он художник?
- Он пишет только акварелью, - честно признался Джон.
- Когда мы приедем в Рэдинг, Джон, ты выйдешь первым и подождешь меня
у Кэвершемского шлюза. Я отправлю машину домой, и мы пойдем пешком по
дорожке вдоль реки.
Джон в знак благодарности поймал ее руку, и они сидели молча, забыв о
мире и одним глазом косясь на коридор. Но поезд бежал, казалось, с удво-
енной скоростью, и шум его почти заглушало бурное дыхание Джона.
- Подъезжаем, - сказала Флер. - Береговая дорожка возмутительно отк-
рытая. Еще разок! О, Джон, не забывай меня!
Джон ответил поцелуем. И вскоре можно было видеть, как разгоряченного
вида юноша выскочил из вагона и торопливо зашагал по платформе, шаря по
карманам в поисках билета.
Когда наконец Флер догнала его на берегу, немного дальше Кэвершемско-
го шлюза, он сделал над собой усилие и привел себя в относительное рав-
новесие. Если разлука неизбежна, что ж, он не будет устраивать сцен. Ве-
тер с ясной реки переворачивал наизнанку листья ракит, и они серебрились
на солнце и провожали двух заговорщиков слабым шелестом.
- Я объяснила нашему шоферу, что меня укачало в поезде, - сказала
Флер. - У тебя был достаточно естественный вид, когда ты выходил на
платформу?
- Не знаю. Что ты называешь естественным?
- Для тебя естественно выглядеть сосредоточенносчастливым. Когда я
увидела тебя в первый раз, я подумала, что ты ни капли не похож на дру-
гих людей.
- В точности то же я подумал о тебе. Я сразу понял, что не буду лю-
бить никого, кроме тебя.
Флер засмеялась.
- Мы до нелепости молоды. А юные грезы любви несовременны, Джон. К
тому же они поглощают массу времени и сил. Сколько веселых похождений
предстоит тебе в жизни! Ведь ты еще и не начал; даже стыдно, право. И я;
Как подумаешь...
На Джона нашло смущение. Как она может говорить такие вещи сейчас,
перед самой разлукой!
- Если ты так говоришь, я не могу уехать. Я скажу маме, что должен
работать. Подумай, что творится в мире.
- Что творится?
Джон глубоко засунул руки в карманы.
- Да, именно: подумай, сколько людей умирают с голоду.
Флер покачала головой.
- Нет, я не желаю портить себе жизнь из-за ничего.
- Из-за ничего! Но положение отчаянное, и ведь нужно как-то помочь.
- Ох, все это я знаю. Но людям нельзя помочь, Джон; они безнадежны.
Только их вытащат из ямы - они тотчас лезут в другую. Смотри, они все
еще дерутся, строят козни, борются, хотя ежедневно умирают кучами. Идио-
ты!
- Тебе их не жалко?
- Жалко? Конечно, жалко, но я не намерена из-за этого страдать: что в
том пользы?
Они замолчали, взволнованные: перед каждым впервые обнажилась на
мгновение природа другого.
- По-моему, люди - скоты и идиоты, - упрямо повторила Флер.
- По-моему, они просто несчастные, - сказал Джон.
Между ними словно произошла ссора в этот высокий и страшный час, ког-
да в последних просветах между ракитами им уже виделась разлука.
- Ладно, ступай спасай своих несчастных и не думай обо мне.
Джон застыл на месте. На лбу у него проступила испарина. Он весь дро-
жал; Флер тоже остановилась и хмуро глядела на реку.
- Я должен хоть во что-нибудь верить, - сказал Джон в смертельной
тоске. - Все люди созданы, чтобы наслаждаться жизнью.
Флер засмеялась.
- Да, но ты сам-то смотри не упусти свое. Впрочем, может быть, по
твоим понятиям, наслаждение заключается в том, чтобы мучить самого себя.
Таких немало, что и говорить.
Она была бледна, глаза ее стали темнее, губы тоньше. Флер ли это
смотрела на воду? У Джона явилось чувство нереальности, точно он пережи-
вает сцену из романа, где влюбленному приходится выбирать между любовью
и долтом. Но вот она оглянулась на него. Ничего не могло быть упои-
тельней этого быстрого взгляда. Он подействовал на Джона, как натянутая
цепь на собаку, - заставил его рвануться к девушке, виляя хвостом и вы-
сунув язык.
- Нечего нам глупить, - сказала она, - времени слишком мало. Смотри,
Джон, отсюда тебе будет видно, где я переправлюсь через реку. Вон там,
за поворотом, у опушки леса.
Джон увидел конек крыши, две-три дымовые трубы"; заплату стены между
деревьями - и у него упало сердце.
- Мне нельзя больше мешкать. Лучше не заходить дальше той изгороди,
там слишком открыто. Дойдем до нее и распрощаемся.
Они молча шли бок о бок, рука об руку, приближаясь к изгороди, где
полным цветом распустился боярышник, белый и розовый.
- Мой клуб - "Талисман", Стрэттон-стрит. Пикадилли. Туда можно писать
совершенно безопасно, и я бываю там довольно аккуратно раз в неделю.
Джон кивнул. Лицо его застыло, глаза глядели на неподвижную точку в
пространстве.
- Сегодня двадцать третье мая, - сказала Флер, - девятого июля я буду
стоять перед "Вакхом и Ариадной" в три часа; придешь?
- Приду.
- Если тебе так же скверно, как мне, значит все хорошо. Пусть пройдут
эти люди!
Муж и жена, гулявшие с детьми, шли мимо по-воскресному чинно.
Последний из них прошел наконец в калитку.
- Семейный жанр! - сказала Флер и прислонилась к цветущей изгороди.
Ветви боярышника раскинулись над ее головой, и розовая кисть прильнула к
щеке. Джон ревниво протянул руку, чтобы отстранить ее.
- Прощай, Джон.
Мгновение они стояли, крепко сжимая Друг Другу руки, Потом губы их
встретились в третий раз, а когда разомкнулись, Флер отпрянула и, мет-
нувшись за калитку, убежала. Джон стоял там, где она его оставила, при-
жимался лбом к той розовой кисти. Ушла! На вечность - на семь недель без
двух дней! А он тут упускает последнюю возможность смотреть на нее! Он
бросился к калитке. Флер быстро шла, чуть не наступая на пятки отставшим
детям. Она обернулась, помахала ему рукой, потом заторопилась вперед, и
медленно шествовавшая семья заслонила ее от его глаз.
Вспомнилась смешная песенка:
Пэддингтонский вздох - самый горький, ох! -
Испустил он похоронный пэддингтонский вздох...
И он в смятении заспешил назад к Рэдингскому вокзалу. Всю дорогу до
Лондона и от Лондона до Уонсдона он держал на коленях раскрытое "Сердце
стези!" и слагал в уме стихотворение, до того переполненное чувством,
что строки нипочем не желали рифмоваться.
XII
КАПРИЗ
Флер спешила. Быстрое д