с отцом, молча попыхивал папиросой.
   - Усади гостью в автомобиль, друг мой, - сказал Джолион,  -  и  когда
она уедет, попроси маму вернуться сюда ко мне.
   Джон пошел. Он подождал в холле; усадил Флер в машину. Им  так  и  не
представилось случая перекинуться словом; едва удалось пожать на  проща-
ние руку. Весь вечер он ждал, что ему что-нибудь скажут.  Но  ничего  не
было сказано. Как будто ничего не произошло. Он пошел спать и в  зеркале
над туалетным столиком встретил самого себя. Он не заговорил, не загово-
рил и двойник; но оба смотрели так, точно что-то затаили в мыслях.


   IV
   НА ГРИН-СТРИТ

   Неизвестно, как впервые возникло впечатление, что  Проспер  Профон  -
опасный человек: восходило ли оно к. его попытке подарить Валу мэйфлайс-
кую кобылу; к замечанию ли Флер, что он, "как мидийское воинство,  рыщет
и рыщет"; к его несуразному вопросу "Зачем вам жизнеспособность,  мистер
Кардиган? ", или попросту к тому факту, что он был иностранцем, или, как
теперь говорят, "чужеродным элементом". Известно только, что Аннет  выг-
лядела особенно красивой и что Сомс продал ему Гогэна, а потом  разорвал
чек, после чего сам мсье Профон заявил: "Я так и  не  получил  этой  ма-
ленькой картинки, которую купил у мистера Форсайта".
   Как ни подозрительно на него смотрели, он все же часто навещал вечно-
зеленый дом Уинифрид на Грин-стрит, блистая благодушной тупостью,  кото-
рую никто не принимал за наивность - это слово вряд ли было применимо  к
мсье Просперу Профону. Правда, Уинифрид все еще находила бельгийца  "за-
бавным" и посылала ему записочки,  приглашая:  "Заходите,  поможете  нам
приятно убить вечер" (не отставать в своем словаре от современности было
для нее необходимо как воздух).
   Если он был для всех окружен ореолом таинственности, это обусловлива-
лось тем, что он все испытал, все видел, слышал и знал и, однако, ничего
ни в чем не находил, что казалось противоестественным. Уинифрид,  всегда
вращавшаяся в светском обществе, была достаточно  знакома  с  английским
типом разочарованности. Люди этого типа отмечены печатью некоторой изыс-
канности и благородства, так что это даже доставляет удовольствие  окру-
жающим. Но ничего ни в чем не находить было не по-английски; а  все  не-
английское невольно кажется опасным, если не представляется  определенно
дурным тоном. Как будто настроение, порожденное войной, прочно уселось -
темное, тяжелое, равнодушно улыбающееся - в  ваших  креслах  ампир,  как
будто оно заговорило вдруг, выпятив толстые румяные  губы  над  мефисто-
фельской бородкой. Для англичанина это было "немного чересчур", как  вы-
ражался Джек Кардиган: если нет ничего, ради чего стоило бы волноваться,
то всетаки остается спорт, а спорт уж наверно стоит волнения.  Уинифрид,
всегда остававшаяся в душе истой Форсайт, не могла не  чувствовать,  что
от подобной разочарованности ничего не возьмешь, так  что  она  действи-
тельно не имеет прав на существование. И впрямь мсье Профон слишком  об-
нажал свой образ мыслей в стране, где такие явления принято вуалировать.
   Когда Флер после поспешного возвращения из Робин Хилла сошла  в  этот
вечер к обеду, "настроение" стояло У окна в маленькой гостиной  Уинифрид
и глядело на Грйнстрит с таким выражением, точно ничего там  не  видело.
Флер тотчас отвернулась и уставилась на камин, как будто видела в  топке
огонь, которого там не было.
   Профон отошел от окна. Он был в полном  параде:  белый  жилет,  белый
цветок в петлице.
   - А, мисс Форсайт, очень рад вас видеть, - сказал он. - Как  поживает
мистер Форсайт? Я как раз сегодня говорил, что ему  следует  развлечься.
Он скучает.
   - Разве? - коротко ответила Флер.
   - Определенно скучает, - повторил мсье Профон, раскатывая "р".
   Флер резко обернулась.
   - Сказать вам, что бы его развлекло? - начала она;  но  слова  "услы-
шать, что вы смылись" замерли у нее на губах, когда она увидела его  ли-
цо. Он обнажил все свои прекрасные белые зубы.
   - Я слышал сегодня в клубе про его прежние неприятности.
   Флер широко раскрыла глаза.
   - Не понимаю, что вы имеете в виду.
   Мсье Профон наклонил зализанную голову, словно желая умалить значение
своих слов.
   - То маленькое дельце, - сказал он, - еще до вашего рождения.
   Сознавая, что он очень умно отвлек ее внимание от той лепты,  которую
сам вносил в неприятности ее отца, Флер не смогла, однако,  воздержаться
от вопроса, на который ее толкало острое любопытство.
   - Расскажите, что вы слышали.
   - Зачем же? - уронил мсье Профон. - Вы все это знаете.
   - Разумеется. Но я хотела бы убедиться, что вам не передали  в  прев-
ратном виде.
   - Про его первую жену, - начал мсье Профон.
   Едва подавив возглас: "У папы никогда не было другой  жены!"  -  Флер
сказала:
   - Да, так что же вы о ней слышали?
   - Мистер Джордж Форсайт рассказал мне, как первая  жена  вашего  отца
впоследствии вышла замуж за его кузена Джолиона.  Для  мистера  Форсайта
это было, я думаю, немного неприятно. Я видел их сына - славный мальчик.
   Флер подняла глаза. Дьявольски усмехающееся лицо мсье Профона поплыло
перед нею. Так вот она, вот причина! Героическим усилием, какого еще  не
доводилось ей делать в жизни. Флер заставила остановиться поплывшее  ли-
цо. Она не знала, заметил ли Профон ее волнение. В гостиную вошла Уиниф-
рид.
   - О! Вы уже здесь. Мы с Имоджин провели восхитительный день на "База-
ре младенца".
   - Какого младенца? - машинально спросила Флер.
   - Общества "Спасай младенцев". Мне подвернулась чудесная покупка, до-
рогая моя. Кусок старинного армянского кружева - невероятная  древность.
Вы мне скажете ваше мнение о нем, Проспер.
   - Тетя! - вдруг прошептала Флер.
   Испуганная странным тоном девушки, Уинифрид подошла к ней.
   - Что с тобой? Тебе нехорошо?
   Мсье Профон отошел к окну, откуда как будто и не мог услышать их раз-
говор.
   - Тетя, он... он сказал мне, что папа был уже раз женат. Правда,  что
он развелся с той женой и она вышла замуж за отца Джона Форсайта?
   Никогда за всю свою жизнь матери четырех маленьких Дарти не испытыва-
ла Уинифрид такого смущения. Лицо ее племянницы было бледно, глаза  тем-
ны, напряженный голос упал до шепота.
   - Твой отец не хотел, чтобы ты об этом узнала, - сказала она как мог-
ла внушительней. - Всегда так получается. Я много раз говорила ему,  что
он должен тебе рассказать.
   - О! - воскликнула Флер.
   И все. Но и этого было довольно. Уинифрид погладила ее по плечу -  по
крепкому плечику, приятному и белому! Она всегда невольно взглядом оцен-
щика смотрела на племянницу, которая, конечно, выйдет  когда-нибудь  за-
муж, но не за этого мальчика Джона.
   - Мы уже много лет как забыли об этом, - сказала она  в  утешение.  -
Идем обедать!
   - Нет, тетя. Мне нездоровится. Можно мне уйти наверх?
   - Дорогая моя! - огорчилась Уинифрид. - Ты так близко принимаешь  это
к сердцу? Ведь между вами еще ничего не было. Этот мальчик - ребенок!
   - Какой мальчик? У меня просто болит голова. И мне сегодня не хочется
больше видеть этого человека.
   - Хорошо, дорогая, - сказала Уинифрид. - Иди к себе  и  ляг.  Я  тебе
пришлю брому, и я поговорю с Проспером. Зачем он вздумал сплетничать? Но
должна сказать, по-моему, лучше даже, что ты все узнала.
   Флер улыбнулась.
   - Да, - сказала она и тихо ушла.
   Когда она подымалась по лестнице, у нее кружилась голова, во рту было
сухо, в груди щемило. Никогда за всю свою жизнь не знала она хотя бы ми-
нутного опасения, что не получит того, чего желала. День выдался  полный
сильных переживаний, а от завершившего их страшного  открытия  у  нее  и
впрямь заболела голова. Не удивительно, что отец прячет ту фотографию, -
стыдится, что хранит ее до сих пор. Но может ли он ненавидеть мать  Джо-
на, если хранит ее фотографию? Флер прижала руки к вискам,  пытаясь  ра-
зобраться в своих мыслях. А те рассказали ли Джону - ее появление в  Ро-
бин-Хилле не принудило ли их рассказать? Да или нет? Все зависит  теперь
от этого. Она знает, и все знают, кроме, может быть, Джона.
   Закусив губу, она шагала из угла в угол и думала с отчаянным напряже-
нием. Джон любит свою мать. Если ему рассказали, как он поступит? Трудно
предугадать. Но если нет, не может ли она... не может ли  она  завладеть
им, выйти за него замуж, пока он не узнал? Она пересмотрела свои впечат-
ления от Робин-Хилла. Лицо его матери, такое пассивное -  темные  глаза,
волосы точно напудрены, в чертах сдержанное спокойствие, улыбка на губах
- это лицо ее смущало; и лицо его отца -  доброе,  осунувшееся,  дышащее
иронией. Она инстинктивно чувствовала, что они не могли тут  же  расска-
зать все Джону, не могли нанести ему удар, потому что  для  него  узнать
это будет, конечно, страшным ударом.
   Только бы тетя не рассказала отцу, что ей это  стало  известно!  Надо
принять меры. Пока родители думают, что ни она, ни Джон ничего не знают,
еще не все потеряно, можно замести следы и добиться желанного. Но ее уг-
нетала мысль о ее одиночестве в борьбе. Все против нее, все! Совсем  как
Джон сказал сегодня: он и она хотят жить, но прошлое  стоит  им  поперек
дороги, прошлое, в котором они не участвовали, которого они не понимают.
Возмутительно! Вдруг она подумала о Джун. Не поможет ли  она  им?  Поче-
му-то Джун произвела на нее такое впечатление, точно она, сама  ненавидя
препятствия, должна сочувствовать их  любви.  Потом  инстинкт  подсказал
другую мысль: "Не выдам ничего даже ей. Нельзя. Джон должен  быть  моим.
Наперекор им всем". Ей принесли чашку бульона  и  таблетку  излюбленного
средства Уинифрид от головной боли. Она проглотила и то и другое.  Потом
явилась и сама Уинифрид. Флер открыла кампанию словами:
   - Знаете, тетя, я не хочу, чтобы думали, будто  я  влюблена  в  этого
мальчика. Право, я почти с ним и не знакома.
   Уинифрид при всей Своей опытности не была fine. Слова Флер почти  ус-
покоили ее. Конечно, девушке неприятно было услышать о семейном  сканда-
ле, и Уинифрид приступила к смягчению тонов - задаче, к которой она была
превосходно подготовлена, пройдя школу светского воспитания  под  опекой
всегда спокойной мамаши и отца, нервы которого нужно было постоянно  бе-
речь, и школу долголетней супружеской жизни с Монтегью Дарти. Ее рассказ
был рекордом упрощения. Первая жена Сомса была крайне взбалмошная особа.
Был еще молодой человек, которого раздавил омнибус, и она ушла от Сомса.
Потом, через много лет, когда все могло бы опять наладиться, она  увлек-
лась их двоюродным братом Джолионом; Сомс, конечно, был принужден с  ней
развестись. История эта давно всеми забыта, помнят только в семье. Впро-
чем, все обернулось к лучшему: у Сомса теперь есть  Флер,  а  Джолион  с
Ирэн живут, по-видимому, очень счастливо, и сын их очень милый юноша. "А
Вэл женился на Холли, и это окончательно все сгладило". С  этими  утеши-
тельными словами Уинифрид погладила племянницу по плечу, подумала:  "Ап-
петитная маленькая женщина - вся как литая" -  и  вернулась  к  Просперу
Профону, который, несмотря на допущенную им бестактность, был в этот ве-
чер очень "забавен".
   В течение нескольких минут после ухода тетки Флер оставалась под вли-
янием брома материального и духовного. Но потом вновь вернулось сознание
реальности. Тетя обошла молчанием все то, что действительно имело значе-
ние: чувство, ненависть, любовь, непримиримость  страстных  сердец.  Так
мало зная жизнь, едва успев коснуться любви. Флер все же инстинктом  по-
няла, что слова так же далеки от факта, как монета от покупаемого на нее
хлеба. "Бедный папа! - думала она. - Бедная я! Бедный Джон! Но все равно
- раз я этого хочу, он будет мой". В окно своей комнаты она увидела, как
Проспер Профон вышел в сумерках из подъезда и "порскнул прочь". Если  он
и ее мать... как отразится это на ее планах? Несомненно,  отец  в  таком
случае еще больше привяжется к ней, так что в конце концов согласится на
все, чего она пожелает, или тем скорее примирится со всем, что она  сде-
лает без его ведома.
   Она взяла горсть земли из ящика с цветами за окном и  изо  всей  силы
бросила вслед удаляющейся спине. Недобросила, конечно, но самая  попытка
подействовала на нее успокоительно.
   Легкий ветер, врываясь в окно, приносил с Грин-стрит запах бензина  -
неприятный запах.


   V
   ЧИСТО ФОРСАЙТСКИЕ ДЕЛА

   Когда Сомс направился в Сити, собираясь  завернуть  к  концу  дня  на
Грин-стрит, захватить Флер и самому отвезти ее домой, его одолевало раз-
думье. Удалившись от дел, он теперь редко бывал в Сити,  но  все-таки  в
конторе "Кэткот, Кингсон и Форсайт" у него  был  личный  кабинет  и  два
клерка для ведения чисто форсайтских дел - один на полном, другой на по-
ловинном окладе. Дела обстояли сейчас недурно - был благоприятный момент
для продажи домов. И Сомс занимался  ликвидацией  недвижимого  имущества
своего отца, дяди Роджера и частично дяди Николаев. Благодаря своей про-
ницательности и несомненной честности во всех денежных делах он  получил
право самовластно распоряжаться этими доверенными ему имуществами.  Если
Сомс думал то-то или то-то, не стоило труда думать еще и самому. Он  га-
рантировал безответственность многочисленным Форсайтам третьего  и  чет-
вертого поколений. Прочие опекуны - его двоюродные братья Роджер и Нико-
лае, его свойственники Туитимен и Спендер или муж его  сестры  Сисили  -
все доверяли ему; он подписывался первый, а где подписался он, там  под-
писывались за ним и остальные, и никто не становился ни на пенни беднее.
Напротив, теперь все они стали на много пенни богаче, и ликвидация неко-
торых доверенных ему недвижимостей представлялась Сомсу в довольно розо-
вом свете, насколько это мыслимо в нынешние времена; смущало только рас-
пределение дохода с ценностей, которые будут приобретены на  реализован-
ные суммы.
   Итак, пробираясь по лихорадочным улицам Сити к самой тихой  заводи  в
Лондоне, Сомс предавался раздумью. С деньгами  становится  до  крайности
туго; а нравы до крайности распустились. Результат войны. Банки не  дают
ссуд; сплошь и рядом нарушаются контракты.  Чувствуется  в  воздухе  ка-
кое-то веяние, которое ему не нравится, - и не нравится ему новое  выра-
жение лиц. Страна явно переживает полосу спекуляций и банкротств. Не да-
вала удовлетворения мысль, что сам он и его  доверители  держали  только
такие ценности, которым ничто не грозило, кроме какихнибудь  сумасшедших
мер, вроде аннулирования государственных долгов или налога  на  капитал.
Если Сомс во чтолибо верил, так это в  "английский  здравый  смысл",  то
есть в умение тем или иным путем сохранить собственность. Не раз говари-
вал он, как до него Джемс: "Не знаю, к чему мы идем", но в душе  не  ве-
рил, что мы вообще идем куданибудь. Если послушаются его совета, все ос-
танется, на своем месте, а он в конце концов только рядовой  англичанин,
который держится того, что имеет, и знает, что никогда не расстанется со
своим имуществом, не получив взамен чего-либо более или менее  равноцен-
ного. Ум его был способен на всяческую эквилибристику в вопросах матери-
ального блага, а его взгляды на экономическое  положение  Англии  трудно
было опровергнуть простому смертному. Взять к примеру его самого.  Он  -
человек состоятельный. Но разве это  кому-нибудь  наносит  вред?  Он  не
съедает десяти обедов в день; ест не больше, а может быть, и меньше ино-
го бедняка. Он не тратит денег на распутство; потребляет не больше  воз-
духа и едва ли больше воды, чем какой-нибудь слесарь или грузчик.  Прав-
да, он окружен красивыми вещами, но их производство дало  людям  возмож-
ность работать, а кто-нибудь должен же  ими  пользоваться.  Он  покупает
картины, но надо ведь поощрять искусство. Он, в сущности,  то  случайное
русло, по которому текут деньги на оплату рабочей силы. Против чего  тут
возражать? В его руках деньги оборачиваются быстрее и с большей пользой,
чем в руках государства и своры нерасторопных и корыстолюбивых  чиновни-
ков. А те суммы, которые он каждый год откладывает от своих  доходов,  -
они точно так же поступают в оборот, как и израсходованные суммы,  обра-
щаясь в акции Треста водоснабжения, или муниципалитета,  или  еще  како-
го-нибудь разумного и полезного предприятия. Государство не  платит  ему
жалованья за то, что он управляет своими собственными и чужими  финанса-
ми, - он делает все бесплатно. Это его главный козырь против  национали-
зации: владельцы частной собственности не получают жалованья и  все-таки
всемерно способствуют оживлению денежного оборота. При национализации же
как раз наоборот. В стране, задыхающейся от бюрократизма.  Сомс  Форсайт
чувствовал, что доводы его нелегко опровергнуть.
   Входя в свою тихую заводь, он с особенной досадой думал  о  том,  что
сотни беззастенчивых трестов и объединений, скупая на рынке всевозможные
товары, искусственно взвинчивают цены. Это наглецы,  насилующие  индиви-
дуалистическую систему. Все беды от них, так что  даже  утешительно  ви-
деть, что они наконец поджали хвост - боятся,  что  скоро  их  махинации
лопнут и они сядут в галошу.
   Контора "Кэткот, Кингсон и Форсайт" занимала первый  и  второй  этажи
дома на правой стороне улицы. Поднимаясь в  свой  кабинет.  Сомс  думал:
"Пора бы нам освежить краску".
   Его старый клерк Грэдмен сидел на своем всегдашнем месте перед огром-
ной конторкой с бесчисленным множеством выдвижных ящичков. Второй клерк,
вернее полклерка, стоял рядом с ним и держал отчет маклера об инвестиро-
вании поступлений от продажи дома на  Брайанстон-сквер,  принадлежавшего
Роджеру Форсайту. Сомс взял у него из рук отчет.
   - Ванкувер-Сити, - прочитал он. - Гм! Они сегодня упали.
   С какой-то кряхтящей угодливостью старый Градмен ответил:
   - Да-а; но все бумаги упали, мистер Сомс.
   Полклерка удалился.
   Сомс подложил документ к пачке других бумаг и снял шляпу.
   - Я хочу посмотреть свое завещание и брачный контракт, Грэдмен.
   Старый Грэдмен повернулся, насколько позволял  его  стул-вертушка,  и
вынул два дела из нижнего левого ящика. Снова, распрямив спину, он  под-
нял седую голову, весь красным от этого усилия.
   - Копии, сэр.
   Сомс ваял бумаги. Его поразило вдруг, до чего Грэдмен похож на  толс-
того, пегого дворового пса, которого они держали всегда на цепи в Шелте-
ре, пока в один прекрасный день не вмешалась Флер: она  настояла,  чтобы
его спустили с цени, после чего пес тут же укусил кухарку и его пристре-
лили. Если Градмена спустить с цепи, он тоже укусит кухарку?
   Обуздав свою легкомысленную фантазию. Сомс  развернул  брачный  конт-
ракт. Восемнадцать лет он не заглядывал в эту папку - с тех  самых  пор,
как после смерти отца и рождения Флер он изменил свое завещание. Ему за-
хотелось убедиться, значатся ли в нем слова "пока состоит  под  покрови-
тельством мужа". Да, значатся. Странное выражение, если вдуматься: "пок-
ровительство", "покрывать", не лежит ли в основе его коневодческая  тер-
минология? Проценты с пятнадцати тысяч фунтов, которые он ей выплачивает
без вычета подоходного налога, пока она остается его женой, и  после,  в
продолжение вдовства, "dum casta" [23] -  архаические  и  острые  слова,
вставленные, чтобы обеспечить безупречное поведение матери  Флер,  Кроме
того, его завещание закрепляло за его вдовой годовую ренту в тысячу фун-
тов при том же условии. Прекрасно! Сомс вернул папки  Грэдмену,  который
принял их, не поднимая глаз, повернулся вместе со  стулом,  водворил  их
обратно в нижний ящик и вновь углубился в свои подсчеты.
   - Грэдмен? Не нравится мне положение дел в  стране:  развелось  много
людей, совершенно лишенных здравого смысла. Мне нужно найти способ огра-
дить мисс Флер от всех возможных превратностей.
   Грэдмен записал на промокашке цифру "2".
   - Да-а, - сказал он, - появились неприятные веяния.
   - Обычные страховки против возможных посягательств на капитал не дос-
тигают цели.
   - Не достигают, - сказал Грэдмен.
   - Допустим, лейбо