ясь к Шелтону, - вам надо бы поехать туда со  мной,
посмотреть на всю эту кутерьму: у вас вряд ли будет другая такая возможность
попрактиковаться. Бенджи пришлет вам приглашение.
     - Буду очень рад! - пробормотал Бенджи.
     - А где состоится церемония?
     -  В  церкви  святого  Брайабаса,  в   половине   третьего.   Приходите
посмотреть, как обкручивают людей. Я заеду за вами в час. Мы позавтракаем, а
потом отправимся. - И Деннант снова похлопал Бенджи по колену.
     Шелтон кивнул в знак согласия; его покоробил  равнодушно-легкомысленный
тон, каким эти люди говорили о женитьбе, как о пикантном приключении,  и  он
украдкой посмотрел на "железного" Бенджи, который за все  это  время  ни  на
минуту не  утратил  вкрадчивой  мягкости  манер  и,  казалось,  куда  больше
интересовался предстоящими скачками,  нежели  своим  браком.  Но  Шелтон  по
собственному опыту  знал,  что  в  действительности  так  не  бывает;  такое
поведение было продиктовано лишь желанием соблюдать правила "хорошего  тона"
и казаться человеком благовоспитанным: джентльмен не должен  выдавать  своих
чувств. И ему стало жаль Бенджи, особенно когда он заметил,  каким  взглядом
впился  в  жениха  Страуд  из-под  своих  нависших  бровей  и  каким  жадным
любопытством горят глаза любителя скачек.
     - Кто этот малый с парализованной ногой? - спросил любитель  скачек.  -
Он вечно тут торчит.
     И Шелтон увидел человека с болезненно желтым лицом, обращавшего на себя
внимание отсутствием пробора и некоторой нервозностью.
     - Его фамилия Бэйз, - сказал Страуд. -  Полжизни  провел  с  китайцами:
должно быть, у него зуб против  них!  А  теперь,  с  тех  пор,  как  у  него
повреждена нога, он уже больше не может туда ездить.
     - С китайцами? Что же он там делал?
     - То ли библиями их снабжал, то ли оружием. Кто его  знает!  Авантюрист
какой-то.
     - Во всяком случае, человек не нашего круга, - сказал любитель скачек.
     Шелтон взглянул на сдвинутые брови старика Страуда и сразу  понял,  что
такого  человека,  который  может  охотиться  в  любом  лесу  и  имеет  уйму
свободного времени для игры в бридж и сплетен  в  клубе,  должен  раздражать
самый вид людей, живущих столь неупорядоченной жизнью. Минуту спустя  "малый
с  парализованной  ногой"  прошел  позади  его   стула,   и   Шелтон   сразу
почувствовал, как ощетинились завсегдатаи клуба. У Бэйза были  глаза,  какие
нередко можно встретить у англичан,  -  словно  угли,  горящие  за  стальной
решеткой; он производил впечатление  человека,  который  способен  совершать
поступки, выходящие за рамки "хорошего тона", - человека,  который  способен
быть  даже  благородным.  Он  посмотрел  прямо  в  глаза  Шелтону:   в   его
непреклонном взгляде было что-то говорившее, как бесконечно он одинок,  -  в
общем, человек, которому совсем не место в таком клубе.  Шелтону  пришли  на
память слова одного из друзей его отца, который как-то сказал ему: "Да, Дик,
разного рода люди состоят членами этого клуба, и они приходят сюда по разным
причинам, а многие приходят потому, что им, беднягам, некуда  больше  идти";
и, переводя взгляд с "паралитика" на Страуда,  Шелтон  подумал,  что,  ведь,
может быть, и старик Страуд такой же бедняга. Кто его знает! Он посмотрел на
Бенджи - такого собранного и веселого - и сразу успокоился. Вот счастливчик!
Ему больше не надо будет приходить сюда! И мысль, что  очень  скоро  он  сам
будет  проводить  здесь  свой  последний  вечер,  наполнила  Шелтона  острым
ощущением радости, почти граничащим с болью.
     - Партию на бильярде, Бенджи, - предложил Билл Деннант.
     Страуд и любитель скачек отправились смотреть на игру, и  Шелтон  вновь
остался наедине со своими думами.
     "Правила хорошего тона! - подумал он. - Этот  малый,  должно  быть,  из
железа сделан... Сейчас они еще куда-нибудь поедут отсюда; полночи проиграют
в покер или какую-нибудь другую ерунду затеют".
     Он подошел к окну. Начался дождь; на  опустевших  улицах  гулял  ветер.
Кэбмены натягивали дождевики. Пробежали две  женщины  под  одним  зонтом,  и
какой-то плохо одетый человек с угрюмым отчаянием прошагал мимо. Пробравшись
между кресел, Шелтон вернулся на прежнее место. Перед его  мысленным  взором
промелькнула вереница его друзей по школе и университету. Все они - да и  он
тоже - получили одинаковое воспитание, которое не могло привить  им  ничего,
кроме "правил хорошего тона". Разве их знакомили с настоящей жизнью?  Стоило
лишь призадуматься, и становилось ясно, до чего все  они  невероятно  глупы.
Вид у них такой, словно они знают все на свете, а на самом деле они ни в чем
не разбираются: ни в законах природы, ни в искусстве, ни в  чувствах,  ни  в
тех узах, что связывают людей. Да ведь по правилам "хорошего тона" даже сами
слова эти не полагается произносить: все выходящее за пределы  узкого  круга
их  представлений  уже  не  может  быть  "хорошим  тоном".  У   них   твердо
установившиеся взгляды на жизнь, ибо  все  они  питомцы  определенных  школ,
университетских колледжей, полков. И эти-то люди вершат судьбы  государства,
диктуют законы, возглавляют науку, армию, религию. Вот они  и  создали  себе
кодекс: не вступать в жизнь  слишком  молодыми,  заложить  здоровую  основу,
которую жизнь и опыт отшлифуют в дальнейшем.
     "Успех! - подумал Шелтон и чуть не упал,  споткнувшись  о  лакированные
штиблеты,  принадлежавшие  круглолицему,  добродушного  вида  джентльмену  в
золотом пенсне. - О да, это называется преуспеть в жизни!"
     Кто-то подошел к столу, взял ту самую книгу, которая натолкнула Шелтона
на все эти мысли, и принялся читать ее. Шелтон заметил,  какое  удовольствие
доставляло этому человеку чтение.  Глаза  его,  неподвижно  устремленные  на
книгу, не выражали никаких эмоций. Ничто в ней не  удивляло  его,  ничто  не
наводило на размышления.
     Круглолицый джентльмен в лакированных штиблетах  подошел  k  Шелтону  и
заговорил о своей недавней поездке на юг Франции. У него имелась  про  запас
парочка пикантных  анекдотов,  и  его  лунообразная  физиономия,  украшенная
золотым пенсне,  так  и  сияла;  это  был  грузный  мужчина,  знавший  такое
множество забавных светских сплетен, что просто невозможно было  не  оценить
его болтовни; чувствовалось, что он наслаждается жизнью и ни в чем  себе  не
отказывает.
     - Однако, всего хорошего! - буркнул он вдруг. - Меня ждут...
     И он ушел, оставив Шелтона под приятным впечатлением, что в предстоящем
- этому человеку свидании есть что-то восхитительно-запретное.
     Взяв со стола бокал, Шелтон медленно выпил вино:  он  благодушествовал.
Он чувствовал свое превосходство над всеми этими людьми - членами  одного  с
ним клуба, - и это утешало его. Он ясно  видел,  какой  бутафорией  была  их
клубная жизнь, какое убожество - это преклонение перед успехом, какая мишура
вся  эта  литература,  написанная  романистами  в  лайковых  перчатках,  эти
"правила хорошего тона", эти "законы  приличия",  эта  безупречность  нашего
воспитания. Приятно было вот так проникнуть  в  самую  суть  вещей,  приятно
чувствовать свое превосходство; и, утонув в мягких глубинах  кресла,  Шелтон
задумчиво выпустил дым и протянул ноги к огню, а огонь в ответ  осторожно  и
благоговейно озарил его своим светом.

ГЛАВА VIII

СВАДЬБА

     Верный своему слову, Билл Деннант ровно в час заехал за Шелтоном.
     - Бьюсь об заклад, что бедняге Бенджи сейчас очень не по себе, - сказал
он,  когда,  отпустив  кэб  у  церкви,  они  проходили  между  двумя  рядами
любопытных, которые, не принадлежа к кругу избранных, толпились  на  панели,
пожирая приглашенных грустными глазами.
     Женщина с землистым лицом, державшая на руках ребенка, в то  время  как
два других стояли рядом, уцепившись за ее юбку, с таким  волнением  смотрела
на свадьбу, словно ей не пришлось испытать горькие муки нищего брака. Шелтон
вошел в церковь с чувством необъяснимой неловкости: на  деньги,  которые  он
заплатил за свой галстук, эта семья смогла бы иметь пищу и  кров  в  течение
целой недели. Он проследовал за своим будущим шурином к одной из скамей, где
расположились  родственники  и  друзья  жениха,  ибо   каждая   из   сторон,
фигурирующих в брачном контракте,  выступала  сомкнутым  строем,  -  и  вот,
инстинктивно поддерживая извечную  борьбу  полов,  они  сидели  друг  против
друга, и стрелы взглядов, полных  недоверия,  непрестанно  скрещивались  над
центральным проходом церкви.
     В глазах Билла Деннанта  появились  веселые  искорки.  -  Глядите,  вон
старина Бенджи! - прошептал он, и Шелтон увидел героя дня.
     Сквозь маску вышколенной бесстрастности на  его  гладко  выбритом  лице
проступала  бледность,  но  притворная  ледяная   улыбка   благовоспитанного
человека, которой он  одаривал  гостей,  была,  по  обыкновению,  безупречно
любезна; На его стройной  фигуре  и  на  всей  его  одежде  лежал  отпечаток
нарочитой непринужденности, которая выделяет жениха  незаурядного  из  толпы
обычных женихов. Его броня была непроницаема, ни один дерзкий взгляд не  мог
бы сквозь нее проникнуть.
     - Славный малый этот Бенджи! - прошептал младший Деннант. -  А  знаете,
Кэссеролам все же недостает породы.
     Шелтон, который был знаком с этой семьей,  только  улыбнулся  в  ответ.
Атмосфера чувственной святости, царившая в  церкви,  начала  оказывать  свое
действие  и  на  него.  Аромат  цветов  и  женских  платьев  соперничал   со
своеобразным запахом,  присущим  церкви;  шелест  юбок  и  оживленный  шепот
нарушали извечную тишину приделов. От скуки  Шелтон  принялся  рассматривать
сидевшую перед ним даму; почему-то он стал думать о ее внешности: так же  ли
красиво ее лицо, как линии спины,  подчеркнутые  узким  лифом  светло-серого
платья; потом он скользнул  взглядом  по  алтарю,  украшенному  цветами,  по
исполненным  торжественной  деловитости  лицам  священников;  тут  раздались
могучие звуки органа, заигравшего свадебный марш.
     - Идут! - прошептал младший Деннант.
     Словно дрожь пробежала по рядам присутствующих,  и  Шелтону  вспомнился
бой быков, который он видел в Испании. По проходу  между  скамьями  медленно
шествовала невеста. "Вот так же будет выглядеть и Антония, - подумал он. - И
в церкви будет такая же публика... И все будут смотреть на Антонию - для них
это спектакль..."  В  эту  минуту  невеста  поравнялась  с  ним,  и  простая
деликатность побудила его отвести  взгляд:  ему  было  неловко  смотреть  на
серебристое таинство ее безупречного наряда, на  эту  склоненную  головку  -
головку  скромной  девушки,  преисполненной,  вне  всякого  сомнения,  самых
высоких чувств и самых чистых желаний, красивой девушки, которая  совсем  не
думает о том, как она выглядит сегодня, именно сегодня, когда на нее смотрит
весь Лондон, горделивой девушки, которая, уж, конечно, не способна унизиться
до опасений, что она держит себя без подобающего достоинства.
     Шелтон понимал  всю  драматичность  того,  что  происходило  перед  его
глазами;  он  сидел,  стиснув  зубы,   как   человек,   присутствующий   при
жертвоприношения. До слуха его донеслись роковые слова: "И  в  радости  и  в
горе, и в богатстве и в бедности, и в болезни и в  здравии.,.";  он  раскрыл
молитвенник, в который не заглядывал с тех пор, как был мальчиком, отыскал в
нем венчальную службу и стал читать; в душе его теснились странные чувства.
     Ведь и он скоро должен будет пройти  через  это!  Он  продолжал  читать
молитвенник в каком-то странном  оцепенении,  из  которого  его  вывел  Билл
Деннант, прошептавший: "Вот тоска, еще проповедь слушать!" Вокруг  зашуршали
платья, и Шелтон увидел, как  высокий  проповедник  поднялся  на  кафедру  и
замер. Широкоплечий и красивый, с глубоко запавшими глазами,  возвышался  он
над черной кафедрой, которая лишь резче  подчеркивала  снежную  белизну  его
одежд,  прикрытых  малиновой  епитрахилью;  можно  было  подумать,  что  его
пригласили сюда за  красоту.  Шелтон  все  еще  рассматривал  швы  на  своей
перчатке, когда  орган  снова  заиграл  свадебный  марш.  Все  улыбались,  а
некоторые, вытягивая шею,  чтобы  лучше  рассмотреть  новобрачную,  вытирали
слезы. "Какая выставка искусственных переживаний!" - подумал Шелтон;  следуя
примеру других, он тоже поглядел на новобрачную и, взяв в руки цилиндр, стал
пробираться к двери, деланно улыбаясь по дороге знакомым.
     И вот он наконец  в  доме  Кэссеролов  разглядывает  свадебные  подарки
вместе со старшей дочерью - высокой девушкой  в  сиреневом  платье,  которая
была главной подружкой невесты.
     - По-моему, все сошло очень хорошо, правда, мистер Шелтон?  -  спросила
вдруг девушка.
     - О да!
     - По-моему, жених должен чувствовать себя ужасно, дожидаясь  невесты  у
алтаря.
     - Да-а, - протянул Шелтон.
     - А  правда,  подружкам  невесты  лучше  не  надевать  шляп:  так  куда
наряднее!
     Шелтон не заметил этого нововведения, но поспешил согласиться с мнением
своей собеседницы.
     - Это я придумала:  мне  кажется,  так  шикарнее...  Смотрите,  молодым
подарили пятнадцать чайных сервизов! Глупо, правда?
     - Черт побери, - поспешил ответить Шелтон.
     - Но, конечно, ужасно полезно иметь уйму ненужных вещей: ведь потом  их
можно обменять на что-нибудь нужное.
     Казалось,  в  эту  комнату  было  свезено  все  содержимое   лондонских
магазинов; Шелтон взглянул на мисс Кэссерол и был поражен,  увидев,  сколько
алчности светится в ее маленьких глазках.
     - Это ваш будущий шурин? -  спросила  она,  указывая  легким  движением
подбородка  на  Билла  Деннанта.  -  По-моему,  он  такой  блестящий  юноша!
Приходите оба к обеду, вы  поможете  поддержать  веселье  за  столом.  После
венчания всегда так смертельно скучно...
     И Шелтон пообещал, что они придут.
     Теперь, в ожидании  отъезда  новобрачной,  они  перешли  в  холл.  Лицо
молодой, когда она сошла вниз, было  спокойно  и  весело,  только  в  глазах
притаилась смутная тревога; и снова Шелтон испытал странное  чувство  стыда,
словно совершил неблаговидный поступок. Совсем рядом с ним  в  толпе  стояла
старая няня новобрачной; лицо ее выражало сильнейшее душевное  волнение,  по
желтым одутловатым щекам катились слезы. Она пыталась что-то сказать, но  ее
слова потонули в царившем вокруг гомоне. Все бросились на улицу;  посыпались
рис и цветы; в быстро поднятое окно кареты полетел башмачок. За  стеклом  на
мгновение мелькнуло  учтиво-холодное  гладко  выбритое  лицо  Бенджи,  лакей
скрестил руки на груди, и карета отъехала, торжественно заскрипев колесами.
     - Отлично все сошло, - сказал кто-то справа от Шелтона.
     - Она была немного бледна, - сказал кто-то слева от Шелтона.
     Он провел рукой по лбу; позади него всхлипывала старая няня.
     - Дик, - наклоняясь к  его  уху,  шепнул  младший  Деннант,  -  давайте
удерем, здесь совсем неинтересно.
     Они пошли по направлению к парку, и Шелтон  вряд  ли  мог  бы  сказать,
откуда у него эта легкая тошнота: то ли от выпитого днем шампанского, то  ли
от свадьбы, которая сошла так хорошо.
     - Да что с вами? - спросил Деннант. - Вы  сегодня  мрачны,  как  старая
обезьяна.
     - Ничего особенного, - сказал Шелтон. - Просто я думал о том, какие  мы
все лицемеры.
     Билл Деннант остановился посреди улицы.
     - Ну, если вы собираетесь сесть на своего конька, - сказал он,  хлопнув
будущего зятя по плечу, - то я пошел.

ГЛАВА IX

ОБЕД

     На обед к Кэссеролам были приглашены лишь те знакомые и друзья молодой,
которые чем-то обратили на себя внимание  во  время  брачной  церемонии.  За
столом Шелтон оказался между декольтированной мисс  Кэссерол  и  другой,  не
менее обнаженной, дамой. Напротив него сидел мужчина с  ястребиным  носом  и
черными усами; на его белоснежной манишке блестел крупный  бриллиант.  Нужно
сказать, что дом Кэссеролов был  весьма  интересный.  Семья  принадлежала  к
крупной буржуазии, возымевшей  вкус  к  "шикарному"  обществу.  Члены  этого
семейства, люди осторожные, экономные и цепкие, по природе своей  стяжатели,
почему-то прониклись почтением к  слову  "шикарный".  В  результате  в  доме
собиралась всевозможная человеческая накипь и царила атмосфера доморощенного
порока. Помимо заядлых кутил и прожигателей  жизни,  Шелтон  встретил  здесь
двух-трех  дам,  которых,  несмотря  на  то,  что  они  были  разведены  или
собирались разводиться,  продолжали  принимать  в  свете.  Разведенных  дам,
которые не сумели сохранить своего положения в свете, Кэссеролы  не  приняли
бы у себя: они питали слишком большое уважение к браку. Шелтон встретил  тут
и американок (но  только  не  американцев),  которых  все  считали  "страшно
забавными", и евреев - банкиров или любителей скачек, - а  также  нескольких
джентльменов, занимавшихся или собиравшихся  заняться  кое-какими  сделками,
которые то ли "выгорят", то ли "не выгорят", или же взявших, а может, только
еще собиравшихся взять подряды,  на  которых  они,  возможно,  попадутся,  а
возможно, и нет.
     Шелтон знал, что в этом доме не станут принимать тех, кто в самом  деле
попал в беду, ибо этих леди и джентльменов ценили отнюдь не из сочувствия  к
ним - к чему такая сентиментальность! - а за их "шик", их туалеты,  остроты,
осведомленность по части скаковых лошадей, за их умение играть в бридж и  за
их автомобили.
     Короче говоря, это был один из  тех  семейных  домов,  в  котором  ищут
прибежища люди, чей слишком "шикарный" образ жизни едва ли позволит им долго
продержаться на поверхности.
     Хозяин дома - делец из Сити, с седой шевелюрой, гладко выбритым лицом и
выпяченной верхней губой - силился понять смелые намеки своей дамы,  громкий
голос которой был слышен на другом конце  стола.  А  Шелтон  уже  больше  не
пытался понять своих соседок и все внимание сосредоточил на  обеде,  который
все  гости,  несмотря  на  разнородность  вкусов,  были  вынуждены  признать
настоящим чудом кулинарного искусства. Он даже вздрогнул  от  неожиданности,
когда мисс Кэссерол повернулась к нему и сказала:
     - Я всегда говорю, что самое главное -  быть  веселой.  Даже  если  вам
совсем  не  смешно,  все  равно  надо  смеяться:  это  так  шикарно  -  быть
занимательной! Вы со мной не согласны?
     Превосходная философия!
     - Не все мы гении, но быть веселыми мы все можем.
     Шелтон поспешил изобразить на лице веселость.
     - Когда родитель бывает не в духе, я говорю  ему,  чтоб  он  немедленно
перестал дуться, а то я закрою дом и уеду. Что пользы  в  том,  что  человек
сидит с несчастным видом и хандрит? Кстати, вы не собираетесь  покататься  в
коляске четверней? Мы едем целой  компанией.  Будет  страшно  весело;  самое
шикарное общество!
     Пышные  плечи,  волнистые  волосы  (явно  не  более  двух  часов  назад
побывавшие в руках парикмахера) могли  бы  заставить  Шелтона  усомниться  в
добродетели мисс Кэссерол, но сквозившая в ее взгляде  расчетливость  и  то,
как старательно она проглатывала окончания слов, неопровержимо доказывали ее
принадлежность к наиболее респектабельной части присутствующих. До  сих  пор
Шелтону никогда не приходило в голову, до чего это  "шикарная"  женщина,  и,
сделав над собой усилие, он предался такому вымученному веселью,  от  какого
затосковал бы любой француз.
     Когда мисс Кэссерол покинула его, Шелтон вдруг вспомнил взгляд, который
она бросила  на  сидевшую  напротив  них  даму  -  настоящую  хищницу.  Этот
завистливый, испытующий взгляд, казалось, спрашивал: "В чем же секрет  этого
твоего шика?" Раздумывая над тем, что могло вызвать подобную зависть, Шелтон
заметил, с каким заискивающим, почтительным видом хозяин  дома  расхваливает
человеку с ястребиным носом  достоинства  поданного  на  стол  портвейна,  -
зрелище довольно жалкое, ибо человек с ястребиным носом был явно  из  породы
отпетых мошенников. Чем порок так притягивает к себе степенных  буржуа?  Что
это: желание прослыть оригинальным, боязнь ка