л он, вновь  обращаясь
к Шелтону. - Среди членов нашего  клуба  есть  немало  превосходных  молодых
людей. - И он не без самодовольства оглядел унылую комнату. - Сегодня у  нас
меньше народу, чем обычно. Где, например, Тумс и Води?
     Шелтон тоже с тревогой поглядел по сторонам. Он  невольно  почувствовал
симпатию к Тумсу и Води.
     -  Что-то  они,  мне  кажется,  развинтились,  -  заметил  человечек  с
запавшими глазами. - Наш принцип - развлекать всех и каждого. Одну  минутку:
я вижу, Карпентер ничего не делает.
     Он направился к мужчине, который стоял на другом конце  комнаты  и  пил
кофе, но не успел Шелтон взглянуть на своего противника, пытаясь  придумать,
что бы такое сказать, как маленький человечек уже снова был возле него.
     - Вы что-нибудь понимаете в астрономии? - спросил он Шелтона. -  У  нас
тут несколько человек очень интересуются астрономией. Неплохо было бы,  если
бы вы с ними побеседовали.
     Шелтон испуганно вздрогнул.
     - Ах, нет... - проговорил он. - Я...
     - Я был бы рад видеть вас иногда здесь по средам: в  этот  день  у  нас
бывают  крайне  интересные  беседы,  а  потом  богослужения.  Мы  все  время
стремимся  привлекать  новые  силы...  -  Говоря  это,  он  окинул  взглядом
загорелое, обветренное лицо Шелтона, словно прикидывая, много ли в нем  сил.
- Керли говорит, что вы недавно вернулись из кругосветного  путешествия;  вы
могли бы сообщить нам много интересного.
     - Скажите, пожалуйста, а из кого состоит ваш клуб? - спросил Шелтон.
     Маленький     человечек     вновь      принял      самодовольный      и
блаженно-умиротворенный вид.
     - О, мы принимаем всех, лишь бы человек ничем не был  скомпрометирован,
- ответил он. - За этим следит "Дневное общество". Конечно, мы не  принимаем
тех, против кого общество возражает. Вы бы пришли  как-нибудь  на  заседание
нашего комитета, мы собираемся по понедельникам, в семь часов. У нас есть  и
женский клуб...
     - Благодарю вас, - сказал Шелтон. - Вы очень любезны.
     - Мы будем очень  рады,  -  сказал  маленький  человечек,  и  лицо  его
исказилось страданием. - Сегодня у нас собралась  главным  образом  холостая
молодежь, но бывают здесь и женатые люди. Конечно, мы  тщательно  следим  за
тем, чтобы это были люди действительно  женатые,  -  поспешил  он  добавить,
словно испугавшись, что его слова могли шокировать Шелтона,  -  и  чтобы  не
было ни пьянства, ни проявления каких-либо  преступных  инстинктов,  ну,  вы
сами понимаете...
     - Скажите, а вы оказываете также и денежную помощь?
     - О да, - ответил маленький человечек. - Если вы придете  на  заседание
нашего комитета, то сами сможете убедиться в этом. Мы тщательнейшим  образом
расследуем каждый случай, стремясь отделить плевелы от пшеницы.
     - Я думаю, вы находите немало плевел, - заметил Шелтон.
     Маленький человечек улыбнулся скорбной улыбкой.  Его  монотонный  голос
зазвучал чуть пронзительнее.
     - Как раз сегодня я вынужден был отказать одному мужчине  -  мужчине  и
женщине, совсем молодой паре с тремя малыми детьми. Он болен  и  сейчас  без
работы, но видите ли, когда  мы  навели  справки,  выяснилось,  что  они  не
состоят в браке.
     Наступила небольшая пауза; маленький человечек, не  отрываясь,  смотрел
на свои ногти и вдруг с видимым удовольствием  принялся  грызть  их.  Шелтон
слегка покраснел.
     - А что же делать женщинам и детям в таких случаях? - спросил он.
     В глазах маленького человечка вспыхнул огонек.
     - Мы, конечно, взяли себе за правило не поощрять греха... Виноват, одну
минутку: я вижу, там кончили играть на бильярде.
     Он поспешил к играющим, и в тот же миг шары  снова  застучали.  Сам  он
играл с притворным воодушевлением, бегал  за  шарами  и  всячески  подбодрял
игроков, которыми, казалось, овладело полное безразличие.
     Шелтон пересек комнату и  подошел  к  Керли.  Тот  сидел  на  скамейке,
улыбаясь собственным мыслям.
     - Вы еще долго пробудете здесь? - спросил Шелтон.
     Керли торопливо вскочил с места.
     - К сожалению, сегодня здесь нет никого из интересных людей,  -  сказал
он.
     - Что вы, совсем наоборот! - успокоил  его  Шелтон.  -  Просто  у  меня
сегодня был довольно утомительный день, и мое  настроение  не  соответствует
атмосфере вашего клуба.
     Лицо его нового знакомого озарилось улыбкой.
     - Правда? Вы считаете... то есть я  хочу  сказать...  Но  он  не  успел
докончить фразу, так как в эту минуту стук бильярдных  шаров  прекратился  и
послышался голос человечка с запавшими глазами:
     - Кто хочет получить книгу, пусть напишет здесь свою фамилию. В  среду,
как всегда, будет молитвенное собрание. Очень прошу расходиться без шума.  Я
сейчас потушу свет.
     Один газовый рожок погас, а другой внезапно  вспыхнул  ярким  пламенем.
Свет стал резче, и от этого унылая комната стала еще безотраднее. Посетители
один за другим исчезали в дверях. Маленький человечек остался  один  посреди
комнаты; он стоял, подняв руку к крану газового рожка,  и  горящими  глазами
одержимого глядел вслед удаляющимся членам своего клуба.
     - Вам знакома эта часть Лондона? - спросил  Керли  Шелтона,  когда  они
вышли на улицу. - Здесь, право, забавно; самый глухой  закоулок  в  Лондоне,
честное слово. Если хотите, я могу повести вас в такое опасное  место,  куда
даже полиция не заглядывает.
     Он,  видимо,  так  жаждал  этой  чести,  что  Шелтону   не   захотелось
разочаровывать его.
     - Я бываю здесь довольно часто, - продолжал Керли, когда  они  свернули
куда-то и начали подыматься по темному узкому  переулку,  змеившемуся  между
глухой стеной с одной стороны и рядом домов - с другой.
     - Зачем? - спросил Шелтон. - Здесь не очень-то хорошо пахнет.
     Молодой человек запрокинул голову и с такою  жадностью  втянул  воздух,
словно всякий новый запах пополнял его знание жизни.
     - Да, но это-то и интересно, - сказал он. - Человек должен  все  знать.
Вот ведь и эта тьма - презабавная штука: тут что угодно  может  случиться...
На прошлой неделе неподалеку отсюда убили кого-то; здесь  это  всегда  может
случиться.
     Шелтон  в  изумлении  уставился  на  своего   собеседника,   но   этого
розовощекого юношу трудно  было  заподозрить  в  болезненном  пристрастии  к
ужасам.
     - Вот тут поблизости есть великолепная сточная канава, - продолжал юный
гид. - А в этих трех домах люди мрут от тифа,  как  мухи.  -  У  первого  же
фонарного  столба  молодой  человек  повернул  к  Шелтону  свое  младенчески
серьезное лицо и кивком головы указал на дома: - Если б мы были в  Ист-Энде,
я показал бы вам места почище  этих.  Есть  там  один  содержатель  кофейни,
который знает всех воров в Лондоне. Замечательно интересный тип!  -  добавил
он, с некоторым беспокойством глядя на Шелтона. - Но я боюсь, что это  место
не вполне безопасно для вас. Я - другое дело: они уже стали признавать меня.
И притом, как видите, взять с меня нечего.
     - Боюсь, что сегодня я не смогу пойти туда с вами, - сказал  Шелтон.  -
Мне пора домой.
     - Можно мне вас проводить? При звездах город выглядит преинтересно!
     - Буду очень рад, - сказал Шелтон. - А вы часто посещаете этот клуб?
     Его спутник снял шляпу и провел рукой по волосам.
     - Видите ли, очень уж у них все чинно, - сказал он. -  Я  люблю  бывать
там, где люди едят, - на  каких-нибудь  пикниках  на  лоне  природы  или  на
школьных празднествах. Так приятно смотреть, когда люди едят. Они ведь,  как
правило, никогда не наедаются вдоволь, у них все идет  на  питание  мозга  и
мышц, а костям-то не хватает. Есть такие места, где зимой  раздают  беднякам
хлеб и какао. Вот туда я люблю ходить.
     - Я однажды был в таком месте, - заметил Шелтон. - Но мне стало стыдно,
что я туда сунулся.
     - О, эти люди не обращают на вас никакого внимания: ведь большинство из
них еле живы от голода. Там можно встретить замечательно интересных типов  -
массу алкоголиков, например... Очень полезно побродить ночью  по  городу,  -
заметил он, когда они проходили мимо полицейского участка.  -  Узнаешь  куда
больше, чем днем. На прошлой неделе я провел презабавную ночь в Хайд-парке -
вот где можно изучить человеческую природу!
     - А вас это интересует? - спросил Шелтон.
     Его спутник улыбнулся.
     - Чрезвычайно, - ответил он. -  Я  видел,  как  один  парень  три  раза
залезал в чужие карманы.
     - Ну и как же вы поступили?
     - О, у меня с ним был презабавный разговор!
     Шелтон вспомнил человечка с запавшими глазами,  который  взял  себе  за
правило не поощрять греха.
     - Это, знаете ли, был профессиональный карманник  из  Ноттинг-Хилла,  -
продолжал Керли. - Он рассказал мне свою историю. Конечно, у  него  не  было
никакой возможности выбиться в люди. Но самое интересное произошло, когда  я
рассказал ему, что видел, как он обчищал карманы: словно вползал  в  погреб,
не зная, что там внутри.
     - Ну и...?
     - Он показал мне свою добычу: всего пять с половиной пенсов.
     - И что же сталось потом с вашим приятелем? - спросил Шелтон.
     - Да ничего - ушел... У него был восхитительно низкий лоб.
     Они подошли к дому, где жил Шелтон.
     - Не зайдете ли ко мне выпить бокал вина? - предложил он.
     Юноша улыбнулся, весь вспыхнул и покачал головой.
     - Нет, благодарю вас, - сказал он. - Мне еще нужно дойти до  Уайтчепела
{Один из беднейших кварталов Лондона.}. Я теперь питаюсь  одной  овсянкой  -
замечательно укрепляет кости. В конце каждого месяца я обычно неделю живу на
овсянке. Это наилучшая диета, когда нет денег.
     И, снова покраснев, он улыбнулся и исчез.
     Шелтон поднялся к себе и сел на кровать. На душе у него было тяжело. Он
печально и медленно развязывал белый  галстук,  и  вдруг  ему  представилась
Антония, глядящая на него широко раскрытыми,  удивленными  глазами.  И  этот
взгляд был для него словно откровение: как-то утром,  выглянув  из  окна  на
улицу, он увидел прохожего, который внезапно остановился и почесал  ногу,  -
тогда тоже точно молния озарила все вокруг, и Шелтон понял, что этот человек
одинаково с ним думает и чувствует. А вот что на самом деле  чувствует  и  о
чем думает Антония, он никогда не узнает. "Пока я не увидел ее на вокзале, я
и сам не знал, как сильно люблю ее и как мало ее  знаю",  -  подумал  он  и,
глубоко вздохнув, поспешил раздеться и лечь.

ГЛАВА XV

ДВА ПОЛЮСА

     С каждым днем ожидание июля становилось все более невыносимым,  и  если
бы не Ферран, который по-прежнему  ежедневно  приходил  к  нему  завтракать,
Шелтон бежал бы из столицы. Первого июня  молодой  иностранец  явился  позже
обычного и сообщил, что, как он узнал через  одного  знакомого,  в  отеле  в
Фолкстоне требуется переводчик.
     - Если б у меня были деньги на необходимые расходы, - сказал он, быстро
перебирая  желтыми  пальцами  пачку  засаленных  бумажек,  словно   стараясь
выяснить, кто же он на самом деле такой, - я б уехал сегодня же. Ваш  Лондон
гнетет меня.
     - А вы уверены, что получите это место? - спросил Шелтон.
     - Думаю, что да, - ответил молодой иностранец. - У меня  есть  неплохие
рекомендации.
     Шелтон невольно бросил недоверчивый взгляд на  бумаги,  которые  Ферран
держал в руках. Резко очерченные губы бродяги под еле пробивающимися  рыжими
усиками искривились в обиженной усмешке.
     - По-вашему, человек с поддельными рекомендациями - все равно что  вор?
Нет, нет, я никогда не стану вором: у меня было  немало  возможностей  стать
им, и тем не менее, - сказал  он  горделиво  и  горько,  -  это  не  в  моем
характере. Я никогда никому не причинял зла. Вот  это,  -  и  он  указал  на
бумаги, - конечно, некрасивая штука, но вреда от нее никому не будет. Если у
человека нет денег, он должен иметь рекомендации: только они и  спасают  его
от голодной смерти. У  общества  зоркий  глаз  на  слабых:  оно  никогда  не
наступает человеку на горло, пока тот окончательно не свалился.
     И взгляд Феррана, устремленный на Шелтона, казалось, говорил:  "Это  вы
сделали  меня  тем,  что  я  есть,  -  вот  и   миритесь   теперь   с   моим
существованием".
     - Но ведь имеются работные дома, - произнес наконец Шелтон.
     - Работные дома! - воскликнул Ферран. - Да, конечно, настоящие  дворцы!
Я вам вот что скажу: никог4 да в жизни я не видел  более  безотрадных  мест,
чем ваши работные дома, они лишают человека всякого мужества.
     - А я всегда считал, - холодно  заметил  Шелтон,  -  что  наша  система
помощи бедным лучше, чем в других странах.
     Ферран нагнулся вперед и оперся локтем о колено, - он  всегда  принимал
эту позу, когда был особенно уверен в своей правоте.
     - Что ж, - заметил он, - никому не возбраняется быть высокого мнения  о
собственной стране. Но, откровенно говоря,  я  покидал  такие  места  крайне
обессиленный и физически и морально, и вот почему. - Горькая складка  у  рта
разгладилась, и перед Шелтоном предстал художник, рассказывающий о том,  что
он пережил. - Вы щедро тратите деньги, у вас прекрасные здания,  исполненные
чувства собственного достоинства чиновники, но вам чужд дух  гостеприимства.
Причина ясна: вы питаете отвращение к нуждающимся. Вы приглашаете нас в свои
работные дома, а когда мы туда приходим, вы  обращаетесь  с  нами  пусть  не
жестоко, но  так,  словно  мы  не  люди,  а  лишь  номера,  преступники,  не
заслуживающие даже презрения, - так, словно мы вас  лично  оскорбили;  ну  и
естественно, что мы выходим оттуда совсем приниженными.
     Шелтон закусил губу.
     - Сколько вам нужно денег на дорогу и на то, чтобы начать новую  жизнь?
- спросил он.
     Ферран сделал невольное движение, показавшее, какими зависимыми  людьми
оказываются даже самые независимые мыслители, когда у них  нет  ни  гроша  в
кармане, и взял банковый билет, который протягивал ему Шелтон.
     - Тысяча благодарностей, - сказал он. - Я никогда не забуду, как  много
вы для меня сделали.
     И хотя при прощании голос Феррана  звучал  весело,  Шелтон  не  мог  не
почувствовать, что тот и в самом деле тронут.
     Шелтон еще долго стоял у окна и смотрел вслед Феррану, снова уходившему
на поиски счастье; потом он оглянулся на свою уютную комнату,  на  множество
вещей, скопившихся здесь  за  долгие  годы,  -  на  фотографии  бесчисленных
друзей, на старинные  кресла  и  набор  разноцветных  трубок.  С  прощальным
пожатием влажной руки бродяги беспокойство снова овладело Шелтоном. Нет,  он
не в силах дольше сидеть в Лондоне и дожидаться июля.
     Шелтон взял шляпу и, не задумываясь над  тем,  куда  идет,  зашагал  по
направлению к реке. День был ясный, солнечный, но холодный ветер то  и  дело
нагонял тучи, разражавшиеся проливным дождем. И вот, когда  полил  очередной
ливень, Шелтон вдруг заметил, что находится на Блэнк-Роу.
     "Интересно, как поживает тот маленький француз, которого я тогда  видел
здесь", - подумал он.
     В хорошую погоду Шелтон, наверное, перешел бы на другую сторону улицы и
прошествовал мимо, но  поскольку  начался  дождь,  он  вошел  и  постучал  в
знакомое окошечко.
     Все оставалось по-старому в доме Э 3 по Блэнк-Роу,  все  так  же  уныло
белел каменный пол, все та же неряшливая женщина ответила на его  стук.  Да,
Каролан всегда здесь: он никогда не выходит, точно боится  нос  высунуть  на
улицу! Маленький француз тотчас же явился на зов привратницы, словно  кролик
по мановению фокусника. Лицо  у  него  было  совсем  желтое,  цвета  золотой
монеты.
     - Ах, это вы, мосье! - воскликнул он.
     - Да, - сказал Шелтон. - Ну, как поживаете?
     - Я всего пять дней как вышел  из  больницы,  -  пробормотал  маленький
француз, похлопывая себя по груди. - Все здешний поганый воздух  наделал.  Я
ведь живу взаперти - все равно что в коробке; ну, а это мне  вредно,  потому
что я южанин. Чем могу быть вам полезен, мосье? Я с удовольствием сделаю для
вас все, что в моих силах.
     - Да нет, мне ничего не нужно, - ответил Шелтон. -  Просто  я  проходил
мимо и решил вас навестить.
     - Пойдемте на кухню, мосье, там никого  нет,  Брр!  Il  fait  un  froid
etonnant! {Ну и холодище! (франц.).}
     - Какие же у вас теперь клиенты? - спросил Шелтон, входя в кухню.
     - Да все те же, - ответил маленький француз. - Правда, сейчас их у меня
не так много: ведь на дворе лето!
     - Неужели вы не можете найти себе никакого более прибыльного занятия?
     Парикмахер насмешливо прищурился.
     - Когда я в первый раз приехал в Лондон, - сказал  он,  -  мне  удалось
получить место в одном из ваших приютов. Я решил, что судьба моя устроена. И
вот представьте себе,  мосье,  что  в  этом  высокопочтенном  заведении  мне
приходилось за одно пенни брить десять клиентов! Здесь, правда,  они  платят
мне далеко не всегда; зато уж если платят, так платят по-настоящему. В вашем
климате,  да  еще  человеку  poitrinaire  {Чахоточному  (франц.).},   нельзя
рисковать. Здесь я и окончу свои  дни.  Скажите,  вы  видели  того  молодого
человека, который в свое время интересовал вас? Вот вам еще один  такой  же!
Это человек смелый, каким и я был когда-то; il fait de  la  philosophie  {Он
философствует (франц.).}, подобно мне, и увидите, мосье, это доконает его. В
нашем мире нельзя быть смелым. Смелость губит людей.
     Шелтон взглянул украдкой на маленького француза, заметил  сардоническую
улыбку на его желтом, полумертвом  лице  и,  почувствовав  всю  несуразность
слова "смелый" в применении к нему, улыбнулся с таким состраданием, что  его
улыбка стоила потока слез.
     - Давайте посидим, - сказал он, протягивая французу портсигар.
     - Merci, monsieur {Благодарю, мосье (франц.).}, всегда приятно выкурить
хорошую папиросу. Помните старого актера, который произнес перед вами  такую
прочувствованную речь? Ну, так он умер. Только я и был рядом с ним, когда он
умирал. Un vrai drole! {Настоящий чудак! (франц.).} Он тоже  был  смелый.  И
вот вы увидите, мосье, что молодой человек, которым вы интересуетесь,  умрет
в больнице для бедных или в какой-нибудь дыре, а может, и просто на  большой
дороге; заснет как-нибудь в пути - в холодную ночь - и конец; а все  потому,
что некий внутренний голос протестует в нем против существующих порядков,  и
он всегда будет убежден, что все нужно изменить к лучшему. Il n'y a rien  de
plus tragique! {Нет ничего трагичнее этого! (франц.).}
     - Послушать вас, так выходит, что всякий  бунт  обречен  на  провал,  -
сказал Шелтон, которому  вдруг  показалось,  что  разговор  принял  чересчур
личный характер.
     - О, это очень сложная тема, - сказал маленький француз с  поспешностью
человека, для которого нет большего удовольствия, чем посидеть  под  навесом
кафе и потолковать о жизни. - Тот, кто бунтует, большей частью вредит самому
себе, да и другим не бывает от него никакой пользы. Так уж  повелось.  Но  я
обратил бы ваше внимание вот на что... - Он умолк, словно собираясь поведать
о некоем важном открытии, и задумчиво выпустил дым через нос. - Если человек
бунтует, то скорее всего потому, что его побуждает к этому  его  натура.  Уж
это вернее верного. Но как бы то ни было, нужно всячески стараться не  сесть
между двух стульев: это уж совсем непростительно, - добродушно закончил  он,
Шелтон подумал, что еще не видел человека, о котором можно было бы с большим
основанием сказать,  что  он  уселся  между  двух  стульев;  к  тому  же  он
безошибочно почувствовал, что от чисто  теоретического  протеста  маленького
парикмахера до действий, логически вытекающих из  такого  протеста,  далеко,
как от земли до неба.
     - По натуре  своей,  -  продолжал  маленький  француз,  -  я  оптимист;
потому-то я и ударился теперь в пессимизм. У меня всю жизнь были  идеалы.  И
вот, поняв, что они для меня уже недостижимы, я стал жаловаться.  Жаловаться
очень приятно, мосье!
     "Какие же это были у него идеалы?" - с недоумением подумал Шелтон и, не
найдя ответа, только кивнул головой и снова