"Тершиари" появилось новое имя. Некоторые стихи первоклассны. Те, что
в последнем номере. Сад в этом году цветет превосходно.

                                                Искренне преданный вам
                                                   Эдмунд Парамор.

     Миссис Пендайс положила письмо на колени и взглянула на кузена:
     - Парамор учился в Хэрроу вместе с Хорэсом. Я очень люблю его. Один  из
самых приятных людей, кого я знаю.
     Было ясно, что миссис Пендайс тянет время.
     Грегори поднялся со скамейки и стал шагать взад и вперед.
     - Я  с  глубочайшим  уважением  отношусь  к  Парамору.  На  него  можно
положиться, как ни на кого другого.
     Было ясно, что и Грегори тянет время.
     - Мои нарциссы! Осторожнее, Григ.
     Грегори опустился на колени, поднял цветок, ело* манный  его  ногой,  и
протянул его миссис Пендайс. Это было для нее так непривычно, что показалось
смешным.
     - Григ, дорогой,  у  вас  сделается  ревматизм,  и  вы  испортите  свой
превосходный костюм; пятна от травы так трудно сходят!
     Грегори поднялся и смущенно глянул на свои колени.
     - Колени у меня теперь не такие гибкие, как прежде, - сказал он.
     Миссис Пендайс улыбнулась. - Поберегите колени для  Элин  Белью,  Григ.
Помните, я всегда была старше вас пятью годами. Грегори взъерошил волосы.
     - Коленопреклонение вышло из моды, но я подумал, что здесь, в  деревне,
вы отнесетесь к этому благосклонно!
     - Вы отстали от времени, Григ! В деревне оно еще больше  устарело.  Нет
ни одной женщины на расстоянии тридцати миль,  которая  захотела  бы  видеть
муж* чину перед собой на коленях. Мы отвыкли от этого. Она еще подумает, что
над ней смеются. Да, как скоро слетело с нас тщеславие!
     - Говорят, - заметил Грегори,  -  все  женщины  в  Лондоне  хотят  быть
мужчинами, но в деревне, я думал...
     - В деревне, дорогой Григ, все женщины тоже хотят  быть  мужчинами,  да
только не смеют признаться в этом и всегда идут позади.
     И, как будто сказав что-то непристойное, миссис Пендайс  покраснела.  А
Грегори выпалил:
     - Я не могу так думать о женщинах!
     Миссис Пендайс снова улыбнулась.
     - Это потому, что вы не женаты.
     - Мне противно верить, что брак меняет убеждения.
     - Григ, осторожней с нарциссами! - воскликнула миссис Пендайс.
     А в голосе ее билась мысль: "Ужасное письмо! Что делать?"
     И словно прочитав эту мысль, Грегори сказал:
     - Я полагаю, что Белью не станет защищаться. Если в нем есть хоть капля
благородства, он будет рад дать ей свободу. Никогда не поверю,  что  человек
способен насильно удерживать женщину. Я не понимаю законов, но считаю, что в
подобных обстоятельствах для  благородного  человека  возможен  только  один
образ действия, а Белью все-таки джентльмен. Вот  увидите,  он  будет  вести
себя как подобает джентльмену.
     Миссис Пендайс рассматривала лежащий на ее коленях нарцисс.
     - Я встречала его лишь три-четыре раза, но мне кажется, Григ, что он из
тех людей, которые сегодня ведут себя так, а завтра иначе. Он  не  похож  на
других мужчин в наших краях.
     - Когда дело касается самых важных сторон жизни, -  сказал  Грегори,  -
все люди действуют, в общем, одинаково. Назовите мне хоть одного человека, в
котором было бы так мало благородства, что он  не  дал  бы  свободы  жене  в
подобных обстоятельствах.
     Миссис Пендайс взглянула на Грегори со сложным чувством:  в  ее  глазах
были изумление, насмешка, восхищение и даже страх.
     - Сколько угодно, - ответила она.
     Грегори прижал ладонь ко лбу.
     - Марджори, мне неприятен ваш цинизм. Не понимаю, откуда он.
     - Простите меня, Григ. Я не хотела быть циничной.  Мои  слова  основаны
только на собственных наблюдениях.
     - На собственных наблюдениях? Да если бы я, занимаясь делами  Общества,
основывался на собственных наблюдениях,  черпаемых  ежедневно,  ежечасно  из
лондонской жизни, я не выдержал бы и недели, я бы повесился.
     - Но чем же еще руководствоваться, как не тем, что видишь?
     Не отвечая, Грегори прошел в конец садика миссис Пендайс и остановился,
разглядывая деревья шотландского сада -  его  лицо  было  обращено  к  небу.
Миссис Пендайс поняла, что ее кузен огорчился, не сумев открыть ей глаза  на
то, что так хорошо видел сам, и тоже огорчилась. Он вернулся и сказал:
     - Больше не будем говорить об этом.
     Миссис Пендайс отнеслась  с  недоверием  к  этим  словам,  а  поскольку
выразить свою тревогу и одолевавшие ее сомнения она не могла, то  и  позвала
Грегори пить чай. Но Виджилу хотелось еще побыть на солнце.
     В гостиной Би уже поила чаем  молодого  Тарпа  и  преподобного  Хассела
Бартера.  Знакомые  голоса  вернули  миссис  Пендайс   частицу   утраченного
душевного спокойствия. Мистер Бартер тут же подошел к ней  с  чашкой  чая  в
руках.
     - У жены разболелась голова, - сказал он. - Она собиралась со мной,  но
я велел ей лечь - это лучше всего помогает при головной боли. Мы, знаете ли,
ожидаем в июне. Позвольте, я подам вам чаю.
     Миссис Пендайс, давно уже знавшая, чего ожидают в июне и даже  в  какой
именно день, села и посмотрела на мистера Бартера с  легким  удивлением.  Да
ведь он прекрасный человек: такой заботливый, уложил  жену  в  постель!  Его
лицо, широкое, загорелое до красноты, с добродушно выдающейся нижней  губой,
показалось ей вдруг особенно располагающим к себе. Рой, лежавший у  ее  ног,
обнюхал ноги священника и лениво завилял хвостом.
     - Рой обожает меня, - сказал Бартер, - собаки  тотчас  распознают  тех,
кто их любит, - удивительные создания, право! Я иной раз готов даже  думать,
что у них есть душа!
     Миссис Пендайс ответила:
     - Хорэс считает, что он совсем одряхлел.
     Рой посмотрел ей в лицо, и губы у нее дрогнули. Священник рассмеялся.
     - Ну, об этом рано  беспокоиться:  пес  полон  жизни.  -  И  неожиданно
прибавил: - Собака - друг  человека,  и  убить  ее  ужасно!  Пусть  об  этом
позаботится природа.
     У рояля Би и молодой Тарп листали ноты "Шалуньи". Благоухали азалии,  а
мистер Бартер, сидевший верхом на позолоченном стуле, казался почти  добрым,
ласково поглядывая на старого терьера.
     И миссис Пендайс вдруг испытала острое желание раскрыть душу, выслушать
мужской совет.
     - Мистер Бартер, - начала она, - мой кузен Грегори Виджил  сообщил  мне
сейчас новость... только это между нами. Элин Белью начинает дело о разводе.
И я бы хотела посоветоваться с вами: не могли бы вы...  -  Но,  взглянув  на
лицо священника, остановилась.
     - Развод! Гм... Неужели?
     У миссис Пендайс побежали мурашки по коже.
     - Вы, конечно, не станете говорить об этом  никому,  даже  Хорэсу.  Нас
ведь это не касается.
     Мистер Бартер наклонил голову: такое лицо у него бывало  по  воскресным
утрам в школе.
     - Гм! - процедил он опять.
     И миссис Пендайс внезапно показалось,  будто  этот  человек  с  тяжелой
челюстью и карающим взглядом, сидевший так плотно на легком  стулике,  знает
что-то такое, чего не знала она. Как будто он хотел сказать:
     "Это  не  женское  дело.  Будьте  добры  предоставить  все  мне,  и  не
вмешивайтесь".
     Если не считать тех нескольких слов леди Молден и особенного  выражения
лица Джорджа, когда он ответил ей зимой "да, изредка", у миссис  Пендайс  не
было ни одного доказательства, ни одного  факта,  -  ничего,  что  могло  бы
подкрепить ее сомнения, и все-таки она почему-то твердо знала, что ее сын  -
любовник миссис Белью. И теперь со страхом и  непонятной  надеждой  смотрела
она на Грегори, входящего в комнату. "Быть может, - подумала она,  -  мистер
Бартер образумит Грига". Налив ему чашку чая, она  вслед  за  Би  и  Сесилом
Тарном прошла в оранжерею, оставив священника  и  Виджила  в  обществе  друг
друга.

ГЛАВА II

ЕЩЕ О ВЛИЯНИИ ПРЕПОДОБНОГО ХАССЕЛА БАРТЕРА

     Чтобы понять и не осудить действия и мысли священника Уорстед Скайнеса,
надо познакомиться с обстоятельствами его жизни от появления его на свет  до
момента повествования.
     89
     Второй сын в старинной суффолкской семье, он, по  семейной  традиции  в
двадцать четыре года выдержав экзамен в Оксфорд, получил диплом, давший  ему
право наставлять на путь истинный лиц обоего пола, тщетно искавших этот путь
в течение сорока и даже шестидесяти  лет.  Его  характер,  и  прежде  чуждый
нерешительности, приобрел  благодаря  такому  счастливому  обороту  алмазную
чистоту и  твердость:  ему  более  не  угрожали  рефлексия,  томление  духа,
свойственные иным его ближним. Поскольку он был человеком вполне  заурядным,
ему  не  приходило  в  голову  задуматься  над   общественным   устройством,
существовавшим столетия и давшим ему так  много;  а  тем  более  вставать  в
оппозицию к этому устройству. Он верил в благость власти как  все  заурядные
люди, тем более, что и сам был облечен властью в немалой  степени.  Было  бы
неразумно ожидать от человека его происхождения, воспитания  и  образования,
чтобы он усомнился в совершенстве механизма, частицей которого был сам.
     По смерти своего дяди он, само собой  разумеется,  получил  в  двадцать
шесть лет фамильный приход в Уорстед Скайнесе. С  тех  пор  он  там  и  жил.
Источником его постоянного и вполне  понятного  огорчения  была  мысль,  что
приход после его смерти не достанется ни первому, ни  второму  его  сыну,  а
перейдет ко второму сыну его старшего брата, сквайра. В двадцать семь лет он
женился на мисс Розе Туайнинг, пятой дочери хантингдонширского священника. И
за восемнадцать  лет  супружеской  жизни  родил  десятерых  детей.  Все  его
потомство было, подобно отцу, здорово духом и телом, а  теперь  в  семействе
ожидался одиннадцатый. Над камином в кабинете мистера Бартера висел семейный
портрет, а над ним, в рамке под стеклом, изречение "не судите,  да  несудимы
будете"; эти слова Бартер избрал девизом своей жизни еще  в  первый  год  на
пастырской стезе и ни разу об этом не пожалел.
     На семейном портрете мистер Бартер сидел в  центре  с  собакой  у  ног;
позади него стояла жена, а по обе стороны  веером,  словно  крылья  бабочки,
расположилось младшее поколение Бартеров. Плата за  обучение  уже  давала  о
себе знать, и мистер Бартер не раз жаловался, но по-прежнему не отступал  от
своих правил, миссис же Бартер никогда ни на что не жаловалась.
     Кабинет был обставлен  с  подчеркнутой  простотой.  Не  один  мальчишка
отведал здесь благодетельной трости мистера Бартера, так что и сам хозяин не
мог сказать, отчего поблек ковер в одном из углов:  от  колен  провинившихся
или от их слез. В шкафу по одну сторону камина хранились книги  религиозного
содержания, многие имели весьма потрепанный вид; в шкафу по  другую  сторону
мистер Бартер держал крикетные биты,  которые  регулярно  протирал  маслом>;
удочка и ружье в чехле скромно стояли в углу. Между  тумбочками  письменного
стола на полу был постлан тюфячок для бульдога, получившего  немало  призов;
бульдог этот, как правило, лежал на страже хозяйских ног, пока мистер Бартер
писал проповеди.
     Как и у бульдога, лучшими чертами характера мистера Бартера были старые
английские добродетели: упрямство,  бесстрашие,  нетерпимость  и  юмор;  его
дурные стороны благодаря его положению были ему неведомы.
     Оставшись наедине с Грегори Виджилом, он немедленно приступил к делу.
     - Немало времени прошло с тех пор, как я имел удовольствие видать  вас,
- начал он. - Миссис Пендайс рассказала мне под секретом новость, с  которой
вы приехали. Я должен признаться, я поражен.
     Грегори поморщился: такая неделикатность была ему неприятна.
     - В самом деле! - произнес он холодно с дрожью в голосе.
     Священник, почуяв сопротивление Грегори, повторил многозначительно:
     - Более чем поражен! Должно быть, тут все-таки какое-то недоразумение.
     - В самом деле? - повторил Грегори.
     Лицо мистера Бартера мгновенно изменилось:  до  этой  минуты  оно  было
серьезным, но теперь помрачнело и стало угрожающим.
     - Я должен предупредить вас, - сказал он, - что этот  развод  нельзя...
нельзя допустить.
     Грегори густо покраснел.
     - Какое вы имеете право? Я не слыхал, чтобы  миссис  Белью  была  вашей
прихожанкой, мистер Бартер, но и в этом случае...
     Священник подвинулся к нему, выставил голову, выпятил нижнюю губу:
     - Если бы она не забыла свой долг, она была бы моей прихожанкой.  Но  я
сейчас думаю не о ней, я думаю о ее муже. Он-то принадлежит к моему приходу,
и, я повторяю, эта затея с разводом должна быть оставлена.
     Грегори больше не сдерживался.
     - По какому праву вы вмешиваетесь? -  снова  повторил  он,  дрожа  всем
телом.
     - Я бы не хотел вдаваться в подробности, - ответил мистер Бартер, -  но
если вы настаиваете, я готов объяснить.
     - Да, настаиваю, как ни прискорбно, - отвечал Грегори.
     - Так вот, не называя имен, миссис Белью не  та  женщина,  чтобы  иметь
право просить о разводе.
     - И вы смеете это говорить? - воскликнул Грегори. - Вы...
     Голос у него прервался.
     - Вам не переубедить  меня,  мистер  Виджил,  -  проговорил  священник,
угрюмо улыбаясь, - я исполняю мой долг.
     Грегори с трудом подавил в себе бешенство.
     - Сказанные вами слова могут сойти безнаказанно только духовному  лицу,
- произнес он ледяным тоном. - Объясните, что вы имели в виду.
     - Это нетрудно, - отвечал Бартер, - я говорю только о  том,  что  видел
собственными глазами.
     И он поднял на  Грегори  эти  глаза.  Их  зрачки  сузились  до  размера
булавочной головки, светло-серые ободки блестели, белки налились кровью.
     - Если вы настаиваете, пожалуйста: своими глазами я видел, как здесь, в
этой самой оранжерее, ее целовал мужчина.
     Грегори взмахнул рукой.
     - Как вы смеете! - прошептал он.
     Снова выпятилась  вперед  нижняя  губа  Бартера,  говорящая  о  наличии
чувства юмора у ее владельца.
     - Я смею гораздо больше, чем вы думаете, мистер  Виджил,  -  проговорил
он. - И вы в  этом  скоро  убедитесь.  Повторяю,  забудьте  о  разводе,  или
вмешаюсь я! Грегори  отошел  к  окну.  Когда  он  вернулся,  лицо  его  было
спокойно.
     - Вы поступили непорядочно, - тихо сказал он. - Что  ж,  упорствуйте  в
своем заблуждении, думайте, что хотите,  действуйте,  как  находите  нужным.
Дело пойдет своим чередом. До свидания, сэр!
     И, повернувшись на каблуках, Грегори вышел вон из комнаты.
     Мистер Бартер шагнул вперед. Слова  "поступили  непорядочно"  жгли  его
мозг; сосуды в лице и на шее налились так, что казалось, вот-вот  лопнут.  С
придушенным стоном, как раненый зверь, он бросился вдогонку за  Грегори.  Но
тот захлопнул дверь перед самым  его  носом.  Приняв  духовный  сан,  мистер
Бартер перестал употреблять ругательства, и сейчас его чуть удар не  хватил.
Но тут он перехватил взгляд  миссис  Пендайс,  устремленный  на  него  из-за
дверей оранжереи. Ее лицо было  бледно,  брови  высоко  подняты.  Ее  взгляд
вернул ему самообладание.
     - Что случилось, мистер Бартер? Священник мрачно усмехнулся.
     - Ничего, ничего, - проговорил он. - Прошу  простить  меня,  мне  пора.
Дела приходские ждут.
     Он шел по аллее: головокружение и приступ удушья прошли,  но  легче  не
стало. Он пережил  сейчас  тот  момент,  когда  оголяется  истинная  природа
человека. Он частенько говорил о себе с грубоватым добродушием; "Да,  да,  я
человек горячий, но отходчивый", - и ни разу ему не  случалось  -  благодаря
своему положению - убедиться в своей злопамятности. Он так привык за  долгие
годы сразу давать волю своему  неудовольствию,  что  и  не  подозревал,  как
крепка в нем старая английская закваска, не знал, насколько сильно может  им
овладевать злоба. Он и сейчас, в эту минуту,  не  осознал  всего  этого;  он
испытывал только гневное изумление: как можно было столь чудовищно оскорбить
человека его сана, человека, который всего только исполняет свой долг! И чем
больше он размышлял, тем возмутительнее казалось ему поведение миссис Белью,
потерявшей всякий стыд. Подумать только, она, эта женщина, которую он застал
в объятиях Джорджа Пендайса, осмеливается обращаться за  помощью  к  закону.
Если бы мистеру Бартеру объяснили, что было что-то жалкое в его  возмущении,
в том, как его малюсенькая душа ратовала за свои малюсенькие убеждения,  как
она пыжилась  на  своем  малюсеньком  пути,  уверенная  в  своей  абсолютной
непогрешимости, тогда как над ней простирались бездонные  небеса,  а  вокруг
роились  миллионы  живых  организмов,  не  менее  значительных  перед  лицом
природы, чем сам преподобный мистер Бартер, то он бы несказанно удивился.  С
каждым шагом его возмущение становилось яростней  и  все  более  укреплялась
решимость не допустить подобного попрания нравственного принципа и подобного
неуважения к нему, Хасселу Бартеру. "Поступили непорядочно!"  Это  обвинение
пустило жало в его сердце, действие яда ничуть не ослабло оттого, что мистер
Бартер никак не мог понять, в чем" заключалась его непорядочность. Да  он  и
не  ломал  голову  над  этим.  Несообразность  обвинения,  брошенного   ему,
служителю церкви и джентльмену,  была  очевидна.  Дело  шло  о  незыблемости
моральных устоев. На Джорджа он не сердился. Его праведный  гнев  возбуждала
миссис Белью. До сих пор его слово было для женщин единственной и абсолютной
истиной, словно он имел власть над  жизнью  и  смертью.  Нет,  это  вопиющая
безнравственность! Он и раньше не одобрял ее разрыва с мужем, он  вообще  не
одобрял миссис Белью! И преподобный Бартер направил свои стопы прямехонько в
Сосны.
     За изгородью виднелись сонные морды коров, где-то вдали крикнул  дятел,
в кленах, распустившихся нынешний год раньше срока, деловито  гудели  пчелы.
Этим радостным весенним днем многоголосая жизнь полей беззаботно  текла,  не
замечая черной квадратной фигуры в широкополой шляпе,  надвинутой  на  самые
глаза, медленно двигающейся по проселку.
     Джордж  Пендайс,  увидев  священника,  откинулся  в   глубь   пролетки,
запряженной древней серой кобылой - на станции  Уорстед  Скайнес  был  всего
один извозчик. Он не забыл тона, каким говорил мистер Бартер в курительной в
памятный день бала. Джордж долго не забывал обид. Он сидел, забившись в угол
старенькой пролетки, трясущейся  и  поскрипывающей  на  неровностях  дороги,
пропахшей конюшней и крепким табаком, и его тревожный взгляд  был  устремлен
поверх извозчика на кончики ушей кобылы. Он не шелохнулся всю  дорогу,  пока
пролетка не остановилась у самых дверей дома.
     Джордж тотчас же прошел в свою  комнату,  послав  сказать  матери,  что
останется ночевать. Миссис Пендайс услыхала о  приезде  сына  с  радостью  и
тайным трепетом и принялась поспешно переодеваться к обеду,  чтобы  поскорее
увидеть его. Сквайр вошел к ней в  комнату,  как  раз  когда  она  собралась
спуститься вниз. Он весь день провел  в  суде  и  был  сейчас  в  том  своем
настроении страха перед будущим, которое посещало его довольно редко.
     - Почему ты не оставила Виджила обедать? -  спросил  он  у  жены.  -  Я
одолжил бы ему фрак. Я хотел поговорить с ним о своем намерении застраховать
жизнь. Он в этом разбирается. Налог на наследство непомерно велик.  И  я  не
удивлюсь, если радикалы, буде они придут к власти, увеличат его вдвое.
     - Я хотела оставить его, но он уехал, не простившись.
     - Уж эти его чудачества!
     Минуту мистер Пендайс порицал подобное нарушение правил хорошего  тона.
Сам он был педантом в соблюдении светских приличий.
     - Опять у меня недоразумение с этим Пикоком.  Такого  упрямца  свет  не
видывал... Что такое, Марджори, куда ты торопишься?
     - Джордж приехал.
     - Джордж? Так ты же увидишься с  ним  за  обедом.  Я  должен  о  многом
рассказать тебе. Сегодня разбиралось дело  о  поджоге.  Старик  Куорримен  в
отъезде. Вместо него председательствовал я. Опять этот Вудфорд, который  был
осужден за браконьерство.  Только  выпустили,  а