,  счет  такой-то,  "Зайцева  Алла  Сергеевна",
"приход - 5000 рублей", подпись закорючкой...
     Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.
     - Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я  ему,  когда  нашла  всю  эту
компанию за школой.
     Они в  открытую  курили  и  разговаривали  между  собой  сдавленными,
искусственно-хриплыми приблатненными голосами.
     - Кому Козел, а кому юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин
сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.
     Я хотела с ним только поговорить. Я  подумала,  что  по  возрасту  он
все-таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у  нас  может
получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.
     - Ладно, юрий Петрович. Поговорить надо.
     - Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.
     Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией.  "Четвертачок",
"чирик",   "стольник",   "полтинничек"...    От    ресторанных    халдеев,
подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от  "траллеров"
- таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли  от  какой
еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас...  Когда
этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..
     - Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди
сюда.
     Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот
так, запросто, выну четвертной.  И  подошел  ко  мне  этакой  блатнячковой
спецпоходочкой.
     Я  ласково  положила  ему  руку   на   плечо,   смачно   плюнула   на
двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.
     Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.
     -  Стоять!!!  -  Рявкнула  я  его  компании.  -   Только   шевельнись
кто-нибудь!
     Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих  глаз,  Козел  нашаривал
рукой обломок кирпича.
     Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:
     - Если  ты,  сявка  неученая,  Козел  вонючий,  потрох  дешевый,  еще
когда-нибудь на аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу,  поднимешь  свой
облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь  -  по  стенке  размажу.
Понял, засранец?
     Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из  сумки  "Данхилл"  и
зажигалку. Закурила и сказала ему:
     - Ответа не слышу.
     Козел скривился от боли и тихо проговорил:
     - Понял...
     - Вот и умница, - я повернулась к его  перетрусившей  кодле.  -  Всех
касается. До свидания, дети.
     И пошла. И ни словечка не услышала вослед.



                  - Мне снилась осень в полусвете стекол,
                  Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
                  И, как с небес добывший крови сокол,
                  Спускалось сердце на руку к тебе...

     - Читала я когда-то любимые мною стихи.
     - Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же  весь
этот ранний цикл наизусть  помнила?  -  Так  мама  хвасталась  мною  перед
Эдиком.
     - Вспомнила баба, як дивкой була...  -  Усмехнулась  я  и  захлопнула
книгу.
     Мы сидели в верхнем  ресторане  гостиницы  "Европейская",  куда  Эдик
пригласил нас с мамой  на  торжественный  обед  "для  своих".  Столик  был
сервирован "под большое декольте". Стоял роскошный букет  роз  в  какой-то
хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной  и  паштетом,  лежали
наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком  специально  для
мамы из Швеции.
     - Эдик, вы прелесть! - Мама уже маханула  немножко  шампанского  и  с
непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!
     Она нежно погладила книги.
     - Это не мне в голову, - честно  сказал  Эдик.  -  Это  я  спросил  в
Стокгольме  у  одного  русского:  "Что  привезти  из   Швеции   в   Россию
интеллигентной женщине средних  лет?"  Он  сказал:  "Пастернак,  Высоцкий,
Цветаева". Я пошел и купил.
     - Так просто - "пошел и купил"! - поразилась мама.
     - Да.
     В "Европейской" я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому  охота,
чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные  коллеги
начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..
     Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне  показалось,
что он меня знает. Мне лично его морда была  совершенно  незнакома.  А  он
даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот
сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!
     - Вы что-то собирались мне сказать? - Спросила я его в упор.
     - Нет, нет! Что вы... - Халдей испугался, задергался и исчез.
     А через минуту в  полупустом  дневном  ресторане,  как  бы  случайно,
появился оперативник Леша Чумаков.  Повел  безразличным  глазом  вокруг  и
вышел.
     - Давай выпьем за нашу маму, Эдик! - Предложила я.
     - Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть  вас  "мама",  -
Эдик поднял бокал.
     - Конечно, конечно! - Мама была прелесть!  Я  ее  такой  сто  лет  не
видела. - Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать
лет тому назад...
     - Почему? - Спросил Эдик.
     Мама растерянно пожала плечами.
     А  я  прихлебывала  шампанское,  которое  ненавижу,  и  очень   точно
представляла себе, что сейчас происходит внизу...


     ...Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:
     - Толя? Привет. "Европейская" беспокоит. Чумаков.
     - Здорово, Леша.
     - Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас  Татьяна  Зайцева  уже
три месяца не появлялась.
     - Ну?
     - Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и  какой-то
теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.
     - А фирмач ваш?
     - Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.
     - Знаю. Он у нас на "Инрыбпроме" жил. А тетка  такая  худенькая,  лет
пятидесяти?
     - Да.
     - Тогда - порядок. Это ее мать. Зайцева... Погоди. Сейчас посмотрю, -
Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: - Зайцева  Алла
Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной
профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.
     - Уж не перешла ли Татьяна к нам в  "Европу"  работать?  А  то  своих
хватает - не разгрести.
     - Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь  она
у нас - мадам Ларссон.
     - А где гарантия?
     - Тоже верно. Но тем не менее...


     Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора
проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в  потолок  лживыми  глазами
стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото  из  дворца
бракосочетания.
     - Лялька - все-таки красавица! - Чуточку фальшиво  восхищалась  мама,
чисто по-русски стесняясь  того,  что  Эдик  проверяет  официанта  уже  по
второму разу.
     - А Сима? - Спрашиваю.
     - Сима тоже очень интересная. И ниночка, и Зина Мелейко... А я  здесь
совсем на себя не похожа.
     - Жалко только, что константин иванович надрался.
     - Таня! Ты же знаешь лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже!  Как
тебе идет белое! И фата... И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!
     Я  немножко  устала  от  маминых   всплесков,   достала   инструкцию,
полученную от Кисули и  Гулливера,  и  сказала  Эдику,  который  тщательно
пересчитывал сдачу:
     -  Теперь  мы  должны   в   твоем   консульстве   легализовать   наше
свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд...


     В отличие от нашего первого посещения генеральный консул  Швеции  был
сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки...
     Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:
     - Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.
     Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как  можно  обольстительнее
улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:
     - Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.
     Моя домашняя заготовочка произвела  фурор:  консул  удивленно  поднял
брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза  в  золотых
очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.
     -  Поздравляю,  -  кисло  поклонился  мне  консул.  -  У  вас  редкие
способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло.  Как,  впрочем,
надеюсь, и вам, фру Ларссон...
     За несколько дней  до  отлета  Эдика  мы  с  ним  собрались  в  цирк.
Спустились из его номера в холл  "Европейской",  и  Эдик  оставил  меня  у
ларька с сувенирами, а  сам  пошел  в  бюро  обслуживания  "Интуриста"  за
билетами.
     А неподалеку от меня льется такая бойкая английская  речь  с  могучим
русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит стоит  хорошо  поддавший
"штатник" и его шикарно хомутают две интердевочки.
     И вдруг слышу, одна говорит: "Джастэ момент..." И подваливает ко мне:
     - Привет, Таня.
     - Здравствуй, куколка, - говорю. - Ты кто?
     - Я - лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но  наши
девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда  не  ходила.  Пусть  у
каждого будет свой огород. А то... Зачем тебе всякие разборки?
     Тут подошел Эдик с билетами в цирк.
     - Познакомься, Кролик, - говоря я ей. - Это мой муж, Эдвард  Ларссон.
А девочкам передай, что я нахожусь  в  глухой  завязке  и  конкуренции  не
составлю. Чао.
     - Желаем тебе счастья, - успокоилась Кролик.
     Когда мы вышли из "Европейской" на улицу, Эдик сказал:
     - Какое странное женское имя - "Кролик"...
     - Это не имя. Это - кликуха.
     - Что?!
     - Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.


     В  антракте  между  первым  и  вторым  отделением,  пока   на   арене
устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал  в  очередь
за мороженым.
     Иностранцев было в цирке  -  пруд  пруди!  Казалось,  что  "Интурист"
откупил все места - от первого ряда партера до последнего на галерке.  Тут
тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски...
     - Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.
     Поворачиваюсь -  стоит  передо  мной  такой  Симпатичный  джапан  лет
пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он
целую неделю был моим клиентом на  прошлогоднем  пушном  аукционе.  И  еще
помню, что он по-русски ни в  зуб  ногой.  Ну,  и  платил,  конечно,  будь
здоров. Как все японцы.
     - Я видел вас с мужчиной, - говорит он по-английски.  -  И  не  хотел
беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или  послезавтра,  прошу  вас
позвонить мне в "Асторию". Вы помните часы работы пушного аукциона?
     - Помню, - говорю. - Даже очень хорошо.
     - Все остальное время я буду свободен для вас.
     И дает мне визитную карточку, где чернилами  уже  написан  его  номер
телефона в "Астории". И кланяется, кланяется...
     А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым.  И  не  успеваю
объяснить японцу,  что  больше  не  работаю  по  той  части,  которая  его
интересует. Сую, как дура,  визитку  в  карман  куртки,  и  так  торопливо
говорю:
     - Хорошо, хорошо... Простите меня, пожалуйста...
     Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:
     - Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду,  -
и буквально растворяется в толпе.
     Только мы с Эдиком взялись за мороженое,  как  раздался  звонок.  Все
потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну  визитную
карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..
     Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.


     На следующий день я заступила на суточное  дежурство.  С  утра  пошла
нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки...
     - Таня! Борис семенович вызывает!..
     Бросаю все, бегу к заведующему  отделением.  Там  же  на  подоконнике
сидит наш молодой доктор владимир александрович.
     - Здрасссьте, борис семенович!
     Борис семенович - милый, остроумный, доктор божьей милостью.  Трус  -
фантастический! Со страху заложит кого угодно.
     - Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно!  Как  писать
характеристику  на  человека,  уезжающего   за   границу   на   постоянное
местожительство?!
     - Борис семенович, дусечка! Ну  что  ж  вы  так  убиваетесь?!  Пишите
любую,  -  успокаиваю  я  его.  -  Вы-то  понимаете,  что   это   дурацкая
формальность?
     - Не сходите с ума! Я должен взять  на  себя  серьезную  политическую
ответственность, а вы...
     - Подождите, борис семенович, - прерывает его володя. -  Что  от  вас
требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне  Николаевне.  Я  как
профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.
     - А я продиктую, - говорю я. - "Татьяна Николаевна Зайцева -  человек
физически здоровый. Травку не курит, порошки  не  нюхает,  укольчиками  не
задвигается.  Выпивает  с  отвращением,  исключительно  для  контактов,  в
соответствии со всеми указами и постановлениями. Она  за  мир,  за  дружбу
народов.  Ее  основной  жизненный  лозунг  -   "Пролетарии   всех   стран,
соединяйтесь!"  Политически  грамотна,  морально  устойчива".   Ну,   как?
Годится?
     - Блеск! - Восхитился владимир александрович.
     - Не смейте превращать это в балаган! - Закричал борис  семенович.  -
Пара  молодых  идиотов!  Я  пожилой,   беспартийный...   Отгадайте,   кто?
Правильно!..
     - Борис семенович, это уже становится  тоскливым,  -  володя  слез  с
подоконника.
     - Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, володя...
     - Я тоже хотел бы.
     - Таак! - Разозлилась я. - Я чего-то не понимаю, борис семенович,  вы
даете мне характеристику или нет?
     Борис семенович трагически обхватил руками голову:
     - Напишешь хорошую - спросят: куда же  вы  смотрели?  Не  работали  с
кадрами. Напишешь плохую - скажут: какого черта  вы  держали  ее  в  своем
коллективе?..
     - Все! - Сказала я. - Привет. У меня работа.


     Во второй половине дня я расхаживала одну  Симпатичную  деваху  после
операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы  ползали  по
коридору отделения.
     - Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!
     - Да, а вдруг... - Ныла она.
     - Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера  провалялась
лишние сутки?
     - Тебя ждала. С тобой я не боюсь.
     - Вот дурочка! Двигайся, двигайся... Дети есть?
     - Двое. Четыре и полтора.
     - А сейчас с кем они? С мужем?
     - Мама из харькова приехала.
     - Как детей делать - так все умельцы. А как...
     - Нет, нет, танюша, он очень занят. У него работа такая.  Все,  тань,
больше сил нет...
     - Леночка, дорогая! Давай еще разок пройдем!..
     - Ой! - Вдруг говорит лена. - Толя!.. Мой муж.
     Я посмотрела в конец коридора  и  увидела  старшего  опергруппы  моей
"спецуры" капитана милиции Анатолия Андреевича Кудрявцева.
     В костюме с галстучком, в  своих  попсовых  очечках,  белый  кургузый
халат на плечах, в руке белый  полиэтиленовый  пакет.  И  оттуда  цветочки
торчат.
     - Интересное кино, - говорю. - Это твой муж?
     - Толя! - Рванулась к нему лена. - Ой, Танечка! Держи меня...
     Толя подскочил, подхватил лену с другой стороны.
     - Тосинька, познакомься, - говорит лена и повисает  на  муже.  -  Это
Танечка. Она со мной после операции всю ночь просидела...
     - Анатолий Кудрявцев, - представился он.
     - Татьяна Зайцева, - говорю. В одну игру играем.
     - Принес? - Спрашивает лена.
     - А как же? - Толя достает коробку конфет и пять гвоздичек.
     - Это тебе, танюша, - говорит лена. - За все, за все!..
     - Спасибо, - говорю и нахально спрашиваю: - где это вы такие чудесные
конфеты раздобыли?
     А он так спокойненько отвечает:
     - В одной интуристовской гостинице. В буфете.
     - Уж не на валюту ли? - Спрашиваю.
     - Что вы! - Смеется Толя. - У меня-то откуда?


     Вечером мы с ним стояли вдвоем на первом этаже и курили.
     - Оформляешься? - Спросил он.
     - Не говори... Справки, характеристики... Сдохнуть можно.
     - Как же ты мать оставишь?
     - Самый больной вопрос. Если бы и ее с собой...
     - Она не поедет.
     - Да. Тут ты прав.
     Толя посмотрел на часы и протянул мне руку:
     - За ленку спасибо тебе, Таня.
     - Не волнуйся, все будет оъкей. На работу?
     - Да.
     - Привет там всем.
     - Хорошо.
     Он ушел через двор, а я поднялась в отделение.
     В районном овире меня приняла полная блондинка  с  приятным  лицом  -
майор милиции. Явно за сороковник, но глаз живой, грим наложен  более  чем
умело, руки красивые, ухоженные.
     -  Документиков-то  не  хватает,  чтобы  начать  оформление,  Татьяна
Николаевна, - говорит она и открывает  мое  дело.  -  Вот  давайте  вместе
проверим.  Свидетельство  о   браке,   приглашение   в   Швецию,   анкеты,
характеристики...    Справка    из    туберкулезного    диспансера,     из
психиатрического, кожно-венерического... Идем дальше.  Согласие  матери  -
Зайцевой аллы  Сергеевны,  заверенное  у  нотариуса...  Имеется...  А  где
согласие вашего отца? А, Татьяна Николаевна?
     Меня словно с десятого этажа сбросили!
     - Какого еще отца?! Я  всю  жизнь  с  мамой  прожила!..  Нет  у  меня
никакого отца и не было.
     - Татьяна Николаевна, нужно объяснять, что дети обычно рождаются  при
некотором соучастии мужчин? Вот вы  и  должны  предоставить  нам  согласие
вашего отца, нотариально заверенное в его  присутствии,  что  материальных
претензий он к вам не имеет и дает свое родительское согласие на ваш выезд
за рубеж.
     - О черт, черт побери! - Взвилась  я.  -  Но  он  же  с  нами  больше
двадцати лет не живет! Все волокла на себе моя мама! Всегда и везде. Мы от
него копейки не получили! Клянусь вам!..
     - Охотно вам верю. Но тем не менее...
     - А если он умер?! Что тогда?
     - Ваш отец - Николай платонович Зайцев, пребывает в добром здравии  и
проживает по адресу...
     Майорша взяла со стола листок бумаги и протянула его мне.
     - Вот, пожалуйста. Мы предвидели  этот  разговор  и  разыскали  адрес
вашего папаши. И поторопитесь, Татьяна Николаевна.  Если  вы  затянете  со
сдачей этого документа, то большая часть остальных, по истечении  времени,
потеряет силу, и вам  придется  начинать  почти  все  сначала.  Это  очень
затормозит получение визы и паспорта.  При  положительном  решении  вашего
вопроса.
     - А может быть еще и отрицательное решение? - Спросила я.
     - А как же? - Улыбнулась майорша.


     Ехала я по этому адресу в такой ярости, что когда такси остановилось,
то выскочила, забыв расплатиться.
     - Эй! - Крикнул водила. - А деньги?!
     Я бросила ему треху, извинилась, и он укатил. Сверила  номер  дома  с
записью в овировской бумажке и стала искать квартиру семьдесят шесть.
     Прошла первый  двор  -  нету.  Второй  двор  -  тоже  нет...  Смотрю,
откуда-то выходит тетка с  детской  коляской.  В  коляске  штук  пятьдесят
бутылок нагружено. Водочные  пополам  с  портвейновыми.  И  тетка  их  так
заботливо укутывает какой-то хламидой, чтобы видны не были.
     - Не скажите, где квартира семьдесят шесть? - Спрашиваю.
     - К Зайцевым?
     - Да.
     - Иди в  третий  двор.  Там  в  уголке  за  мусорными  баками  дверь.
Несколько ступенек вниз - там и Зайцева. Доктор, что ли?
     - Нет.
     - Из собеса, видать, - решила тетка и покатила коляску.
     Прошла в третий двор, нашла дверь за мусорными баками. На лестнице  -
ни зги не  видать,  чиркаю  зажигалкой,  ищу.  Вот  она.  Мелом  на  двери
написано. Кнопки звонка и в помине нет. Я давай стучать...
     Это в самом-то центре города-героя! Между "Пассажем"  и  музкомедией!
Русский музей  напротив,  филармония  сбоку,  "Европа"  рядом,  иностранцы
шастают! Хоть бы их постеснялись! Ну прямо "за державу обидно", как в  том
фильме... Черт бы вас побрал с вашим центром!..
     Открывает мне какой-то старик  в  жут