.. Гады!!
     Не открылась ни одна дверь. День... Лето... Да и поздно уже было.
     Мама лежала с полуоткрытыми  глазами.  Вокруг  рта  и  на  подбородке
застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья.
     - Помогите... - Прошептал Козел и опустился на колени  рядом  с  моей
мамой.
     И не было в его голосе никакой приблатненной  хрипотцы,  взрословатой
уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая  шарашит
по ночам машины, портит девчонок в подвалах и волчьей  стаей  готова  дать
отпор любому взрослому сильному мужику.
     Около  мертвой,  худенькой,  пожилой  моей  мамы   сидел   испуганный
пятнадцатилетний мальчик, и тело  его  сотрясалось  от  рыданий  и  ужаса,
потому что он впервые в  своей  жизни  собственными  глазами  увидел,  как
выглядит смерть человека.


     А  я,  мерзкая,  зажравшаяся  тварь,  сидела  в   своем   собственном
двухэтажном доме, всего в полутора часах полета  от  Ленинграда,  слушала,
как барабанит по крыше и окнам густой летний дождь, и ничего  об  этом  не
знала! Ничего!..
     Когда раздался входной звонок, я выглянула в окно  и  сквозь  сумерки
наступавшего вечера и струи воды,  заливавшие  стекло,  увидела  у  нашего
заборчика маленькую машинку салемского почтового отделения,  а  у  калитки
знакомого почтальона - уолтера Меллера.
     Я нажала кнопку дистанционного управления калиткой, она  распахнулась
и Меллер прошел к дому. Я выскочила ему навстречу.
     - Добрый вечер, фру Ларссон, - улыбнулся Меллер. - Вам телеграмма. Из
россии.
     - Спасибо большое, господин Меллер, спасибо... -  Встревожилась  я  и
дала уолтеру несколько крон.
     Меллер  раскланялся,  а  я  тут  же,  не  входя  в  дом,   развернула
телеграмму. Там латинскими буквами были написаны русские слова: "Прилетай.
Матери плохо. Козел".
     Передо мной лежал шведский телефонный справочник.
     Впервые за полтора года моего пребывания за границей я  обращалась  к
официальному представителю советского союза.
     -  Здравствуйте!  Это  представитель  советского  аэрофлота?  С  вами
говорит Татьяна  Николаевна  Зайцева  -  советская  гражданка...  То  есть
вообще-то сейчас я - Ларссон...  Я  здесь  у  вас,  в  Швеции,  замужем...
Извините. У меня рейс в Ленинград только  в  конце  месяца,  а  мне  нужно
улететь сегодня. Сейчас же... Нет, билет на самолет компании САС.  У  меня
телеграмма... Только получила.  "Прилетай.  Матери  плохо..."  Он  зря  не
пошлет такую телеграмму. Ну, пожалуйста! И потом у меня в союзе  еще  есть
одно дело... Очень  важное!  Может  быть,  государственное.  Там  человека
оклеветали. И только я смогу... Что  вы!  Успею,  успею!  Я  на  машине...
Спасибо! Спасибо вам большое!
     Я бросила телефонную  трубку  и  стала  истерически  собирать  первые
попавшиеся вещи.
     - Матери плохо, Фрося! - Бормотала я. -  Матери  плохо...  Мы  должны
улететь! Мы с тобой не имеем права...
     Через десять минут я сволокла вниз, в гараж, две огромные неподъемные
сумки, запихала их в свою "вольвочку" и выгнала ее из гаража. Заперев  все
двери дома, я усадила Фросю  в  машину,  открыла  выездные  ворота  нашего
участка и закричала через дорогу:
     - Фру хельстрем! Фру хельстрем!..
     Моя соседка выбежала из своего домика в прозрачном плаще  с  зонтиком
над головой:
     - Что случилось, фру Ларссон?
     Я протянула ей ключи от дома и сказала:
     - Фру хельстрем! Я теперь знаю, что  по  шведским  понятиям  нехорошо
одалживать соль у соседей. Неприлично. Но ключи от дома  вы  не  могли  бы
передать моему мужу? Это не будет выглядеть очень непристойным?  Машину  я
оставлю в аэропорту.
     - Конечно, фру Ларссон, конечно. Хотя, если бы вы  позвонили  мне  по
телефону, чтобы я вышла к калитке, вам  не  пришлось  бы  кричать  на  всю
улицу.
     - Верно! В следующий раз я обязательно так и сделаю. До свидания, фру
хельстрем!
     - Счастливой дороги, фру Ларссон.


     От моего дома до стокгольмского аэропорта - рукой подать.  Километров
тридцать. Не больше.
     Я гнала свою "вольвочку" сквозь сумеречный вечерний дождь,  и  мокрый
асфальт выматывающе удваивал свет встречных машин.
     - Пусть!.. Пусть посадят... Но пусть и разберутся!  На  то  у  них  и
власть в руках, и законы! - Кричала я Фросе и шла на обгон грузовика. - Не
звери же - люди! "Какие две с половиной тысячи?" - Скажу  я  им.  Откуда?!
Мне в "спецуре" даже всегда верили! А это вам не хухры-мухры!.. Это  отдел
управления уголовного розыска при ленгорисполкоме! И меня там все знали! И
любой вам скажет, что я никогда  не  вру...  Да,  были  семьсот  пятьдесят
баксов, которые мне подарил один японец. Так еще нужно доказать, что я  их
продала!..
     Ах, как слепят фары встречных  автомобилей!..  Как  бликует  асфальт.
Черт подери!.. И эта кляча впереди тащится, как мокрица!..
     - Ну, подвинься, идиот! Прими  правее...  Не  видишь  меня,  что  ли?
Тупица! Опоздаю же! Ну, слава богу, дошло!..
     Я снова выскакиваю на полосу встречного движения и  обгоняю  рейсовый
автобус седертелье - стокгольм. Меня слегка заносит на мокром асфальте, но
я с честью выхожу из заноса и, не снижая скорости, продолжаю эту гонку...
     - И потом, Фрося, кто знает, что я прилечу именно сегодня? Кто? Можно
подумать, что менты меня там ждут круглые сутки. Не смешите меня!  Если  и
заметут, то не раньше, чем дня через три-четыре. И если в  симке  осталась
хоть капля совести... И потом - когда это было? Полтора года  тому  назад!
Да в гробу я вас всех видела! Докажите! Ах, вам Кисуля налепила горбатого,
так вот вы с ней и разбирайтесь, а мне ваши заморочки до лампочки!..  Я  к
маме приехала!.. К своей маме...
     Снова передо мной болтается чья-то колымага. Я сигналю, мигаю дальним
светом - хоть бы хны! Тогда я объезжаю ее на большой скорости  и  чуть  не
сталкиваюсь лоб в лоб с  какой-то  сволочью...  Хорошо,  что  он  во-время
слетел на обочину!
     - Ах,  Эдика  жалко,  Фрося...  Как  жалко  Эдика!  Просто  до  слез.
Только-только начал становиться нормальным человеком!.. И вот  на  тебе...
Господи! Как же это так получается -  я  всех  люблю,  а  все  из-за  меня
несчастливы...
     Я почувствовала, что действительно начинаю плакать.  Слезы  застилают
мне глаза, и это очень мешает вести машину. И дождь, и слезы.  Черт  знает
что!..


     - Но должен же он понять, что мне необходимо увидеть маму?! Это у них
там одни отношения с родителями, а мы - русские  -  на  это  дело  смотрим
совсем иначе... Если есть мать - ее нужно видеть как можно чаще! Тогда все
остальное - ни хрена не страшно. И пусть меня даже в аэропорту арестуют  -
я скажу: "Извините, но если вы нормальные люди, вы  должны  меня  хоть  на
сутки отпустить к маме. Я летела к ней и обязательно должна ее увидеть..."
     Я снова пошла на обгон, но в эту секунду откуда  ни  возьмись  передо
мной возникла какая-то громадина с жуткими фарами!
     Бешеный слепящий свет ударил меня по глазам... Я  перестала  что-либо
видеть перед собой и попыталась затормозить. Но меня развернуло на  мокром
жирном  асфальте,  и  последнее,  что  я  услышала  и  почувствовала,  это
отвратительный скрежет, удар... И полет!..
     Я летела в черную высь и беззвучно  кричала:  "Мамочка!..  Мамочка!..
Мамочка!.."


     КУВЫРКАЯСЬ  ЧЕРЕЗ   КРЫШУ,   НЕБОЛЬШОЙ   АВТОМОБИЛЬЧИК   "ВОЛЬВО-343"
ПЕРЕЛЕТЕЛ  ПОЛОСУ  ВСТРЕЧНОГО  ДВИЖЕНИЯ,   ПРОРВАЛ   МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ   СЕТКУ
ДОРОЖНОГО ОГРАЖДЕНИЯ И УДАРИЛСЯ В ЧЕТЫРЕ БЕТОННЫХ СТОЛБА, НА КОТОРЫХ  БЫЛА
УКРЕПЛЕНА ОСВЕЩЕННАЯ РЕКЛАМА АВТОЗАПРАВОЧНЫХ СТАНЦИЙ "ГУЛЬФ".
     УДАР БЫЛ СТОЛЬ СИЛЕН, ЧТО ДВА СТОЛБА РУХНУЛИ, ОСВЕЩЕНИЕ  ЗАИСКРИЛО  И
ПОГАСЛО, А ИСКОРЕЖЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ "ВОЛЬВО-343" ВЗОРВАЛСЯ И ЯРКО ЗАПЫЛАЛ  В
ПРИДОРОЖНЫХ ВЕЧЕРНИХ СУМЕРКАХ...
     Теплой белой ночью через сонный Ленинград, сквозь разведенные мосты с
плывущими в бледном небе фонарными  столбами  и  вздыбленными  трамвайными
рельсами, небольшой буксир тащил по неве огромную баржу с  чисто  промытым
желтым песком.
     Медленно  двигался  этот  песчаный   островок   с   берегами,   грубо
очерченными металлом  бортов,  -  уплывали  назад  знаменитые  набережные,
умоляя "не бросать якорей"...
     ...Прозрачная решетка летнего сада...
     ...Дома из разных времен и эпох...
     ...И  громадная  интуристовская  гостиница  с  уснувшими  на  пандусе
автомобилями...


     На пятнадцатом гостиничном этаже еще работал ночной валютный бар  для
иностранцев.
     Напротив входа, за маленьким столиком с  двумя  пожилыми  англичанами
сидела роскошная Сима-Гулливер  в  полной  боевой  раскраске.  Внимательно
слушала, легко смеялась, умно смотрела... Мечта, а не женщина!
     Но вот, как бы случайно, она бросила взгляд на вход в бар, и лицо  ее
озарилось улыбкой.
     В  дверях  бара,  приветственно  подняв  руку,  стояла   поразительно
красивая Лялька.
     Она была одета  элегантно  и  дорого  -  с  той  легкой  долей  четко
продуманной вульгарности, которая воспринимается не как отсутствие  вкуса,
а как знак профессионализма.
     - Хэлло, джентльмены!.. - Сказала Лялька.