считаете, что
народ - это та осмысленная масса, без которой невозможно мироздание. Вы
всерьез думаете, что вот только чуть-чуть поднатужиться и тоже сможете все
вместе поднасесть и создать и "Тамань," и "Мадонну с младенцем," и
"Болеро". А когда это все-таки делает кто-то другой, Богом отмеченный, вы
радостно кричите, что он один из вас...
   Но не сможете вы ни с Равелем, ни с Рафаэлем, ни сЛермонтовым, не
сможете. Поэтому читайте меня.
   А рядом пусть пылится Гоголь. Он в восемь раз дешевле моей книги.
   Его прочту я сам и еще раз сделаю выводы...
   ...в отношений вас.
   Вот так он угрожал народу.
   А потом обидно и сбивчиво заговорил о клонировании.
   - Ты нигде не упомянул его имени ?А то ведь эти ребята именем народа с
тобой и посчитаются, - сказал Солодин.
   Обидно, да?
   В общем, не так уж, чтобы очень, потому что давно уже меня просили
написать что-нибудь этакое, патриотическое, п духе времени. Того самого
времени, в котором уже самое патриотическое никому не нужно, потому что
понятие патриотизма в исконном своем значении исчезло.
   -Ты - не Деламбер, а я не Дидро, - сказал Солодин и в этом был прав. -
Этих людей давно уже разыскивает политика.
   - Я только одного боюсь, Владимир Алексеевич, - сказал я. - А ну как
эту книгу вы прочтете уже в другом обличье.
   - Что делать, - ответил Солодин, и это была его последняя фраза:
   Мы построили общество, где нет проблем с выживанием, а есть проблемы с
парковкой. Оттого, что Хрупкий издал все, что я о тебе вычеркивал, он не
произвел меньше семи тонн дерьма в своей жизни - средняя норма советского
человека. Мы всегда более склонны осуждать непредателей. Забывая, что
человек имеет право на преступление, а не на подлость. Я тут недавно
позвонил к одному своему другу - нарвался на автоответчик, и ты знаешь,
что мне этот автоответчик сказал ? Он сказал: "Вы ошиблись номером". Но я
надеюсь, что ты еще не знаешь, как ты назовешь повесть, очередной свой
детектив, который ты пишешь на своем компьютере, информацию с которого
считали все спецслужбы, которые только могут быть. Дарю. Назови ее "Выход
из Windows" и спокойно нажми клавишу "Выключение".
   В тот день, пока старик не материализовался на мавзолейном банкете, я,
потихоньку хмелея, все ждал, когда он сам спросит:
   - Кстати, а как твоя повесть "Пособие по перевороту"?
   - Я принес, - сказал бы я, чувствуя стыд и возвышенное волнение
одновременно, - давно уже меня просили написать что-нибудь этакое,
патриотическое, в духе времени. Того самого времени, в котором уже самое
патриотическое никому не нужно, потому что понятие патриотизма в исконном
своем значении исчезло. Считается хорошим тоном, а значит патриотичным на
полном ходу под улюлюкание блядских писклячеств из "Мерседеса" вывалить на
грязную, загаженную, как пол в нарсуде, мостовую банки из-под пива, а то и
склянку. Ба-бах ее в прохожего, пусть сдает и кушает до отвала, если
склеит осколки. Патриотизм!
   Надо думать, владелец этого пандемониума - большой патриот новой России
и его дети будут достойными продолжателями дела своего отца.
   - Беда только в том, что, если родится у него ребенок с недоразвитой
головкой или пальчики на руке его будут склеены, обозленный отец будет
думать: за что?!
   - Путем насилия над бедным классом установится, конечно, в итоге
какой-то порядок, но пока... Пока хочется только одного: зайти в сортир и
спустить свою голову в унитаз.
   - И не обращайте внимания на мое ворчание. Я и в самом деле считаю, что
родина моя там, где хамство и мусор на улицах, а хозяева жизни те, кто
этот мусор на дорогу бросает и изо рта вываливает...
   - Большой христианин Жириновский зажег в церкви зажигалкой свечу и
поставил ее гореть перед образом. Раз она погасла, два погасла, а на
третий Чудо церкви решило, как бы он тут нам не рассерчал и наряд не
перепугал, нехай на третий раз горит фитилек, только если приглядеться,
пламя этой свечи было розовым. И не все это видели.
   - Свечи горят желтым, а эта розовая, как будто там капелька крови
переливается.
   - А если Министерство вселенских религий создавать, то по чиновным
неписаным законам будет оно таким, чтобы в невероятности своей...
   - Выдвинуть Гумилева в депутаты Госдумы - маленькая месть создателя
"Ирочки" правительственным чиновникам. Помните, у Лескова:
   "Может быть, в своих бумагах Государь и не так написал, как сказывают,
но старики - они правду знают."
   - Эта книга будет о том, как бы поинтереснее прожить середнячком, не
возжелая славы Александра Великого или Наполеона. Порой достопочтенный
читатель, если, конечно, припомнит, обратясь к своей памяти, "Разговор
Деламбера с Дидро", уловит дух светлой памяти французского энциклопедиста.
Правда, в нашем случае всем известные господа Прудовской и Прудовский
изволят беседовать, не видя друг друга Я не зная друг друга в лицо...
   - Никому не говори, что если у еврея есть чувство юмора, он становится
писателем, а если нет - адвокатом...
   - Слушай, а ведь Швейк почти сто лет назад кричал: На Белград...
   - Полина Виардовна, присаживайтесь вот сюда на краешек, вам сосисок или
бляуманже? Как поживает ваш Гений Тур?..
   Банкет продолжался. Откуда-то послышалась оптимистичная песенка:
   Ребята по улице весело шли.
   Ребята убитого дядю нашли.
   Впечатался дядя в застывший цемент,
   А форма на чем говорит, что он - мент.
   Один из мальчишек был явный хохол.
   Он уголечек какой-то нашел.
   Мальчишке присущ украинский акцент.
   И он написал на цементе: "Цe - мент"...

   Вскоре после того, как Президельцин доел ножку поросенка и стопочкой
"Нарзана" залил, пошли смотреть на Ленина. Конечно, смотреть: не
целоваться же с Песковым огарком. Оно, может, когда-то и было маленьким
мальчиком с золотой кучеряшкой на трехдюймовом лобике...
   - Но ведь и Смердякова баба на свет рожала, - сказал кто-то за моей
спиной и тут же исчез за поворотом.
   Давно Владимир Ильич не слышал голоса человечьего. Поди, одичала мумия.
Вокруг гроба с белыми атласными краями, черным окаймлением стояли важные
персоны Зюганичева и Президельцина и их охраны. Зюганичев пребывал в
изголовье, Президельцин в ногах, по бокам бронированные хлопцы из одной и
той же конторы.
   - Ну, с днем рождения и с днем воскрешения вас, Владимир Ильич, -
запальчиво сказал Зюганичев и чмокнул любимое мертвое тело в лоб задом
наперед.
   - Ладно, кончай лизаться, я пойду отолью, а вы быстренько смотайтесь в
Каланчевку и обратно, да смотрите мне, поглубжее заройте, чтоб не
откопался, хоша он и мертвец, - Президельцин похлопал усопшего по ногам, -
помянем, не волнуйся, дядя.
   Охрана взяла гроб под белы рученьки и унесла в соседнее помещение.
   Там должны были вынуть из тела солому, противоугонное устройство,
датчики температуры и пожарную сигнализацию. Внеся гроб в комнату, парни
бухнули его на пол, вынули тело из гроба и положили на приготовленную
подставку, асами вернулись в банкетный зал.
   Академик Барсик еще пять часов назад не подозревал, что и ему самому, и
его бессмертному пациенту предстоит сегодня отмучиться раз и навсегда.
Нет, Барсик не расстроился, когда лимузин, который за ним прислали,
свернул на Красную площадь и въехал под тент, случалось, его отвозили и
дальше: то в Пекин, то в Пхеньян... Но потерять возможность довести до
естественного завершения такой любопытный эксперимент, понаблюдать за
первым в своем роде пациентом еще какое-то время - было обидно.
   Академик был высок ростом, слегка одутловат, волосы его были седы и
зачесаны назад, прямая осанка и женственные плечи выдавали в нем
аристократа. Последние годы академику жилось грустно. И хотя он был не из
тех людей, кто позволял себе скучать от безделья, ему не хватало его
бурной деятельности, бурной жизни, которою он жил в период народных идолов
и их неизбежных смертей. Согласитесь, бальзамировать тело умершего врага -
в этом есть своя прелесть. Академик, на ходу надевая белый халат и маску,
успевал, однако, прихватывать у знакомцев и незнакомцев протянутые ему
бокалы: во-первых, он был вечным экспериментатором и ему еще нужна была
своя клиентура, во-вторых, он хотел пить.
   - Что там на этот раз? Мы же провели санобработку, опять тараканы?
   - Похороны, - наконец-то объявили ему и втолкнули в комнату, где его
ждал захороненец.
   Академик Барсик пробежал по инерции еще двадцать три ступени вверх и
вдруг остановился, хватаясь руками за мраморные стены. Перед ним на
специальной широкой разделочной доске лежало три Ленина.
   Один, тот что слева, был уже укрыт венком, средненький вроде и не спал,
а некрепко прикрыв веки, подсматривал за академиком, только желтая
восковая кожа выдавала в нем покойника, а тот что справа - был морщинист и
тоже желт, как горчица, но на нем была свежесшитая одежда, хотя и из
ленинского гардероба. Академик нашарил в кармане валидол и сунул под маску
пару колес. Стал сосредоточенно сосать.
   - Ты верно понял мое ремесло, Сережа, - 'заметил Солодин. - Но кого же
все-таки похоронили ? Ведь, по крайней мере, кто-то один должен был
остаться.
   - Правильно, - сказал я, польщенный похвалой цензора. Не всякому
говорят, что он понимает то, против чего борется. - Но как вы это
установили?
   - Я слышал про все эти торги. В конце концов мы до сих пор имеем
мертвое тело в сердцевине государства. А поскольку ты, пользуясь своими
источниками, всегда пишешь правду, хоть и выдаешь ее за выдумку, остается
только от трех отнять одного. Двоих нужно было академику препарировать.
   Так он и сделал. Один из трупов оказался в очень хорошем состоянии.
   Ну, это как книжка, написанная хорошим русским языком, но
безнравственная. Так и это тело - органы, хоть и поедены ракообразными, но
не полуторавековой давности. Словно только что функционировали, даже
теплые. Странно, что никаких рефлексий вмешательство в организм не
вызвало. Обычно даже мертвые мышцы "ведут беседу" с доктором. Академик
сделал необходимую обработку и удаление ненужных червям внутренностей и
перешел к другому телу. От этого рефлексий ждать не приходилось. Сотни раз
вскрываемая брюшная полость в конце концов так иссохлась и обтрепалась,
что современные коммунистические лидеры, наконец-то, разрешили Барсику
вшить молнию. Он сразу ее узнал. Раздвинув брюшину, как тибетский хирург,
Барсик выкинул на стол дорогостоящие устройства, вложил внутрь то, что
осталось от первого покойника, как будто так оно и было - это для хирургов
будущих времен - новое слово в старой медицине - и быстро застегнул молнию.
   Третье тело Ленина поддалось раздеванию так же легко, тем более что, и
снимать было особенно нечего. Каликин пришел на банкет в своих
единственных трениках для приемов и белой рубашке, заправленной в трусы.
   Академик Барсик подошел к рабочему лаборантскому столику, налил себе
водки "Черный Кристалл", осушил стакан и пошел к третьему Ленину. Этот
Ленин был похож на дохлого кролика: обвислая жиденькая кожица, худые
длинные вялые ноги... После первого прикосновения скальпеля тело
содрогнулось и улыбнулось, что академиком в принципе нс исключалось, но в
данном конкретном случае насторожило. Он занес скальпель над животом
Каликипа еще раз, но застыл, как статуя, потому что тело открыло глаза и
заорало. Каликин прикрыл достоинство, потому что любой мужчина, открывший
глаза после сильного пития и увидевший над собой хирурга в белой маске и
белой шапочке, прежде всего решит, что это жена решила наказать его
по-своему, по-дамски, и оттяпать у алкоголика все его хозяйство. Так вот,
прикрыв достоинство.
   Каликин выполз из-под хирурга, так и стоявшего еще в позе Дон Кихота с
копьем, и подвывая себе под нос, пополз в сторону одежды. Нс будь дурак,
он заграбастал себе все, что осталось от двух первых анатомированных, и
быстро оделся.
   - Ты че, мужик, охренсл?! - с трезвым укором в голосе спросил Каликин,
искренне заинтересованный в ответе.
   - Ты живой или Ленин? - спросил его в свою очередь Барсик, стоявший все
еще в той же позе, как позже выяснилось, временно закостеневший от шока.
   -Я - Ленин? Да я тебе... - пригрозил Каликин, неожиданно вспомнив, что
он демократ.
   - А это кто? - спросил Барсик, показывая глазами на первого Ленина.
   - Это? - Каликин ухмыльнулся и подошел поближе, натягивая кепку, - а
во, ухо видал? Вот он - мое ухо и есть. А вы Гоголя не понимали? Говорили,
так не бывает. Провидец!
   Академик Барсик, наконец, стал понимать, что произошло и почему первый
труп не дернулся, умирая во сне: клонированная субстанция не чувствует
боли.
   Через пять минут в комнату постучали голосом Зюганичева:
   - Поторапливайтесь, любезнейший, у нас еще горячее и особый пункт
программы, а уже темнеет.
   - Секундочку, - крикнул Барсик голосом переодевающейся девушки, - не
заходите! Что делать-то? - обратился он к Каликину, - как я второго
покойника объясню.
   - Я спасу вас, - сказал Каликин, и вдруг его лицо осенила счастливая
идея, - я спасу Россию!..
   В полумраке апрельского вечера от Мавзолея отъехали две машины.
   Одна - большой черный кадиллак - с гробом вождя мирового пролетариата
Владимира Уй-йянова (Ленина) рванул вниз, под гору, резко свернул на
набережную, просвистел через Яузские ворота, миновал Таганку и
Абельмановку и очутился у старообрядческого кладбища в Калитниках. Второго
вынесли в простыне два дюжих охранника и сунули в багажник лимузина,
который все еще поджидал Барсика. А тот, обнимаясь в лаборатории с
Каликиным, благодарил его за спасение от уголовного наказания: кто же
будет преследовать врача за то, что он случайно зарезал живого Каликина,
но оставил в целости и сохранности дорогостоящую биологическую копию?.. Та
идея, так кстати озарившая ленинскую голову Каликина, и заключалась в том,
чтобы выдать клонированное тело за натуральное, паспортизированное, а себя
любимого сделать Президентом России, подсунув Зюганичеву в виде
доморощенной биокопии.
   - Хорошо, что не перепутал, я бы тебе сонную артерию перекусил, -
сказал Зюганичев, услышав покаянное признание академика, и по-детски
улыбнулся.
   Сделав спое дело, Барсик благодарно распил с Каликиным бутылку
"Амарстто" и повез домой отжившего свой короткий век агнца Долли.
   Так. про себя, он стал называть клонированное тело Каликина. И хотя
Барсик был большим ученым, и мухи профессионального любопытства овладевали
им и пытались совратить его с пути истинного, он не стал заспиртовывать
бывшего кандидата в Президенты, а от греха подальше сжег его тело в
песочнице детского сада. что располагался неподалеку от его дома. Так и
положено поступать с нечистой силой. Барсик сидел рядом с песочницей и
потягивал "Беломорчик", а тело, облитое бензином.
   потихоньку подсыхало и рассыпалось, пока прямо над песочницей не пошел
столбовой ливень и не превратил угольки в грязь. Через несколько минут
песок был промыт до белизны, а вся грязь ушла глубоко в землю. С одним,
правда, не успевшим еще пабедокуритьЛениным, было покончено. Небеса
просияли, как иногда это случается в предзакатную пору, когда вкруг
нескольких бурых туч вдруг возникает голубое обрамление и оказывается
видно небо, все такое же ясное, лазоревое, как и днем.
   Каликин остался в лаборатории один с ящиком "Советского шампанского" в
ожидании возвращения званых гостей с променажа вдоль опустошенной
кремлевской стены.


Глава 5
   ПРАВА, КАЦ и Я
   Затеяв писать предисловие к этой рукописи, я обнаружил, что таких
предисловий была уже написана гора. можно вспомнить сразу несколько. но я
хочу привести в пример одно булгаковское, к "Театральному роману". Там
автор, который нашел рукопись романа, объясняет читателям, что он к нему
не имеет никакого отношения и что рукопись его попросил издать товарищ,
который, к тому же, умер.
   Не знаю, кто как, а я абсолютно верю автору, а взамен прошу и ко мне
отнестись так же благосклонно.
   Действительно, рукопись, которую вы держите в руках и которая уже стала
книгой, попала ко мне случайно. Написана она человеком, который мне не был
знаком, хотя как будто бы однажды и привиделся мне.
   Он живет за границей, а там все плохо, и я обещал издать его книгу на
родине, то есть в России, поскольку это была его единственная просьба.
   Ему сейчас очень грустно и тяжко. А грустно ему потому, что живет он с
женщиной, которую любит, и живет в Швейцарии. У него есть деньги, и все
вокруг него хорошо. Так вот, оказывается, когда все вокруг хорошо, это и
есть плохо.
   Давайте его пожалеем и выполним его волю: изладим эту книгу.
   Теперь еще следующее: я сколько ни пытался установить подлинность имен,
которые в этом произведении появляются, не сумел этого сделать.
   Конечно, некоторые веши лежат близко. Например, в повести может
встретиться должность: первый спикер на России. Занимает ее некий
Скамейке. Сколько я ни размышлял, так и не определил, что имел в виду
автор и что пришло ему в голову. Скамейке я пытался расшифровать и так,
чисто филологически. Например: С. К. Меико. то есть "свободно
конвертируемое мейко". Тоже не получается. Таким образом, было
окончательно доказано, что сия ерундистика к Владимиру Филипповичу Шумейко
отношения не имеет. Заранее извиняемся перед ним от имени автора, который
теперь живет за границей. Но, если оное не появится на страницах, тогда и
извиняться не надо.
   Бывшего вице-президента Русского, который тоже не есть герой нашего
повествования, естественно, некоторые могут перепутать с Руцким, но
идентифицировать Руцкого с русским, по-моему, было бы нелепо, поэтому
читатель поймет, почему я с негодованием отбросил и такую гипотезу.
   Когда я впервые появился в здании своего министерства, то у меня тотчас
же появилось ощущение, что я иду в этой жизни по второму кругу.
   Потому что я встречал те же лица, я встречал тех же люден, когда
раздавались звонки по телефону, те же голоса о чем-то просили меня, а люди
кланялись и ситуации решались каким-то чудом в мою пользу. Я никогда нс
мог себе представить, хотя уже пятый раз в этом мире служил начальником,
не мог себе представить, что такое - начальник управления Федерального
министерства.
   Оказывается, поклоны и "чего изволите" входили здесь в сервис.
   Мне это претило. Помнится, за несколько лет до этого я ездил унижаться
в это же министерство по каким-то своим мелким делам. Теперь та же дама,
которая в то время казалась мне недоступной, показалась милой и весьма
легкой в обращении, потому только, что сегодня она находилась в моем
прямом подчинении.
   И вот тут, по-моему, самое главное было справиться с собой, что я не
преминул сделать: никогда ни одним жестом, взглядом или словом не выдавать
накопившиеся за предыдущую жизнь обиды.
   И еще насчет "этой страны"...
   А если когда-нибудь в этой стране
   Поставить задумают памятник мне...
   А. Ахматова

   А если в когда-нибут в нашу страна
   Памятник поставит захочутца мна...
   С. Умалатова
   Кладбище было черным. Не потому, что черный цвет - цвет траура, а
потому, что большая его часть была застроена склепами, огромными крестами
и плитами из черного гранита. В основном похоронены в этой стороне
кладбища были целые старообрядческие кланы, все купеческие фамилии. Они и
церковь помогали строить, и кладбище это содержать.
   Теперь же все здесь заросло лианами, спускавшимися с корявых ветвей,
паутиной и забвением. Джунгли!
   Процессия была небольшая. Гроб несли медленно, пробираясь сквозь ивовые
ветви, вьюны и еще черт знает что, как сквозь тростниковые заросли. Узкую
тропинку уже еле было видно, откуда-то со стороны завода "Серп и молот",
где пятый год простаивало три четверти мощностей, повеяло холодом.
Зюганичев шел за гробом, опустив голову, вспоминая меню второй половины
вечера.
   - Так, - вздохнул он начальственно, - где тут яму-то вырыли, Анатолий
Иванович?
   Из-за спины Зюганичева, как вспухший призрак Суслова, показался
отставной козы барабанщик стихотворец Пролежнев. (Это его литературный
псевдоним, настоящая его фам