бензоколонки, или не заберусь.
   - Ну и что, забрался? - глупо спросил Джоджон.
   - Да, - печально сказал мальчик.
   - Где же ты теперь дорогу назад найдешь? - спросил Джоджон.
   - Не знаю, - грустно пролепетал "заяц".
   У мальчика было такое выражение лица, что Джоджон, не секунды не
раздумывая, развернул машину и поехал обратно к бензоколонке. Счастливый
мальчишка перелез к нему на переднее сидение, достал из кармана две жилы,
сделал на них петельки, привязал к собственным зубам, растянул настолько,
насколько хватало ему руки, а другой рукой стал монотонно вызванивать ритм
того народа, к которому принадлежал и сам Джоджон.
   - Тин, тан-тан, тин-тан-тан, - понеслось из машины, - жить на свете
прекрасно, тин-тан-тан, - навстречу появилась красная пожарная машина.
   Пусть и она увидит, как им хорошо в голубом "Опеле".



Глава 40


   В дежурной части ГАИ - ГУБДД города возбужденные Аня и Нестеров
рассказывали о голубой машине.
   - Нет машины у меня, - сказал дежурный, - полчаса назад здесь
действительно проезжал голубой "Опель" с транзитным номером, это я хорошо
помню. Но если он на Памир поехал... Хотя сейчас туда как раз пожарные,
подбросят вас...
   И вот Анечка с Нестеровым помчались, глотая километр за километром на
пожарной машине.
   - Прямо как на пожар несемся, - пошутил Николай Константинович.
   - Конечно, на пожар, - засмеялась его жена. - А ты посмотри, вон же
голубая машина.
   - Ну, так она же едет нам навстречу.
   - Ну и что?
   - Да нет, это не может быть она. Да и потом, посмотри, там водитель не
один, там в ней какой-то еще ребенок...
   - Посмотри, - вдруг сказала Анна Михайловна, - цветы растут в снегу.
Давай подождем машину здесь.
   И не тридцатилетние Нестеров и Анечка принялись на прелестном перевале
играть посреди красного макового поля в снежки. Вдали высились пики
Маяковского и Лукницкого, всеми оттенками ляпис-лазури переливался массив
Шатер, и немного настороженно и даже укоризненно склонилась над ними скала
Ах-Мо. Конечно же, они в очередной раз прозевали своего голубого "Опеля".
   А в это время машина Джоджона мчалась домой, и горы. Ее было хорошо
видно на серпантине дороги.
   - Слушай, - сказала Аня, - но если за пять тысяч километров ничего с
машиной не случилось, то, может быть, и не случится, чего же спешить?
   - Дай Бог, или вернее здесь уже Аллах, но мы должны все равно найти
машину и посмотреть рулевую систему. Я ведь обещал это сделать Валерию и
Толе.



Глава 41


   В очаровательном кишлаке на въезде в райцентр Рушан в чайхане сидели,
поджав под себя ноги, почтенные домулло и пили зеленый памирский чай. Они
молчали. Мудрость не позволяла им говорить. Лица у них были
сосредоточенными и добрыми.
   Мимо чайханы степенно проезжал на голубой машине Джоджон, обдумывая,
как лихо он подъедет к своему дому, но вдруг из чайханы прямо ему под
колеса выскочила на проезжую часть какая-то девчонка.
   Джоджон резко вывернул руль машины и влетел прямо в чайхану.
   Домулло продолжали пить чай. Один из них гладил свою бороду и думал не
о мирском. Он даже не отвлекся, когда вдруг в стене чайханы показалась
машина, а из разбитого ее окна высунулась голова Джоджона.
   Как будто бы ничего не произошло, как будто бы все так и должно быть,
один из стариков протянул несчастному Джоджону пиалу с чаем.
   - С прибытием, дорогой.
   И Джоджон машинально взял протянутую ему пиалу. Кто знал, что пиалу ему
протягивал начальник отдела контрразведки республики Юсупов, а его
подручные в этот момент спешно доставали энергий из левого крыла
автомобиля "Опель".



Глава 42


   Начался, как водится, привычный бой.
   Потом состоялся непривычный суд.
   За Джоджоном во второй раз в этой жизни, и даже в этом месяце,
захлопнулась дверь камеры смертников. Он с удовольствием потер руки, еще
так недавно скованные наручниками, и подумал: "Каким бы ни был преступным
режим, он опирается на народ". - и принялся ходить из угла в угол своей
странной камеры.
   Но ему не пришлось это делать долго, принесли баланду и он с
отвращением вкусил последнюю милость бытия...
   Утром его должны были расстрелять в его родном ущелье, и там уже, во
время расстрела (холостыми бы не забыли), судя по договору с Юсуповым,
снова освободить.
   - После расстрела высплюсь как следует, - подумал Джоджон.
   Но усталость взяла свое, и Джоджон принялся было спать, нимало не желая
разбираться в этой новой политике, однако спать ему долго не пришлось:
ночью дежурный протрепался, что в перестрелке убит начальник 19-го отдела
(отдела "Ч") контрразведки Юсупов, тот самый, кто засунул его в эту
историю и эту операцию.
   Более того, что убит, еще и не успели доложить никому о том, что
Джоджон не настоящий Курбанов.
   Во, дела!
   Побороться, конечно, еще можно, но почему, почему надо доказывать с
помощью отпечатков пальцев, что ты не преступник.
   Хотя, если честно, разве солдатики будут искать сличения, иначе говоря,
идентификации, они просто шлепнут Курбанова из 318-й камеры и все, - не
спрашивая его настоящее имя и не вдаваясь в детали...
   Но Джоджон посмертно верил Юсупову, ведь если не верить начальнику
отдела "Ч" контрразведки республики, то кому вообще тогда можно верить?
   Неприятный осадок выпал на душу Джоджона, но что толку рассуждать о
Юсупове, когда тот был убит. И только теперь до Джоджона дошел весь ужас
этой информации.
   Убит тот самый единственный человек, который мог засвидетельствовать,
что Джоджон это не Курбанов.
   И когда Джоджона вместо Курбанова повезут в ущелье расстреливать, никто
больше не сможет подтвердить, что это не Курбанов.
   Даже если кричать: Я не Курбанов", все равно никто не поверит, приговор
суда состоялся: "В расход".
   Джоджон заметался. Только в чешско-словацко-югославских кинофильмах
приговоренные к смерти ждут своей участи спокойно.



Глава 43


   Но дороге на казнь Джоджона все же отбили, за что генерал Николаев
снова получил втык от Президента, а генерал Нестеров, руководивший
операцией, - знак "Почетный чекист", и не успел Джоджон опомниться, как
оказался в Москве.
   Там уже ему стало известно, что Юсупова не убили, а что он убежал за
кордон, а наркотики и энергий его рук дело.
   Корреспондент "Известий" позвонил Афзунову и спросил: "Как?"
   Джоджон, повинуясь долгу и Закону РФ "О средствах массовой информации",
стал диктовать информацию. Удостоверившись, что его спецподразделение
оплатит ему разговор по линии сотовой связи, он стал диктовать информацию
на пейджер журналиста.
   Он делал это медленно, как будто готовил плов.



Глава 44


   Информация для печати

   "Сегодня в 18 часов по местному времени была обезврежена и полностью
ликвидирована банда численностью в сорок девять человек, совершавшая особо
тяжкие преступления, транспортировавшая из-за рубежа наркотики и
компоненты к нейтронному оружию, и возглавлявшаяся бывшим начальником
отдела контрразведки Таджикской республики Юсуповым.
   В процессе ликвидации банды легко ранен майор специального
подразделения, носящий псевдоним "придурок Али".
   Операция проведена без потерь.
   Задержанных нет".

   1998, Хорог - Переделкино
OCR Pirat



    Сергей Лукницкий.
    Пари с начальником ОВИРа


     ---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Павлович Лукницкий, 1991
     Email: Louknitski@mtu-net.ru
     ---------------------------------------------------------------

                                    (ретроповесть)


     В этой повести нет вымысла.
     И если кому-то это  покажется не так, - разуверьтесь.  Само описываемое
время было невероятным и неправдоподобным. И очереди были  за продуктами,  и
страна Россия называлась  иначе, и за границу из нее не выпускали. Из  тюрем
тоже выпускали мало. И сигарет "Мальборо" не было вовсе.
     Десять лет назад, когда за эту, в сущности, милую повесть меня выгоняли
из  славного нашего общества,  я  посвятил  ее  тем горемыкам, кто  стоял  в
очередях в ОВИР, чтобы повидать планетку и пусть не привезти  частичку ее  в
Россию, но хоть рассказать увиденное.
     Сегодня  повесть   стала  ретро.  В   ней  много  наивного  и  читателю
непонятного: как  это,  к примеру,  можно не знать  сорока сортов сыра,  как
можно  не  уметь  позвонить  по  телекарте,  не  иметь  в  машине  биде  или
автоответчика в перочинном ноже, или не поменять для выезда за рубеж столько
денег, сколько необходимо.
     Поэтому  сегодня я  посвящаю повесть  тем, кто принес в  нашу солнечную
страну игрушки цивилизации.
     ...и,  конечно же, ратую вас простить бывшего  последнего  брежневского
начальника УВИР МВД  СССР, - генерала в одном месте и  полковника  в другом,
который  после  выхода  на  пенсию  благопристойно  служит  теперь  певчим в
церковном хоре...

ГЛАВА 1
     4 июля
     До  "ноль -  девять",  конечно, было  не дозвониться, а старую записную
книжку  я,  понятное дело,  забыл.  Но очень  хотелось  позвонить начальнику
ОВИРа. Я потом  уж подумал: почему мне так захотелось позвонить  именно ему,
но  объяснения  своему  желанию не нашел.  Может быть, сработала устоявшаяся
привычка официальные дела делать с помощью "больших" знакомых.
     Полдня я дозванивался до "ноль  - девять", а  когда, наконец, отчаялся,
плюнул и решил: поеду без звонка, тут-то вдруг и соединили.
     - Справочную МВД, -  попросил я так,  словно речь шла о пивном  баре на
Сретенке. Когда спрашиваешь такую фирму серьезно, обязательно дадут телефон,
который или не отвечает, или круглосуточно занят.
     Дали 222-65-32.
     Позвонил.  Телефон  долго  молчал, наконец  ответили.  По  недовольному
голосу было понятно, что оторвал их от растворимого кофе. Где они его берут,
интересно?
     Я попросил телефон  начальника  ОВИРа. Сказали, что  справок не дают. И
чуть  было  не положили  трубку,  но  я  успел  вставить  слово  и  назвался
журналистом. Там перестали пить  кофе и дали приемную:  222-41-35. Позвонил.
Не  соединили. Долго  выясняли, по какому вопросу.  Я долго  упорствовал. Не
признавался, по какому, а  потом  вдруг  попросил  передать начальнику,  что
звонит такой-то.
     Соединили, после  того  как передали. Берегут  от случайных  контактов.
Ничего, бывает.
     - Извини, не могу говорить, совещание, - сказал начальник.
     Может,  у него в самом деле совещание,  а я, как всегда, не вовремя, но
хорошо, что  хоть меня не забыл. И мне это приятно. Года  три-четыре назад я
сделал с  ним  интервью. Это было  первое  в стране интервью, где  начальник
ОВИРа признавался  широкой  публике, что оснований  для отказа  в  выезде за
рубеж у вверенного ему ведомства почти что  и  нет  никаких. Интервью  имело
успех,  а он, естественно, прослыл  после  этого  едва ли  не самым  большим
демократом и лидером перестройки в системе  МВД. А боялся сперва,  как  оно,
начальство,  отнесется  к гласности!  Уже  после  того, как он подписал  мне
интервью,  и  его  можно  было  сдавать  в  набор,  я  насовал  туда кусков,
надерганных  из его служебных инструкций: почему  все-таки  иногда нельзя, и
получилось ничего. Интервью вышло в "Неделе"
     Он позвонил мне сразу  после выхода газеты  и закричал так,  как кричит
девушка, потерявшая  невинность,  но  не  рассчитывавшая  на  это:  "Ты  что
натворил, знаешь?"
     Я знал.
     - Мы с вами прорубили окно в Европу, - сказал я скромно.
     -  Приезжай и посмотри,  -  ответил  он тихо  и положил трубку так, как
кладет ее девушка, которой только что сделали предложение.
     Я приехал.
     Крошечная  площадь  перед  ОВИРом  была  сплошь  покрыта  разношерстной
публикой.  У каждого отдельного  представителя  этой публики  была  в  руках
газета "Неделя".
     "Это слава", -  подумал я. И  по-хорошему ему позавидовал. Кто, в самом
деле, запомнил мое имя под материалом?..
     Тогда же в знак признания моих заслуг перед паспортным режимом страны я
получил  номер его прямого телефона,  а теперь  унижался  перед секретаршей,
потому что забыл дома записную книжку. Но он узнал меня.
     Минут  двадцать  я  предавался  сладостным  воспоминаниям,  после  чего
обнаружил, что на моем  столе, оказывается, давно звонит телефон.  Кончилось
совещание? Да.  И он позвонил сам.  Представьте, сам  начальник ОВИРа звонил
мне! Вот бы мне еще  так же позвонил когда-нибудь начальник ГАИ! Я бы  тогда
считал себя господином Вселенной.
     - Что у тебя стряслось? - спросил он.
     - Хочу повидаться, - сказал я, - больше ничего.
     - Послезавтра, - ответил он, подумав, - в пятнадцать часов. Устроит?
     Я поломался больше для вида, но согласился.
     6 июля
     Посмотрел утром  в  календарь. Пятьсот  семьдесят пять  лет  назад  был
сожжен  на костре  Ян  Гус. Хорошенькое дело.  А ведь мне сегодня  звонить в
ОВИР.  Не  повлияет  ли   как-нибудь  память  о  смерти  великого   чешского
реформатора на исход разговора с начальником заграничных паспортов?..
     Набрал номер, на этот раз записная книжка была со мной. Он взял трубку.
     - Выезжаю? - спросил я.
     - Давай, - ответил он.
     Прошел милицейский заградительный кордон  без пропуска.  У милиционеров
профессиональная  память,  поэтому  сержант решил,  что  где-то он меня  уже
видел.
     В приемной  находились посетители,  и я честно  прождал довольно долго:
демократия должна быть демократичной!
     -  Здравствуйте, - сказал я, открывая двойную дверь, причем  внутренняя
подавалась туго,  а  внешняя  уже  закрылась,  и  я  оказался  в  мышеловке,
автоматически, однако, поздоровавшись.
     - Садись, - нетерпеливо ответил он, - журналисты мне надоели, если ты с
этим делом, попьешь чаю и пойдешь порожняком. Закуривай.
     - Бросил, - сказал я. И соврал.
     Начальник ОВИРа засуетился заваривать  чай.  Судя  по количеству пустых
упаковок,  он  предлагал  его  своим  посетителям часто. Перестройка! Раньше
предлагали выпить.
     - Я не спросил, может, тебе кофе?
     - Чай, и слабенький, пожалуйста.
     Не пью я крепкий чай. Я от него засыпаю сразу же.
     Зазвонил большой белый аппарат  с  гербом  на  диске.  Начальник  ОВИРа
бросил свое колдовство с цветными пакетиками, взял трубку.
     Звонил кто-то большой, но не больше начальника ОВИРа.
     - А я вам  говорю: у меня нет  оснований  его не выпускать, - услышал я
через полминуты. - Ну и что, что сидел. Отсидел же, теперь это не основание.
     Вот это да! Уже и бывших зеков отпускают!
     Я тем  временем выключил  закипающий чайник.  Разлил  кипяток  в чашки.
Спросил:
     - Вам покрепче?
     Он махнул рукой. Положил трубку и счел нужным объяснить:
     -  Звонят,  понимаешь, по ерунде.  Я недавно опубликовал  основания для
отказа  в   выезде.   Их   всего-то   пять.  Так   нет,   придумывают   еще,
"совершенствуют"  законодательство.  А  для   чего?   Ну,  отсидел,  и  что?
Судимость-то снята. Мы же везде кричим, что после  отбытия наказания человек
возвращается  в  жизнь, а тут его не пускают в путешествие.  И  все валят на
ОВИР, все на ОВИР. Мы самые плохие.
     - Вы самые хорошие, - серьезно сказал я, отхлебывая слабенький чай.
     - С чем пришел? - подозрительно посмотрел на меня, спросил начальник.
     -Повидаться, посоветоваться.
     - Давай.
     Я  достал записную книжку, помучил его еще немного, достал  вырезку  из
"Аргументов и фактов". Протянул ее собеседнику. В ней было написано, сколько
что  стоит  во  Франции  в пересчете на ту сумму, которую  теперь меняют  на
поездку советскому человеку.
     - Ну  и  что, -  прочитав,  сказал он,  возвращая вырезку, -  правильно
товарищ пишет,  мы за  границей  вынуждены  чувствовать  себя  униженными, а
причина, что у страны нет денег - теперь мало кого волнует.
     -  Меня волнует, - тихо сказал я. Так тихо, как будто бы сказал  что-то
неприличное. В  последнее  время  стало  модным ругать перестройку в больших
кабинетах.
     - Вот как, ты пришел сдавать валюту?
     - Нет, я пришел ее не брать.
     - Та-а-а-к, - начальник ОВИРа откинулся в кресле и прищурился.
     - Да, - сказал я, - я пришел, как ни странно, за паспортом. Я тоже хочу
во Францию, но без валюты.
     -  А  почему ты пришел ко мне? Отстоишь два месяца, получишь  валюту на
Ленинградском шоссе,  выкинешь ее вон в корзину,  и езжай без  нее,  это уже
меня не касается.
     - Нет, получать я ее не хочу, я поеду так.
     - А для чего тогда пришел? Паспорт в районе не дают? Так я позвоню.
     -  Я  пришел  поругаться  с вами,  учинить,  как  говаривали  когда-то,
конфликт.
     Начальник ОВИРа рассмеялся.
     - Хорошо, что я тебя знаю много лет,  - сказал он,  - это тебе в газете
поручили?
     - Да никто мне ничего не поручал,  я сам теперь поручаю, а пришел к вам
только для  того, чтобы призвать вас в  свидетели: я  еду в чужую страну без
денег, к тому же в той стране у меня нет ни родственников, ни пока знакомых.
     - А для чего же ты туда едешь?  Надо думать не в туристическую поездку,
ведь в таком случае ты бы  здесь не сидел. Ты что, сбежать хочешь? - осенила
его вдруг гениальная мысль.
     - При  нашем бардаке  это очень несложно, могу даже  проконсультировать
вас, как это сделать, но  пока я хочу доказать вам, что деньги надо не здесь
получать, а  там зарабатывать.  К тому же того,  что меняют,  все  равно  не
хватит даже,  чтобы сходить на  Пляс Пигаль к девочкам. Ну так как? Поможете
мне не подрывать экономическое могущество нашей великой страны?
     - Я должен подумать. А ты что, писать об этом будешь?
     - Обязательно. Буду  вести  двневник. Вернусь - опубликую, а не вернусь
(не беспокойтесь, я не вернусь, только если умру с голоду), это будет лучшим
пропагандистским материалом, живым свидетельством  того,  что нам там делать
нечего, что там все плохо, и что даже мы не можем там выжить.
     - С  голоду мы  тебе умереть не дадим, я  созвонюсь  с  консульством  и
оформим как ознакомительную...
     -  Никогда,  - запротестовал я. - Я сам,  один в  этом чуждом мире, без
всякого консульства. Мог бы вам вообще всего этого не говорить, но мне нужен
паспорт. Я заработаю на жизнь сам.
     - Фотографии у тебя с собой?
     - Да.
     - Оставь и  зайди через неделю, но имей в виду, я тебе ничего не обещаю
и в твои игры играть не намерен.
     Я пожал  его вялую руку,  а он недоверчиво  поглядывал  при  этом в мои
глаза, опасаясь,  что  напоследок я  скажу ему  об  истинной причине  своего
визита. Но я уже все сказал.

     13 июля
     В этот день,  судя по календарю, ничего не  произошло,  но сам  день  -
тринадцатое -  вроде бы и не располагал  к серьезному делу.  Тем не менее  я
набрал номер его телефона. Он не  отвечал. Может быть, случайность, но номер
не ответил и через час, и через два, и через три. Перезвонил секретарше.
     - Он в командировке, - был сухой ответ.
     "Так я и знал, - подумал я, - прячется теперь".
     - Скажите, а мне он ничего не просил передать?
     - Как  же, как же,  просил, - заулыбалась  в трубку секретарша, - очень
просил. Снизу позвоните как придете, от милиционера.
     - А можно завтра?
     - Завтра суббота, давайте уж тогда в понедельник.
     - В десять утра?
     - В любое время.

     16 июля
     Сегодня семьдесят лет со дня создания Первой конной  армии, а это  знак
свыше: "Вперед и пробьемся".
     Не  могу  сказать,  что  мне  в  выходные  совсем  не  хотелось  узнать
побыстрее, что  он  там  такое  просил передать, о чем нельзя  по  телефону:
паспорт мог бы прислать и с курьером.
     И вот я вхожу в главное здание.
     - Где я вас видел? - спросил милиционер.
     - Мы с вами вместе, по-моему, по двести шестой проходили в позапрошлом,
-  бросил  я   недавно  сочиненную   милицейскую  остроту  и  выиграл.   Ему
понравилось.
     - Вас просили снизу позвонить, но вы идите так.
     Я поднялся.  Прелюбезная секретарша  вручила  мне  большой  конверт,  в
котором в самом деле обнаружился загр